Стенания Яманеко

С наступлением рассвета в кабаке воцарилась утренняя идиллия. Стояла невероятная тишина — лишь храп спящих за такатсуки крестьян и щебет птиц снаружи изредка нарушали её. Сквозь тонкую бумагу окон просачивался в зал яркий золотистый свет, опоясывая тонкими лентами-лучами людей и даже столики с опустошённой кухонной утварью. Лица людей были окутаны младенческой безмятежностью. И земледелец, устроившийся головой на собственных сложенных руках, и юная девица, занявшая целых две циновки, и компания молодых бездельников, и бродячие музыканты, прикорнувшие кто на чём — сидя, опираясь на кото, или даже лёжа на барабанах, и даже Ясуо, хозяин заведения — и тот безмятежно погружён был в глубокий сон. Однако, в миг мирная тишина сменилась напряжённой, словно перед бурей. Не пели больше хибари*, попрятались в листве. Не слышен был стук гэта о каменную тропу на улице и смолк ветерок, заставляющий колокольчики почти бесшумно звенеть. Всё смолкло в трепетном ожидании. В одночасье повсеместное умиротворение было разрушено. Неистовый мужской окрик, агрессивный и однозначный, зазвучавший прямо с порога, стремительно разнёсся по всему помещению, незримо ударяясь о деревянные стены. Все вскочили, как облитые ледяной водой. — Где лис с девкой!? Мы знаем, они здесь! В кабак, ни секунды не церемонясь и чуть не сорвав амадо с петлей резким толчком, ввалились двое вооружённых до зубов воина, побрякивая тяжёлой бронёй. Кто-то сразу в страхе закричал, пятясь назад, кто-то упал на пол, закрывая голову руками, а кто-то просто застыл в ужасе, ожидая, что будет. Ясуо, слетевший с циновки, сидел на полу, как огорошенный. Ответа не прозвучало. Пришедшие коварно прищурились и медленной статной походкой зашагали вперёд, мимо столов и жмущихся друг к другу в ужасе людей. Они никуда не спешили — сплошное удовольствие разглядывать гримасы животного страха, застывшие на лицах мирян. Со лба Ясуо мгновенно потекли струи пота, а глаза нервно забегали, когда двое не на шутку к нему приблизились, хмурясь и стуча тяжёлой обувью по полу. Вот ещё пара мучительных секунд, и воины уже стоят прямо перед ним. Люди притихли. — Значит так, — один заговорил холодным, мертвенно спокойным, слегка наклонившись, и резко схватил хозяина за грудки, приподняв над землёй. — Либо ты живо ведёшь нас к ним, либо я нарежу тебя на сашими*. Бедняга весь затрясся — не составит труда представить, насколько он был напуган. Гости, соблюдая гробовую тишину, наблюдали, не осмеливаясь ни убежать, ни даже пошевелиться. Ясуо прекрасно осознал, что с ним не шутят, и если не скажет ничего, ему конец. Всё в его отчаявшемся разуме говорило ему показать дорогу, тем самым сохранив свою шкуру, однако человечность всеми силами старалась сдержать эту идею. Он искренне не хотел, чтобы ценой его спасения закончились две жизни, эта мысль крепко засела у него в голове и заставляла упорно молчать, отрешённо отводя взгляд от взглядов воинов. «Чтящий Будду никогда не предаст, даже под страхом смерти», — снова и снова мысленно успокаивал он себя. — Молчишь... Вот же идиот! — проскрипел бандит, ослабляя хватку, заставив хозяина ничком упасть на пол, затем повернулся к своему товарищу по оружию. — Никуя, снеси ему башку. Тот вынул клинок из ножен и коротко безразлично буркнул: — Как скажешь, Гото. Замахнулся. Свист летящего оружия, блеск металла. Ясуо отскочил, как ошпаренный, и сразу попятился назад. — Они на кухне! — Завопил он, пальцем указывая на узкий проход рядом. — Пощадите, молю! Ранее державший того за горло воин хитро ухмыльнулся. — Молодец. Правда, теперь ты нам не нужен. Хозяин и пискнуть не успел, лишь застыл, раскрыв рот, с гримасой ужаса на лице, когда по сигналу товарища Никуя, не жалея сил, замахнулся мечом. Тот