***
После того, как Гермиона закружилась в водовороте, она очнулась как будто в пустоте. Её окружал лишь белый туман и больше ничего: ни земли под ногами, ни неба над головой. Пошевеля конечностями, девушка с удивлением обнаружила, что чувствует себя отлично, нет никаких повреждений и сломанной руки. Разглядывая себя, она и думать забыла про то, где же могла на данный момент находиться. Загробный мир не может же так выглядеть, так может это какой-то этап перед смертью? Это было ни тёмное, ни светлое пространство, просто необъятная пустота, где нет ничего живого, даже звука или намёка на присутствие кого-либо помимо девушки с каштановыми волосами. Мысль об одиночестве в неизвестности наводила неопределённый ужас, но при этом же и некую умиротворённость. Странно осознавать, что буквально недавно Гермиона была привязана к дереву, вся израненная и побитая, морально истощённая, но лелеявшая какие бы то ни было надежды. Сейчас же ничего абсолютно. Она здесь одна, но не боялась, лишь бессловесная тоска зарождалась, спутывая многочисленные мысли. — Неужели я умерла? — спросила саму себя Грейнджер, поражённо оглядываясь. Тут же раздался звонкий мелодичный смех из ниоткуда. Этого уж Гермиона точно неожидала и, вздрогнув, пыталась нащупать палочку, которая, как назло, напрочь не хотела попадаться под руку. Рыская по карманам, она не успела заметить, как из этой белоснежной туманности выплыла девушка, — Мия? Хранительница тепло улыбнулась и помахала рукой, приветствуя. Далее у них был долгий диалог, в котором первая, как и обещала, отвечала на вопросы любопытной гриффиндорки. Мию забавило это извечное желание узнавать всё новое, но относилась к этому снисходительно, будто перед ней стояла не семнадцатилетняя Гермиона, а ребёнок, которому показали новую игрушку. Естественно, Грейнджер захотела узнать больше о себе и о том, почему же вдруг «свыше» пал выбор именно на неё в изменении судьбы. На это Мия лишь снисходительно пожала плечами, уклоняясь от ответа, было ясно, что она знает, но либо не хочет об этом говорить, либо ей не положено. — Миледи, послушайте, я знаю о Вашем неукротимом любопытстве, но, к сожалению, не могу ответить абсолютно на всё, иначе худо будет, — грустно улыбнулась Хранительница, поведя плечом, — Я только могу сказать Вам, что неспроста Ваша жизнь сложилась именно так. Ваше происхождение даёт о себе знать, просто постарайтесь поверить мне на слово. Гермиона задумалась, что же у неё за происхождение, что Мия постоянно обращается к ней на «Вы» либо «Миледи». Ведь она не титулованная особа какая-то, а просто обычная Гермиона Грейнджер. Так? У неё была, заметьте, была, самая простая и любящая семья. Родители её — магглы, сама она — магглорождённая волшебница, которая узнала о своих способностях и о волшебном мире в целом будучи одиннадцатилетней школьницей с «крольичими» зубами и спутанной копной каштановых волос. Гермиона никогда не обладала выдающейся внешностью или сверхмогущественными особенностями, чтобы её Хранительница так к ней обращалась. По крайней мере, сама Грейнджер так считала, не смея рассчитывать на какие-то более высокие теории о том, зачем же так её величают. Быть может, так принято у всех Хранителей? Побеседовав с Мией, гриффиндорка открыла для себя многое, о чём ранее и подумать не могла. Например, Хранители имеют возможность общаться и помогать тем, кто дорог сердцу их подопечного (-ой), даже если те погибли. Таким образом, Мия сообщила Гермионе, что скоро их время для разговора вновь подойдёт к концу, и она сможет немного «повидаться» со своими близкими, которых потеряла во время войны. Затем же ей следует возвращаться в реальность прошлого, где на данный момент делают всё возможное, чтобы вытащить «с того света». Попрощавшись и дав обещание появиться в нужный час для Гермионы, Мия исчезла также неожиданно, как и в первый раз, оставив после себя лишь лёгкий порыв ветра и взметнувшуюся дымку тумана. Прошло несколько секунд после её ухода, а может быть и минут, а то и вовсе час, здесь времени не существовало, но Грейнджер ещё раз погрузилась в свои думы. Сейчас она снова одна и снова не понимала, что же происходит вокруг. Хранительница толком не рассказала ничего дельного о предназначении и о том, кто же она на самом деле. Единственное, что она знает — её выбрали и сейчас, судя по всему, ждут от него чего-то великого. Она должна изменить судьбу. — Гермиона, мы так скучали по тебе, — перед девушкой предстала группа улыбающихся фигур, от чего сердце упало в пятки, а глаза запеленились горючими слезами счастья.***
