«Не суди меня»

Санитар, находящийся в салоне машины скорой медицинской помощи, уже поставил Октавии катетер и вводил внутривенно пакет неизвестного мне препарата. В голове болезненно пульсировала мысль: «Лишь бы с ней все было в порядке». Откуда взялись эти эмоции к малознакомой девчонке? Возможно все дело в Беллами, который, что уж тут скрывать, был невероятно притягательным молодым человеком. Но если подумать, то правда в том, что… я видела в глазах этой девчонки себя. Потерявшуюся, одинокую, ищущую покоя и наслаждения. Хотелось верить лишь в то, что она не стала покупать себе свободу по той же цене, которую заплатила я. — А кем Вы приходитесь этой девушке? — вдруг спросил юный санитар, сидевший напротив меня. — Мы вместе учимся, живем на одном этаже в общежитии, — отрешенно ответила я. — У Вас есть связь с кем-то из родственников? — Я уже позвонила её брату, он приедет в больницу, — произнесла я, едва заметно улыбаясь. » Что же в этот момент чувствовала моя Рейвен?» Машина подъехала к приемному покою больницы Маунт Везер. Распахнув двери машины, подоспевшие санитары тут же принялись за работу. Я выскочила из машины скорой помощи следом за каталкой и направилась в больницу. В приемном покое я обвела взглядом всех присутствующих в поиске кудрявой головы Беллами. Октавию тут же забрали в реанимацию на втором этаже, а меня попросили остаться здесь и встретить брата. Кто-то неожиданно схватил меня за плечо. Обернувшись, я встретилась взглядом с высоким темнокожим доктором. В руках он держал планшет и, судя по бейджику, был дежурным врачом и помогал в оформлении поступивших пациентов. — Вы прибыли с девушкой с наркотическим опьянением? — серьезно спросил мужчина. — Да, — хриплым от волнения голосом произнесла я. — Мне необходимо заполнить карточку пациента. — Извините, я ничего о ней не знаю. Надо дождаться брата, он уже едет. — Мы не можем ждать, назовите свое имя. В случае, если он не приедет, нам нужно контактное лицо. Таков протокол. — Я… Кларк Гриффин. Девушку зовут Октавия Блейк. Больше мне ничего не известно. — По данным медиков скорой Вы учитесь вместе. Назовите, пожалуйста, наименование учебного заведения. Я точно знала, что больница поспешит сообщить руководству колледжа о подобном инциденте, ведь они несут ответственность за всех студентов, живущих в общежитии. — Я соврала. Мне бы не разрешили поехать с ней, поэтому пришлось импровизировать, — ложь так легко сорвалась с языка, что на секунду я даже начала гордиться собой. — Я Вас понял, мисс Гриффин. Как только она придет в себя, мы сообщим Вам. Не покидайте, пожалуйста, больницу. Я села в жесткое бледно-голубое пластиковое кресло в приемном покое. Телефон жалобно запиликал. На экране телефона высветилось имя: «Мама». — Да, Эбби. — Прекрати называть меня по имени, — уставшим голосом произнесла мать. Она давно поняла, что я уже не буду называть её «мамой», но она продолжала напоминать мне, что она не чужой мне человек. — Что-то случилось? Мне нужно сдать экзамены по проектированию, производству и эксплуатации ракетно-космических комплексов? — я точно знала, что такое направление подготовки есть в Университете Полиса, ведь о нем грезила Рейвен. — Почему имя моей дочери снова в базе данных скорой помощи. Кларк, ты снова взялась за старое? — обеспокоенным голосом спросила Эбби. — Нет, это моя соседка, я нашла её на улице и вызвала скорую, — как можно спокойней ответила я. — Очень надеюсь, что это простое совпадение, что именно ты нашла девочку с передозировкой наркотиками, — Эбби почти рычала на меня, и этот момент я буквально выжгла у себя в памяти. Хотелось запомнить те редкие моменты, проведенные, пусть и дистанционно, с мамой, а не Эбби Гриффин. — Ты верно отметила, это совпадение, — пробурчала я. — Слава Богу. Вернешься в общежитие, напишешь. Мне уже пора бежать. Люблю, — вот и канули в небытие материнские чувства, уступая свое место врачебному долгу. — Удачи, — произнесла