чё-та про петю хазина

Всё на мази. Снова сотрудники ФСКН, ловля на живца, понятые. И Хазин первым покидает помещение, как и первым хватается за карман, якобы пушкой помахать при любой возможности. — Чё встали? Серёжа у него вечно рядом вертится толстым хвостом. На каждый такой конец смены приходится раз в два дня по мятой пачке сигарет. Раз в три дня мозг соображать напрочь отказывается. Пётр не жалуется и не ноет — только злится временами, когда осознаёт отчётливо, что вынужден бегать по клубам и сбагривать, толкать все эти «грамм, трёшка, нет, два за пакетик». Его прерогатива с самого рождения позволяет ему никогда не бывать в местах похожих на «эти, те и вон те». Но он, единожды облажавшись, — очень облажавшись — каждый раз возвращается сюда снова и снова без оцепления, без Серёжи и собак. Крысой. Иногда его же клиенты смотрят на него одновременно со страхом и с насмешкой. В такие моменты хочется просто пушку вытащить и вышибить лоху мозги. Хазин злится от того, что должен кому-то, злится на свою беспомощность перед кем-то за один, сука, проёб, который, кажется, ему вообще никогда не простит ёбаный Денис Сергеевич со своими ёбаными. Быть марионеткой — хуёво. Из привилегий лишь возможность подёргать за нитки стоящих ниже по званию собственными руками. Петя — это когда Пётр для своих. «Петя» после трёх — в противном случае, пяти — стаканчиков отменного, импортного или дорогого. Если кто левый так назовёт, то «ты куда смотришь, осёл, и с кем говоришь?» Есть рамки, границы, и права одного явно выше других. И что-то задело так непоправимо и банально, когда чувак с улицы, с хаты какого-то бездаря, а потом уже и при личном неслучайном знакомстве назвал его «Петь». «Петь», блять, при дивной разнице в росте, — ладно, возможно, ему немного пьяному и показалось — при неверной расстановке авторитетов и «ты это мне?» Тогда, правда, этот самый чувак сумму заплатил с процентами, — его удалось немного развести, как лоха — да и вёл себя не так строптиво. Дело иметь приятно. Они прицепились друг к другу со временем по чистому стечению обстоятельств, которое обоим было на руку. Чувака звали Илья Горюнов, и он явно никогда не бывал на Бали. Петя ведь видит, — честно, видит — что это сам Илья — клиент его беспонтовый — за ним прицепился, потому как нужда есть физиологическая и мания к тому, чтобы накрыло снова, чтобы снова захотелось кому-нибудь подлизать. И он смеётся над ним каждый раз не под нос ломаный, а громко, но знает наверняка, что их очередная нарко-сделка удастся. Будто гарантия есть какая-то, какую никто не давал. «Secret room», пляски, вон, уже чья-то водка на брудершафт под столом растеклась. Хазин с видом самодовольного ублюдка одну руку на спинке дивана держит, пальцами второй — стучит по столу. Илья в своём амплуа и в потасканной куртке среди миниатюрных красоток и трясущихся жоп вообще ни к месту. — Как дела? — Нормально. Петя в сторону сразу таращится, как будто там что-то интересное заметил. А Петя — не Гоша. Да и Илья — не Гоша. Гоша — балабол тот ещё — с порога во всех ситуациях и при «деловых» разговорах предлагает драники, заливает орно про акции, tinder, «стоИт/не стоИт?» — Принёс? — Не ну каждый раз как первый, — Хазин ногой болтает под столом и подается вперед, складывая ладони в общий замок на столе. — Ты когда бравого самаритянина из себя строишь, выглядит это еще страшнее чем при обычном твоём смертном виде. — А у самого подобие натянутой улыбки на лице рожу красит. — Давай ты за нас двоих покрасуешься минут десять, я послушаю, помолчу, потом у виска пальцем поверчу, и мы разбежимся. Музыка перебивает. Чё долетает — хорошо; нет — ну нет, значит. Хазин на щеку чужую смотрит пристально и вдруг щурит глаза. — А чё эт? — Он головой кивает, вскинув подбородок, будто дело есть какое ему до синяков и царапин на роже Горюнова. — Об плитку в супермаркете или кошка поцарапала? — Да. — Пизда. — А