Железное сердце

      Над тучным зелёным лугом зависло небо, синее, как опрокинутая фарфоровая чашка. В нём затерялось маленькое белое солнце. А между небом и землёй выстроилась армия. Солнце играло в начищенных пуговицах, сверкало на золочёных эполетах и разукрашенной упряжи лошадей. И люди, и лошади были до странного неподвижны. Над лугом нависла зловещая тишина — не было слышно ни стрекота насекомых, ни ржания коней, ни зычных голосов офицеров, отдающих приказы.       Все взгляды были направлены на серые громады, что медленно приближались к выстроившимся воинам. Чудовищные, противные природе машины; циклопические груды металла, ползущие не на колёсах, а на широких гусеницах, сминающих зелень и оставляющих за собой полосы жирной чёрной земли. Из труб валил дым. Громады ползли бесшумно и неотвратимо, внушая Эшли безумный ужас. Ему хотелось кричать, бежать, но он не мог пошевелиться, только смотрел, как приближаются металлические чудовища, целясь огромными дулами. Эшли знал, что сейчас последуют выстрелы, сотрясающие, кажется, само чрево Земли…       Вместо этого чудовища остановились. В башне одного из них открылся люк, и из него высунулась соседка Эшли — худая, с жидкими волосами старушка в голубом ситцевом платье и посеревшем от времени переднике.       — Вот вы у себя гостей принимаете, а они в коридоре топчут! — сказала она. — Мыть за ними кто будет?       Из люка в башне другого монстра вылезла вторая соседка — молодая фигуристая блондинка в ярком шёлковом халате и чепце с оборками. Она упёрла одну руку в бок и дерзко ответила:       — А вы поменьше следите, кто к кому ходит! Может, это вы сами натоптали, а теперь на меня всё валите!       — Я натоптала?! Да как вам не стыдно! К вам постоянно мужчины ходят, а потом весь коридор после них в следах!       Чудовища поблёкли и исчезли. Эшли открыл глаза и уставился в потолок. Сердце у него колотилось, как шарики в детской погремушке.       За дверью громко спорили соседки, и вместо зелёного луга он теперь видел собственную комнату в сером утреннем свете. Комната напоминала поставленный вертикально пенал: шириной была ровно в длину кровати, зато потолок уходил ввысь на четыре метра. Стены на высоту человеческого роста Эшли сам выкрасил в нежно-сиреневый цвет, а дальше их покрывала пожелтевшая от времени побелка.       Комната была предпочтительнее чудовищ; она прятала его — от кошмаров, от людей, от всего мира.       Эшли ненавидел её, как ненавидят тюрьму узники.       Он полежал ещё немного, успокаиваясь и приходя в себя. Потом встал и начал собираться, прислушиваясь, не затихнет ли ссора за дверью. Меньше всего на свете хотелось сталкиваться с соседями и вести разговоры на тему «почему ты так долго занимаешь ванную» и «не ты ли украл моё бельё с верёвки».       Пока он собирался, соседки утихли и разошлись, обменявшись напоследок угрозами. Он постоял немного под дверью, но услышал только приглушённый плач ребёнка. Другие соседи уходили на работу раньше — большинство работало на фабриках, они вставали чуть свет, повинуясь заводскому гудку.       Решившись, Эшли выскочил в тёмный длинный коридор, заставленный всяческим хламом. Закрыл дверь и вздрогнул, когда замок громко щёлкнул при повороте ключа. С колотящимся сердцем прокрался мимо закрытых дверей других комнат и вздохнул с облегчением, выйдя наконец из квартиры.       В городе кипела жизнь. Ехали паромобили, пыхтя, гудя и окутывая улицу клубами дыма. Проезжали экипажи, запряжённые цокающими по брусчатке лошадьми. Проехал по рельсам паровик*, от хода которого содрогнулась вся улица, а стёкла в домах задребезжали. По тротуарам спешили прохожие. У дома дворник с ведром краски замазывал надпись на стене:

Старая Лиса придёт, И от Перта нас спасёт!

