И все те пути ведут к тебе

       — Майкл Уилер, — она на секундочку замолчала, будто подготавливаясь к произношению огромной сложной речи перед кучей зрителей, а потом продолжила, кажется, немного более раздраженно. — Я могу понять и принять многое. Но не то, что ты приходишь домой в три часа ночи. Я понимаю, что ты считаешь себя взрослым, но, поверь мне, семнадцать лет - это не тот возраст, когда можно гулять с девочками допоздна. Что думает папа Джейн об этом? Где вы вообще были? Почему так поздно? Я поговорю с ней, — запала Карен Уилер могло хватить еще на целую ночь безостановочно льющихся обвинений на подозрительно притихшего сына, развязывающего шнурки своих конверсов слишком медленно, даже для очень сонного человека, если бы не перебивающая ее тихая фраза и слишком громкий вызов в чёрных глазах, что резко обратили на Карен внимание:        — Мы с ней расстались. После моего дня рождения, — и сдавленное титаническими усилиями у себя в глотке «ты бы знала, если бы не трахалась с Харгроувом», ибо собственноручно вдолблённое себе в голову правило «о мертвых либо хорошо, либо никак» буквально сжимает его шею тонкими бледными пальцами, усыпанными редкими веснушками. Из-за этих же самых пальцев у горла, он, наверное, и забывает о том что, с Джейн он ещё не расстался.        — Почему? Она не твой соулмейт? Что у тебя написано на запястье? — «интересно, а кто твой соулмейт, мама?» Не пойми откуда взявшийся едкий вопрос встает в голове Майка, словно острая кость в горле, но промокшее насквозь плечо опускает его на землю моментом. Он едко усмехнулся, наклонившись, чтобы бесцельно пнуть ботинок, и закрыв отросшими кудрями лицо.        — Уилер. Просто Уилер, — как-то слишком тихо, почти отчаянно говорит Майк, попутно отряхивая несуществующую пыль, а заодно и все прочее дерьмо, свалившееся на его не то чтобы очень сильные плечи.        — Послушай, Майки, это просто ерунда. Мы сами вершим нашу судьбу. Если ты ее любишь, плюнь на эти слова и будь сильным мальчиком! — а вот и ответ на неозвученный вопрос. И вдруг горячие слёзы хлынули из его глаз, где, если приглядеться, еще можно увидеть отражение скрюченной над телом брата Макс и крепкое сплетение их бледных рук на заднем сиденье скорой помощи. «Если ты ее любишь...»        — Мне жаль, — парень неожиданно быстро преодолевает небольшое расстояние между ними и тут же обнимает мать, тыкаясь лбом в плечо. И вот ему снова двенадцать и он плачет из-за какой-то ерунды, потерянного джойстика или может проигранного важного спора. Вот Майкл Уилер снова просто ребёнок.        Женщина кладет одну свою аккуратную ладошку на плечо сына, поглаживая в попытке успокоить, а другой нежно обнимает со спины. Он не видит скорбное выражение ее лица. Как будто она принимает его боль как свою. Уилер помнит, что сейчас он причинит ей ещё большую боль.        — Майк, не стоит так близко к сердцу... - слышится ее глухой, почти хриплый голос, будто она отчаянно сжимает горло, не пропуская рыдания.        — Он покончил с собой. Покончил, мама, — произносит Майк, перебивая, и у него почти сбивается дыхание, а воздух в комнате тут же отчего-то сильно плотнеет, и дышать становится невероятно тяжело.        — Кто покончил? Майки, я не понимаю... — от неожиданности ее голос почти нормализуется, и слез внутри не чувствуется. Вот только Уилер уверен, что она прекрасно понимает, о чем речь, потому что даже она дрожит. И дрожь эта переходит в ее ладонь на плече сына. Она отстраняется от него и глядит в его глаза напряженно. В темноте коридора едва видны блики на ее увлажнившихся глазах.        — Мам... - мальчик внезапно растерялся, глядя на нее. Она как будто постарела за минуту. Как странно было видеть на ее всегда светившимся от радости лице выражение скорби.        — Майк, я тебя не понимаю. Кто, черт побери, покончил с собой? — Карен захватывает воздух ртом, хватаясь за ворот рубашки сына, будто за бортик, который спасает ее от глубины Марианской впадины, которая вот-вот поглотит ее, показывая всех глубоководных тварей, что живут в вечной темноте. Она знает, но не верит.        — Билли. Билли Харгроув, — слова звучат так резко, будто плеть, рассекающая воздух. Карен стоит на месте, замерев, будто не верит в то, что ей это не послышалось. Ей нужно время, чтобы осознать. Она ощущает пустоту и жжение на своём левом запястье.        — Что? — ее голос дрожит еще сильнее, а по щеке катится слеза, такая горькая, что кажется, будто после нее на щеке точно останется ожог.        — Я и Мейф... — Майк запинается, проглатывая несколько последних букв имени, а потом продолжает, — Макс. Мы нашли его... он покончил с собой.        — Как? — она резко, тяжело вздыхает, пытается незаметно стереть с лица слезу и прикладывает все свои силы, чтобы держать себя в руках. И единственное, что ее сейчас выдает, - это все так же дрожащий голос, руки и даже колени.        — Он наркоман, мама, - такой глупый, несуразный ответ, являющийся верным для большинства вопросов, — Врачи сказали, что ему не было больно. Это была эйфория. Ты слышишь?.. — он пытается поднять голову, чтобы взглянуть в мамины глаза, но женщина тут же накрывает его затылок ладонью, прижимая ближе, и Майк понимает все даже без слов. Стоит так немного, собирается с силами, а потом произносит аккуратное. — Билли оставил записку, там есть и о тебе...        — Иди, Майк. Иди в свою комнату, — Карен аккуратно разворачивает сына за плечи, не давая взглянуть на себя. Старается казаться сильной, надеется, что ее Майки увидит в ней хоть что-то хорошее. Вот только казаться сильной с каждой миллисекундой становится все сложнее и сложнее.        — Хорошо, - неужели она думает, что он не чувствует все, что с ней происходит? И глядеть вовсе ненужно. Это их общая боль, тайна, горе. Напополам разделённое между ними. Честное и так быстро ставшее необходимостью после появления Макс и Билли в городе.

***

       А после во всем Хоукинсе будет гореть лишь четыре одинокие лампы, напоминающие о том, что в этом городе ещё есть жизнь.        В комнате Майка Уилера, где он лежит на полу, кажется, уже не первый и даже не второй час. Вглядывается в потолок, рассматривая узоры на обоях, будто пытаясь найти там ответы на все те вопросы, что крутятся в его голове ураганом, даже по сильнее «Камиллы»*, уже на протяжении нескольких дней.        В ванной комнате Мейфилдов. Единственное место, оставшееся целым после того, как отец Харгроува, словно торнадо или даже землетрясение, прошёлся по всему старому дому. Где Макс, вглядываясь в своё красное лицо, будет считает веснушки на своих щеках, пытаясь хоть немного успокоиться, замерев в одной позе.        Маленькая комнатка в доме Майка, где Карен Уилер будет вжиматься в джинсовую куртку Билли, на которой все ещё остался его запах, в попытках сдерживать жгущие слезы.        И маленькая лампа в холодной камере морга, где лежит мертвое тело Билли Харгроува. Она гаснет этой ночью первой.        А вот свет в комнате Максин не гаснет до самого утра, так что, когда за окном подымается солнце, а на мокрую от росы траву опускается туман, она уже стоит возле его могилы. Кладбищенская грязь прилипает к дешевым туфлям, и отчего-то создается впечатление, что ее уже никогда и ничем не отмоешь. Бледная кожа ступеней окрасилась навсегда в серый, мертвый цвет.        Она стоит, легонько обнимая саму себя руками, пытаясь не плакать, тупая ярость заполняет ее, практически витает в сыром воздухе. Сзади нее стоят ее друзья, которые не смогли сейчас оставить ее одну, пытаясь успокоить хотя бы своим присутствием. Карен Уилер тоже была там, но стояла позади. Ее и без того бледная кожа сейчас была еще белее, а темные синяки тяжело легли под глазами. Ее нижняя губа порой скорбно подрагивала.        Никто из них не решается подойди ближе, потому что возле надгробия так же стоит мужчина, лет сорока. И разбитые костяшки пальцев выдают в нем последнего гордого представителя рода Харгроува. А помятое лицо священника выдает недавнюю разборку, что устроил Нил.        «Мой сын - не самоубийца. И если ты не сделаешь все по правилам, закапывать придётся уже тебя». И кто бы мог подумать, что безбожный Нил Харгроув, будет вытряхивать все дерьмо из служителя церкви лишь за то, что тот отказывается проводить обряд как нужно Харгроуву?!        