как там папик твой? Насосал ему уже на гелик? — Петя никуда не девается, но зрачки у него точно и бесповоротно теперь направлены онли вперёд. Когда человек ахуевает резко, то и лицо у него преображается в один щелчок, становясь пиздливой гримасой. Верно? Верно. Когда человек раздражается постепенно, — вот прям как сейчас — то процесс идёт по-нарастающей от ступора и до финального взгляда, когда веко под глазом дёргается, а бровь вскинута. Петю немного косит, но он держится какое-то время строгим таким молодцом. Даже руками по столу скользит где-то между «папиком» и «насосал», хоть и понимает, что это глупо, хоть и догоняет, как это тупо и нихуя не смешно. Детский сад, забава, тупорылый фарс. В силу темперамента какого-то или личностных характеристик его тело чисто физически не может перенести вербальный поток Горюнова, хоть и можно было б свыкнуться со временем. А чё? По щеке бьют — вторую подставлять не стоит. Петя никого вокруг не замечает, у него таких ещё половина зала. Остальная половина пройдёт, если он удостоверением перед нарощенными ресничками помашет. Все эти сиськи, юбки, мини, скинни, декольте глубже, чем извилины в мозгах — он на них даже не смотрит, ибо не ровня ему. Случайные встречи, «одна ночь», секс за деньги — это всё круто и про дилеров из телика, которые не трясутся из-за своих поставщиков. Проходили. Быть может, и трясутся, но в киношке это всё показывают иначе, когда приходится соответствовать образу и чуть чё зубы белые об асфальт крошить. Жизнь — это вам не кино. А Россия — не Голливуд. Улица Ленина — не Бродвей. Хазин старается засмеяться, но выходит, откровенно говоря, плохо, и приходится скулы, щеки, всё вот это вот, под себя подобрать. Максимум, что он сейчас может — под столом Горюнова пнуть. Минимум — психануть, встать и уйти, бросив напоследок, что «лучше б ты не выёбывался, потому как у меня таких, как ты, очередь; у тебя таких, как я, ноль». Отчасти. Загвоздка в малом — лишняя трата времени. Хазин мог бы сейчас вообще здесь не сидеть, а прохлаждаться в местах очень отдалённых, дорогих и пятизвёздочных. Не один. И даже не в паре. И даже не в баре по стакану. Петя, в сущности, понимает, что Горюнов не виноват в том,что у него всё идёт под откос. — Я э. Я безналом. «Безналом ты? Ты чё, меня за лоха держишь?» Один раз, не задумываясь, на удачу. Хазин глаза бы свои ещё сильнее прищурил, но уж слишком пёстрый выйдет спектр эмоций на костлявом лице. Он носом шмыгает строптиво, пока взглядом бешено носится по чужой морде. И на каждое такое обдуманное решение приходится по секундам. — Устроит, валил бы ты отсюда подальше. — Петя ногой под столом дёргает почти нервно, ударяясь коленом, но не замечает этого, блок снимает, машинально набирая цифровой пароль. Никто не смотрит, всем похуй. Единственный, кто может накрыть — он сам. «Никто не смотрит, всем похуй». Хазин на всём готовом глаза поднимает на Горюнова и думает про официанток, куда потом пойдет и как скоро сможет покинуть это место. Даже зацепиться не за что — трубочку там в стакане погнуть или же зубами стакан стеклянный погрызть. Это не от нервов, просто бывают дни такие сомнительные, когда всё слишком хорошо, что даже плохо, и при мгновенной потери бдительности начинает развиваться паранойя. Хазин смотрит вокруг себя с таким видом, будто это его клуб, по крайней мере, процент большой этих людей дрочит на его товар, и это пиздецки хорошо. Правда, вылавливать потом их приходится уже спецовкой, но запомнить лицо не так и трудно. Сотрудник уже другой носится со своими ребятками, чтобы Хазин не был крысой в глазах «нуждающихся». — Чё смотришь? — Он пододвигается ближе к столу, наваливаясь. — Сначала ты, потом я тебя за коленочку потрогаю под столом. Ну-ну, давай-давай. Петя смотрит на Илью, а в голове «на баре синим». Причём, на кой хуй это включать, когда под такое уже никто как полгода не танцует. Петя