***
15
Сегодня предстоящий будний день не предвещал ничего нового или столь удивительного. В очередной раз обложив Санса матом с утра, потому что тот разбросал свои носки вместо их уборки в стиральную машину… — Да чёрт тебя дери, Санс! Почему носки лежат по всей гостиной?! — А, — сказал в ответ едва проснувшийся ширококостный, — я пытался их убрать. — ПЫТАЛСЯ?! — Да! — То есть… — Папирус напряжённо осмотрел гостиную, — это по-твоему ты «пытался»? — Что-то пошло не так. — Боже блять мой, САНС! Тебе ТАК СЛОЖНО убрать носки в стиралку?! Санс лишь пожал плечами. — Опиздоумевший долбаёб… ЧТОБЫ К МОЕМУ ВОЗВРАЩЕНИЮ ВСЁ БЫЛО ЧИСТО! У тебя сегодня выходной, я знаю это! — краткое молчание, — Почему я вообще должен за этим следить?!***
…Папирус как и всегда — пришёл довольно рано в школу в довольно гнусном настроении, но оно быстро пропадает, когда тот переходит порог между Хотлэндом и АКГ. Зашёл в нужную аудиторию, где должен был начаться урок, занял место как можно дальше от преподавателя (последние парты, те, что повыше находятся) и сел. — П-папирус, — обратилась к нему учительница биологии, — напомни пожалуйста, на какой теме мы остановились? Несмотря на то, что в аудитории было ещё пару-тройку монстров, мисс Войд обратилась именно к нему. Что с неё взять? Папирус, в отличие от Джейсона, Карбида и Джерри, был более заинтересованным в участии в учебном процессе, к тому же, он был отличником. — Взаимосвязь тела существа и души. — ответил скелет тут же. — О, большое тебе спасибо! Папирус ничего не ответил. Вытащив нужный учебник с тетрадью, скелет уселся поудобнее и стал перечитывать конспект, погрузившись в собственные записи. Так скелет не только готовился к уроку, но и ждал остальных. Он никогда не учил конспекты дома. Скелету нравилась иная тактика — понимать весь материал. Когда та или информация прекрасно переваривается и понимается — учить ничего не надо, ведь в итоге всё можно рассказать и так. И печально, что многие этого не понимают. Что ещё печальнее этого — только то, что учитель объясняет так, чтобы никто ничего не понял. Особенно специально. Но на такие случаи у Папируса всегда было аж два запасных варианта: библиотека в Сноудине и конечно же старший брат. Разумеется, если он не на работе, не пьян и не занят просмотром телевизора, особенно в компании его друзей — таких же обдолбышей. Звонок. Через пять минут урок. Папирус просидел довольно долго, но, к нему так никто и не сел. — Андайн снова опаздывает? — подумал про себя Папирус. Отложив тетрадь, скелет стал озираться по сторонам. Рыбы нигде не было. — Хм, ладно. В аудитории было ватажно. Сверстники друг с другом общались: кто-то рассказывал о том, как провёл остатки вчерашнего дня, кто-то о том, как в очередной раз напился, кто-то жаловался на кучу домашки, кто-то сидел небольшой кучкой и играли по сети в телефонные игры. Ничего нового — обычный класс, к счастью, относительно спокойный. Но стоило Папирусу перевести свой взгляд вправо, в самый угол аудитории, как он увидел ту самую красноволосую рыбу, которую ждал. — А, она с Аароном воркует. — сказал скелет про себя, — Стоило мне догадаться. Видимо, Папирусу было сегодня суждено сидеть одному. Тем оно и лучше — иногда даже в школе хочется посидеть в одиночестве и подумать о чём-нибудь своём. Так думал скелет, пока на его парту резко не кинули рюкзак: — Свободно? — услышал он хриплый голос. Папирус повернул голову. Это был Бисайд. — Тебе сесть больше некуда? — уточнил скелет после недолгого молчания. К нему Папирус относился довольно скептически. — Некуда. Сегодня контрольная по ИКГ, в этой же аудитории, списать надо. — А нахуй ты пошёл в АКГ, если не учишь историю КГ? Никогда Папирус не понимал того, зачем списывать то, что будут требовать до конца учёбы? И уж тем более такой предмет как «История Королевской Гвардии», которую в идеале чтить надо! — А нахуй ты меня спрашиваешь? Меня мать сюда спихнула, насрав на моё нежелание! — только Папирус открыл рот, чтобы ответить, как тут он добавил, — И ты думаешь, я сам горю желанием сидеть с таким отбросом по типу тебя? — С отбросом, которому ты только что пожаловался на собственную мать. — Папирус едко усмехнулся, а Бисайд тут же стал более раздражённым в лице, поняв свою оплошность, — Какой же ты жалкий. Садись, что с тебя взять. А ведь два года назад он бы и двух слов не связал, чтобы заткнуть задиру, подобную Бисайду. И это Папируса в данный момент сильно радовало, придавало больше мужества, поднимало самооценку. Монстр подошёл к стулу, отодвинул его, а скелет добавил ещё одну фразу: — И на будущее: сначала спрашивают, свободно ли место, а только потом кидают портфель, если дано согласие. Бисайд лишь сел и, явно сдерживаясь, процедил: — З-завали свою хлеборезку, у-умник… Папирус победоносно ухмыльнулся. Хоть сегодняшний сосед по парте, откровенно говоря, пидорас, заткнуть его оказалось проще простого.***
Перемена. Урок биологии пролетел незаметно. Получив очередную хорошую оценку по биологии за выученное домашнее задание, Папирус был удовлетворён собой. Следующий урок — ИКГ. К счастью, Папирус действительно интересовался историей КГ, поэтому этот предмет у него вызывал наименьшие сложности. Он знал всё и так. И даже больше. Его сосед по парте тут же встал и ушёл, оставив на своём месте бутылку с энергетиком и пачку чипсов, поверх открытой тетради по истории. И тут скелет услышал женское, но грубое: «хей!» Он повернул голову. Андайн подошла к Папирусу: — Даров. — она протянула ему руку, посмотрела в глаза, тепло улыбнувшись. — Привет, Андайн. Рыба и скелет крепко пожали друг другу правые руки. Папирус встал и они заключили друг друга в дружеские объятия, похлопав друг друга левыми руками по спинам. Разомкнулись. Только Андайн здоровалась по-мужски, остальные одноклассницы его нежно обнимали. Хотя сегодня Папирус кроме Бисайда ни с кем больше не здоровался. — Бухать пойдёшь сегодня? — спросила она. Папирус, сев на место, неясно посмотрел на рыбу: — С кем? — Вдвоём. Папирус прыснул и спросил: — А Аарон почему нет? — Родители у него