Профессор Макгонагалл была всегда очень сдержанной и рационально-мыслящей дамой для своего возраста, но в таких ситуациях она никогда ещё не оказывалась. Здравомыслие быстро куда-то улетучилось, и взамен этому пришла взволнованность и подозрительность. Во-первых, что её больше всего смущало, так это тот факт, что один из самых древних и могущественных артефактов, утерянный несколько столетий назад, сейчас преспокойно красовался на руке 17-летней девушки. Во-вторых, данная девушка была просто в ужасном виде: спутанные волосы, одежда и тело в грязи и пыли, вся израненная, по всему телу были видны следы от верёвок, которые сойдут ещё очень нескоро, что наводило на достаточно смутные доводы. В-третьих, почему же Минерва до сих пор не отправилась к Дамблдору и не рассказала ему всё? Женщина была хорошим другом и верной помощницой директора и прекрасно знала, что может ему доверить даже свою жизнь, но она так и продолжала поражённо глядеть на юную волшебницу, не решаясь что-либо предпринять. В конечном итоге, собрав всю свою волю в кулак, Макгонагалл направилась к кабинету директора, с каждым пролётом коридора ускоряя шаг. Дойдя наконец до заветной Гаргульи, женщина изрядно запыхалась. Как только дыхание стало более ровным, она назвала пароль и поднялась по витьеватой лестнице к двери. Немного помешкав, как бы вновь собирая мысли в кучу, Минерва вежливо постучала и после ответного «Войдите!» прошла внутрь. Кабинет встретил её привычным жужжанием диковинных магических предметов, стойким запахом лимонных долек, излюбленного лакомства Дамблдора, и забитыми дубовыми шкафами, полными самых различных и редких книжек. Портреты, как всегда, перешёптывались, птица-феникс Фоукс сидел на своём законном месте и чистил перья, заинтересованно поглядывая на гостью, а сам же обладатель помещения восседал на своём кресле, поблёскивая стёклами очков-половинок и улыбаясь своему заместителю. — Доброе утро, Минерва. Какой чудный день, не так ли? — произнёс Дамблдор, расплываясь в улыбке на свой манер. — Отнюдь не доброе, Альбус. У меня очень странные и между тем мрачные новости. Хагрид принёс из леса молодую девушку, на вид лет семнадцать. Она была вся в ранах, будто после тяжкого боя, а на её теле «красуются» следы от верёвок, словно была в плену. Но это ещё не самое удивительное. На её руке., — Макгонагалл замерла, переводя дыхание. Она внимательно смотрела на старика всё это время, подмечая, как испаряется всё его задорное настроение и как он мрачнеет от её слов. Сейчас же волшебник выжидающе смотрел на неё, безмолвно требуя продолжение недосказанной фразы, -.у неё Счётчик Сквозного времени. Тот лишь задумчиво потёр ладонью серебристую бороду, а потом хлопнул в ладоши и резко встал. Вот Минерва снова мчится по коридорам замка в сторону Больничного крыла, лишь только за это утро она так сильно утомилась, а ведь впереди ещё ждал целый рабочий день. Женщина удивлялась тому, сколько раз уже за всего прошедший смогла пройти. Наступало время завтрака и из своих факультетских гостиных вываливались полусонные ученики, направляясь в Большой зал. Они поражённо оглядывались вслед торопящимся профессору и директору, которые манёвренно проскальзывали меж первокурсников. Добравшись до нужной двери, Дамблдор распахнул её и прошёл внутрь, за ним семенила Минерва. Как только директор оказался в Больничном крыле к нему подлетела мадам Помфри, начиная спешно объяснять, что случилось с незнакомкой. Поппи была явно обеспокена состоянием девушки и опасливо говорила о поражении «каким-то странным проклятием или заклинанием, возможно, даже выдуманным». Дамблдор внимательно выслушивал её и смотрел на бледную шатенку, которая всё ещё была, мягко говоря, не в самом лучшем виде. Её кожа, казалось, сливается с простынями койки, а исхудалое тело и измученный вид также говорили сами за себя. Она пережила очень многое и нечто крайне ужасное, от чего становилось не по себе. В своих мыслях и кротких переговорах, никто и не заметил, как дверь вновь приотворилась и на свету уже поднявшегося солнца блеснуло что-то в воздухе. Только на лице Альбуса Дамблдора проскользнула тень улыбки, но, быть может, он лишь витал в своих странных старческих мыслях, что случалось с ним достаточно часто, поэтому никто не обращал на это внимание. А у дверей, скрытые от глаз, стояли ошеломлённые лучшие друзья, разглядывавшие девушку.***