я, касаясь красной кнопки на экране телефона. Словно фурия, в отделение скорой помощи влетел запыхавшийся Беллами. В руках он сжимал черную папку для документов. Я тут же встала с кресла, привлекая его внимание. Широкими шагами он пересек половину коридора и остановился рядом со мной. — Она в реанимации. Подойди к стойке регистрации с документами. Я ничего не знала, кроме имени и фамилии. — Ты сказала, где она учится? — взволнованно уточнил Беллами. — Я же не дура, — парень кивнул и поспешил к стойке регистрации, за которой стояла невысокого роста медсестра с убранными в высокий хвост медными вьющимися волосами. В этот самый момент со стороны стойки ко мне шел врач скорой помощи, который и привез нас в больницу. — Девушка, извините мне мое любопытство, — обратился ко мне врач, поравнявшись со мной, — откуда Вы знаете, что такое «балтийский чай»? Я застенчиво улыбнулась. — Прочитала где-то. Как оказалось не зря, — произнесла я, до боли в пальцах сжимая телефон в руке. Своим мудрым тяжелым взглядом мужчина оглядел меня с головы до ног. Прямо скажем, после реабилитации, выглядела я не самым здоровым образом, что, конечно же, не скрылось от внимательного взгляда врача. Впалые щеки, тонкие руки с сетью ярко выраженных под бледной тонкой кожей синих вен, выпирающие острые ключицы. Мое отражение в зеркале до сих пор напоминает мне о той цене, которую я заплатила за эйфорию. Единственное, что осталось от прежней меня, это грудь, которая даже после такого экстренного похудения, все равно приковывала взгляды мужчин. Доктор отрицательно покачал головой. Он подошел ко мне практически вплотную, слегка наклонил голову и произнес так, чтобы его могла слышать только я: — Я вижу, что ты вышла. — Не судите меня. Вы не знаете, почему я оказалась там. Мужчина понимающе взглянул мне в глаза, а после добавил: — Надеюсь, что такой ошибки ты больше не допустишь. Не все успевают воспользоваться шансом. Но я очень хочу, чтобы именно ты за него схватилась. Не болей. Надеюсь, что не увидимся. — Спасибо. Удачи Вам, — ответила я, грустно улыбаясь. Мужчина одобрительно кивнул и вышел из приемного покоя, где его ждала работа. Я перевела взгляд на сгорбленную фигуру Беллами, который точно и четко отвечал на вопросы анкеты, доставал из папки документы и даже пару раз обращался к перекидному календарику, стоящему на стойке. Его устремленный в анкету взгляд говорил о том, что он не впервые отвечает на эти вопросы. «Бедная Рейвен». Она так же, как Беллами стояла на посту в больнице, отвечала заученные наизусть фразы, точно знала, когда последний раз я была в больнице, что мне капали, что кололи. Эта девушка была моим ангелом-хранителем. Только благодаря ей я сейчас жива и могу мечтать о каком-то будущем, а не гнию в деревянном ящике. В руке снова завибрировал телефон. Взглянув на экран, я увидела СМС от Рейс: «Всё ок? Мне ждать тебя?» «Все ок. Я буду. Что купить?» — ответила я. «Я все купила. Жду». Неожиданно кто-то снова коснулся моего плеча. Дернувшись, я обернулась на человека, который потревожил меня. Передо мной снова стоял доктор, который словно следователь пытался выудить у меня любую информацию об Октавии. — Мисс Гриффин, Мисс Блейк пришла в себя. — Там у стойки её брат, — начала я, но доктор тут же перебил меня, вперив взгляд в планшет. — Видимо регистрация ещё не прошла, по данным в базе, Вы по-прежнему значитесь как экстренный контакт. — Простите, я без него не могу пойти. Он все-таки брат, и очень сильно волнуется. Нам можно к ней? — Да, конечно, только не долго. Второй этаж, палата 29. — Спасибо, доктор. Я тут же встала с кресла и направилась к Беллами, который терпеливо ожидал, когда медсестра закончит регистрировать Октавию в базе данных больницы. — Беллами, — я аккуратно коснулась его руки и почувствовала, как сильно он был напряжен. Парень взглянул на меня так, словно забыл, что я все ещё здесь нахожусь, — Октавия пришла в себя. К