дома. Не может. — Андайн усмехнулась, — Да ладно, нахуй тебе Аарон нужен? Хуями мериться при мне хочешь с ним что ли? — Что? Андайн засмеялась. — Какая шутка-то смешная, только почему-то мне не смешно. Рыба раньше пошло не шутила. С каких пор это пошло — для Папируса остаётся загадкой. То ли у неё так гормоны круто шалят, то ли она считает это модным. Нет, иногда Андайн действительно смешно шутит. Но ей стоит попрактиковаться. — Да ты просто к моим приколам ещё не привык, — буркнула она, — хотя за два-три года уже можно было! — Ты раньше так не шутила… — Ой блять, поплачь теперь! Папирус скривил несуществующие губы: — Мы неделю назад пили… — И что? — укоризненно посмотрев на Папируса, спросила она, — Ещё раз. — Бля-я, — протянул скелет, запрокинув голову назад, — Андайн… — Что? Папирус нервно вздохнул, выпрямившись, облокотился правой рукой о парту и подперел челюсть, ответил: — Санс потом от меня не отстанет. — Ой, да пошёл он нахуй, а? Кто он тебе такой, чтобы давал указы? Физиономия скелета приобрела ещё больше неодобрения: — Эм. — краткое молчание, — Мой старший брат. — А. — краткое молчание, короче предыдущего, — ну да. — ещё одна тишина, после которой Андайн резко меняет тон, — Но всё равно — он же сам пьёт как не в себя! Помнишь, я три дня назад к тебе домой ходила печатать очередной доклад? — Ну? — И он опять лежал и бухал, еле слова связывал. Для Папируса это было не в ново. Как бы его сильно это не раздражало — в итоге, не без помощи Андайн, он сам стал пить, на минуточку — в пятнадцать лет. Не в таких количествах и не с такой частотой, но всё же, дело тоже нехорошее. А дела конкретно с Сансом с каждым разом были всё хуже и хуже. Год назад у ширококостного началась какая-то странная и необъяснимая депрессия или что это вообще? Младший скелет не знает. Если Папирус свыкся с тем, что Санс не одобряет его учёбу в АКГ, то далее действия и слова его брата объяснению не подлежат. Да и сам старший совершенно не торопится, а даже напротив — избегает любого разговора, где младший стал бы донимать его расспросами о том, насколько же у него плоха жизнь и главное — почему? — Это у него стиль жизни такой. — пробубнил Папирус. Он не любил, когда рыба затрагивала в обсуждениях его брата. Хоть Папирус и рассказывал Андайн о Сансе, сама она никогда с ним не общалась. — Ахуеть, ему можно — а тебе нельзя? — «Я слишком лаленький для таких взрослых вещей». — спародировал он Санса. — Нет уж. У нас в пятнадцать лет монстры уже стариками считаются. — С хрена ли? — В четырнадцать детей рожают. Ты слышал про мать Сноудрейка? Она его в двенадцать высрала. С последнего слова скелет всё же засмеялся. — Что? — удивилась рыба, — Серьёзно говорю! — Не-не, ничего. В курсе, да, слышал.***
— Бисайд задолбал. Папирус и Андайн неспешно шли в Ватерфолл, на один луг, где они любили выпить. Уроки уже кончились. — А что такое? — спросила рыба. — Пишу я, значит, контрольную по ИКГ, а он докапываться начинает и просит списать. — А нахуй ты с ним вообще сел, идиота кусок? — Ему, видите ли, сесть некуда больше было. Поэтому, бедняжка предпочла компанию меня — столь крутого парня. Андайн усмехнулась: — Ну, хорошо что препод ему в рот нассал и отправил на первую парту. Папирус ответно улыбнулся: — Да, хорошо. Но всё равно — если я увижу в следующий раз бухого в хлам Бисайда — я ему пропишу с вертухи для профиклактики. Андайн прыснула: — Дело твоё. Но у него какая-то там своя банда гопарей, ты будь аккуратнее. — А у меня есть Андайн. — Что? Папирус засмеялся. — У меня Андайн есть. А у Андайн есть банда говнарей! — Чёрт, по факту. — саркастично похлопала она в ладоши А вот и луг, где росла и флуоресценция голубая трава, куча эхо-цветов. Недалеко была речка. Народу не было. — Подальше найдём место от эхо-цветов. В итоге, они устроились у одного дерева. Андайн тут же взяла рюкзак в руки, стащив со спины. Открыла его, вытащила полотенце и кинула его на траву. — Расстели, будь так любезен. Пока Папирус выполнял просьбу рыбы, та вытаскивала другие вещи: закуску, колонку, учебник по алгебре, тетрадь… — Стоп, затем тебе матеша? — Делать буду. Ты сам знаешь, что Логан сделает с нашими задами, если мы не будем делать её домашки. — Прям во время выпивки? — удивился скелет. — Да! Мне после этила думается лучше, мозг вспоминает, что он вообще мозг у меня, а не какая-то хрень с извилинами. — Серьёзно? Помогает? — Ну да. И тут Папирус увидел бутылку, которую вытащила Андайн: — Нихуя себе… — он неслабо удивился, — да эта водка в ларьке Сноудина стоит около 350 G!!! Он, конечно, не эксперт в алкоголе, но эту бутылку он видел часто именно в ларьке Сноудина, куда он обычно ходил закупать еду. — Ага. — ухмыльнулась она. — Ты… — он даже не знал, что ей сказать на этот счёт, — Эм… Кхм. Андайн. Папирус сел на полотенце. — Ты где вообще такое бухло берёшь? Андайн села возле Папируса. Бутылка лежала между ними. — Эээ… — протянула рыба, — у меня свои методы доставания такого бухла, которого я захочу. — Расскажи. — Секрет. — тут же ответила она, — Иначе это уже не мой метод будет — ты им будешь пользоваться и всем расскажешь! — Никому я не буду говорить, пользоваться — тем более. А то Санс рассекретит и сам выпросит — а потом будет всем своим алкашам-друзьям доставать. — А зачем тебе это знать тогда? — она лукаво улыбнулась. — Просто наслаждайся тем, что у тебя есть такая охуенная подруга как я. — Наслаждаюсь. Папирус взял бутылку в руки и осмотрел её. — Крепость высокая какая-то. — Это те-е-е-ест. — протянула она, — Сама давно хотела упороться из-за водки. Сорок процентов мало, понимаешь? — Тебе делать больше нечего? — И это спрашивает меня собутыльник, который со мной пришёл бухать. — едко ответила Андайн, захихикав. Высокий промолчал. — Ладно-ладно, давай уже выпьем наконец-то. — не прекращала усмехаться Андайн, взяв из рюкзака две рюмки. Она протянула их Папирусу. — Я налью, подержи. Когда данная процедура была успешно выполнена, Андайн улыбнулась, плотно закрыв крышкой бутылку и отложив её в сторону. — Ну. Андайн взяла рюмку из рук скелета. — За… за