Священник сдается после нескольких ударов, потому что Нил бьет сильно, со всей дури, а тот и без того хиленький, так что кажется, еще немного, - и он точно вырубится.        Но теперь он читает, из последних сил. И когда с его губ спадают последние строчки, он быстро спрашивает, хочет ли кто-нибудь сказать что-нибудь на прощание. Харгроув фыркает, чтобы тот поскорее свалил, но Мейфилд перебивает его, совершенно грубо и на удивление бесстрашно.        — Мне есть что сказать, — удивлён ли Майк? - нисколечки. Нужно ли это ей? - вот это вопрос, — Все мы знаем, что Билли не был счастлив в этом мире. Он не нашёл себя, не нашёл нужных людей. Но я хочу верить, что там, где он сейчас, ему лучше. Я хочу верить, что его выбор был правильным. Мне очень жаль, что наши с ним отношения были натянутыми до предела. Мне жаль, что Хоукинс запомнит его подонком. Мне жаль, что все в нем видели лишь плохое. Мне жаль, что его мать даже сейчас не присутствует на похоронах. Мне жаль. Ты слышишь, Билли? Мне жаль, что твоя жизнь сложилась так. Мне жаль, что тебе пришлось убить себя, чтобы покончить со всем этим дерьмом. Мне жаль, что я не назвала тебя братом при жизни, но знай, что для меня ты навсегда останешься им, — Макс отвела свой печальный взгляд от плиты и, собираясь с мыслями, тяжело вздохнула. — А ещё мне искренне жаль, что твоим отцом был Нил Харгроув. И вопреки всему абсурду, что сейчас происходит, я хочу, чтобы вы знали. Билли наложил на себя руки. Он не был любим отцом, не был принят этим гордом, не имел цели. У него был рак груди. Вы знали об этом? Черт, держу пари, это большая новость. Ведь так, мистер Харгроув? Вы знали, что ваш сын подыхал как животное стоящее в очереди на скотобойне, — она смотрит на Нила своими красными глазами, вкладывая в этот взгляд всю свою боль и злость. — Он был ужасным человеком, не спорю, но он был честен. А этот парад лицемерия, устроенный вами, все равно что плевок ему в душу. Но последний ваш плевок в его сторону? — Мейфилд делает шаг к мужчине, настойчивый настолько, что даже Нил напрягается. — Мистер Харгроув, катитесь нахер из нашего с мамой дома. Катитесь к чертовой матери, или, клянусь Богом, я расскажу о каждом вашем поступке! — она буквально выплевывает последние слова ему в лицо, горько выделяя каждое свое слово, и сверлит глазами мужчину.        Нилу Харгроуву повторять несколько раз не надо. Закипеть за одну миллисекунду - единственное, на что он годился. Майк уверен, что тот уже поднял руку для привычного замаха, но вместо этого он хватает Мейфилд за запястье, буквально оттаскивает, будто маленькую собачонку, и встаёт перед ней стеной, ровно так же, как она встала между ним и младшим Харгроувом. Неплохая ирония. Откуда в нем эта смелость? Спросите у тридцатиградусной янтарной жидкости, что плещется в нем с пяти часов утра.        — Мистер Харгроув, вы слышали, что она сказала. На похоронах дочь шерифа. Я бы был осторожнее, — ядовито шепчет он, не отпуская Мейфилд, что вжалась в его спину. Он снова тыкает на Джейн, что пытается скрыться за спиной Уилла. Смелость ли это? Ему плевать, главное, чтобы он не тронул Мейфилд.        — Щенок, ты кем себя возомнил. Гребаным Рембо? Да я таких как ты перелом...        — Довольно! — громкий голос зареванной миссис Уилер заполняет пустынное пространство. Майк готов поклясться, Харгроув даже не заметил его мать. — Это похороны, а не судебный зал или боевой ринг. Билли... — голос срывается, и Макс хочет обнять ее покрепче, — черт, побудьте людьми.        Побыть людьми? Мы все ещё говорим о Ниле, Майке и Макс, чьи животное инстинкты всегда берут вверх над здравым смыслом. Мы все ещё говорим об этих людях? Карен Уилер, вы единственный человек чья скорбь здесь чиста.        И именно поэтому спустя каких-то пару минут, будто и позабыв об этой стычке, все расходятся, и на могиле, где даже нет надгробной плитки остаётся лишь Карен. Спина натянута до предела, глаза чёрные, с такой же чёрной размазанной по щекам тушью, в ушах шумно, а ещё недавно написанное на ее левом запястье «Не знал, что у Ненси есть сестра» исчезло уже навсегда.