ней можно. Парень встрепенулся и взглянул на медсестру, словно ожидая отмашки. — Мистер Блейк, можете идти. Мы закончили. Я тут же развернулась и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Войдя в отделение, дежурная медсестра тут же вручила нам бахилы и халат для посетителей. Я благодарно кивнула и направилась прямо по коридору в поисках 29 палаты. Беллами шел позади меня, напряженно сопя. Я остановилась около нужной палаты и махнула рукой в сторону двери. — Вот она. Иди, — произнесла я. Парень, не говоря ни слова, тут же влетел в палату и устремился к сестре. Октавия лежала на кушетке, опутанная множеством трубок; её хрупкое тело казалось буквально миниатюрным. Обессилев, она едва могла шевелить губами, но все же отвечала на все вопросы, которые задавал ей брат. Беллами схватил одной рукой ладошку сестры, а второй продолжал жестикулировать, размахивая ей из стороны в сторону, указывая то на нее, то на себя, то вверх и пару раз даже махнул в мою сторону. Удостоверившись, что с девчонкой все в порядке, я села в кресло для посетителей и принялась листать ленту в Инстаграмме. За всё время, проведенное мной в больнице, Рейвен снова написала мне СМС: «Где же ты? Мне столько нужно тебе рассказать» Мерфи написал: «Ты дозвонилась до Блейка? Всё в порядке? Я могу приехать, где ты?» Но только не мама. Эбби, очевидно, была слишком сильно погружена в спасение жизней, и винить её в отсутствии участия в жизни дочери было бы глупо. Когда приходилось выбирать между тем, чтобы спасти одну жизнь или жизни многих, она всегда руководствовалась головой, но не сердцем. От осознания некоторых очевидных моментов своей жизни становилось очень грустно. Глядя на свою историю со стороны, развитие моей сюжетной линии в этой «сказке» мне казалась очень логичной. В коридоре послышался шум. Из процедурного кабинета выкатилась металлическая тележка с многочисленными инструментами и лекарствами, следом появилась медсестра, которая и была движущей силой этого приспособления. Она прошла мимо многочисленных палат и остановилась около палаты Октавии. Распахнув дверь, она вкатила тележку в палату. Я услышала, как она своим писклявым голосом попросила Беллами выйти. Тот был, очевидно, против того, чтобы покидать свою сестру ещё хотя бы на минуту, но девушка была убедительна. Парень вышел из палаты. Увидев меня, он подошел к месту рядом со мной и сел. — Я решила, что уходить, не попрощавшись, будет не красиво. Ты в порядке? Парень молчал. Он очень внимательно смотрел на меня, зацепившись взглядом за мои руки, которые сжимали мобильный телефон. Он коснулся своей теплой ладонью моих сцепленных ладоней. — Теперь в порядке, — сухо ответил Беллами, не поднимая взгляда. — Ты останешься с ней? — Да, в первый день… — Беллами запнулся. Зная причину его заминки, я тут же произнесла: — Тогда я пойду. — Спасибо тебе за помощь. Там, в комнате, я вел себя, как полный мудак. — Да, — ответила я, широко улыбаясь, — ты тот ещё мудак. Я услышала тихий грустный смешок. — Она будет в порядке. Всё позади, — я высвободила одну ладонь из его хватки и накрыла ею его руку. Она была теплой, почти горячей. Из палаты вышла медсестра. Она взглянула на нас, улыбнулась и пролепетала: — Октавия просила девушку зайти. Но только её. Он тут же отдернул руку, словно обжегся. Он принял очень напряженную позу и едва заметно кивнул. — Хорошо. Спасибо, — кивнула я удаляющейся фигуре медсестры. Аккуратно постучав костяшками пальцев о дверь, я вошла в палату. Девушка тут же повернула голову в мою сторону. — Привет. Я увидела, что сейчас тебе, кажется, нужен друг, как и мне. Можно я войду? — произнесла я, вспоминая наше утреннее знакомство. Девушка улыбнулась так широко, как только могла, отчего сухие губы моментально треснули в двух местах. По щекам потекли слезы. Я подошла к больничной койке и взглянула на нее. — Ты в порядке. Ты будешь в порядке, девочка, — в данный момент я чувствовала, что