скорое окончание девятого класса. — Э… мы же только начали в девятом учиться. — Подумаешь, два месяца! — она повысила тон, — ЗА ОКОНЧАНИЕ ДЕВЯТОГО КЛАССА. — А потом нас будут ебать в сраку с экзаменами. — О, ДА! Андайн тут же выпила. Папирус за ней. Скелет ту же прокряхтел: — Ух… с-сука… — Папирус ощутил едва выносимую горькость, он тут же скис в лице. — Чёт не мягкая она нихуя. — Эт-то точно. — Андайн ответила не сразу, — Так, нужно срочно маринованного огурчика. Девушка взяла стеклянную банку, внутри которой были сочные огурцы. Положила руку на банку, стала открывать. Несколько секунд кряхтений, Папирус уже хотел попроситься помочь, как тут она открутила банку. — Руку убрал. — повернула рыба голову. — Я просто помочь хотел. — То что у меня пизда между ног — ещё ничего не значит!!! — О боже… Девушка поставила банку. — И постарайся её не опрокинуть. Маринад моего собственного производства. — Какова гарантия того, что я не траванусь после твоих закусок? — Высокая. — уверенно ответила Андайн, — Если бы я хотела тебя стравить — я бы это сделала ещё очень давно. — Хм. Скелет взял огурчик в руки. Осмотрел. Выглядит даже привлекательно. И запах приятный. Андайн уже во всю хрустела им. — Неплохо. — сказал Папирус, когда откусил половинку и распробовал. — Даже очень неплохо. И послевкусие стало приятнее. Он ощущал кисловатый вкус маринада с очень лёгкими нотками сладости от каких-то трав и томата. Но это был очень нежный вкус. — Мне нравится. — Ещё бы тебе не нравился мой маринад. — язвительно хихикнула рыба, которая тут же взяла учебник и тетрадь. — Ну что, время поделать домашку. — Я её сделал ещё вчера. — скелет осторожно пододвинулся к Андайн, — Давай помогу с чем-нибудь. Рыба улыбнулась: — Буду признательна.***
Так и просидели они над математикой, пили по чуть-чуть и обсирали миссис Логан. Они, как и любой другой ученик АКГ, попавший в сети этой паучихи, никогда не любили её ни как личность, ни как учительницу. А затем, когда с математикой было покончено — скелет и рыба удвоили дозу этила, стали наливать побольше. И они разлеглись на полотенце, смотрели в небо и общались обо всём. Ещё рыба пыталась включить колонку, но она оказалась разряженной. В конце-концов, когда они напились и стали более откровенно разговаривать друг с другом, Андайн начала жаловаться ему на Аарона, что для скелета было ОЧЕНЬ УДИВИТЕЛЬНО: — Типо смотри, этот педик сначала ноет, что любит меня, а потом сам с другими бабами заигрывает… У… Уёбище! — А нах ты с ним встречаешься, Андайн? — голос Папируса становился более утомлённым. — Нуууууу… — протянула в ответ рыба и не смогла ничего оветить. — Если он тебе ебёт мозги — забей на него хуй ебать. Мне вот Санс тоже ебёт мозги — и ничего. — Бьюсь об заклад, у тебя их ващщще нет. Папирус повернул голову, недобро посмотрел на смотрящую вверх Андайн. — Не понял? — Ну… типа… — она икнула, — ты… ты же с-скелет! Ты же… знаешь… что мозги — это нейроны, серое вещво, ещё какая-то херота… И они в черепе находятся. — У нас организм уникальный. — Да я уж поняла, Папирус… И тишина. Но рыба всегда знала, как перевести разговор в другое русло: — У меня, короче, знакомый есть. Он сейчас на втором курсе факультета КГ учится. Крампус его зовут. — Он тебе бухло достаёт? — Ага, ко-конечно. За отсос он сделает всё что угодно, но я не малолетняя раздолбанная шлюха, — Папирус с этого засмелся, девушка это сказала очень забавным тоном, — в отличие от некоторых женских особей. У меня другой способ добычи, не в-волнуйся. — краткое молчание, — Он мне часто рассказывает об учёбе в АКГ. Ну, конкретно, студенчество и все дела. — Надеюсь, это не как в американских каких-нибудь фильмах — когда одни вписки и сексуальные училки? — О, не-не-не-не, конечно не. Всё намного суровее: курсовые, зачёты, долги, стипендия… Практики-хуяктики, тоже старые пердуны (но среди них нормальные встречаются чаще), не хочешь учиться? Тебя выпиздят. Особенно если ты… НА БЮДЖЕТЕ. Одна двойка в табеле — до свидания, иди на трассу. — В прочем, ничего нового. — Эт… это я тебе в общих чертах. На деле там ещё круче. — Куда уж ещё круче-то? Андайн зевнула. — В другой раз расскажу, ща я так быстро и не соображу. — Ему сколько вообще лет? — Се… Восе… Девя… да где-то около двадцати. — И он спокойно общается с тобой? — Ну да, я же пиздатая. Меня все старшаки любят. — За твой продажный зад? — усмехнулся Папирус. — Ты ахуел, чёрт? — Ну, а хули. Пацанов уважают за забивы и крутые подвиги. А баб? — Да я пива выпью больше, чем любой третьекурсник КГ, какие ещё вопросы? П-повторю персонально для сперматоксикозника по имени Папирус, — усмешка, — Я не шлюха. Хватит меня сравнивать с той же Ямит — это она с половиной класса перетрахалась! — ООООО БЛЯ, НАШЛА КОГО СРАВНИТЬ! — протянул на всю Папирус, — Над тобой-то я рофлю, а вот она на полном серьёзе ебалась с одинадцатиклассниками. Год назад. — Б-бляахах, у меня ещё друууг есть из одиннадцатого, у него погоняло Бурбон. Короче-короче, он однажды на вписке был, — Андайн только сейчас посмотрела в глаза Папирусу и стала воодушевлённо рассказывать, — Вооот, на вписке. И короче говоря, пошёл он ссать в толкан, а там Ямит ебётся с какими-то двумя дрыщами и одним мужиком. Мужик, кстати, полицаем был. — Пиздец… — прохрипел Папирус. — Я же говорю, мы живём в очень удивительном мире. — Почему Ямит ещё не исключили? — Да думаю, всем местным альфачам выгодно, чтобы она оставалась. Да и преподы ничего не з-знают. Или не хотят знать. — Или она с ними ебётся! — В натуре. Скелет и рыба ещё долгое время общались. Оба чувствовали себя расслабленно — этиловый спирт медленно приходил в голову, становилось даже весело, а дружная и довольно атмосферная компания друг друга устраивала их обоих. В их беседах постоянно всплывали имена одноклассников и друзей, над которыми они либо смеялись, либо вымещали злобу в матерном потоке. Чаще всего Андайн время от времени жаловалась на Аарона. Папирус же долго молчал, пока окончательно не растёр с рыбой рамки дозволенного — и начал сам говорить о Сансе. Нет, скелет не затрагивал