Патронат

      Следующие 2 дня прошли так мирно, как я и представить не мог. Джессика заявила, что недоверие ко мне приносит ей проблем явно больше, чем доверие, и теперь делилась со мной всем, включая свои искренние эмоции. Так что, когда я сказал, что могу свозить ее и Джонни на озеро, раз они не могут сходить в бассейн (синяки то видно в купальнике, а на озере можно и в шортах поплавать), она не смутилась, как раньше, а обрадовалась, обняла меня, чмокнула в щеку и, с криками про лучшего дядю, умчалась звонить парню. Такие перемены были мне по душе, особенно с учетом того, что не все эмоции Джесс были положительными, и теперь я мог открыто ей с этим помогать.       Когда вечером четверга, вскоре после нашего возвращения с озера, ей позвонил Ричи, девочка не переживала. Они созванивались почти каждый день, это стало привычным и, насколько я мог знать, проходили эти разговоры в теплой атмосфере. Только в этот раз, к концу разговора, она выглядела взволнованной. Ричард все таки решился позвать на воскресный ужин не только нас,но и Джонни. Я чуть не распух от гордости за здравомыслие друга, но Джесси не разделяла моей радости:       — Прошлый раз, когда они встречались, был первым и последним. Папа заявил что прибьет Джона, если еще хоть раз увидит. Прости, я знаю что он меняется, но не верю, что достаточно.       И весь оставшийся вечер мы провели за построением различных теорий и гипотез о том, что могло произойти на ужине, и как себя при этом стоило вести. Я изо всех сил убеждал ее не паниковать, убеждая, что если Рич пригласил Джонни, то убивать его не станет точно, что он просто хочет узнать его поближе. Но ее было не переубедить.       — А если что-то все-таки случится? Если они не поладят? Я ведь не брошу Джонни, даже если отец заставит.       Она выглядела действительно взволнованной, и я обнял ее, чувствуя, как ее плечи расслабились под моей рукой.       — Если что-то произойдет, с этим буду разбираться я. Но, во-первых, я буду разбираться с виновником, испортившим вечер, так что постарайся не метать на своего отца подозрительные взгляды, чтобы его не провоцировать, — она фыркает, видимо давая мне понять что ничего портить не собирается, и я это знаю, — а во-вторых, я верю, что у него благие намерения. Пообещаешь мне вести себя хорошо?       — Конечно, и Джонни предупрежу, чтобы был паинькой.       В этот раз фыркнул я, вспоминая, как парень умеет показать себя, причем с любой своей стороны.       — Ну и славно. Завтра скажешь ему?       — Ну да, мы как раз собирались в городе погулять, расскажу между делом.       В пятницу я был почти весь день предоставлен себе: примерно через час после завтрака я увез Джесс в город, напомнил ребятам, что алкоголь у них строго под запретом, и оставил двух покрасневших подростков наедине друг с другом. Вечером, прежде чем забрать воспитанницу обратно к себе, я откровенно не находил себе места, не зная чем себя занять. Я так привык заботиться о ней, что, оставшись один, ужасно заскучал. Щенка себе завести что ли? Будет о ком заботиться, когда она вернется к отцу.       Снова приехав в город, я с радостью притянул девочку к себе, и с неменьшей радостью обнаружил, что она рада видеть меня не меньше. Напомнив Джонни, что по субботам мы заняты, я попрощался с ним, и мы уехали домой. И снова всю дорогу до дома Джесс рассказывала мне как прошел ее день, чем они занимались, и что, хоть Джон и не доверяет Ричарду, он пообещал прийти и вести себя как джентльмен.       Все утро субботы Джессика выглядела задумчивой, что было для меня непривычным. Она бывала настороженной или испуганной перед профилактикой, но сейчас она была спокойна, просто погрузилась в свои мысли, и я все утро гадал, что же она так усердно и тихо обдумывает.       