Гостиная факультета Гриффиндор всегда славилась своей оживлённостью и уютом. В этой достаточно просторной и тёплой комнате царило веселье, радость и дружба. В камине, на котором стояли многообразные колдографии разных годов, тихонько потрескивали дрова. Из окон заструился яркий солнечный свет, пуская солнечных зайчиков по бордово-красной обивке диванов и кресел. Знамя льва красовалось почти во всю стену, рядом с ним стоял небольшой столик, за которым некоторые гриффиндорцы любили позаниматься или просто почитать, в основном это были первогодки. Из спален послышались шаги, факультет постепенно начинал просыпаться, оно и не удивительно, ведь через час уже начинались занятия, и все спешили на завтрак. Четвёрка гриффиндорцев сидела в их излюбленном месте — напротив камина, самый центральный диван и кресла — и обсуждала предстоящий день, полный шалостей и мелких проказов. Было удивительно наблюдать данную картину, поскольку они славились особенной любовью к долгому сну. То были Мародёры, известные шкодливые ребята всего Хогвартса. Их крепкой и неординарной дружбе и неунывающему настрою завидовали по-тихому все. Они были такие разные, но превосходно дополняли друг друга, для них не существовало слово «лишний», эти ребята считали себя одним целым, командой, семьёй. Их уважали и ценили, ведь Мародёры — это всегда центр всеобщего внимания и веселья. Вот уже первые пару львят начали потихоньку спускаться из своих спален и направляться в сторону Большого зала. Лучшие друзья не хотели очутиться в этом грядущем столпотворении, поэтому сами быстро прошмыгнули через портрет Полной Дамы и отправились на завтрак. Правда, их планам не суждено было сбыться, так как, не успев дойти до двери, мимо них в тот момент промчались Дамблдор с Макгонагалл. Мародёры — парни не из робкого десятка, чрезмерно любопытные и всегда ищут себе приключения, в особенности Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Именно поэтому, не прошло и пары минут, как их скрыла мантия-невидимка, и они незаметно лавировали меж студентов, следуя попятам за директором и деканом на безопасном расстоянии. Питер и Ремус, которые также носили звание Мародёров, отправились подкрепляться, покачав головами. Всё потому, что Питер был слишком нерешительный и скромный, а Ремус в основном осуждал безрассудные шалости двух взбалмошных друзей. Как только Дамблдор распахнул двери Больничного крыла и прошёл быстро внутрь в сопровождении Минервы, Джеймс и Сириус прошли тихонько за ними внутрь под мантией и, затаив дыхание, стали рассматривать такое привычное для них помещение. Они так часто тут бывали, иногда как жертвы собственных шуток, либо после полнолуния вместе с Ремусом, а порой и вообще после каких-то пустяковых дуэлей со слизеринцами. Но вот друзья разглядели на дальней койке худощавую фигуру с взлохмаченными каштановыми волосами. Это очевидно была девушка, и её кожа так бледна, что попросту сливалась с простынями и интерьером лазарета. Незнакомка еле дышала и больше походила на мертвеца, нежели на живую хорошенькую девушку. Что самое было странное, ни Джеймс, ни Сириус, ни разу не встречали её в стенах замка, а они-то знали практически всех студентов Хогвартса! Но любопытная и проницательная пара глаз не смогла пропустить мимо многочисленные шрамы, покрывавшие и руки, шею, даже лицо. Это так пугало и отталкивало. Неприятный холодок пробежался по спинам двух подростков, стало не по себе. Веяло от неё какой-то ледяной сталью, войной и замершим в груди чувством потерянности. — Знаешь, Минерва, — загадочно вздохнул директор, смотря прямиком на двух затаившихся подростков, которых он не должен был видеть, — Одна из моих любимых фраз: «Любопытство — не порок, но его надо держать в узде». — Не хочу даже знать, к чему ты это сказал, Альбус, — серьёзно произнесла Макгонагалл, покачав головой. Стоит ли говорить, что после