несу ответственность за неё. Она не могла произнести ни слова. Я взяла её ледяные руки в свои. — Октавия, тебе нужно завязать. — Не суди меня, слышишь, Кларк. Ты ничего обо мне не знаешь. — Не знаю. И ты обо мне ничего не знаешь. Но я тебя понимаю. Просто поверь, что никто в этом мире не понимает тебя лучше, чем я, — произнесла я. — Что бы ни случилось в твоей жизни, кого бы ты не потеряла, просто поверь, что смерть это не выход. Наркотики — это долгая, мучительная, уродливая, постыдная смерть. Она унижает тебя, показывая всему миру, что ты недостойна ни жить, ни умереть. Ты достойна только умирать. У тебя прекрасный брат, он так сильно тебя любит. Немного помолчав, я сказала: — О, чуть не забыла, он выбил дверь в твою комнату. — Вот черт, в общежитие больше не вернусь, — прошептала Октавия, утирая свободной рукой слезы со щек. — Я соврала всем, что у тебя диабет, и он просто разволновался. Так что все просто подумают, что твой брат — истеричка, — пошутила я. — Я хотела сказать тебе, спасибо. Я тебе никто, а ты все равно пошла искать меня в темный район, одна. Если бы не ты, я бы была мертва, — из последних сил пролепетала Октавия. — Нет. Такие, как ты, просто так не сдаются. — Какие? — улыбаясь, уточнила девушка. — Ты боец, чуть-чуть потерявший путеводную нить, — прошептала я, — я помогу найти. А теперь отдыхай. Я ободряюще улыбнулась, аккуратно уложила руку на поверхность кровати и, развернувшись, вышла из палаты. За спиной я услышала хриплое: «Спасибо». Стоило мне выйти в коридор, как Беллами тут же вскочил на ноги. — Пока, Беллами, — попрощалась я и, не глядя в его сторону, направилась домой. *** В комнату я зашла ровно в полночь. Отец говорил, что так делают только ведьмы. Каждый раз, когда я пыталась выведать, откуда такая информация, он заливисто смеялся, разводил руками и говорил, что так всегда говорила бабушка. Рейвен, свернувшись калачиком, спала на своей кровати, укрывшись пледом. На протяжении всего моего пути домой она строчила мне СМС, чтобы точно знать, что я в порядке и, кажется, она была так сильно воодушевлена чем-то, о чем спешила мне сообщить. Тихо, чтобы не разбудить подругу, я вытащила из шкафа полотенце и старые шорты с растянутой майкой, которые я использовала как пижаму, и направилась в душ. По пути я отписалась всем, кому обещала сообщить о том, что жива, здорова и нахожусь в стенах общежития. Когда я вернулась, Рейвен сидела на кровати с закрытыми глазами. Каждое утро она вставала строго по будильнику, но непременно баловала себя тем, что, сидя на кровати и спустив босые ноги на холодный пол, она досыпала ещё ровно десять минут. Стянув с мокрых после душа волос полотенце, я, наблюдая за мучениями подруги, промокнула волосы сухой частью полотенца, чтобы холодная вода не капала на футболку. — Рейвен, ложись спать. Не мучайся, — попросила я с улыбкой на лице. Если честно, этот день вытянул из меня все силы, и самым большим желанием для меня было лечь в свою теплую кровать и заснуть мирным сном младенца. — Нет, Кларк, — пролепетала Рейвен. — Я очень взволнована и хочу рассказать тебе… Воцарилась тишина. — Я же вижу, что ты не готова говорить. Но зато ты готова лечь в кровать, отдохнуть, а завтра с новыми силами рассказать мне всё, в красках и с мельчайшими подробностями. — тихим, практически убаюкивающим голосом произнесла я, подходя к кровати подруги. Я аккуратно коснулась её плеча, укладывая в кровать. — Прости, что задержалась. Мне тоже есть, что тебе рассказать. Но завтра, хорошо? Я полностью свободна после обеда. И если у тебя вдруг нет факультативных занятий, мы сходим в наше место, пообедаем, как и полагает нормальным студенткам. — Да, Гриффин. Мне нравится… твой план. Я… завтра… скажу. Не помню, — несвязно пробубнила Рейвен. Укутав Рейс в теплый плед, я подошла к своей кровати, о которой мечтала последние несколько часов, и улеглась. Стоило моей голове коснуться подушки, я тут же уснула. Самым