Железное сердце

      Мадам Марианна, стуча каблуками, отошла от окна, в которое задумчиво глядела последние полчаса.       — Так! — выпалила она. — Я видела паромобиль Императора! Выйдешь на улицу и скажешь, что меня нет, ясно?       Эшли сидел над журналом, больше думая о прошлой ночи, чем о записях. Он проснулся в объятиях Лу и едва ли не лёжа на нём: узкая кровать не оставляла большого простора для манёвра. Лу обнимал его всю ночь: Эшли сквозь сон чувствовал на себе тяжесть его рук и тепло тела. Его присутствие отогнало кошмары, и всю ночь Эшли проспал спокойно.       — Выходи скорее! — нетерпеливо сказала Марианна и толкнула его в плечо.       Эшли и сам не ожидал волны злости, которая на него нахлынула. Он три года работал у Марианны, и все эти три года она шпыняла его, швырялась предметами, дёргала за волосы и уши, а он терпел, думая, что достоин ещё и не такого наказания. Лёгкий тычок в плечо был не самым худшим, что ему приходилось от неё вытерпеть, но именно он вызвал приступ ярости.       — Не толкайте меня, — тихо сказал он, повернувшись к ней.       Она с изумлением подняла тонкие брови и посмотрела на него, как на внезапно заговорившего пса. Открыла ярко накрашенный рот, чтобы ответить, но тут снаружи послышалось пыхтение паромобиля, и мадам прошептала:       — Иди!       Эшли вышел из салона, всё ещё чувствуя, как в нём клокочет ярость. Но оказавшись на улице, вдруг расхохотался — внезапный бунт показался ему нелепым. Словно мадам была строгой учительницей, а он — давно закончившим школу великовозрастным школяром.       Он не обязан терпеть её причуды и может уйти в любой момент, но всё равно сидит на месте и разве что иногда позволяет себе взбрыкнуть.       День был на удивление солнечный. Солнце пригревало почти по-летнему, и выбравшийся из паромобиля Император был одет в лёгкий светлый костюм.       — Добрый день, молодой человек, — церемонно поздоровался он. Это был коренастый пожилой мужчина с наполовину седой головой. Через живот тянулась толстая золотая цепочка с массивными брелоками, без слов говорившая о том, насколько состоятелен её хозяин, — самый перспективный из поклонников, по мнению мадам.       Эшли вежливо поздоровался и передал, что мадам, к сожалению, сейчас нет.       — Как жаль! — пробормотал Император. — А я приготовил для неё подарок…       — Эшли, — сказала вдруг мадам Марианна, появляясь в открытом окне салона, — спроси у господина, для чего он сюда приехал.       Император растерянно поглядел на неё, потом на Эшли, но поскольку мадам была невозмутима, обратиться напрямую к ней он не решился.       — Мадам желает узнать, зачем вы приехали, — сказал Эшли, сохраняя серьёзную мину.       Император, покосившись на мадам, которая маячила в окне и томно обмахивалась веером, ответил:       — Можете передать мадам Марианне, что я хотел отвезти её пообедать, преподнести подарок, а потом сопроводить её в Королевский театр.       Эшли передал его слова мадам. Играя веером, она спросила:       — И что же дают в театре сегодня вечером, Эшли?       Эшли переадресовал вопрос Императору, который назвал модную пьесу. Мадам задумалась, потом решительно захлопнула веер и сказала:       — Эшли, передай господину, что я сейчас выйду.       Через минуту благоухающая духами мадам, облачённая в длинное красное пальто и великолепную чёрно-красную шляпу с пером, вышла из салона.       — О, вы здесь, мой милый? — удивилась она, подавая Императору руку в перчатке для поцелуя. — Какой приятный сюрприз!       Ошарашенный Император открыл перед ней дверцу паромобиля. Мадам села, он сел рядом, захлопнул дверцу, и они укатили в клубах дыма.       