совсем личные вещи: он только упоминал, что у него время от времени ссоры с братом, особенно когда тот пьян или снова пропадает днями, а вместо него появляется новый мусор. Особенно Андайн раздражала эта тема с его братом. Нет, её не бесило то, что у Папируса проблемы — наоборот, она его внимательно слушала и старалась поддержать. Её выносило нечто иное. Порой Папирус сам не понимает, что он вообще чувствует к своему брату и что между ними происходит. В один день он будет говорить, что его брат «классный чел», а в другой уже начнёт крыть его безудержным трехэтажным матом. Но Папирус не говорил о том, что Санс категоричен к его учёбе в АКГ, не говорил о том, что Санс постоянно пропадает в низкопробных барах и в каких-то странных вписках, не говорил о том, что тот постоянно жалуется своим друзьям, а от него сбегает. Он говорил только о фактах ссоры и о пьяных похождениях. Когда скелет заканчивал свой монолог, от рыбы он не слышал длинных комментариев. Андайн не чуждо сочувствовать кому-либо, поэтому ей оставалось только кратко прокомментировать происходящее либо негодующе повертеть головой в разные стороны, жмурясь от голубого света травы. Конечно, Папирус ведь не знает, что на самом деле у рыбы родителей нет и что она вообще живёт одна. Но Андайн никак не решалась об этом говорить. Об этом не знает даже Аарон. Уже была ночь. Скелета и рыбу окружал только шелест листьев и травы, журчание воды, дуновение приятного и влажного ветерка. Ничего не мешало им спокойно общаться на свободные темы. Иногда, правда, тянуло в сон, и тогда под эти полутихие голоса, доносящиеся из-под дерева, раздавался шелест листьев или громкое стрекотание. Вылетели сверчки и светлячки — стало так сказочно красиво. Папирус принял сидячее положение и осмотрел луг. Боже! Как же он не часто видит такую прелесть. А какая тишина вокруг! И как здорово! Только пение сверчков и стрекотание каких-нибудь кузнечикоподобных насекомых. А еще там, кажется, есть река. Неоновая такая, светло-голубая река. Ночи в Ватерфолле удивительно безмятежные, красивые, а самое главное — романтичные. Возможно, позвать кого-нибудь сюда на свидание будет хорошей идеей? Нет. Папирус больше не думал об Андайн так часто. И ничего не чувствовал к ней. Его первая влюблённость прошла, он спокойно дышит. Поэтому, он мог поддерживать рыбу в её странноватых отношениях с таким горе-пикапером как Аарон. Ему было уже плевать на то, как Аарон пытается выставить себя крутым и зачастую сам ревнует рыбу к скелету. По рассказам рыбы он понял одно — русал жалок. — Слыш, — перебила его мысли рыба, — а твой… б-братан… он точно не будет о тебе в-волноваться? — Да пошёл он. Сам небось либо на работе торчит, либо бухой весь день. Н-насрать на н-него… Просто насрать. Тишина. — Типо, уже час ночи… — Пошёл. Он. Нахуй. — краткое молчание, — Ясно? — Пиздец… Н-ну, де-дело твоё, дружииищщще. — Лучше скажи, — вздохнул Папирус, — Как ты начала встречаться с Аароном? — А ты не знаешь, ха? — Нет. Мне интересно. Рыба громко вздохнула. — Ну, щщща поведаю… — Извините, что помешал, но кажется кое-кому пора домой. Рыба и скелет ту же встали. Перед ними стоял Санс собственной персоной. Сначала Андайн громогласно взвизгнула от неожиданности, отчего даже ширококостный дёрнулся. — Ебать, нахуй так пугать, лысый чёрт?! — заорала она, — Ты, бля, берега не попутал?! Санс усмехнулся, а Папирус тут же кулаком ткнул Андайн в плечо: — Это мо… мой брат, полегче… — Ну нельзя же как пидорас появляться так бесшумно?! — У тебя нет причин меня оскорблять, рыбёха. — усмехнулся Санс, — Кстати, приятно познакомиться, Андайн. — Мы… ик! М-мы и раньше уже вс-встречались!!! — Да мне насрать на тебя как-то было. Санс устало вздохнул. — Это уже за гранью. — он сделал пару шагов в сторону Папируса и Андайн. — Перестань выпендриваться, Папс. — Санс схватил его за руку, потянул в сторону, — Мы идём домой. Голос Санса был удивительно стальным. — ОТПУСТИИИИИИИИИ, УЁБООООООК! — вскрикнул он. Папирус стал сопротивляться, пытаясь выдернуть руку из крепкой хватки, стал тянуть её вниз. Андайн, не зная что делать в такой ситуации (либо она понимала, что против брата Папируса она ничего сделать не сможет), лишь отползла ближе к дереву. Бам! Санс, в буквальном смысле, стал тащить его по земле, в то время как скелет неуклюже дрыгаться из стороны в сторону. — Ты же… х-ха… в курсе… что это… х… бесполезно!!! На удивление, младший скелет был довольно тяжёлым и он отчаянно продолжал пытаться высвобождаться от Санса, не прекращая материть его: — МУДАК, ОТПУСТИ!!! — Воу-воу-воу, м-м-мужжжик, — Андайн пошатнулась, начала размахивать руками, всё же рискнула встать, — Мужик-мужик… Ссссстой, д-давай н-нормально побаз-зариммм? — Мне не до тебя. — ответил Санс, даже не посмотрев на рыбу, — Надеюсь, твои родители о тебе позаботятся, когда узнают, чем ты тут помышляешь. Андайн лишь хрипло и странно рассмеялась: — АХАХАХА! КОНЕЧНО УЗНАЮТ! А как жеее, да. Об-обязательнооо! — До свидания, Андайн. — пробурчал Санс. Скелебратьев тут же не оказалось, вместо них были красные частички, которые тут же растворились в воздухе. Андайн, упав попой на своё полотенце и явно не соображая, что только что произошло, лишь проикала: — Ч… ч… чё?***