раздражающим звуком в мире в конкретно взятую минуту и в каждую такую же минуту каждого дня, был резкий звук будильника, так неожиданно вырывающий разум из царства Морфея. От неожиданного пробуждения сердце, словно загнанный хищником кролик, металось в грудной клетке. Гневно зарычав, я запустила в уже сидящую на кровати Рейвен подушкой. Услышав недовольное кряхтение со стороны соседней кровати, я поняла, что снаряд достиг цели. — Вставай, — промурчала Рейвен. — Ненавижу тебя. И твой будильник. И этот день, — пробубнила я. — Нельзя ненавидеть день только за то, что он начинается ранним утром, — пробормотала Рейвен. — Именно за это его и нужно ненавидеть в первую очередь, — отозвалась я, откидывая одеяло в сторону. В отличие от пробуждения подруги, мое выглядело куда драматичнее. Кряхтя и жалуясь на вселенскую несправедливость, с кровати спускалась сначала одна нога. Спустя какое-то время следом за первой из теплого плена маленького уголочка одеяла выбиралась вторая нога. В этой максимально неудобной позе (под стать подруге) я досыпала ещё несколько минут. Когда Рейвен начинает собираться в душ, хватая полотенце, нижнее белье, косметику и другие средства гигиены, я обязательно напоминаю подруге о том, что ненавижу её и рывком сажусь в кровати. Словно маленький ребенок, я растираю глаза кулачками. И каждое такое пробуждение завершается тем, что я, схватив свою косметичку, полотенце и махровый халат, которые лежали вместе на стуле рядом с кроватью, в отличии от вещей чистоплотной, помешанной на уборке Рейвен, первая вылетаю из комнаты и занимаю очередь в душ. Перед самым входом меня догоняет Рейвен и, втискиваясь без очереди с криком: «Мне занимали!» ожидает, когда откроется дверь. И каждый раз, когда мы под возмущенные возгласы других студентов заходили в душ, я говорила ей одно и то же: «Если бы ты занимала очередь, мы бы мылись только по вечерам». — Так что ты хотела мне рассказать? — спросила я, намыливая волосы шампунем с ароматом яблока. Горячие струи воды наперегонки бежали по коже, пробуждая каждую клеточку тела. — Это насчет Мерфи, — загадочно ответила подруга, — расскажу в кафе. Смыв остатки геля для душа и пену, я вышла из кабинки, оборачивая разгоряченное тело в большое банное полотенце. Вторым, махровым, полотенцем я промокнула волосы от воды, которая неприятно стекала с них холодными ручьями и раздражала нервные окончания. Я подошла к умывальнику, протерла рукой запотевшее зеркало и взглянула на свое отражение. «Точно такое же, как и вчера.» Следом из кабинки вышла Рейвен. Через отражение я часто наблюдала за подругой. Девушка никогда не была полноватой, её стройная фигура мне очень нравилась. Её тело говорило о силе, уверенности в себе, счастье. Мое же кричало о помощи. Умывшись и почистив зубы, я нанесла крем для лица в надежде, что косметика сможет решить проблему с сухостью кожи. Надев поверх полотенца халат, я потуже запоясалась, схватила свои вещи и уже ожидала Рейвен у выхода, которая только закончила чистить зубы. Девушка заторопилась. Она так же увлажнила лицо и шею кремом, собрала влажные волосы в пучок на макушке и так же облачилась в халат. Пока подруга, как ей казалось, поторапливалась с утренними процедурами, я, понимая, как долго она будет собирать свои вещи, помогла ей, захватив полотенца и косметичку. Рейвен схватила пакет с вещами, и мы вышли из душа. Захлопнув дверь в комнату, Рейвен забрала у меня из рук свои вещи, развешивая их на спинке стула и кровати. Я сделала то же самое. — Дай я попробую угадать, что за история с Мёрфи, — сказала я, закончив сушить волосы феном. — Нет! — воскликнула Рейвен, направляя на меня расческу. — Я расскажу. Но позже. Я очень хочу провести время с тобой. Я взглянула на подругу, которая едва могла сдержать улыбку. Подняв руки в знак капитуляции, я улыбнулась ей в ответ. — Напиши мне, как освободишься. У меня Масло и Академ, — произнесла я, засовывая блокнот и