И все те пути ведут к тебе

       «Детка, я уехала в командировку. Вернусь через пару дней. Ужин в холодильнике. Прости, мне действ...» — письмо, оставленное матерью, летит в мусорное ведро и так остаётся недочитанным. Мейфилд устало протирает глаза и заходит в комнату Билли, чтобы сделать музыку погромче.        Играет какое-то деревенское радио, и менять его вовсе не хочется. Совсем простая мелодия, игра на гитаре да бархатный голос солистки, который иногда меняется на мужской голос с легкой хрипотцой.        «Макс, ты не умрешь».        Майк до сих пор стоит перед ее глазами, кричит эти слова. Его руки до сих пор ощущаются так ярко и живо, что ей кажется, будто он до сих пор сжимает ее. Она снова окунается в тот вечер с головой, будто это произошло пару мгновений назад, а не неделю.        Холодный дождь, бьющий в лицо, заставляет ее прийти в себя. Но ей тепло, она чувствует, как быстро бьется его сердце. Майк кричит, что ему нужна помощь, впереди мельтешит Хоппер, которая, кажется, уводит каталку прямо перед каким-то стариком. Она уже лежит, но Уилер держит ее за руку и попутно рассказывает подоспевшим врачам о том, что с ней случилось. А что с ней случилось?        Макс просто пришла в автосервис, чтобы забрать машину Билли, да только на глаза попались таблетки, которыми Харгроув так любил баловаться. Почему бы и нет? Макс помнит эту шальную мысль в своей голове. А после в воспоминаниях - глаза Майка и темнота.        «У моей смерти твои глаза».        И сразу же выныривает из воспоминаний, слегка покачиваясь в такт сменившейся мелодии.        Ей казалось, что Майк приходил к ней, когда она была в коматозном состоянии, держал ее за руку и говорил что-то о проекте по физике, который они сделали с Дастином. Но после, шевелюру Уилера она не видела, несмотря на то, что Джейн и Уилл проводили с ней все свободное время. Он не пришёл даже на ее выписку. А желание заявиться к нему на порог и высказать все, что на душе лежит, скребло глотку с каждым днём все сильнее.        Нахер Уилера вместе с его самомнением, которое оно чувствовала даже у себя в доме! Послать его не получается уже третий день к ряду бессмысленного пребывания дома и всматривания в слезящиеся глаза матери.        «Я так за тебя испугалась».        Да уж? Так испугалась, что через два дня после выписки дочери умотала к Нилу Харгроуву, вымаливать прощение за поведение Макс. К черту, ублюдки больше не будут переходить порог этого гребаного дома.        И будто в противовес ей в эту же секунду в дверь ее стучат. Три громких и четких удара заставляют Мейфилд подпрыгнуть от неожиданности. Вдруг это Нил пришёл проучить ее и закончить то, что Макс не смогла? Отправить ее на тот свет.        Макс проходит мимо кухни и игнорирует желание схватить самый огромный нож. Удары снова повторяются, и до неё доносятся тихие маты. Нил Харгроув бы не стал так щедриться, а просто бы вынес хлипкую дверь. Дрожащая рука тянется к ручке, в то время как удары повторяются в третий раз.        — Да кто там такой нервный? — девушка распахивает дверь так резко, как только позволяют ее трясущиеся руки. —Майк? — от неожиданности Мейфилд даже не успевает надеть маску пренебрежения и отвращения. "Он спас твою чёртову жизнь", — пролетает где-то на задворках сознания.        — Я... Я принёс ключи от машины Билли, и саму машину пригнал со стоянки больницы. Я думал, что ты сама, но... — Уилер стоял и мялся как тринадцатилетняя девчонка после того, как впервые надела мини-юбку ради футболиста на пару классов старше ее самой.        — Не знала, что ты умеешь водить, — кое-как выдавливает она, пытаясь скрыть дрожь в руках.        — Я тоже не знал.        "Уходи, уходи, уходи!"— звучит в его голове на повторе. — "Отдай чертовы ключи и проваливай с ее порога. И перестань так пялиться на неё. Давно не видел рыжих дур?"        