слов Дамблдора, Джеймс и Сириус ретировались из лазарета и во всю мчались по коридорам. Они-то поняли его намёк, и посему сейчас гулкий звук их топота эхом отлетал от каменных стен замка. Никто из них не смог осознать, даже изрядно напрягая свои пытливые умы, в какой момент седобородый директор заметил их. Два подростка были крайне встревожены происходящим. Да и кто бы ни был встревожен, если в замке вдруг появляется незнакомая девушка, вся в увечьях и сливающаяся с простынёй кушетки? Однозначно, они жаждали с кем-то этим поделиться, и по-хорошему надо было бы найти Ремуса с Питером, да только и сказать было нечего. Слова как-то не вязались, а в мыслях был образ странной девушки и желание разузнать всё, что произошло. Быть может эта незнакомка попала сюда прямиком с поля битвы? Тогда почему сюда, а не в Мунго? Может она шпион или Пожиратель Смерти? Снова неувязка, Дамблдор бы не подпустил и близко никого к замку, стоят мощные отталкивающие чары от «нежеланных гостей». Но ведь, судя по всему, сам директор тоже мало чего пока понимал, не стал бы он так нестись в лазарет через коридоры, полные сонных учеников, будучи уведомленным о чем-либо. Парни сидели на подоконнике в пустынном коридоре и оба смотрели в окно на Запретный лес. Слов не нужно было, эти двое понимали друг друга и так, буквально чувствовали и думали практически одинаково, особенно на данный момент. Что-то сильно тревожило их звериное нутро, отчего Джеймс нервно взъерошивал свои непослушные волосы, а Сириус щёлкал пальцами и покачивал свешанной ногой. Крайне редко можно увидеть их такими серьёзными. Кто-то может задаться вопросом, от чего они так беспокойны из-за какой-то незнакомки, пускай даже и пострадавшей? Ответ крайне прост: война близка, а значит все близкие, знакомые будут в опасности. Становилось не по себе, сейчас они заканчивали 6 курс, а следующий — последний. За ним следовала взрослая жизнь, полная ожесточённых боёв, потерь и волнения. Послышались тихие стуки каблучков, оба Мародёра вздрогнули и повернулись на звук, заметно напрягаясь. Из-за угла коридора показалась рыжая макушка, и оттуда «выплыла» красивая нежная девушка, одетая с иголочки. Её лицо было серьёзным и даже чуточку строгим, от чего у неё мило морщился чуть вздёрнутый носик, но волшебно-зелёные глаза излучали тепло и свет. — Поттер, Блэк, вы чего здесь делаете? — спросила девушка, становясь рядом с ними. Джеймс поправил очки и снова взъерошил волосы, заставляя её недовольно поджать губы: она не любила, когда парень так делал, стоит ей появиться на горизонте. — Цветочек, и тебе здравствуй, — расплылся в крайне довольной ухмылке Сириус, словно минутой назад он и не был таким чертовски серьёзным и решительным, — Неужто, нас искала? Или наша Эванс по Сохатику соскучилась? — Оставь «Сохатика» себе, — вспыхнула Лили, беспокойно заправляя за ухо прядь волос, — Вы оба не пришли на завтрак, Макгонагалл взволновалась, что же случилось, и вот послала меня разыскать. Сириус поцокал языком, и в этом звуке читалось наигранное осуждение. Он усмехнулся, краем глаза следя за Джеймсом, который при виде прекрасной старосты Лили Эванс терялся в своих грёзах и мечтаниях, «выпадая» из реальной жизни. — Негоже главной старосте благородного факультета Гриффиндор врать, — Блэк спрыгнул с подоконника и подошёл достаточно близко к Эванс, которая заметно смутилась и зарделась, — Почему нельзя сказать прямо, что ты просто беспокоилась за Джима? — потом он наклонился к её уху и прошептал, — зачем ты боишься своих чувств к нему? После этого Блэк резко отпрянул, его окликнул Джеймс, который тоже уже спрыгнул с подоконника, и они вместе ушли в другом направлении от рыжеволосой девушки. Точнее Сириус пошёл, таща за собой Поттера, который крайне не хотел оставлять её здесь одну, да и в принципе не хотел уходить. Но друг быстро уговорил его одной лишь фразой: «Так нужно сейчас», и, на удивление, тот послушался. Лили Эванс так и стояла ещё несколько минут в одной позе посреди этого коридора, злясь. Злилась она на себя, что не совладала ещё тогда с собой, в Большом зале, на Джеймса Поттера, что с нескрываемым обожанием и восхищением разглядывал, каждый раз вгоняя в краску, и на Сириуса Блэка, позволившего себе подобное хамство. И как он только понял?