пенал в сумку. — Что у тебя? — спросила Рейвен, так же складывая книги в рюкзак. — Масляная живопись и академический рисунок, — ответила я. — Я жутко опаздываю, — бросила Рейвен и, схватив рюкзак и термокружку, пулей вылетела из комнаты. Меньше чем через минуту я так же убежала на занятия, запирая за собой дверь. Масляная живопись мне нравилась не так сильно, как остальные предметы на художественном направлении, но я упрямо продолжала посещать занятия. Я адаптировалась ко многим техникам, инструментам, направлениям, но масло не желало поддаваться. Преподаватель однажды предположила, что это возможно из-за того, что я люблю более резкие штрихи, яркие точные акценты. Мое, как она назвала однажды, «бунтарское видение реальности» не позволяет мне видеть прекрасное в небрежных плавных мазках, пастельных тонах. Даже элементарные натюрморты с использованием масляных красок не обретают привычной для данного направления элегантности и грациозности. Точные яркие акценты, практическое отсутствие мазка (ненавижу эту небрежность, которую профессор чаще называет свободой), никакого приукрашивания действительности, только живая правда. Я неоднократно пыталась сломать свое видение, поддаться классической школе и творить по тем правилам, которые очевидны для данного направления. И каждый раз я ловила себя на мысли, что искусство для меня это не правила, это чувство, которое накрывает тебя с головой, толкая на создание прекрасного. Я любила рисовать с самого детства. Как бы странно это не звучало, но именно Эбби привила мне любовь к рисованию. Когда я была совсем маленькой, она всегда хвалила мою мазню и непременно устраивала выставки моих работ на холодильнике и свободных стенах. В эти дни она наряжала меня в праздничные платья, и когда отец возвращался с работы, мы усаживали его в кресло и начинали мою выставку. С важным видом я ходила от рисунка к рисунку, рассказывая о том, что же автор работы хотел сказать этим произведением. Отец с не менее серьёзным видом кивал каждому моему слову, постукивая указательным пальцем по подбородку. А в конце нашего импровизированного вернисажа, как и полагается, был организован банкет. Когда я стала немного взрослее, мама купила мне настольную книгу начинающего художника для детей. Мне так нравились красочные иллюстрации, что я рисовала их буквально каждый день. Однажды, когда я, раздосадованная очередным не похожим на идеал рисунком плакала в своей комнате, мама пришла ко мне, села рядом и совершенно не глядя в книгу нарисовала мне прекрасную лошадь. Это был самый лучший рисунок. Я хранила его под подушкой и жила мечтой научиться рисовать точно так же. — Мисс Гриффин, — обратилась ко мне профессор Окофор, заглядывая в мой холст, — за Вашу работу я не могу поставить Вам ничего ниже отличной оценки. Но по итогам нашего курса сломать Вашу предрасположенность к тотальному реализму у нас все же не получилось. Я скептически взглянула на свою работу и утвердительно кивнула. На мольберте, среди поля подсолнухов в разгар лета, встав на дыбы, красовался вороной конь. На черном, поблескивающем в солнечных лучах теле животного зияла рваная кровоточащая рана. Профессор улыбнулась и подошла к своему месту. Прозвенел звонок, извещавший об окончании занятия. Я собрала свои принадлежности, взяла полотно с неидеальным для данного стиля рисунком и оставила его у дальней стены класса, где стояло множество испорченных полотен и недостойных, по мнению самих студентов, работ. Сама же я считала свою работу заслуживающей внимание, поэтому мысленно отнесла её к порче холста. По пути к выходу я взяла свою сумку, закинула её на плечо, махнула рукой преподавателю и покинула класс. В противовес собственным убеждениям, что в искусстве нет места правилам и шаблонам, я все же считала, что академический рисунок — есть основа всех основ. Это мнение я неоднократно оправдывала в мысленной перепалке с самой собой тем, что правилами реальности