Из ломбарда высунулся Мишель, посмотрел им вслед и тоже хлопнул дверью, выражая таким образом отношение к увиденному.       А Эшли, улыбаясь, вернулся в салон. Посетителей сегодня он не ждал, а значит, целых полдня было в его распоряжении. Он собирался взять книгу и почитать, когда колокольчики над дверью зазвонили, и в салон вошёл Лу.       — Наконец-то твоя колдунья уехала, — сказал он и улыбнулся. Улыбался он кривовато, будто не хотел давать улыбке слишком много власти над своим лицом. Эшли поневоле улыбнулся в ответ.       — Ты что, следил за мной?       Лу подошёл к нему, обнял и поцеловал. Эшли ответил на поцелуй, поглаживая его стриженный затылок: ему нравилось, как короткие волоски колют ладонь. Ему тут же захотелось оказаться под ним, ощутить на себе его тяжесть, впиться губами в местечко между шеей и плечом…       — У тебя разве нет бандитских обязанностей? — поддразнил он, когда Лу от него оторвался. — Отбирать хлеб у сирот и вдов…       Лу хмыкнул. Взял за углы скатерть, покрывавшую стол Марианны, и убрал вместе с хрустальным шаром, свечами и картами. А после подхватил Эшли, усадил на стол и встал между его раздвинутыми ногами, очень довольный собой.       — Человек действия! — сказал Эшли. Лу и на это не дал никакого ответа. Снова поцеловал Эшли и притёрся к нему бёдрами. Эшли сунул руки ему под куртку и рубашку, погладил твёрдые мускулы под гладкой кожей; обхватил Лу ногами за талию и прижал к себе; впился в его губы поцелуем, нетерпеливо дёрнул ремешки куртки. Лу торопливо стянул её вместе с рубашкой прямо через голову, и Эшли прижался к его голой груди, осыпал поцелуями плечи, укусил в шею. Лу резко выдохнул; он гладил Эшли по спине и зарывался руками в его волосы.       Эшли отстранился и посмотрел ему в лицо, потерявшее теперь привычное надменное выражение. Снова поцеловал, а потом слез, развернул Лу спиной к столу и опустился на колени. Лу смотрел на него расширившимися глазами. Эшли улыбнулся, поцеловал его живот приоткрытым ртом и расстегнул пуговицы на его штанах.       — У меня давно не было практики, — сказал Эшли, глядя на Лу снизу и медленно лаская его член рукой, — поэтому постарайся без резких движений.       Он обвёл языком головку, взял в рот; Лу как-то на удивление беспомощно застонал и вцепился руками в край стола.       Эшли умел и любил делать минет. Его возбуждало влажное трение члена о губы и язык, стоны Лу, ощущение власти над ним. Эшли расстегнул собственные брюки и начал ласкать сам себя, не прекращая ритмично насаживаться ртом. Лу запустил пальцы ему в волосы, конвульсивно толкаясь глубже и быстрее, потом низко застонал, и по всему его телу прокатилась дрожь.       Эшли поднялся с колен; Лу обнял его одной рукой за талию, а второй обхватил его член и помог ему кончить.       Они стояли, опираясь друг на друга. Эшли положил голову на плечо Лу и рисовал пальцами круги на его широкой спине. Он чувствовал, как у Лу билось сердце — точно так же, как и любое человеческое, — постепенно успокаиваясь и замедляясь.       — Ты даже не разделся, — сказал, наконец, Лу, отодвигая Эшли от себя. Эшли подмигнул и застегнул ширинку.       — Потому что у меня большой опыт, — ответил он.       — Насколько большой? — ревниво поинтересовался Лу, тоже начиная одеваться.       Тут пришла очередь Эшли отвечать на вопросы улыбкой.       Где-то в городе часы пробили четыре. Лу, надевая рубашку, замер, прислушиваясь, потом сказал:       — Ну, бандитские обязанности у меня всё-таки есть. Надо по делу уйти.       Он подошёл к Эшли и мягко поцеловал его.       — Приходи к семи вечера на Северный мост, — сказал он. — Погуляем, сходим куда-нибудь… Свожу тебя в кондитерскую. Придёшь?       Эшли кивнул. Лу погладил его по волосам, поцеловал ещё раз, накинул на плечи куртку и ушёл.       