БАМ! Скелебратья, буквально, ввалились в гостиную. — Так бро! — НА-НА-НАХУЙ ТЫ МНЕ ВСЁ ИСПОРТИЛ?! Несколько минут очередных истерических сценок и Санс, через силу, кое-как усадил Папируса, который всё ещё продолжал толкаться. Но старший брат, разумеется, был намного сильнее его. — Послушай, Папс! Это уже очень напрягает. — Да что тебе надо?! — крикнул он. Внезапно, Папирус заговорил более ясно. — Я изначально был прав. — проворчал Санс, — АКГ тебя портит. — Меня?! — Ты сам посмотри, что АКГ с тобой делает: ты за три года изменился до неузнаваемости. Стал слишком грубым, вульгарным, слишком самоуверенным… не такой, как раньше. Санс не знал даже, как описать Папируса, чтобы это не звучало грубо, но и правдиво. — Я стал более… жёстким. — прошипел Папирус в ответ, — А что, Санс, есть альтернативный ва… вариант? Санс заметил, что его говор действительно стал более разборчивым. То ли Папирус успел немного протрезветь, пока пинался, то ли его способность к самоконтролю гораздо лучше, чем у того же ширококостного, особенно когда тот зол. — НьееЕЕЕх! Предлагаешь мне всю жизнь быть той мямлей, которая за тобой говно подтирала? — скелет странно улыбнулся, но как-то неоднозначно метал взгляд из стороны в сторону, то на брата, — Это — не путь Королевского Гва… ХН. Гвардейца. — А пить в пятнадцать до беспамятства — путь? — Ой блять! И тут Папирус точь-в-точь произнёс те слова, которые ему утром сказала Андайн: — Ахуеееть, тебе можно — а мне нельзя? И я ещё после этого должен ЗА ТОБОЙ всё убирать?! — А тебя никто не просит убирать ЗА МНОЙ. — Если я, ньех, не буду требовать от тебя уборки — наш дом превратится в то место… где… где мы жили шесть лет назад. — Ты хоть сам помнишь, где мы шесть лет назад жили? — краткое молчание, — Сравнил жопу с пальцем. — В таком же дерьме, только ещё и без крыши. — фыркнул Папирус. От этого ширококостный не слабо удивился. — С тобой вечно какие-то проблемы, Санс… — Проблемы? — Постоянно… — Подожди, это не я сейчас пьян, а ты! — Я трезв! А ты заебал… уже… Санс ощутил треск внутри себя. — Всё из-за тебя! И Папирус не прекращал: — Папирус, в АКГ не ходи! Папирус, сиди дома! Папирус, помой посуду! Папирус, отъебись! Папирус, заебал! ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО ВСЁ УСТРАИВАЕШЬ?! ДУМАЕШЬ, ТЫ МЕНЯ ТОЖЕ НЕ ЗАЕБАЛ?! А вот тут младший брат странно начал кричать на него. Слишком экспрессивно, громко. Но он был действительно озлоблен: — В ПОСЛЕДНИЕ ДВА ГОДА ТЫ ТОЖЕ ИЗМЕНИЛСЯ! СТАЛ МЕНЬШЕ УДЕЛЯТЬ МНЕ ВРЕМЕНИ, БОЛЬШЕ БУХАТЬ, БОЛЬШЕ ВОДИТЬ ШЛЮХ, — с каждым перечислением Папирус едва ли не оглушительно стучал костлявыми ладонями, — С ТЕХ ПОР, КАК Я ВСТУПИЛ В АКГ, ТЫ СТАЛ СТАВИТЬ МЕНЯ НИ ВО ЧТО! ДУМАЕШЬ, МНЕ ПРИЯТНО?! Санс хотел возразить, но Папирус продолжил: — В последнее время ты сам становишься только хуже. Принижаешь постоянно. Сам ничего не делаешь, только из-за алкоголя с ума сходишь. Я становлюсь таким же токсичным, как ты… потому что ты сам такой! И обстановка меняется! Больно. — От тебя вечно какие-то проблемы, ты сам постоянно сам не свой! Что из-под тебя ожидать?! Очень. — Я устал уже от тебя, Санс. — голос стал утомлённым, — От твоих странных действий в последние… года два, если не три. Почему ты, наконец-то, мне не объяснишь одного: зачем? Зачем ты это делаешь? Почему ты против того, чтобы я обучался в АКГ? Мне уже тяжело верить в то, что это просто потому что ты «беспокоишься» обо мне. Стук сердца. — Почему ты стал вести себя как конченное чмо в последнее время? Ты и раньше не был идеалом, но в последние несколько месяцев ты всё больше и больше перегибаешь палку. Что это за чувство? — У меня к тебе слишком много вопросов. Но я так устал. Санс молчал. — Ты меня бесишь всё больше и больше. Голос Папируса всё больше и больше садился. — Просто… ответь… почему ты такой?! Тишина. — Даже сейчас ты молчишь!!! ПОЧЕМУ ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ, САНС?! КТО ТЕБЯ ПРОСИТ БЫТЬ ТАКИМ МУДАКОМ?! Вздох. — Ты совершенно… бесполезен. От тебя одни проблемы. И тут Санс на секунду вспомнил… «Ты бесполезен». «Ты никому не нужен». «Да что ты можешь вообще сделать? Ты слабак». «Немощный скелет». «Убогое ничтожество». «Тебе суждено умереть». «И Папирус твой умрёт, ты не сможешь защитить его». И тут вспыхнула ярость. От нахлынувших воспоминаний. Глазница Санса запульсировала. Папирус этого не замечает, склонив голову вниз, не смотря на брата. Но ширококостный больше не был в себе. Одним внезапным движением руки он взял Папируса за левую глазницу. Ухватился как можно крепче. — ХА?! Одно резкое движение — и Папирус уже оказался на полу, довольно сильно ударившись головой об пол, а ширококостный прижимал его, не давая и шанса выползти. Санс был слишком тяжёлым. — САНС!!!!! ТЫ СДУ… НЬЯХ!!! Он посмотрел в лицо брату. Он был зол, нет, разгневан. Правильнее всего — разъярён. Его озлобленная гримаса говорила всё за себя, а ещё этот левый пульсирующий глаз, от которого аж алый дымок исходил. И Папирус его видел впервые именно таким. — Я бесполезен?! — крикнул он. Трезвость тут же пришла и скелет спешно оценил ситуацию: Санс нерешительно нависал над Папирусом, будто боролся между здравомыслием и гневом, но в итоге закончил свою мысль: — А с хрена ли в таком случае ты ещё жив, мелкий неблагодарный ублюдок? Внезапно его баритон стал более грубым, чем обычно. Сейчас Санс выглядел максимально устрашающе… и угрожающе. Осознавая, что дела крайне плохи и что скелет наговорил явно много лишнего, он начал кричать уже более молящим голосом: — САНС, СТОЙ, Я… Но он не успел сказать даже основную часть предложения, как тут из его рта вырвался визг, перебивший его реплику. На этот раз — точно от боли. Санс неслабо ударил его в голову. Папирус стиснул зубы, чтобы не… ХРЯСЬ! Последовал ещё удар… Папирус этого не видел, он от ужаса закрыл глаза. Дальше всё происходило слишком быстро. ХРЯСЬ! Снова вскрик. На младшего скелета начал осыпаться град ударов, преимущественно в голову. Папирус изо всех сил старался вырваться из крепкой хватки брата, но Санс так болезненно держал его за глазницу и прижимал всем своим весом его тельце, что у него не было и шанса. Он пытался выкрикнуть его имя так громко, как мог. Ещё удар. Но это не работало. Из глаз скелета брызнули слёзы. Это было адски больно — его сверстники так сильно не избивали, как Санс. Чувствовалось что-то мокрое. ХРЯСЬ! Папирус почувствовал треск. Удар! Всё больнее… и больнее… А крики в адрес Санса были бесполезны — он их не слышал. Как и сопротивление — его брат слишком силён. Ураган чувств был неповторимым. Всхлип. Жара. Адреналин. И снова волна боли. Несколько ударов в череп сделали своё дело. Младший скелет больше не шевелился. Мир в глазах Папирусах поспешно погрузился во тьму. И гробовая тишина заполонила эту комнату. Сначала Санс встал на колени, всё ещё сидя на тазу Папируса. Склонил дёргающуюся голову, пытаясь унять