Ответ ко мне пришел в полдень, когда Джессика пришла в кабинет, и я объявил, что собираюсь снова отшлепать ее рукой.       — Я... Я не хочу, чтобы ты меня сегодня шлепал, — она покраснела, но смотрела прямо на меня, уверенная в том, что говорит.       Я опешил, девочка ведь впервые отказывается от наказания. Видимо, она верно поняла мое замешательство, потому поспешила добавить:       — Я не отказываюсь от профилактики, просто... ну... ее же можно провести как-то иначе?       Вот оно что. Теперь ясно, о чем она думала все утро. Она вынашивала какой-то план и придумывала, как меня в нем убедить. Я усмехнулся такой продуманности и целеустремленности, радуясь ее смелости. Еще на прошлой неделе она боялась, что я отшлепаю ее через день после розог, а теперь сама собирается мне что-то предложить.       — Джесси, я всегда готов слушать, — улыбаюсь, давая понять, что готов ко всему. — Выкладывай, почему ты не хочешь обычную профилактику, и что ты там придумала. Я же вижу, у тебя есть план.       — Нуу, — кажется, моя готовность выслушать сбила ее с мысли, и она затараторила — у меня еще не до конца зажило, и мне будет больно. И я не хочу чтобы стало хуже, не хочу завтра ерзать на стуле за ужином. Вот поэтому я подумала, что шлепки не лучший вариант. Поэтому я подумала, что их можно заменить имбирем.       Она замолчала, ожидая каких-то комментариев с моей стороны, и я с готовностью их дал:       — Погоди. Следы от ремня уже почти прошли, — это правда, их и изначально то было не много, а сейчас, два дня спустя, они стали желтыми и почти незаметными, — и ты прекрасно знаешь, что от профилактики следов не остается. Джесси, я против имбиря, ты не знаешь, о чем просишь.       Девочка надулась, но, видимо, предполагая, что я не соглашусь, выдвинула аргумент:       — Но профилактики нужны, чтобы пробовать новое, ты сам говорил! И ты говорил, что это безвредно. Я доверяю тебе, так почему ты отказываешь?!       Беру ее за руку, чтобы проверить, что на самом деле она не обижена.       — Джесс, милая, послушай. Имбирь — это страшно, это стыдно и больно. Ты в среду плакала от  унижения в углу, а теперь хочешь, чтобы я вставил тебе кусок имбиря в попу?!       — Но ты ведь будешь рядом, — она смотрит на меня умоляюще, и я понимаю, что отступать она не готова. — Пожалуйста, дядя Ник, я тебе доверяю, я знаю, что ты мне не навредишь, так поверь мне, я справлюсь.       Черт. Ну почему именно имбирь? Я вообще ей рассказывать про него не хотел, не то что использовать. Но девочка уверенна в своем желании, и у меня нет причин ей отказывать. Это действительно безопасно, и минут через 20 после профилактики она уже и не вспомнит о том, что чувствовала, это даже быстрее, чем проходит краснота от моих шлепков. К тому-же, я всегда смогу ей помочь, прервать наказание.       — Ладно, будь по-твоему, — как интересно удивление и радость от моего согласия смешались в ее взгляде, почти сразу сменяясь волнением. — Хочешь узнать, что такое имбирь — твое право. 10 минут с корешком внутри должно хватить, чтобы в полной мере прочувствовать каково это. Но, поскольку профилактика сегодня не обычная, я отменяю одно из правил: если ты почувствуешь себя плохо, поймешь, что не можешь или просто не хочешь больше терпеть — говори, и мы закончим. Я буду рядом, буду тебя утешать. Договорились?       — Дда, конечно. Спасибо.       Бедная, добилась своего, а теперь ее трясет от волнения. Интересно, как быстро она пожалеет о своем решении?       Прижимаю ее к себе, помогая унять страх, а заодно и успокаиваясь сам. В отличие от Джессики, я знаю что сейчас произойдет и совершенно этого не хочу. Дождавшись, когда она расслабится, я выпустил ее и отвел в кабинет.       