резко рассёк лезвием воздух и вознился прямо в глотку несчастного, как хищный зверь в плоть загнанной добычи, в мгновение ока затем отделяя голову от тела. Брызнула кровь. Она сочилась из обмякшего на полу тела нескончаемым потоком, заливая все вокруг, включая отсечённую головушку, что покатилась по полу, оставляя за собой алый след. С мёртвым взглядом, устремлённым в никуда, она остановилась прямо у ног убийцы. Тот лишь издал смешок, разевая широкий рот с кривыми зубами, да с силой наступил на неё ногой, раздавливая плоть. На лице несчастного, перепачканном смесью крови и грязи, остался след подошвы, а на глаза, вылезшие из орбит, как у какого-нибудь безумного демона и раздробленные кривые челюсти, невозможно было смотреть без ужаса. Люди взвыли и завизжали, дрожа, забиваясь в углы и под столы. — Идём, Никуя, с него хватит, — с хищной улыбкой промурлыкал Гото. — Нам ещё с теми двумя разбираться. Тот с таким же довольным лицом бросил что-то нечленораздельное и пнул голову Ясуо в сторону, а затем потащился за товарищем в сторону кухни-подсобки, волоча по полу окровавленный клинок. Мэйко, вся дрожа, беззвучно плакала, уткнувшись лицом в колени. Всё это время она пряталась за углом на втором этаже и в деталях видела каждую секунду ужасающего деяния — зверского убийства её отца. Слёзы градом катились из отёкших глаз и намочили кимоно, но она даже всхлипнуть себе не могла позволить — слишком велик страх быть замеченной. Девочка подняла голову и с абсолютной безысходностью во взгляде и мыслях уставилась в пространство перед собой. Она сжала руки в кулак и стиснула зубы. Невероятно болезненное, выражающее чистую концентрацию невроятной скорби, бездействия и отчаяния лицо. С глазами, полными горьких слёз и нахмуренными в страшном не по возрасту гневе и ненависти, рванула по коридору со всех ног. — Да не можем же мы тут просто отсиживаться! — вскипела Акаме, обернувшись к Тайсёцу и вытягивая из-за пояса катану. — Нужно идти и сражаться как можно скорее, пока всех не перебили! Лис подошёл к ней и прошипел: — Дура, пришли за нами! Горишь желанием, чтоб тебе кишки выпустили? Что-то за сёдзи зашуршало. — Вот они! — Рысь, распалившись, вскрикнула и встала в боевую стойку. Через пару секунд они распахнулись и в тот же миг девушка, рыча, замахнулась мечом. Вошедшая в последний миг отскочила в сторону и тут же упала на пол, зажмурившись и закрываясь рукой. С лицом абсолютного недоумения Акаме, только сейчас увидев, кто есть сей гость, резко остановила катану почти перед самым лицом девочки и убрала её на привычное место. — Мэйко? — Отца убили! За вами пришли разбойники, бегите быстрее! — Захлебываясь слезами, вскричала она срывающимся и дрожащим голосом, тут же громко разревевшись. — А вот и они, — примчавшись и встав проёме, Гото с мерзкой ухмылкой вытащил меч и направил его на собравшуюся компанию; за ним, грозно раскинув руками и нахмурившись, уверенно стоял Никуя. — Крестьянишка обвёл нас вокруг пальца... Видимо, по чести мы его раздавили. Только заслышала Мэйко сии слова, она гневно утихла, а ненависти и презрения на её лице стало больше прежнего. Капли слёз тихо капали на кимоно, но ярость её была непоколебима. — Вы дорого расплатитесь за смерть отца! — Чего сказала, сопля? — Никуя подался вперёд, хватаясь за рукоятку. — Жить надоело? Гото устало выдохнул, отводя взгляд. — Займись девчонкой, а я обезврежу этих двоих. — Чёрта с два вы нас обезвредите, — прорычал Тайсёцу, посмеиваясь и выставляя клинок вперёд. Пришедший резко сделал выпад вперёд. — Хочешь проверить? Едва двое не сцепились, Мэйко, вдруг, действуя точно, решительно скинула с окна деревянную решётку и опрометчиво с грохотом бросила её на пол. Присутствующие изумлённо обернулись. — Акаме-сама*, Тайсёцу-сама, живо