это сумасшедшее чувство, которое он не способен контролировать. Он всё ещё был не в себе и всё ещё не понимал, что произошло. Но когда ширококостный увидел, во что превратилась часть черепа его брата — лишь озарился по сторонам. Теперь гостиная была настолько грязной, насколько это возможно. Нужно было успокоиться. Сейчас Санс был будто отключён от внешнего мира. Он слышал только себя, и то, даже внутри него воцарилась тишина после подобной бури… Санс понемногу стал приходить в себя, копания в своём сознании делали своё дело. Но его жутко клонило в сон и он буквально забыл, что только что сделал. Поэтому низкорослый тут же направился к первой попавшейся лежанке — дивану, разлёгся на нём и закрыл глаза… Не прошло и двух минут, как он тут же открыл глазницы и вернулся в своё прежнее состояние. Только с чувством того, что скелет снова выпал из реальности. — Что… — ширококостный встал с дивана, приняв сидящее положение, — что случи… Но Санс не успел договорить. Он увидел, что его правая рука по локоть в крови. Первый звоночек. — ЧТО ЗА… Паника тут же охватила Санса. Он посмотрел на левую руку — она тоже была не чистой. Футболка, шорты, даже один кроссовок были в ней. Скелет сразу понял, что это определённо не с бодуна. А возможно… срыв? Что же, что же случилось на этот раз?! Затем его взгляд упал на кофейный столик, его поверхность была стеклянной и она была в трещинах. С засохшими вишнёвыми пятнами. На загрязнённую этой же жидкостью обивку дивана, ткань которой была уже буквально пропитана ею. А потом Санс резко перевёл взор на другую часть гостиной, куда вели следы. Тишина в секунду, прежде, чем ширококостный понимает то, что видит. И на всю улицу в Сноудине раздался оглушительный вопль, наполненный ужасом.***
Действовать Санс пытался максимально быстро: когда он подошёл к Папирусу и проанализировал его, то понял, что младший лежал здесь не больше пяти минут. Уже не без помощи телекинеза он перенёс его на диван, подложил под его голову старую подушку, которую не жалко замарать кровью. Старший принялся лечить его: сначала просто использовал все лекарства, что были у него припрятаны на разные случаи, в том числе и обрабатывал повреждения, но потом Санс понял, что этого крайне мало и далее в ход пошла целебная магия, которой он зачастую и вовсе брезговал пользоваться. Зелёная, приятная магия начала окутывать огромный пролом в глазнице Папируса, заставляя череп понемногу срастаться. Скелет сразу прикинул, что полностью вылечить младшего брата он не сможет — его навыки в исцелении не самые выдающиеся, да и самой магии у него не так много. Скорее всего, он останется с шрамом на глазнице. С шрамом, который отныне будет напоминать Сансу о том, что в острых ситуациях лучше всего сбегать. Да! Санс может телепортироваться. И в любой тяжёлый момент ширококостный делает именно это. Так почему Санс должен подвергать всех окружающих опасности из-за своих бзиков, когда тот может просто телепортироваться в укромное место, пока всё между собой не уляжется? Тогда он твёрдо решил — с этих пор он будет пытаться убежать, а не противостоять. Он крайне слаб, чтобы пытаться решать проблемы (в особенности, конфликты) как-то иначе. Санс всегда был тем монстром, на чьё мнение клали болт, кого не слышат почти никогда. Пока Санс лечил Папируса — он вспоминал абсолютно всё. Он действительно сорвался на него, причём, так сильно, что чуть не убил его! Папирус был прав во всём: Санс — источник не только проблем для себя же, но и для Папируса. Для того, кто являлся его смыслом жизни. Сопоставляя все факты, внутри низкорослого скелета всё сворачивалось наизнанку, ему становилось всё хуже и хуже. Это убивало изнутри, сжирая всю решимость. И сейчас он искренне молился на то, чтобы Папирус очнулся как можно быстрее, и вообще очнулся. Если Санс станет причиной его смерти… …он не простит себе такого. Наконец-то, спустя несколько часов, Папирус открыл глаза. — Мх… — он тут же зажмурил их из-за света. Санс был на кухне, когда тот пробудился. — Что… что случилось? Мысли были будто в тумане. Голова болела нещадно, звон в несуществующих ушах стоял нереальный. Понадобились немереные усилия, чтобы Папирус принял хотя бы сидячее положение. Но тут же он нетихо прошипел: — ШШШШ… Голова стала в разы тяжелее и скелет тут же рухнул на подушку. — Ай… Банальное падение было больным. — Что… что… что со мной? Душа тоже ныла. Ощущалась тревога. И когда Папирус это понял, он вспомнил. Санс… поднял на него руку. Сердце сразу забилось чаще, стало ещё страшнее. С каждой новой пульсацией неминуемой боли, Папирус вспоминал то, как получал удар за ударом от Санса, как он крепко сжал его глазницу, царапая его же череп изнутри. Глазница… Папирус тут же двинул руку к ней. Потрогал. Попытавшись снова обострить свои чувства, он понял — вся боль исходит от глазницы. Она была туго намотана тканями и бинтами. Пахло медикаментами. Оставался один вопрос: а где сам Санс? Или перевязывал не он? Честно, младший скелет надеялся на второй вариант. Увидеть брата в подобном свете — настоящее потрясение для него. Он так разозлился… из-за тех сказанных слов о том, что Санс ему только мешает? Папирус нервно сглотнул, не препятствуя нарастающей тревоге. Он зря сказал это Сансу. Нет, старший брат, может, в последние годы и сходит с ума, с ним споры стали чаще, чем с одноклассниками, но он так же многим помогал! Если бы не Санс — Папирус, в конце-концов, был бы трупом. Если говорить откровенно — младший скелет плохо помнил своё детство. Очень плохо. Он помнил, что раньше с Сансом они жили на улице. Что кроме Санса никого нет. Но и сам старший скелет был другим — он был не таким злым, эгоистичным. Не таким противным. Он был более открытым, дружелюбным. И не скрывал своей любви к Папирусу, даже наоборот — желал её и сам проявлял. То, что сказал Папирус ширококостному — было сказано в состоянии злобы… и явно в пьяном угаре. Почему старший брат этого не понял? Ему ли не знать о подобном? Так он решил проучить его? И самый странный вопрос: многие монстры (и даже люди) в пьяном