Эшли бросился в кресло мадам Марианны, потрогал распухшие губы и мечтательно улыбнулся. По всему телу разлилась блаженная лёгкость; его словно выдернули из того липкого тумана, в котором он существовал после окончания войны. Туман мешал видеть жизнь и чувствовать её вкус в полной мере. А теперь явление юного бандита — сколько ему там, двадцать хотя бы исполнилось? — развеяло серые клочья, как дуновение свежего ветра, и через них пробился солнечный свет.       Словно в унисон с его мыслями в окно салона заглянул солнечный луч, в котором заплясали пылинки. Эшли подставил ему руку и ощутил тепло.       Наверное, пришло время двигаться дальше. В прошлом он допустил ошибку — ошибку, из-за которой погибли тысячи людей, его страна проиграла, а сам он лишился части себя. Но пять лет самоуничижения ничего не изменили ни для него самого, ни для страны, ни для погибших любимых людей. Можно продолжать себя наказывать, а можно начать наконец-то жить. Пусть с регулярными проверками документов, с оккупационной полицией, запретом на митинги и шествия. Но жить.       Чувствуя себя человеком, освобождённым от привычных цепей, Эшли бесцеремонно выдрал из журнала страницу и написал:       «Я увольняюсь. Желаю вам удачного замужества, мадам».       Оставив записку на видном месте, Эшли запер салон. Ключи пока положил в карман: решил позже отправить по почте. Передать их Мишелю он не решился, вспомнив, каким злобным взглядом тот проводил паромобиль с Марианной и её более удачливым поклонником.       До вечера Эшли сидел с книгой на лавочке в парке. По поверхности пруда плавали утки, в воде отражались деревья в расцвеченных жёлтым и красным нарядах и ясное небо с пухлыми облаками. Эшли временами отрывался от книги, чтобы полюбоваться пейзажем, и подставлял лицо лучам вечернего солнца.       К шести начало темнеть. Подул ветер, собрались недружелюбные тучи. На лавочке стало неуютно, и Эшли неторопливо отправился к Северному мосту.       Путь его пролегал по центральным улицам, среди красивых доходных домов, украшенных лепниной и колоннами. Они выстроились торжественно и важно, словно приветствовали его решение зажить новой жизнью. Мощёные тротуары устилали яркие кленовые листья, будто ковровая дорожка в будущее.       Эшли вышел к белокаменному арочному мосту, по обеим сторонам которого сидели величественные мраморные львы с пышными гривами. На этом мосту часто назначали свидания, потому что место было приметное, мимо не пройдёшь. К тому же поблизости возвышалась часовая башня: всегда можно указать опоздавшему влюблённому на время. Стрелки показывали без четверти семь.       Эшли вышел на мост и оперся о перила. Внизу плескались тёмные воды канала, в которых отражалось темнеющее небо. Вдоль набережной выстроились особнячки в два и три этажа с кудрявой лепниной и пухлыми купидончиками над дверями и окнами. По улице то и дело проезжали паромобили и экипажи.       Неподалёку стоял расфранчённый завитой юноша с огромным букетом роз в руках. Он то и дело поглядывал на карманные часы, а потом, словно им не доверял, глядел на башенные. На стратегическом расстоянии от юноши стояла девушка в брючном костюме и тоже поглядывала на часы. Эшли почувствовал с ними общность, точно все трое были заговорщиками.       Часы пробили семь. На мосту появилась высокая девушка в белом платье и светлом пальто; при виде неё оживилась заговорщица в брючном костюме. Они обнялись и ушли, держась за руки и оживлённо беседуя.       Франт с букетом тоскливо вздохнул и посмотрел на Эшли. Эшли поймал его взгляд и сочувственно улыбнулся. Тот в ответ скорчил гримасу: мол, ничего не поделаешь, такова жизнь.       