Собственное подсознание показалось Уилеру совсем чужим. Отчего-то очень хотелось узнать о ее самочувствии; о том, как она проводила последние несколько дней, а еще о том, что это вообще была за херня.        — Проходи, не стой на пороге, — говорит девушка, когда наконец находит в себе силы двинуться с места, и даже сама удивляется тому, что только что сказала.        — Макс, я... — несмотря на сомнения, бушующие внутри буйным ураганом, он проходит в дом, крутя в руках ключи и перебирая их пальцами, выдавая свое волнение с головой.        — Положи на кухонный стол. Чай будешь? — Макс закрывает за ним дверь, стараясь делать это как можно медленнее. Мейфилд не узнаёт свой голос. Чай? Мы что в семейной мелодраме? Гони его из своего дома немедленно.        — Нет, — Майк прислушивается, удивленно щуря глаза. — Решила себе устроить музыкальный вечер?        — Что-то типа того, — она показывает ему давно знакомую улыбочку «да катись ты к чертовой матери, Уилер», только прежнего яда в ней нет. Как давно его нет? После того ночного поцелуя, что в памяти каждую ночь всплывает так точно, будто и не пропадал он никуда?        — Хочешь потанцевать со мной? — Уилер клянётся себе, что не произносил этих слов, честное слово, Мейфилд сама их выдумала. Сама.        — Да, — просто «да», вместо «ты рехнулся?». В ее глазах так много всего, что и не разберёшь, что именно толкает ее утонуть в его объятиях. Теперь она уже ни при смерти, а он не напуган до дрожи по телу, но касаться друг друга приятно. Вдыхать украдкой его запах Макс начала ещё давно, сейчас же она сама превратилась в эту мятную сказку.        Пока на заднем фоне Фредди Меркьюри поет о любви, Уилер сжимает Макс в крепкое кольцо своих рук. Когда она стала так близка к нему? Когда, черт побери?!        — Кто осмелится любить вечно? — Макс только что услышала эти строчки в песне, сразу поспешив задать такой глупый вопрос. Она хватается за первую же ниточку, которая позволяет ей начать разговор.        О, Майк совершенно точно не знает. Но хотел бы он посмотреть в глаза этому человеку. И так глупо он натыкается на свое собственное отражение в зеркале. На нем сияет улыбка. Хотел бы он посмотреть на Макс, которая так спокойно положила голову ему на плечо.        — Прости меня, — говорит Мейфилд дрожащим голосом, прижимаясь к Майку поближе, сжимая ладони на его плечах.        — Просто пообещай, что больше ты так не сделаешь. Пообещай, Макс, что больше не сделаешь этого... - он легко тряхнул ее за плечи и прижал к себе так сильно, что Мэйфилд захотела улыбнуться. Он вцепился в нее, как в спасительный круг. И ей казалось, что в этом порыве столько нежности, что внезапно глаза наполнились слезами.        — Никогда, никогда в жизни, Майк, — "только не отпускай," — но этого она не произносит, даже несмотря на то, что очень хочется.        Песня обрывается срочными новостями о каком-то урагане в Техасе. Чертов ураган! Как ей хотелось побыть в руках Майка, хотя бы ещё чуть-чуть.        — Я пойду? — парень нехотя отстраняется, стоит песне закончиться.        — Конечно, иди, — Майк не смотрит ей в глаза, шаг за шагом... расправляет спину в полной уверенности, что он не обернётся посмотреть на нее. Все так же, он все тот же. Ничего не значат ни пьяный поцелуй, ни эти бабочки в животе от ее взгляда, ни этот танец, ни то, что он спас ее жизнь. Уилер бы поступил так для любого. Безусловно. Он не обернётся, чтобы ещё раз посмотреть в ее глаза.        Все это брехня. Люди созданы, для того чтобы оборачиваться. Вот и Уилер исполняет своё предназначение перед самой дверью. Она стоит и улыбается. Он готов поклясться, что она сама силой мысли его развернула к себе. Все сама и никак, никак иначе.        