Железное сердце

      Эшли проснулся, потому что кто-то коснулся его лица. Он вскинулся и потянулся к спичкам, что лежали рядом с матрасом.       — Не зажигай! — услышал он знакомый голос, но поздно: в темноте уже заплясал оранжевый огонёк, и в его свете Эшли увидел.       Лу сидел на полу рядом и улыбался не свойственной ему мягкой улыбкой, словно извинялся за что-то. Его одежда превратилась в лохмотья, перепачканные грязью и кровью; повсюду на ней были дыры с чёрными обугленными краями. Он был мертвенно-бледен, на лбу и на губах запеклась кровь. Ледяными пальцами он касался щеки Эшли. На тыльной стороне ладони виднелся чёткий отпечаток каблука.       — Говорил же, — с сожалением сказал Лу, — не зажигай…       Спичка догорела и погасла, огонёк обжёг Эшли пальцы. В темноте он схватил изуродованную руку Лу и прижал её к губам, не в силах выговорить ни слова.       Лу погладил его другой рукой по голове, как маленького.       — Расскажи маме, что я не вернусь.       Эшли осыпал его руку поцелуями вперемешку со слезами.       — Лу… — только и смог он выговорить. — Прости меня…       — Ты не виноват, но я прощаю.       Лба Эшли коснулись ледяные губы… а в следующий момент он проснулся по-настоящему и сел на матрасе. Сердце бешено колотилось, он задыхался, словно вынырнул из воды.       За чердачным окном расползалась кромешная тьма. Дом ватным одеялом окутывала тишина, а значит, ещё не было и пяти утра, не раздался заводской гудок, с которым просыпались трущобы.       Он лёг обратно, всё ещё тяжело дыша. Лоб горел там, где во сне его коснулись губы Лу.       Эшли знал, что заснуть больше не удастся. До утра он будет теперь лежать, глядя в темноту и терзаясь чувством вины. За Алекса, за Сибиллу, за Лу. За всех, кого он не смог защитить.       От резкого стука Эшли вздрогнул и открыл глаза. Кажется, что-то ударилось в окно. Он ощупью нашарил керосинку на полу, зажёг. Трепещущее пламя осветило косые балки чердака и дощатый пол.       Стук раздался снова: теперь Эшли увидел, что в окно ударили снежком.       Он отбросил одеяло, прошёл босыми ногами по ледяному полу, открыл окно и высунулся наружу. Порыв ветра взъерошил волосы, и Эшли задрожал от пробравшего до костей холода.       — Это я! — услышал он тихий голосок снизу. В темноте он её не видел, но голос узнал: это была Мышка. — Я тут, за воротами! Выйди, только не буди остальных!       Эшли закрыл окно и принялся торопливо одеваться. Брюки из парусины, грубый шерстяной свитер, тёплые ботинки, куртка с меховым воротником, — старая одежда Лу, которую Лукреция ему выдала.       За те месяцы, что Эшли прожил в её доме, они едва ли обменялись десятком слов. Бледная, ещё больше похудевшая, с плотно сжатыми губами, Лукреция механически делала работу, таскала мешки с бельём, с остервенением стирала и шила. Эшли помогал по мере сил, ежеминутно сожалея, что не может сделать большего.       Каждое утро она приносила газету и не принималась за работу, пока не прочитывала до последней страницы в поисках упоминаний о сыне. Не говорила о нём ни слова обычно, но пару дней назад, сидя с Эшли при свете керосинки и штопая шерстяной чулок, сказала вдруг:       — Через неделю у него день рождения. Двадцать будет. Если доживёт.       Посидела немного, а потом швырнула чулок и закрыла лицо рукой.       «Мне так жаль», — хотел бы сказать Эшли, но не говорил: знал уже, что утешения её только злят. Поэтому он сидел, склонившись к лампе, и пришивал пуговицу к чужой рубашке, борясь с желанием воткнуть иголку себе в руку.       