просто нельзя пренебрегать, в то время как плавностью некоторых линий или механизмом работы с краской можно пожертвовать во имя искусства. Как и на прошлом занятии, нам задали «художественное эссе на вольную тему». Вооружившись карандашом, я полностью погрузилась в процесс. В кармане запиликал телефон, оповещая владельца о новом сообщении. Мельком взглянув на настенные часы, я отметила, что сегодня Рейвен закончила очень рано. До конца занятия остались считанные минуты. Многие студенты уже закончили свои работы, и в оставшееся время перешептывались или погружались в нереальный мир смартфонов. Прозвенел звонок. Мистер Броуди, преподаватель основ академического рисунка, крикнул толпе собирающихся студентов: «Работы на стол и можете быть свободны». В отличие от «испорченного полотна» на прошлом занятии, своим «эссе» я осталась довольна. С переполняющей меня гордостью, я положила свой блокнот на преподавательский стол и, кивнув на прощание профессору, направилась на встречу с подругой, которая уже ожидала меня у выхода из кампуса. Рейвен, завидев меня у выхода из корпуса, активно замахала мне рукой. Я широко улыбнулась подруге, размахивая двумя руками, привлекая внимание не только девушки, но и других студентов. Поравнявшись с Рейс, я тут же чмокнула подругу в щеку и, схватив за руку, потащила её прочь от университета. Сейчас я вдруг поняла, что через месяц наша учеба закончится, и мы на целых три летних месяца разъедимся по домам. Рейвен отправится на стажировку в конструкторское бюро при университете Полиса, а я останусь один на один с пустым домом и нравоучениями матери. И только мой лучший друг Мерфи спасет меня из этого ада. Добравшись до полюбившегося нам с Рейвен кафе, мы тут же поспешили занять самое лучшее место, которое чаще всего было свободно. Звякнул колокольчик, извещавший о посетителях, и мы с подругой громко смеясь вошли в зал. Со стороны входа приметили угловую, скрытую в тени кабинку с мягкими диванчиками и приглушенным светом, падающего от расположенного у стойки светильника. Из-за удаленности этого места от источников освещения, это было лучшее место, чтобы укрыться от любопытных глаз, но при этом расположение этого столика позволяло беспрепятственно наблюдать за каждым посетителем заведения. Усевшись друг напротив друга, мы позвали Томаса, симпатичного официанта-гея, который подрабатывал в этом кафе и был нам очень хорошо знаком. — Привет, красавицы, — произнес парень, вооружившись блокнотом и карандашом. — Привет, Томас, — ответила я, глядя на знакомого, одаривая его теплой улыбкой. — Тебя давно не было видно, Кларк Гриффин, не променяла ли ты наше чудесное заведение на какую-нибудь забегаловку? — оскорблённо поинтересовался парень. — Нет, дорогой Томас, я копила деньги на то, чтобы позволить себе фирменное мороженное в любимом месте. Это я к тому, что цены взлетели до небес, — с усмешкой произнесла я, указывая пальцем в картонку, служившей меню. — Прости, детка, это владелец. Была бы моя воля я бы кормил вас, красавицы, бесплатно, — раскинув руки, произнес Томас. — Тогда нам как обычно, — произнесла Рейвен, копаясь в телефоне. — Сделаем, красавицы, — официант удалился. Заказ был готов через пятнадцать минут и практически сразу оказался на нашем столе. — Рассказывай, — набив рот картофелем фри, сказала я. — Ладно. Дело в том, что мне вечера написал Джон, — с глупой улыбкой на лице поведала Рейвен. — Ага, — буркнула я, окуная картофелину в сырный соус, а затем в соус барбекю. — Он писал там, что про дела, про тебя спрашивал, а потом… когда молчание с его стороны затянулось, я подумала, что разговор окончен, но от него пришло СМС, — Рейвен снова сделала паузу. — Ага, — пробурчала я, кивая головой. Мне было так забавно наблюдать за смущенной Рейвен, которая обычно была той ещё засранкой и, кажется, не могла покраснеть даже от самой пошлой шуточки. — Вот, смотри, — девушка протянула мне свой телефон, показывая