Реальность - тонкая корочка льда на чёрной воде глубокого озера. И он проваливается туда, лёд с треском ломается и отправляет Майка на самое дно. И все, что он видит, - это яркий свет глаз Мейфилд, отражающийся в луне.        — Майк? - тихо зовет она его, и он чувствует, что барьеры, выстроенные им самим внутри, рушатся от одного ее голоса. Он отдал бы душу, чтобы слышать этот неуверенный зов всю жизнь.        — Это ведь неправильно, Мейфилд, — «лучше всего мы лжём сами себе», — тот, кто это сказал, чертовски прав.        — Что именно? — она не понимает или усердно делает вид, что не имеет понятия, о чем толкует Уилер. Это поднимает в нем бурлящую злость. На кого? На себя, за то, что пришёл к ней именно сегодня, когда узнал, что ее мать уехала. Ради чего он ждал этого момента? Непонятно и ему самому.        — Все это, - он неопределенно махнул рукой и уже внутренне приготовился к болезненному шагу - надо уйти.        — Я не понимаю тебя, - вновь остановила она его своим проклятым мягким голосом.        — Я тоже, — Майк точно знал: монстры реальны, и иногда они одерживают вверх, его собственные же даже не наткнулись на преграду. Уилер выпустил всех демонов до одного из своего сердца, чтобы осмелиться сделать десять шагов к Макс.        — Уилер, — предупреждающе выкрикивает она - пугается. Что-то в темноте его глаз отталкивает на секунду, а после приковывает все ее внимание. Всю ею.        — Я не знаю, что это, Макс. Не знаю, мне просто необходимо это, — необходимо, и он так просто это берет. Врезается в ее губы своими и даже не скрывает, что бредил этим последнюю тысячу лет.        — Я понимаю, понимаю, — рвано выдыхает она куда-то ему за ухо, когда он сцеловывает с ее шеи слой духов, которые и не кажутся ему горькими. — Мне тоже, — признание слетает с ее губ так легко, будто и не томилось в ее сердце хренову тучу времени. Будто вставая между ним и Билли в том гребанном кинотеатре, она уже тогда знала, что за чувство толкнуло её. Будто выкрикивая грубое Уилер, она не скрывала нежное Майк в своей глотке.        В его глазах ни разу не вкусный, излюбленный ею мёд, это бескрайний океан дёгтя в котором она так бесполезно задыхается и путается в своих отросших медных волосах.        — Пошли, пошли за мной, — она хватает его за руку, а тот лишь следует за ней, попутно отбрасывая джинсовую куртку куда-то в сторону.        Cтоит Макс дрожащей рукой открыть дверь в свою комнату, Майк тут же тянет ее внутрь, припечатывая к стене, отчего Мейфилд тихонько постанывает ему в губы, а потом сама же и жмется ближе, пока Уилер холодными ладонями заползает под кофту, оглаживая спину и неуверенно вертя в пальцах застежку от бюстгальтера.        Сколько раз проделывал он этот трюк с Джейн без замешательств и лишних прелюдий! Сейчас же длинные пальцы, будто специально сделанные под профессиональное растягивание этих чертовых штук, давали сбой.        — Я помогу, — Мейфилд тянется к застежке, попутно стягивая с себя растянутую длинную футболку Билли. Майк лишь перехватывает ее запястья и заводит ей за спину. Она тихо вздыхает, обильно втягивая воздух. И ее грудь подрагивает от этого.        — Я сам, — а она повинуется. Непокорная, грубая Макс для Уилера сейчас - воплощение нежности и страсти одновременно, — Я сам, — голос его срывается, как только Мейфилд тянется к краям его футболки.        —Черт, Макс, — слетает с его губ стоит ей дотронутся до бляшки его ремня. Сама тянет его туда, на дно, на самое дно за собой.        Они незаметно друг для друга переместились к постели. Они задыхались, с трудом подавляли стоны и никакие движения не могли унять того жара, что их охватил.        Одежда, кажется, сама собой оказалась на полу. И их распаленные тела, такие горячие, будто их настигла лихорадка, соприкоснулись и сплелись в страстном танце. Могли ли они оба подумать, что такое может случиться?!        