состоянии говорят то, что не сказали бы в трезвом — банально потому что они это в себе держат. Правда ли Папирус так и думал о Сансе всё это время? Слишком много вопросов. Слишком мало ответов. Но Папирус и знать не хочет ничего. Особенно на последний вопрос, как бы он при других не принижал его. Санс его ненавидит теперь за это? За эти слова? Они действительно ранили его, в этом скелет был более, чем уверен. Санс действительно был эмоциональным монстром. Но не теперь. Глазница, боль, жар, странная тишина. — П-п-прости меня, П-папс! — услышал он. А затем что-то на Папируса завалилось. Тепло. Это был Санс. Санс его крепко обнял, всхлипывая. — Я… я действительно себя плохо контролирую! — он еле подбирал слова, — Боже… боже… я ужасен! Папс… обещаю… такого больше не повторится. Папирус, поняв, что опасность миновала, немного успокоился. Но совершенно немного — адреналин никуда не делся, а глазница не прекращала болеть, тем самым ещё больше его раздражая. Ему не нравилось чувствовать боль. Только чистый страх за себя и своё естество позволяло младшему скелету контролировать свои эмоции. Он лишь очень ядовито, через ком в горле прыснул: — От-отъеб-бись от м-меня, — эти слова он сам произносил с трудом, всё же испуг никуда не делся, — п-псих… От этих слов Сансу стало ещё хуже. Как морально — так и физически. В глубине Санс понимал одно — он заслужил эти слова. Вполне честно. Но почему это так больно? Казалось, это намного больнее, чем тот злосчастный удар в череп, нанесённый Папирусу. Больше братья ничего не говорили друг другу в этот день. И в следующий тоже. И в последующий.***
Папирус пропустил день учёбы. Он всё время лежал у себя в комнате, страдая от боли в голове. Казалось, эти мучения не кончатся никогда — организм сжирал все силы, пытаясь хоть как-то унять эту боль и давая о себе знать бессонницей. За всё это время Папирус не спал — только терял сознание. Весь день младший постоянно вырубался минут на пятнадцать, после чего снова просыпался, из-за той же боли, которая донимала его постоянно. Его бросало то в жар, то в холод, то сразу в оба состояния. И это было очень неприятно. Только к вечеру следующего дня, когда Санс без устали продолжал лечить его (уже не просто лекарствами, а настоящей целебной магией), боль начинала уходить, а разум — возвращаться. И только тогда Папирус смог хотя бы встать. — Ты завтра в школу всё равно не идёшь. — первое, что сказал Санс после долгого молчания. Даже когда тот лечил Папируса — они пребывали в безмолвной тишине. — Нахуй иди… — ответил Папирус хрипло. — Н-но Папс, ты… — Нахуй иди! Я пойду завтра в школу вне зависимости от того, как я себя чувствую. Папирус ненавидел прогуливать занятия. И вовсе не потому что это неправильно, нет. Просто если ученика нет в школе — учителя потом не отстанут, к тому же, чем больше пропущенных самостоятельных и контрольных работ — тем больше долгов. Скелет ненавидел задолженности больше всего и делал всё, чтобы их не было. Он из немногих, кто действительно об этом заботится. Младший был уверен в том, что завтра ему станет лучше и что он сможет даже позаниматься боевыми искусствами. — Но физру тебе всё равно придётся отложить. — Ещё чего… — А это уже точно не обсуждается. — Заткнись!!! Просто заткнись!!! Боль отступала — уходил и страх, но подобное свой след, разумеется, оставит. На место этих эмоций приходили гнев и даже ненависть. Теперь Санс даже не пререкался с братом — лишь смиренно молчал, боясь усугубить и без этого столь страшную ситуацию ещё сильнее. На следующее утро Папирус встал чуть раньше обычного. Облачившись в привычный повседневный вид, он подошёл к комоду с зеркалом. Бинты, на удивление, были свежими. Исцеление Санса и вправду подействовало? Папирус хотел проверить это. Он осторожно начал развязывать бинты, аккуратно вынимать влажную и уже грязную вату, которую напихал Санс между трещинами. Разве так лечат подобные повреждения? Стоит отдать должное, что у Санса в принципе довольно своеобразные методы решения тех или иных проблем, к чему Папирус никак не мог привыкнуть. Затем медленно поднял голову, с усилием открывая глаз, посмотрел на своё отражение в зеркале. — Я тебя ненавижу, Санс. — прошипел Папирус нервным голосом, видя эту гримасу, — Я… я теперь выгляжу ещё хуже… И так красавцем не был, а теперь меня даже магиролльным чёртом не назовут! Скелет затрясся. На его левой глазнице, от скулы до конца лобной части черепа теперь красовались три кривоватые, не мелкие полоски, простыми царапинами это не назовёшь. Это были открытые шрамы. Словно Папируса не ударили кулаком, а со всей силы вонзали три когтя и попытались оторвать глазницу напрочь. Младший скелет уже и не вспомнит, что это Санс так удачно зацепился рукой за глазницу. Дрожащей от шока рукой, Папирус медленно направил её к левой части. Осторожно дотронулся до шрамов. Стало щипать. А на конце фаланги пальца младший почувствовал что-то влажное. Присмотревшись, он увидел остатки крови, смешанную с зелёнкой. Рана до сих пор кровоточит? — Кошмар… — протянул он, с особой аккуратностью трогая лицо, словно он впервые касался его, — Поверить в это не могу. Единственное, что могло вообще радовать в такой напряжённой обстановке — то, что Папирус зрения не лишился. Но шрам никуда не денется — удар был слишком сильный, едва ли не смертельный, а тело младшего скелета не только недозрелое, но и совершенно не натренировано для того, чтобы сдерживать подобное. У него даже LVL нет, чтобы иметь хоть какую-то защиту против магических воздействий. Особенно от агрессивной магии Санса. — Меня чуть не угандошил собственный брат. — продолжал он лепетать. Но данная ситуация всё заставляла и заставляла скелета трястись. Санс — его родной старший брат, тот, кто был опорой долгое время, тот, кто давал надежду на счастье, тот, кому Папирус доверял больше всего… сам поднял на него руку. И дело даже не в том, что это было внезапно появившееся состояние неконтролируемого аффекта, и дело даже не в том, что в последние пару лет старший брат с Папирусом вообще не ладил, и