смотрит в телефон и думает про столик на двоих, про рестик дорогой и как маме сказать о том, что к ним завтра на ужин придёт Нина. Ему почти некогда, и нужно всё успеть. Да он, блять, сам при первой же возможности под забой все эти колёса себе в рот бы затолкал. Мешает ответственность и отсутствие желания связываться — в своё время, спасибо, отбили напрочь. Петя «а, чё?» просыпается и лезет в карман с таким выражением лица, будто Горюнов его полчаса по имени звал без остановки, чем и заебал. Проверять нечего, товар с руки на руку, высший сорт. Хазин под столом zip пихает в пакете чёрном, нащупывая чужие пальцы своими ледяными. Сначала промахивается, чувствует ведь, что стол снизу горячий, затем смотрит на клиента — как на клиента, которого видит первый раз — и роняет колёса в руку. В следующую секунду всё снова в поряде. Как ни в чём не бывало. — Так ты не смотрел «Нарко»? — Мент, на которого бы никто не подумал, заваливается на спинку дивана, закидывая одну ногу на другую. В телефоне у него так внезапно звонок настойчивый от любимой, и даже при грохоте музла слышен назойливый рингтон айфона. — А ты посмотри. Там атмосферненько так. Как? Ну вот так. Петя руки скрещивает на груди, а мысленно, опережая события, уже борется с тем, как бы матери своей объяснить, что провинциалка его не просто приехала в Москву и сосёт за хорошую жизнь. «Блять, убил бы». И кого бы убил? Об этом не договаривает, потому как это лишь гнев его и при исполнении никогда не будет. При исполнении ему только по клубам таскаться да за всякими ханыгами дерьмо собирать. Они разбегаются с Горюновым, как в море корабли, не учитывая то, что море у них одно на двоих. И шторм — один на двоих. Тишь, гладь, акулы. Одна из таких «акул» лезет под руку уже на выходе и юбку задирает так, что трусы торчат. Хазин не смотрит, замечает только, что трусы эти больше похожи на нитки какие-то, и брезгливо морщит лицо. Гошу бы сюда, чтобы последнюю пыль слизал под процент, или фитнес-тренера Нины. Она ваще в курсе, что его шныряет не по-детски не от протеина? Удачная партия приходится уже на улицу. Петя пока по телефону затирает любимой про то, что выбирает ей цветы, всё подальше старается отойти от битов музла. Он пересекается взглядом с каким-то типом, который выглядит как цыган или приспешник поставщика у «Дениса Сергеевича». Того самого. Пете нахуй не нужны такие разборки, — да и любые другие — но вот чем-то он взял и приглянулся ему. Цыган мажет по носу. Хазин кивает головой и думает о том, что если прокатит, то завтра бегать не придётся. Они сговариваются на дороге, и Хазин ведёт его по углам, но не может манерничать как с тем же Горюновым или любым другим лошком. — А я тебя знаю, — говорит цыган. — Ну так отлично. — И непонятно всё как-то выходит. Петя живой и здоровый возвращается ко входу в клуб, но уже с перебитым лицом и треснутым экраном на мобиле. Нал на месте, всё хорошо. Мимо один из лохов бегает. «Благотворительность кончилась». А он не то что завтра сюда не придёт, ваще один даже не сунется. Не сунется не в смысле, что зассал. Ничто, ещё встретятся, может быть. Да блять, обязательно встретятся, только вот уже через решетку тюремную без суда и следствия. Сука. Хазин с сигаретой в зубах всё прикуривает по полчаса и таксу вызывает, глядя на то, как неожиданно из клуба за шкирку охрана вытаскивает в такую-то погоду Илюху в штанах и без майки и ту самую акулу вместе с ним, но походу уже без трусов. Петя с разбитым ебальником — британская обложка «Forbes». Губу просекло, и теперь щиплет неприятно. Приходится стоять с каменным лицом — дело принципа. Делать вид, что Горюнова не существует — тоже дело принципа. Петя смотрит по сторонам и всё тачку высматривает: на своей сюда соваться было бы глупостью. Uberblack комфорт класса какого-то хера в двух соснах заблудился, либо карта барахлит, и Интернет не в ладах с самим собой. Горюнов