Бандитские дела Лу, видимо, задерживали его. Эшли надоело любоваться на набережную, и он начал прогуливаться по мосту туда-сюда. Франт маялся с букетом и переминался с ноги на ногу.       Стрелки часов медленно переползли на четверть восьмого. Тут на мосту появилась маленькая кругленькая девушка в пышном платье и тёплой накидке. С извиняющейся улыбкой она поспешила к франту, который вручил ей букет и свернул руку крендельком. Она взяла его под руку, и кавалер её увёл, бросив на Эшли последний сочувствующий взгляд.       Стемнело и зажглись фонари. Отражения их погрузились в воду и мерцали там, как жидкое золото.       Половина восьмого. Эшли нашёл себе новое занятие: измерить весь мост собственными ступнями. Для этого он прошёл по нему мелкими шажками, ставя пятку одной ноги ровно к носку второй. Получилось ровно сто шестьдесят пять шажков.       Ветер с воды усиливался, а скоро начался и дождь. Всё меньше ехало паромобилей и экипажей, всё меньше было прохожих. Те, что попадались, шли быстрым шагом, накинув капюшоны, раскрыв зонты, заслоняясь всеми силами от дождя и ветра.       Начало девятого. Эшли продрог и вымок, но не уходил. Лу ведь обещал прийти, а Эшли собирался начать новую жизнь, в которой у него может быть свидание и новый роман. Он, конечно, придёт. Эшли представлял, как увидит Лу издалека: попробуй не увидь, с его-то ростом. Как тот будет извиняться, а Эшли ещё подумает, прощать его или нет. Как они пойдут наконец-то куда-нибудь, а по пути Лу укутает Эшли в свою кожаную куртку. В кондитерской будет тепло, Эшли наконец-то согреется, закажет себе глинтвейн или чай с молоком и специями…       Или, может, Лу подойдёт незаметно. Эшли уже потеряет надежду, и тут его плеча вдруг коснутся. Он обернётся — и увидит расстроенного и вымокшего Лу. Конечно, он его простит: бедняга и сам переживал…       Пробило девять. Ветер и дождь усилились; Эшли уже неконтролируемо дрожал, зубы у него стучали, руки покраснели, а пальцы гнулись с трудом. Он говорил себе, что Лу уж точно должен прийти с минуты на минуту, вот сейчас, когда он, Эшли, уже потерял всякую надежду. Ему даже прощения просить не нужно будет: пусть только придёт.       В половине десятого Эшли, промокший насквозь, сидел на мосту, положив голову на колени. Он был холоден, как камни моста, и примерно такой же мокрый. Ему казалось, что сейчас он растворится в дожде и утечёт в канал, к бледным длинноволосым утопленницам.       Он всё ещё ждал, что вот-вот Лу сядет рядом и скажет «Я так виноват».       В какой-то момент он отключился, а пришёл в себя, когда ему в рот влили что-то обжигающее. Он поперхнулся и закашлялся, открыл глаза и понял, что всё также сидит на мосту, только теперь над ним склонились двое полицейских, мужчина и женщина в непромокаемых плащах. Мужчина пытался напоить его из фляжки, а женщина энергично растирала его руки. У обоих были добродушные краснощёкие лица.       — Слышите меня? — спросила женщина, озабоченно заглядывая ему в глаза.       Эшли кивнул, чувствуя, что весь заледенел.       — Вы больны? — он отрицательно помотал головой. — Вам плохо? Подняться можете?       Эшли не знал, может ли подняться. Они поставили его на ноги, поддерживая с двух сторон. Его била такая дрожь, что он не мог говорить — так стучали зубы.       — Где вы живёте? Извозчика вызову, посадим вас в экипаж.       Эшли назвал адрес, и полицейские действительно нашли ему извозчика.       — Вы, как придёте, — говорила женщина, подсаживая его в экипаж, — так сразу ноги в горячую воду с горчичным порошком. Вода чтоб была — почти кипяток, вот как нога терпит. И внутрь вина горячего со специями. Наутро будете как огурчик.       Эшли покивал головой, и экипаж увёз его с моста, где так и не началась его новая жизнь.