диалог с Мерфи. Я взяла влажную салфетку, вытерла пальцы, а после выхватила телефон из рук подруги. Читая переписку голубков, мне стало так стыдно за своих друзей, что я стала сомневаться в их возрасте и интеллектуальных способностях. — Испанский стыд, — только и смогла произнести я, читая, как острая на язык Рейвен, умудрилась написать и отправить Мерфи СМС следующего содержания: «Спокойной ночи. Чмоки» и смайлик, — Рейвен, почему это пишешь ты, а стыдно мне? Девушка залилась краской и отняла свой телефон. — Я показала тебе нашу переписку не для того, чтобы ты меня унижала, — надувшись, произнесла Рейвен. — Он меня на свидание позвал. — Это когда она написал, что мы прикольно посидели, вот бы повторить как-нибудь? — уточнила я, облизывая указательный палец. Рейвен кивнула.  — А время, место он указал? Или координаты он вышлет голубиной почтой? — спросила я. Подруга заметно поникла. В этот момент мне стало так стыдно за свое поведение, что я тут же добавила: — Рейвен, я очень рада, что вы стали хоть как-то общаться, но если вы будете настолько медлить, я не погуляю на вашей свадьбе никогда. — Это ещё почему? — вдруг спросила Рейс, глядя на меня испуганными глазами. — Потому что я состарюсь и умру, — с озорной улыбкой произнесла я. — Глупая, — буркнула Рейвен, но в её глазах мелькнул огонек веселья. — Дай я ещё раз перечитаю вашу переписку, — произнесла я, протягивая руку. Заполучив телефон, я ещё раз пробежалась по тому подобию переписки, которую с такой гордостью мне демонстрировала подруга. Пробежавшись пальцами по всплывшей на экране клавиатуре, я настрочила сообщение Мерфи, которое тут же отправила, чтобы Рейвен не смогла удалить его. — Что ты сделала? — едва сдерживая крик, спросила подруга, выдергивая из моих рук телефон, — что он подумает? Что я из тех, кто первая приглашает парней? Он точно подумает, что я навязываюсь. Он прочитал. Прочитал. Я уезжаю из страны. Прощай. Рейвен немигающим взглядом следила за окном переписки, сопровождая это потоком мыслей, которые одолели голову бедной девушки. — Он пишет. Пишет, видишь? — Рейс развернула ко мне экран телефона, чтобы мне было видно то же, что видит она.  — Я вижу, что согласен встретиться на следующей неделе, и вижу подмигивающий смайлик, — пережевывая острое куриное крылышко, произнесла я, загадочно улыбаясь. Вперив взгляд в экран, Рейвен улыбнулась. «Ох уж эти влюбленные», — подумала я, а внутри защемила обида и… ревность. Можно ли ревновать друзей друг к другу, и при этом искренне радоваться их зарождающимся отношениям? Очевидно, что я боялась остаться одна. Сейчас в этом мире, помимо Эбби, у меня была Рейвен и Джон, но в будущем они станут ближе, а я… останусь один-на-один со своими демонами. Отмахнувшись от печальных мыслей, я взглянула на Рейвен, которая не могла перестать улыбаться. В кармане завибрировал телефон. Отвлекаясь от созерцания глупой улыбки подруги, я взглянула на экран телефона. Новое сообщение от Беллами Блейка: «Октавию завтра выписывают. Спасибо за помощь». Я тут же настрочила ответ: «Я рада. Береги её» «Подумал, что ты захочешь узнать, что она в восторге от тебя», — написал Беллами, выдержав почти драматическую паузу. «А ты?» — подумала я, едва заметно улыбаясь. «Это она зря», — ответила я, отмечая про себя, что во мне действительно нет ничего, чему можно было бы завидовать и от чего быть «в восторге». Что-то рассказывающая Рейс замолчала и внимательно посмотрела на меня. Отметив, что фоновый бубнёж прекратился, я тут же оторвалась от экрана телефона, на котором загадочно прыгали серые точки. Подруга смотрела на меня с лукавой полу усмешкой. — Что с твоим лицом? — Ничего, наверное, соусом перемазалась, — отмахнулась я, утирая рот салфеткой. — Я знаю это выражение лица. — Ничего ты знаешь, Рейвен Рейс, — произнесла я, обращая внимание на проснувшийся телефон. СМС от этого кудрявого дьявола заставило сердечко биться сильнее: «Я кстати тоже».