      Надпись сопровождалась схематическим изображением лисьей головы. Эшли покосился на эту надпись и прошёл мимо неё, криво усмехаясь.       Он как никто знал, что Старая Лиса никуда больше не придёт, и спасенья нет.       Эшли шёл неторопливо, погружённый в мысли. Путь до работы занимал у него около часа, и он любил этот час, во время которого словно растворялся в угрюмых громадах домов, в бесцветном осеннем небе, в толпе прохожих, где никого не знал, и никто не знал его.       Эшли жил на севере, в одном из огромных доходных домов, где сдавались квартиры, комнаты и углы, а работал на юге, ближе к центру. Он мог бы сократить путь, пройдя через центральную городскую площадь, от которой лучами расходились широкие прямые проспекты, но предпочитал идти узкими кривыми переулками. Не любил площади, что раньше носила название Площади Защитников, а ныне называлась Моторной. После победы в войне Перт снёс прямую как стрела стелу, увенчанную статуей первого мага-защитника Бэльмора. Вместо неё воздвигли модель парового двигателя — уродливый раздутый бочонок, щетинящийся трубками и вентилями. Площадь словно захватил страшный монстр, в котором не было ничего человеческого.       Эшли делал крюк, обходя и обезображенную площадь, и нарядный сине-бело-золотой дворец, чья сверкающая башня видна была почти отовсюду. Во дворце жил король Гектор — марионетка Перта. Во времена войны он был принцем, а после поражения променял принципы на номинальный королевский титул. Его обязанности заключались в том, чтобы выполнять поступающие из Перта приказы и появляться на массовых празднествах под охраной пертовских полицейских и автоматонов.       Эшли перешёл канал по изогнутому мостику и очутился в переулке у резной деревянной двери, над которой красовалась вывеска. Медные с завитушками буквы возвещали о том, что здесь находится «Салон мадам Марианны».       Эшли открыл дверь своим ключом и вошёл в салон. Нежно прозвенели колокольчики, что висели у входа. Начался рабочий день.       Мадам Марианна никогда не появлялась раньше часа. До тех пор у Эшли было много дел. Он подмёл в салоне и перед ним, вытряхнул коврики, заменил оплывшие свечи на новые, наполнил вазочку свежими конфетами для клиентов, протёр хрустальный шар замшевой тряпочкой, подготовил уиджу**, колоды карт таро и сел писать журнал. В журнал полагалось заносить расписание и сведения о доходах и расходах.       «32 сентября», — старательно вывел Эшли, пытаясь писать красиво: за некрасивый почерк от мадам могло и попасть.       В полдень он вышел на перерыв в пекарню на другой стороне улицы. Возвращаясь с завёрнутыми в вощёную бумагу пирожками, Эшли увидел Мишеля — франтоватого напомаженного приказчика соседнего ломбарда. Мишель в томной позе стоял на тротуаре и делал вид, что читает газету. Он поджидал мадам Марианну и на Эшли даже не взглянул.       Ближе к двум колокольчики над дверью салона опять зазвенели, и на пороге возникла мадам Марианна.       — Как я устала от мужского внимания! — простонала она, сбрасывая пальто и шляпку на руки подскочившему Эшли. Пока Эшли вешал её вещи, мадам поправляла перед зеркалом завитые светлые локоны. Потом, шурша шёлковым зелёным платьем, подошла к конторке и заглянула в журнал.       — Это что? — спросила она, ткнув в страницу длинным ярко-красным ногтем. Эшли глянул и обмер: на странице красовалось жирное пятно.       — И тридцать второе сентября... Бестолочь! — мадам вырвала страницу, скомкала её и швырнула Эшли в лицо. — Вымой свои гадкие руки и немедленно перепиши!       Эшли смиренно поспешил исполнить приказание, радуясь, что в этот раз мадам не отхлестала его журналом по щекам.       Скоро явилась первая клиентка: пятидесятилетняя молодящаяся вдова, прикатившая в собственном экипаже. Эшли встретил вдову у входа. Вцепившись в его ладонь пухлой рукой, клиентка спустилась по ступенькам кареты и устремилась в салон.       Эшли спрятался в закутке за портьерой: мадам и клиентки не любили, когда при сеансе присутствует кто-то третий. Устроившись там, он достал книгу и очень скоро перестал слышать приглушённый голос мадам и взволнованные восклицания вдовы.       Правда, постукивание тайного механизма, который должен был дать ему понять, что пора брать медную трубку и издавать потусторонние вздохи, изображая вернувшегося с того света мужа вдовы, он тоже не услышал. Очнулся только тогда, когда колокольчики над входом возвестили об уходе клиентки, а рука в кольцах и браслетах откинула занавеску.       — Бесполезная ленивая свинья! — прошипела мадам, вцепившись острыми ногтями ему в ухо. — Зачем я вообще тебя наняла?! От мартышки было бы больше толку! Боже, как же я устала от всего этого!       Она выпустила Эшли и рухнула в кресло у окна.       — Простите, — пробормотал Эшли, выбираясь из-за занавески и потирая горевшее огнём ухо.       — Плястите! — передразнила мадам. — Чаю мне сделай, болван.       Эшли отправился заваривать чай, а мадам смотрела в окно, перебирая свои многочисленные браслеты. Когда он вернулся с подносом, она сказала:       — Там кто-то шатается в переулке. Наверное, очередной гадкий воздыхатель. Скажи ему, что надеяться нечего, пусть убирается к чёрту.       Колокольчики опять зазвенели: Эшли вышел на крыльцо и огляделся. На противоположной стороне улицы высокий человек в чёрном разглядывал афиши на тумбе для объявлений. Верхнюю половину его лица прятала тень низко надвинутой шляпы, а нижнюю скрывал шарф.       Слишком вежливый, чтобы кричать через дорогу, Эшли хотел было перейти улицу и заранее репетировал фразы вроде «Извините за беспокойство, вам нужна помощь?». Незнакомец будто почувствовал — отвернулся от афиш и посмотрел на него.       В переулок свернул громоздкий чёрный паромобиль с блестящими хромированными деталями. Он пыхтел, тарахтел и пускал клубы дыма, а когда, наконец, скрылся за поворотом, незнакомца у тумбы уже не было.       Эшли вернулся в салон и доложил мадам о произошедшем.       — Трус, — сказала мадам, презрительно оскалившись. — Настоящий мужчина отшвырнул бы тебя и ворвался бы в салон…       Она замолчала и мечтательно уставилась в окно. Эшли, тихо радуясь, что мужчина у тумбы оказался ненастоящим, снова ускользнул за занавеску.       Мадам посетили ещё две клиентки, с которыми она заглядывала в хрустальный шар и гадала на картах, после чего работа завершилась. Взбив локоны, по-новой накрасив губы и ресницы, мадам надела пальто и шляпку и выпорхнула из салона. Эшли в окно увидел, что к ней тут же подскочил Мишель: поклонился и завёл разговор. Мадам, судя по выражению лица, не была благосклонна, но Мишель надежды не терял.       Очередной бессмысленный день подходил к концу. На город ватным одеялом спускались сумерки.       Эшли уселся в кресло мадам, зажёг свечи и снова взялся за книгу. Он никогда не возвращался в квартиру так рано: предпочитал дождаться полуночи, когда соседи ложились спать, и шансы столкнуться с кем-то из них снижались.       Книга унесла его от скучной действительности, заставила забыть о печальном прошлом и пустом будущем. Он свернулся в кресле и сидел в пятне трепещущего света среди сгущающейся темноты, листая страницу за страницей.       Эшли очнулся, когда где-то вдали часы пробили полночь. Свечи оплыли, и воск закапал стол мадам. Шея и спина затекли от неудобной позы.       Снаружи темнота прилипла к окнам, как океанская вода. Круглые газовые фонари плыли в ней, как медузы.       Эшли отложил книгу, потянулся и встал на ноги. Пора было возвращаться в берлогу.       Он потушил все свечи, кроме одной, закрыл занавеси и главный вход, а сам вышел с чёрного и оказался во внутреннем дворе. Одной рукой держал свечку, а другой закрывал дверь. Только покончив с этим непростым делом и повернувшись, он понял, что задняя дверь ломбарда приоткрыта, и оттуда доносятся приглушённые голоса.       «Что Мишель так поздно делает на работе? — подумал Эшли, подходя к двери. — Неужто таки привёл мадам Марианну?»       Эта мысль его позабавила. Он заглянул за дверь и крикнул:       — Эй, Мишель! Это ты там? Поздно уже, иди домой!       И тут же разом понял, что Мишелю ночью в ломбарде делать нечего, что мадам Марианна не склонна к сомнительным авантюрам, и что он, Эшли, повёл себя очень глупо.       Голоса в ломбарде разом стихли. Затем Эшли услышал тихое «Я разберусь».       Он должен был бежать и спасаться. Хотя бы затушить свечку. Но на него накатило оцепенение и равнодушие. Когда из рук выбили свечу, грубо заткнули рот и куда-то поволокли, он даже не подумал сопротивляться. _________________________________ *паровик — паровой трамвай **Уиджа — доска для спиритических сеансов и общения с духами мёртвых.