Железное сердце

      Эшли медленно шёл по дорожке между рядами молодых клёнов. Посадили их в прошлом году, когда хоронили Сибиллу. Деревья прижились хорошо, и сейчас каждый тонкий ствол венчала кудрявая зелёная шапка.       На кладбище было так тихо, что слышен был шорох гравия под подошвами ботинок. Где-то вдалеке щебетали птицы, иногда в кронах юных клёнов шелестел ветер.       В конце аллеи на холме возвышался тёмный обелиск, обвитый вьющимися розами. Крупные белые и красные цветы пышными гроздьями свешивались на камень.       Эшли подошёл к обелиску и присел у подножия холма на нагретую летним солнцем землю, вдыхая одуряющий аромат цветов. Вблизи стало видно, что холм десятки раз опоясан связками белых лент, которые завязывали, чтобы помянуть покойную.       Эшли обвязал свою ленту вокруг чужой и провёл рукой по траве на холме.       — Прости, Сибилла, — сказал он, — что так долго не приходил.       Сильный порыв ветра налетел и взъерошил ему волосы, заволновал массу роз над памятником. Эшли улыбнулся.       — Знаю-знаю, что бы ты сказала. «На кой чёрт ты мне тут нужен с твоей болтовнёй». Но мне кажется, ты была бы рада узнать новости. Президент Перта окончательно признал наш суверенитет, и мы подписали договор о ненападении.       По гравийной дорожке прыгал взъерошенный воробей, кося на Эшли хитрым чёрным глазом. Следя за ним, Эшли продолжал:       — Президент этот парень неплохой, хотя и себе на уме. Подал нам идею с выборами. Немного странно выбирать короля, но с другой стороны, всё лучше, чем какой-нибудь якобы богом помазанный болван…       Эшли помолчал. Воробей что-то выискивал и поклёвывал среди гравия. Высоко в ярко-синем небе зависло маленькое белое солнце.       — Дел много, — продолжил Эшли со вздохом. — Пришлось многому научиться. Знаешь, как сложно идти на компромиссы и договариваться, когда на самом деле мечтаешь обрушить крышу на тех, с кем ведёшь переговоры?       Он ещё немного помолчал, греясь на солнце. Потом сказал:       — Я скучаю.       Налетевший ветер растрепал ему волосы. Эшли улыбнулся и украдкой вытер слезу.       — До встречи, Сибилла…       У ворот кладбища он обернулся и снова взглянул на тёмный памятник, вздымавшийся навстречу яркому небу и солнцу. Вздохнул и вышел в мир живых.       Город плавился под летним солнцем. Дамы обмахивались веерами. Рабочие, что трудились над установкой нового монумента на Площади Защитников, разделись до пояса и покрикивали друг на друга резкими голосами. От каналов веяло спасительной прохладой.       Эшли нарочно сделал крюк и свернул в Свечной переулок, где по-прежнему красовалась вывеска салона мадам Марианны. Прошёл мимо, украдкой поглядев в окно. Увидел мадам в пышном платье, которая с томным одновременно и недовольным видом глядела в окно. На старом месте Эшли сидела грустная девушка в очках и старательно что-то записывала.       Эшли перешёл горбатый мостик над тёмным каналом, прошёл несколько улиц и очутился у «Крокембуш», самой старой кондитерской города. Подошёл к служебному входу как раз вовремя, чтобы встретить Лу. Тот вышел в лёгких брюках и рубашке, перекинув куртку через плечо, и тут же приобнял Эшли свободной рукой.       После событий прошлого года многие, в том числе сам Эшли, уговаривали Лу участвовать в выборах, но он отказался наотрез. «Мне двадцать лет, — сказал он, — и я не хочу заниматься политикой».       Вместо этого он отправился в кондитерскую, произведя там фурор. Весь персонал сбежался посмотреть на героя страны. А герой страны заявил, что всю жизнь мечтал научиться печь торты, чем теперь и занимался в своё удовольствие.       — От тебя пахнет шоколадом, — сказал Эшли, на секунду уткнувшись ему в шею.       — Учился его варить. Ты не забыл, что мы к маме в гости сегодня?       — Такое забудешь, — вздохнул Эшли с притворным смирением.       Они остановили наёмный экипаж, а когда вышли из него у небольшого двухэтажного домика, сторонний наблюдатель мог бы по их внешнему виду предположить, что Эшли всю поездку сидел у Лу на коленях. Но сторонних наблюдателей рядом не оказалось, и выводы делать было некому.       На первом этаже особняка, в просторной светлой гостиной с окнами от пола до потолка, сидела за письменным столом Мышка. Посвёркивая новеньким окуляром и подогнув под себя ногу, она усердно выводила прописи в тетрадке.       Лукреции всё-таки удалось уговорить её ходить в школу. Теперь на очереди было ношение платьев, которые Мышка презирала всей душой. Эшли подозревал, что эту крепость не взять даже Лукреции.       Увидев их, Мышка с радостным писком отринула учёбу и бросилась обниматься.       — Ну наконец-то! Она мне говорит, сиди и пиши, пока не придут! А вы не приходите и не приходите! Сколько можно писать вообще, я устала!       — Не пиши, — посоветовал Эшли. — Оставайся неграмотной.       Мышка сморщила нос и ткнула его пальцем под рёбра.       — Ты злобный и противный, я не с тобой разговариваю, а с братом!       — Он прав, — сказал Лу, за что тоже получил тычок под рёбра.       Вошла Лукреция, шурша платьем и озабоченно хмурясь. В руках она держала метёлку для пыли, которой машинально обмахнула по пути угловой столик. У Лукреции теперь была горничная, которой она ни на грош не доверяла и переделывала за ней почти всю домашнюю работу, не забывая сетовать на усталость.       — Вы чего без дела стоите? — прикрикнула она, не поздоровавшись. — Лучше помогите бабушке спуститься к столу!       — К моему мнению прислушиваются сильные мира сего, а эта женщина мною помыкает, — тихо сказал Эшли, направляясь к лестнице.       — Что я сейчас услышала? — спросила Лукреция, замерев с метёлкой в руках.       — Ничего! — сказал Эшли, взлетая по лестнице наверх. — Наверное, ветер!       Вместе с Лу они свели охающую и причитающую бабушку вниз по лестнице. Горничная накрывала на стол, Лукреция взволнованно ходила за ней: то переложит приборы, то поправит тарелку. Лу следил за ней со скептическим видом, потом спросил:       — А кого мы ещё ждём к обеду?       — Никого! — огрызнулась Лукреция; потом вдруг слегка покраснела и сказала: — Ну, может, господин Аслан зайдёт, если его на фабрике не задержат…       — Кремень, что ли? Зачастил что-то…       Лукреция покраснела ещё сильнее и открыла было рот, но тут зазвенел дверной колокольчик.       — Это, наверное, он! Эми, — Лукреция отобрала у горничной блюдо, — идите откройте! Ах, какая вы нерасторопная, я лучше сама!       Она поспешила к двери прямо с блюдом, спохватилась, вернулась, сунула блюдо в руки Лу и снова бросилась к двери. Лу поставил блюдо на стол и переглянулся с Эшли.       Из прихожей слышались гулкие извинения Кремня, который просил прощения за опоздание, и голос Лукреции, сделавшийся вдруг нежным и смущённым, точно у юной девушки. Лукреция предлагала помочь ему снять куртку, а Кремень отказывался. Потом они замолчали.       Процесс снятия куртки занимал непозволительно долгое время. Голодная Мышка начала потихоньку приоткрывать крышки блюд, бабушка ворчала, Лу возмущённо хмурился и пытался прислушаться к тому, что происходит в прихожей.       А Эшли, тайком гладя Лу по колену, улыбался и лениво размышлял о том, какие разные бывают семьи.