Макс обнимала его за шею и плечи, и все казалось мало. Она скользила губами по его лицу и отдавала всю нежность и страсть поцелуями. Ей казалось, будто в груди образуется сладостный бутон, и с каждым прикосновением он становился живее. Когда Майк коленом раздвинул ноги девушки и судорожным движением вошел, они на секунду приостановились.        Твою мать.        Не сказала, почему ты черт возьми ничего не сказала. Майк смотрит на неё не скрывая страха в глазах, она же отводит свои к стене. В голове Уилер сразу воскресла их первая ночь с Джейн и будет он проклят, если тогда он чувствовал хоть что-то отдаленное похожее, на то, что пылало сейчас в нем.        В комнате слышалось только их тяжелое дыхание. Перед глазами Мэйфилд будто мелькнула вспышка. И от вида ее трепещущей груди, разрумянившихся щек и припухших от поцелуев и легких закусываний губ у Майка снесло крышу. Девушка притянула его к себе, и он крепко обхватил ее талию, прижав к телу.        Было до ужаса жарко. Казалось, лишь этот огонь мог их исцелить, залечить раны и соединить. Вот она, перед ним. Вся его и едва ли она жалеет об этом. Сама двигается к нему на встречу.        Она сдерживала вздохи, и ей было так хорошо в этот миг, что глаза закатывались. И сама мысль о том, что вот они, вместе, дарят наслаждение друг другу, была упоительной.        Майк в последний раз дернулся, и Мэйфилд громко застонала в его руках утробным, грудным звуком. Он, изможденный и выпитый до нутра, прижал ее к постели, обнял и подмял под себя, поцеловав нежно в шею. Ближе к нему. Сердце к сердцу. Огонь к огню. И надо бы придумать оправдание хотя бы для себя, почему Уилер не собирает в попыхах вещи и не бежит домой играть в приставку, как делал это с Хоппер.        Да и кому что доказывать, если вот она, полупризрак-полумечта смотрит на него своими синими глазами, а он волком выть хочет, и под кожей скребутся демоны. И не чувствовал он такого раньше, и все слова о любви так хочется забрать у Джейн обратно, а после ей их шептать, кричать, молить. Только ей. И почему-то он испытывал всеобъемлющее чувство благодарности, что она так раскрылась ему и лежала в его руках, целуя в ключицу. Такая мягкая, такая нежная теперь, ласковая как кошка.        И стыдно и больно, и кричать хочется, потому что от ее поцелуя на груди остается едва заметный полумесяц на нежной коже цвета слоновой кости, горящий огнем. И зубы сводит от ее оскала, ведь Макс и не знает, насколько глубоко у него сидит в сердце, насколько сильно его легкие заполнены цветочным ароматом ее духов. Они полны ею, ею одной. Она дарит ему поцелуй в губы. Такой невесомый, будто ветер гладит.        И это самая настоящая клиника, вжиматься в неё своим телом и получать в ответ ещё больше, чем даёшь. И крышу сносит так, что ещё чуть-чуть, - и Майк станет новым пациентом больницы для психбольных. И стены его палаты непременно будут измазаны в рыжий. Если бы кто-то сейчас рискнул заглянуть внутрь Майка, в его душу, то непременно бы наткнулся на васильковые реки, ярчайшее солнце и целые поля цветов. И все это в нем из-за нее.        Переплетение связанных будто цепями рук и шумные вдохи куда-то ему за ухо, и слова, что сдержать почти не получается. И в каждом движении извинение, мольба. В каждом движении боль. «У моей смерти твои глаза, Майк».        Его смерть - это она вся. И тихая надежда поселилась в нем с каждым резким движением, о том, что он, кажется, нашёл родственную душу. И с каждой секундой от него дальше и обстоятельства, и вроде как ещё Джейн, наступающая на пятки балластом из прошлого. Все это так далеко, что и плевать на это ему семь раз. Есть только она сейчас, лежащая под боком и щекочущая его горячим дыханием.