Там я посадил ее на кушетку, достал из холодильника небольшой корень имбиря, и вышел на кухню, чтобы сделать пробку, попросив воспитанницу подождать меня.       — Мне нужно что-то сделать, пока тебя нет? Как-то подготовиться?       Она снова начинает дрожать. Ну вот зачем просить то, чего так сильно боишься?       — Постарайся не паниковать, пока меня нет, и еще раз подумай, действительно ли тебе это нужно. Остальное мы сделаем, когда я вернусь.       На изготовление пробки у меня ушло минут 5. Я сделал ее небольшой, помня, что она предназначается ребенку, у которого явно нет ни малейшего опыта. По форме она была как обычная анальная пробка, только уже. В самом широком своем месте она достигала сантиметра 2, и, как по мне, этого было более чем достаточно, чтобы позволить имбирю кусаться изнутри, но не причинять излишнего дискомфорта.       Когда я вернулся, Джессика была явно взволнованна, хоть и старалась придать себе уверенный вид.       — Джесси, если ты не уверена, не стоит этого делать.       — Нет, стоит. Что мне нужно?       Упрямство — явно не лучшее, что она взяла от отца. Мне оставалось только тяжело вздохнуть и смириться. Спокойно, Ник, она ведь не возненавидит тебя за то, что просила сама?       — Снимай штаны и плавки, и ложись на кушетку на живот.       Когда девочка легла, я немного раздвинул ее ягодицы и осмотрел маленькое, сжатое колечко ануса. Чувствуя, как она напрягается, почти прошептал:       — Тише, я пока ничего не делаю. Знаю, что трудно, но постарайся расслабиться.       — Ппрости, я не специально.       Отпускаю ее попу, придвигаю стул к кушетке и сажусь напротив ее головы. Джессика вся красная, до самых кончиков ушей. Очевидно, она не была готова к такому.       — Давай еще раз. Ты можешь отказаться прямо сейчас, или остановиться в любой момент. В любом случае, имбирь пробудет в тебе не больше 10 минут. Готова начинать?       — Наверное...       Большей уверенности я требовать не могу, хоть мне и не нравится эта дрожь в ее голосе. Хотя, она продолжает обращаться ко мне на ты, значит боится она не меня.       — Ладно, — беру корешок в руку и возвращаюсь к ее попе. Аккуратно раздвигаю ее ягодицы, прижимаю корешок к сжатому колечку, и прошу, — сделай глубокий вдох.       Слышу, как она шумно втягивает воздух, вижу, как приподнимаются ее плечи.       — Умница. А теперь медленно выдыхай.       И, пока она выпускает из себя воздух, слегка надавливаю на пробку и ввожу имбирь. Поскольку он уже начал выпускать сок, вошел он мягко, но все равно заставил Джессику дернуться и застонать.       — Все, все, тише. Все готово, теперь главное дыши, и не бойся.       Тщательно вытираю руки и снова сажусь на стул рядом с ней, заводя таймер. По началу, Джесси лежит тихо, видимо прислушиваясь к своим, явно непривычным, ощущениям, но уже секунд через 30, когда имбирь действительно начал жалить, она начала стонать. Мне же оставалось только гладить ее по голове, обнимать и шептать утешения, понимая, как ей тяжело и стыдно.       Относительно спокойно она пролежала минуты 2, а потом начала извиваться, в поисках наименее дискомфортного положения. Я видел, что ей тяжело, видел, что она начинает плакать, но заканчивать она отказывалась, и мне не оставалось ничего другого, кроме как наблюдать за ее мучением.       Минуты через 4 она уже всхлипывала, свернувшись калачиком уткнувшись лицом в мое плечо. Она жаловалась что ей больно, что он жжется, но не давала мне его вытащить, и я продолжал обнимать ее и стараться успокаивать.       Сдалась она через 7,5 минут, когда сил сдерживаться у нее не осталось:       — Не могу больше! Вытащи его пожалуйста!       