походу тоже не в ладах с самим собой и тоже заблудился. Его речь такая смазанная, как будто в рот чего-то понабрал и давится теперь, подходя ближе. Петя не слушает, но брови изгибает рефлекторно в причудливом кринже. «Ало, приём». Выходит, Горюнов ему в спину сейчас смотрит, а вертеться к врагу задом — плохая примета. Слышится женский стон и недовольное пьяное бормотание, затем топот каблуков и удар. Хазин думает о том, что эту тёлку сейчас в лучшем случае грохнут где-нибудь за углом цыгане; в худшем — полезут по всем дыркам. Она выглядит как идеальное преступление, возможность заработать и не обосраться. Петя оборачивается и глядит мимо Горюнова, дымящего себе под расстегнутую куртку. Тёлочьи ноги разъезжаются в разные стороны, и она на коленках стоит, собирает свой телефон по асфальту. Блять, ёбаный стыд. Когда никто не смотрит, тогда уже не стыдно. В пальцах горит сигарета, беспонтово вертится между вторым и третьим, пепел сыпется на асфальт. Петя переводит взгляд на Горюнова — сейчас он уже не клиент, а обычный торч, от которого обычно блевать тянет. Сладко дунул. Сигарета всё также вертится туда-сюда и летит на асфальт недокуренной. Хазин прижимает окурок подошвой пиздецки дорогих ботинок и пиздецки дорогим носком обтирается об стенку. Его затылок, уши, виски чувствуют, как Горюнов палит. И Петя палит, конечно же, в ответ с прищуром едким. «Может, говно колёса?» Горюнов еще способен говорить и — тёлка стонет, кажись, от боли — трахаться. Чё, прям на стойке? Снял её прям на танцполе? Ненадежно, ай-яй. Обалдевший стробоскоп отсвечивает в окно на втором этаже, и его видно, если извернуться и башку запрокинуть. Айфон новый вибрирует, оповещая о том, что Uber is here. Петя кулак заносит и ударяет со всей силы Горюнова по роже, затем в спину и приобнимает ласково левой ручкой за шею. Карма, короче. Хазину прилетело от кого-то — значит, и от него кому-то прилетит; cвоя схема на ходу уже как год. Виновному и невинному, разницы никакой. Петя облизывается и ноздри дует, ладони так и чешутся, но жертву он себе выбрал сомнительную, раз тот даже в ответ никакой и поебаться нормально не смог. Или смог? Хазину очень неинтересно послушать, а тут и машинка как раз. — Довези до вокзала. — Ты же, блять, на сидение наблюешь, — с наигранной горечью в голосе. А «блять» дышит в унисон, и выглядит эта парочка максимально ахуенно. Петя открывает дверь и заталкивает Горюнова в салон через все «я за него ручаюсь» и «ты знаешь ваще кто я такой? вот и вези молча». Сам садится спереди, не боясь особо того, что обдолбыш может его со спины подушить. Напоследок Хазин всё же оборачивается и кривит брезгливо лицо. — Это кровь? — Водитель волнуется. — Кетчуп, — одного взгляда хватает на то, чтобы очкастый примолк. Они в Uber`e русские и бритые. Аккуратные. С умными лицами. — Какой вокзал те нужен, дядь? Петя обтирает щеку тыльной стороной ладони и повышает голос, снова оборачивается, не больно разбирая в темноте, в каком там состоянии его чувак. С тем, что этот чувак его, приходится мириться на время поездки. А машина срывается с места, и Москва мчится во всей своей красе за окном, только вот красоту эту Хазин не видит, ему Бали и Тай подавай. — Не откинься ток там, слыш. Да ничё, подрались, а он ваще никакой, даже ответить не может. — Самому себе, видимо. Кровь после стычки с цыганом щеку сечёт не порезами, а просто слабыми и бледными рисунками. Петя назло себе не стирает всю эту малину. А еще назло матери, перед которой потом покрасуется. «На, ебал я». Наружу. Петя смеётся вдруг и так по-житейски добавляет: — А зря ты с этой девочкой так. Мог бы просто сказать, что пидорас и не стоит. Айфон характерно надоедает его «любимой» и фоткой, где Нина в мини-платье белом. Всё это время без перерыва телефон звонит и звонит, что аж хочется экраном битым в стенку. И самого себя в стенку, но завтра на работу к шести. Навалилось.