дело даже не в том, что младший снова пришёл нетрезвым (хотя, он бывал и в более пьяном угаре). Нет, дело не в этом, это не главное. Этого просто не должно было произойти, Папирус точно такого не заслуживал. В такой ситуации успокоиться было просто невозможно. Папирус всё ещё чувствовал неутолимую пульсирующую тревогу, которая исходила из самой души. Души, которая параллельно с каждой секундой испускала из себя волны, обдающие все кости скелета странным ощущением, которое было похоже на небольшую анастезию. Душа лечила его тело, особенно — глазницу, ведь скелет впервые потерял сколько крови. Папирус до сих пор вспоминал тот страшный вид гостиной и кухни: слишком много следов в цвете гемоглобина, а сам скелет лежит на диване, едва шевелясь. Голова болела жутко, не прекращая звенеть, перед несфокусированными глазами маячил встревоженный и явно уже пришедший в себя Санс. А из него уходила жизнь. Тело тогда едва ли слушалось. — Я ч-чуть не умер… — повторял он себе под нос, — я чуть, с-сука, н-не умер… Кончить жизнь в пятнадцать по причине срыва Санса — это одна из самых дурацких и нелепых смертей, которую мог себе представить Папирус. — С-санс, что с тобой происходит? Почему ты… стал таким… н-ненормальным?***
Тревога наполняла его душу. Он считал себя ответственным за все происходящее. Все эти три дня он сдерживал бурю негодования из-за себя и одновременно подсознательно чувствовал вину перед Папирусом. Он был готов на все ради него. Стоило ли переживать из-за этого очередную душевную травму? Скелет перебирал в уме причинно-следственные связи. Однако, после такого фокуса, вполне вероятно то, что Папирус и вовсе не простит его. Когда Папирус ушёл в школу, Санс тут же взял телефон в руки. — Это… — тяжёлый вздох, — Гм. Это уже за гранью. От волнения стало тяжело дышать, но он лихорадочно набирал номер одного друга, который ему помогал с его проблемами. В том числе и с проблемами, связанные с его нестабильной психикой. Гудки. Гудки. Гудки. Звонок принят. — Алло? — Да, Санс? — послышался хрипловатый и накуренный голос. — БП. — голос Санса был обеспокоенным, — Я снова сорвался. Бургерпэнтс цокнул в ответ. — Секунду, ручку достану, — ответ прозвучал точно так, будто Санс не впервые говорит подобное. — Аарх, сколько на этот раз в залог нужно? — Я даже в участок не попал… — стиснул несуществующие брови низкорослый. — А. — он тут же слышно отложил ручку, — Окей, кто пострадал? — Ник… точнее… Голос дрожал. Говорить становилось всё тяжелее и тяжелее. — Мххх… — Что? — спросил БП, не услышав ни единого слова. — Б-БП. Санс услышал вздох по ту сторону трубки, последующую фразу: — Санс, главное держи себя в руках, лады? Что случилось? — В-всё намного хуже в этот раз. Из-за меня чуть… — следующие слова Санс проглотил. Ширококостный довольно часто ощущал себя виноватым, но на такой картине происходящего он считал, что совершил преступление правительственного масштаба, за которое нет ему помилования. — Что? Кто умер? — Никто не умер. К огромному счастью. Он услышал усмешку: — Странно даже. А в чём дело-то? Не тяни кота за яйца! И тут Санс нервно засмеялся. — Что ты ржёшь?! Сначала БП не понял почему, но когда он вспомнил последнее сказанное им предложение, резко осознал, что сморозил каламбур про самого же себя. — Блять. Очень смешно. — И-извини. Слишком красивый подъёб… — Са-анс. — Короче… Папирус пострадал. Молчание, во время которого Санс успел ещё тысячу раз себя возненавидеть. Ему было страшно, что БП вот-вот положит трубку, но тот спросил: — Сильно? — Д… д-да… — Инвалидом сделал? — его голос всё же был более равнодушным к данной ситуации. — К огромному счастью — нет. Но, у него будет шрам на всю жизнь. Я на его лечение всю магию убил. Вздох по ту сторону трубки. — Только не говори, что тебя уже и твой собственный младший брат выбесил. — Так оно вышло… — краткое молчание, — Слушай, у меня с Папирусом тоже проблемы из-за моей депрессии. Но… — Санс сглотнул, слушая собственное нервозное сердцебиение, которое он уже не может унять третий день, а к алкоголю он и не думает притронуться, — Я не думал, что всё настолько плохо. Снова вздох. — Сломаешь ты его, Санс. — спустя несколько секунд БП добавил, — Такими темпами. — ещё спустя несколько секунд добавил ещё фразу. — Если он только уже не сломан. — Я этого и боюсь… — промямлил ширококостный, едва ли не сворачиваясь в калач от собственного бессилия, — Всё к этому и идёт! Я слишком плохо себя контролирую и не могу ничего с этим сделать самостоятельно! — Раньше контролировал. — Да я серьёзно говорю! Ты бы видел, как я ему… зарядил. — и тут же Санс переходит на крик, — БП, ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ! Я ОПАСЕН ДЛЯ ОБЩЕСТВА! Без Виндингса, который это дело успешно контролировал до своей смерти, я с ума схожу и ничего сделать с этим не могу! — Не ори, придурок, голос сорвёшь, — усмехнулся он, — Послушай, ты сам знаешь, как этот препарат сложно достать. Особенно теперь — когда Гастер умер, а на его почётное место встала ненормальная анимешница. — Анимешница? — удивился Санс. Скелет мог вполне сам стать учёным, ему неоднократно предлагали эту должность — продолжить дело отца. Но он отказался. А учёную-анимешницу он знал только одну. — Др. Шмидт Альфис. — Ммм. Заебись. — Она в принципе странная какая-то, если ты веришь моим наблюдениям. — Блять. — прошипел Санс, — Да… не повезло. Я с ней работал в своё время, поэтому прекрасно понимаю, о чём ты. Но всё равно, БП… Так продолжаться больше не может. Я социально опасный. — Да ты вообще псих. — НУ КТО ЖЕ ЗНАЛ, ЧТО ГАСТЕР УПАДЁТ В СВОЁ ЖЕ ЧУДО ИНЖЕНЕРНОЙ МЫСЛИ ПОД НАЗВАНИЕМ ЯДРО И Я БЕЗ ЕГО ПРЕПАРАТОВ ЧУВСТВУЮ СЕБЯ НАСТОЛЬКО… мммм… настолько… странно?! — Не ори. Я постараюсь сделать что-нибудь. — краткое молчание, — Было бы неплохо, если бы ты с Эниллой не разосрался. Она вроде с Альфис общалась. — Да пошла она нахуй, ебанутая! — Ты ничем не лучше. — Я это знаю как никто другой, держи в курсе дальше, капитан очевидность. Язвительность БП часто выводила Санса из себя, особенно в неподходящие моменты.