Он застегнул куртку и открыл люк в полу. Спустился, прихватив керосинку. Осторожно, стараясь ступать как можно тише, прошёл через кухню и вышел на улицу. Собака в будке заворочалась, высунула морду и лениво тявкнула, но, узнав его, успокоилась.       Мышка сидела у забора, съёжившись и обхватив себя руками. Эшли опустился рядом с ней на колени, поднял керосинку и охнул: волосы у Мышки слиплись от крови, а вместо окуляра глаз закрывала заскорузлая от крови повязка.       — Кто же тебя… пойдём в дом, надо промыть рану…       Мышка помотала головой и всхлипнула.       — Не пойду… как я… как я ей скажу, Эшли…       — Что скажешь? — прошептал Эшли онемевшими губами, поставив лампу в снег. Он почти был готов заткнуть ей рот: не хотел слышать, не хотел знать того, что Лукреция боялась прочитать в газетах.       — Мы проиграли, — прошептала Мышка, вытирая слёзы. — Против нас были военные и автоматоны… они стреляли… Тима и Шелли убили… но мы смогли уйти, я увела ребят под землёй…       — А Лу? Что с ним?       Плечи Мышки вздрагивали от рыданий, она размазывала слёзы по лицу и тихонько всхлипывала.       — Лу… Лу остался… Чтобы дать нам у-уйти, — прорыдала она.       Эшли закрыл глаза и сжал кулаки.       Разумеется, остался. Погиб героем, защищая остальных. Безмозглый, безрассудный идиот!       — Я еле дошла, везде солдаты, — продолжала Мышка; её голос доносился до Эшли словно издалека; он думал, что разбудивший его кошмар вовсе не был сном. К нему приходил Лу, расстрелянный на баррикадах, растоптанный солдатскими сапогами. Не доживший всего несколько дней до своего двадцатого дня рождения.       Так и не услышавший ответного признания от первого человека, в которого влюбился.       — …говорили, что будет публичная казнь послезавтра…       Эшли открыл глаза.       — Что? — резко переспросил он, уставившись на Мышку.       — Ты не слушаешь, что ли? Я говорю — разговоры подслушивала у решёток… солдаты говорили, что Лу казнят послезавтра на площади!       Эшли схватил её за плечи:       — Так он жив?!       — Его схватили живым, — всхлипнула Мышка. — Надо рассказать Лукреции…       Эшли вдохнул морозный воздух полной грудью и закрыл глаза.       Потом встал на ноги. Протянул Мышке руку и сказал:       — Нет, мы ей пока ничего не скажем. Шанс ещё есть.       Мышка посмотрела на него снизу широко открытым глазом и нерешительно приняла его руку.       — Какой шанс? Что мы можем сделать?       — Что-нибудь, — сказал Эшли и рывком поставил её на ноги. — Что угодно.

***

      Они вошли под землю на левом берегу. Тоннель вёл их под рекой; под ногами журчал мутный ручей, между кирпичами в стенах сочились струйки воды. В пятне жёлтого света мелькали то колонии грибов на стенах, то свисающие с потолка наросты. Кое-где вдоль стен тянулись корни деревьев, похожие на жилы старческой руки.       Ближе к центру города тоннели расширились и разветвились; на полу, покрытом толстым слоем грязи, лежали более светлые пятна света, падавшего из канализационных решёток. Проходя по такому пятну, Эшли вдруг услышал над головой шаги и голоса. Мышка тут же выхватила у него лампу и затушила. Они замерли, прислушиваясь к обрывкам разговоров. Говорили солдаты или полицейские: грубоватый пертовский акцент не давал в этом усомниться.       — Кормить-то нас будут сегодня или как вчера? — ворчливо говорил один из них.       — Ты, может, хочешь ещё и в постели поспать, и ванну принять? — ехидно отозвался второй.       Сапоги простучали по решётке, шаги стали удаляться. Эшли выдохнул, и они двинулись дальше, но лампу не зажигали до тех пор, пока не свернули в тоннель, проходивший гораздо ниже.       