Прозвучит ужасно, но я рад был это услышать, и поспешил вынуть злой корень из бедной и упертой девочки. Завернув его в пакет и кинув в мусор, я снова вернулся к утешениям Джессики, поскольку теперь она плакала навзрыд, и стоило мне подойти, вцепилась в мою футболку.       Поднял ее с кушетки и усадил к себе на колени, зная, что сидеть ей сейчас не тяжело. Так я мог притянуть ее к себе целиком, а ей было удобнее мочить слезами мою футболку.       — Все, Джесси, все закончилось. Скоро перестанет жечь, все хорошо. Ты умница, Джесс, поплачь, пока не станет легче, а я буду рядом.       Чтобы успокоиться ей понадобилось еще минут 5, постепенно рыдания превращались в всхлипы, а всхлипы в недовольное сопение. Когда ее плечи перестали трястись, я вдруг услышал:       — Никогда больше не буду пить имбирный чай.       От облегчения я готов был рассмеяться. Шутит — значит в порядке.       — Ну что ты, чай с имбирем очень полезен.       — Прости меня, — прячет лицо, даже взгляд не поднимает.       — За что?! Ты ни в чем не виновата.       — За то, что не поверила, что будет так плохо.       — Ну, ты хотела узнать что это, ты узнала. Надеюсь, теперь будешь прислушиваться, когда я буду говорить, что какой-то девайс использовать не стоит.       — Обещаю, буду очень-очень послушной. Буду делать все, как ты скажешь.       — Ну и славно, — чмокнул ее в макушку, давая еще частичку заботы. — Готова идти? Думаю, нет смысла и дальше тут сидеть.       — Да, конечно. Только... — снова запинается, не сразу решаясь меня о чем-то просить, но, поймав мой заинтересованный взгляд, все-таки продолжила, снова заливаясь краской. — Ты же посидишь со мной? Не хочу, чтобы ты уходил.       — Конечно, если ты хочешь этого, я буду рядом, — пообещал я, помогая ей встать и выводя ее в кабинет. — Только у нас обед не готов, но мы можем поесть в городе, когда ты отдохнешь.       — Класс! А можно пиццу?       Ну все, слышу веселость в голосе, точно все в норме.       — Можно, если в ней не будет оливок и ананасов.       — Лаадно, найдем пиццу, которая тебя устроит.       Мы снова расположились на диване, я опять сидя, а Джесси лежа на моих коленях. Мы немного поговорили о всяких мелочах, и вдруг она поставила меня в тупик своим вопросом:       — Ты ведь относишься ко мне не как к другим клиентам? — Видимо, ее смутило мое замешательство, и она поспешила уточнить. — Я просто вижу, как ты поменялся, тогда, у тебя на работе, ты был другим. Более деловой, официальный какой-то. А сейчас, нууу, ты не просто не вредишь, ты заботишься обо мне.       Ну конечно забочусь, кто-то же должен.       — Да, Джесси, ты стала для меня не простым клиентом, и я действительно стараюсь заботиться о тебе. Ты ведь тоже изменилась, в тот первый день ты кричала что ненавидишь меня, а теперь ты называешь меня лучшим, говоришь, что любишь меня. Я привязался к тебе, это правда. Тем более, — настала моя очередь задуматься, стоит ли это говорить, но я все же понадеялся, что она поймет меня правильно, — твоя мама росла, можно сказать, на моих глазах, а вы похожи с ней. Я... Я будто снова забочусь о ней. Пойми меня правильно, я понимаю что ты — не она, и не хочу вас сравнивать. Просто не могу не вспоминать ее.       — Я понимаю, — обнимает меня, и я улыбаюсь. — Ты хороший. Почему ты раньше не общался со мной?       — Точно не знаю. Мы с тобой никогда не были близки, даже когда... когда твоя мама была жива.       Я не думал, что нужен тебе, пока не увидел, что у вас с Ричи проблемы. Не думал, что тебе захочется со мной общаться.       — Ты нужен мне. Мы же продолжим общаться, когда я вернусь домой? Останешься моим дядей?       — Разумеется. Теперь мы вместе, и я точно не брошу тебя, пока ты во мне нуждаешься.       И пока я нуждаюсь в тебе.