за мной! — Вскричала она, одной ногой находясь уже за окном. — Скорее, здесь невысоко! И тут же исчезла из поля зрения. Рысь первой спохватилась: опустив катану и оттащив лиса за ворот косодэ, она подбежала к сквозному проёму. Пара мгновений и вот уже она, на оконной раме на полусогнутых ногах, оборачивается к спутнику: — Подерёшься потом! Не время медлить! — Прошипев, она спрыгнула. «Я их задержу», — мысленно проговорил он, представив, как отрешённо заявил бы это девушке, да только уже след её простыл. Акаме и Мэйко стремительно завернули за угол кабака, огибая его пыльной тропой, освещённой утренним солнцем, и их взгляду открылось, мягко говоря, скромное стойло с привязанным к нему гнедым конём. Седло было при нём. Она обернулась, ожидая увидеть за спиной Тайсёцу, однако его не обнаружила и гортанно зарычала. «Заняться ему нечем! Вот сейчас эти психи его в капусту порубят, сам виноват будет! Ками-сама*, дай сил этому придурку!» Нехотя отвернувшись, она бок о бок с Мэйко подошла к коню. Сопровождающая быстро отвязала его ловкими движениями пальцев и за узду подвела к девушке. — Акаме-сама, садитесь скорее и скачите как можно дальше! — А ты? — Та изумлённо ахнула. — Нельзя тебе тут оставаться, слишком опасно! Невероятный рокот, словно взрыв, напугавший тут же разлетевшихся птиц, разнёсся по округе. Обе немедленно повернулись к источнику шума. Белый лис, разгромив стену, вставшую на пути, выскользнул яркой вспышкой с верхнего этажа и приземлился прямо на тяжёлые лапы. Тут и там, со всех сторон вокруг него, грядом посыпались обломки досок, древесная пыль и щепки. Мэйко удивлённо воскликнула: — Тайсёцу-сама!? — Быстро беги, залезай к нему на спину и крепко-крепко держись! — Приказала она и в порыве безумных воинских инстинктов вскочила на коня девчонки, как на собственного. — Хорошо! — Кивнула Мэйко и напоследок погладила тёмную лошадь по гриве. — Мчись как ветер, Каминари! Акаме дёрнула за узду. Конь гордо заржал, взмывая передними копытами в воздух и галопом устремился вперёд, сопровождаемый равномерным постукиванием. Со всех сторон, оглашая окрестности, раздался мощный боевой крик. Девушка остановила коня и застыла, оскалившись, в ожидании явления лика врага. С разных сторон, сплочаясь в один целый отряд посреди дороги, с разъярённым ором мчались вперёд наездники и пехотинцы. Всех их было с десяток, включая Никую и Гото, однако они, готовые к бою насмерть и повытаскивавшие мечи, выглядели свирепо, особенно если посмотреть на ситуацию со стороны парочки усталых странников. Тайсёцу, наконец, догнал рысь на Каминари, и, поравнявшись с ней, раскрыл клыкастую пасть: — Что за чёрт, я думал их только двое! — Беги назад, защити Мэйко, а я их задержу. Нельзя подвергать её опасности, я их отвлеку, — рысь схватилась за узду, приготовившись вновь вести коня. — Быстро. Лис недоверчиво нахмурился и стиснул зубы, но всё-таки серьёзно кивнул ей и понёсся вперёд, на ходу крича ей вслед: — Береги себя. В крови Акаме закипал адреналин, растекаясь по венам, заставляя её гортанно рычать, обнажив острые клыки. Рык срывался на злостный крик, хищные глаза устремлены на врагов. Рука сама собой потянулась за рукояткой родного оружия, холодной сияющей катаны, давно не вкушавшей крови. Она выскользнула из-за пояса алых хакама, как змей из зарослей осоки, и лезвие её засверкало на утреннем солнце. Конь мчался вскач, а воины всё ближе и ближе, а воспоминания о солоноватом вкусе крови всё сильнее и сильнее материализуются в опьянённым воинским счастьем сознании. Ей так не хватало сражений. Вражеская конница вступила в бой, по команде начиная стрелять из массивных луков прямо на скаку. Стрелы, острыми наконечниками пронзая воздух, пролетали рядом с уклоняющейся