Эхо повторяло все звуки, что раздавались под кирпичными сводами. Усиливало журчание воды, стук капель и шум шагов. Эшли пытался идти тихо, но грязь под ногами чмокала и хлюпала при каждом шаге. Эхо умножало звуки, и Эшли казалось, что по тоннелю идут не двое, а целая толпа.       Он резко остановился и положил руку Мышке на плечо. Она тоже застыла и с недоумением на него посмотрела. Он прижал палец к губам и прислушался.       В темноте раздавались всплески и хлюпанье.       — Выключи, выключи! — зашептала Мышка и попыталась выхватить лампу, но Эшли не позволил. Без лампы они остались бы беспомощны.       — Эй! — крикнул Эшли в темноту. — Кто здесь? Я вооружён!       Мышка схватила его за руку, вытаращила единственный глаз и замотала головой из стороны в сторону. «Плохая идея!» — было написано у неё на лице.       Шаги замедлились и стихли. Потом в тоннеле раздался мужской голос, усиленный эхом:       — С каких это пор тебе нужно оружие?       Эшли вздрогнул и замер. Шаги зазвучали снова, и в освещённое пространство медленно вышёл мужчина в высоких сапогах и брезентовом защитном костюме, вооружённый арбалетом. Свет керосинки тускло отражался в его медной механической руке и линзах окуляра.       — Седой! — радостно пискнула Мышка.       — Привет, мелкая, — сказал мужчина, не отрывая от Эшли взгляда. Его единственный глаз был чёрным и круглым, как у птицы. — Я сто раз мог бы вас подстрелить, но узнал её и не стал. А потом узнал тебя.       Его лицо было перекошено и изуродовано толстым красным шрамом, который тянулся ото лба до рта, а волосы стали полностью седыми, но всё-таки Эшли его тоже узнал.       — Эд, — выдохнул он потрясённо. — Эд Лессил!       — Я уже не тот, что раньше, — сказал Эд с кривой улыбкой. — И по имени меня тут никто не зовёт.       — Седой — и есть твоё имя! — убеждённо сказала Мышка, и Эд хмыкнул, не отрывая взгляда от Эшли.       — Я тоже… не тот, — сказал Эшли, поёживаясь под его пристальным взглядом. — Не смотри на меня так. Ты, наверное, думаешь — вот Эшли, на нём ни царапинки, так какого чёрта он не помогает вышвырнуть Перт из нашей страны…       — Как-то так, да. И ещё немного думаю, а не пустить ли тебе стрелу в лоб?       — Я потерял силу. Не мог ничем помочь, Эд… Я даже не знал, что ты жив! Сколько человек выжило?       Эд долго смотрел на него, потом опустил арбалет и вздохнул.       — Из нашего отряда — двое. Я и Диана, механик наш. Тут её Макурой зовут.       — Двое… — повторил Эшли.       — Ага. И не знаю, за каким чёртом мы это сделали. Живём, как крысы…       — Эй! — возмутилась Мышка.       — Молодому поколению, видишь, нравится. А я хочу как человек жить…       — Мы лучше людей! — пропищала Мышка.       Эд взглянул на Эшли и покачал головой, невесело усмехнулся.       — Так зачем ты под землю спустился? — спросил он.       — Хочу с вашей главной поговорить. Дело есть.       — Не будет она с тобой разговаривать. Во-первых, ты не из наших. Во-вторых, своих дел полно. У нас, знаешь, неспокойно сейчас… Рена говорит, сидите тихо и не высовывайтесь, войнушки верхних нас не касаются. Но с ней не все согласны…       — Вот об этом я и хочу поговорить.       Эд колебался; Эшли положил руку ему на локоть и посмотрел в лицо.       — Тебе нравится думать, что через пять лет ты всё ещё будешь жить в канализации?       Эд стряхнул его руку с локтя и плюнул в ил.       — Я так и думал, — сказал Эшли. — Может, хотя бы попробуем?       Эд посмотрел ему в глаза. Потом закинул арбалет на плечо:       — А, к чёрту. Надоела эта помойка. Пошли!       Эшли переглянулся с Мышкой, которая заулыбалась до ушей, и взял её за руку. Вслед за Эдом они двинулись вглубь тоннелей.