девушкой и вонзались то в дорогу, то в деревья, разросшиеся по обочине. С первобытным ором воины, туго натянув тетиву, скакали, ловко удерживая равновесие без поддержки рук. Меж конных, сплочённо держась рядом с ними, неслась на своих двоих пехота, выставив вперёд мечи, готовые протыкать ими всё на своём пути. И все они, как один, как штормовая волна, стремительно мчались на Акаме. Она резко притомозила коня, переводя дух и собираясь с мыслями. Пульсация в висках, жар и напряжение. Отряд стеной столпился вокруг неё. Рысь загнана в угол. Мгновение, тянувшееся бесконечно долго, словно время остановилось в этот момент, и алые глаза словно засияли ярче прежнего — ярость. Рукоятка катаны сжата в руках, и острое лезвие направлено прямо на воинов. С хищным взглядом исподлобья, обнажёнными клыками и голосом-рыком, Акаме смело вскричала: — Налетайте, черти. Ужасающий рёв поднялся над тропой, и противники стремглав ринулись прямо на неё, и девушка, перехватив клинок в правую руку, помчалась им навстречу. На бешеной скорости врываясь в толпу под градом стрел, летящих в неё со всех сторон, она прямо на лошади неистово вонзала катану в бегущих на неё воинов, накидывающихся снова и снова, один за другим. Сопротивляясь с клинками, звенящими при ударах рысьей катаны, ловко отражающей их покушения, пехотинцы всё же напарываясь телами прямо на остриё, по которому ручьём стекали алые капли, они почти сразу соскальзывали с него и падали наземь, омывая её своей кровью, затем снова вставали и снова падали с новыми ранениями. Резвый конь стремительно и самоотверженно нёс Акаме по тропе, проносясь вдоль агрессивных, но сосредоточенных вояк, что так и норовили полоснуть его шею, надеясь на ликвидацию помощника своей противницы. То, что девушка забыла обо всём, кроме раправы над пехотой, сыграло с ней злую шутку. Резкая боль пронзила спину сразу в трёх местах, и от неожиданности широко распахнув глаза, раненая вскрикнула — орудия яростно впились в самую плоть. Три стрелы торчали колом, заливая кровью белую косодэ и заставив девушку нехило пошатнуться, сместив центр тяжести к левой руке, на которую она навалилась, не в силах распрямиться. Злости её не было предела, и она, с натугой развернув коня, увидела пятерых целёхоньких конных, направивших на неё луки. — Расстрелять удумали, шавки!? — вскричала рысь и помчалась прямо на них, всё также полусогнувшись в агонии. Крик «Стреляй!», и мигом синхронно пошли в дело новые стрелы, со свистом пролетая рядом с ней. Несколько впилось прямиком в ногу коня, и в тот же миг он неистово заржал, угрожающе вставая на задние копыта. Ещё одна чуть не прилетела Акаме в руку, чудом её миновав. Она вздрогнула, но не остановилась — в одной руке узда, в другой окровавленная катана, а разъярённые противники всё ближе. Два дзё, один дзё, один кэн*, затем сяку, сун* и она с невероятным спектром эмоций и победоносным рыком, что есть силы замахивается катаной, чьё лезвие со свистом рассекает воздух, и смертоносным ударом, словно топор палача, отсекает конному голову. Она взмыла в воздух, а брызги крови разлетелись во все стороны, алым дождём окропляя землю и всё, что находилось рядом. Гримаса ужаса застыла на его лице, как на лице Ясуо в предсмертную секунду. Тело вмиг свалилось с коня безжизненным куском плоти в доспехах, приземляясь рядом с головой, а растерянный конь, потеряв наездника, поскакал прочь. Остальные застыли, опустив луки и озадаченно разглядывая мёртвого соратника. Выкрик «Назад!» впереди стоящего, и все оставшиеся немногочисленные конные, без единого оставшегося на поле боя пехотинца, (кто-то скрылся в зарослях, спасая свою шкуру, а кто-то валялся в полумёртвом состоянии на тропе) разом разворачиваются, но к собственному удивлению обнаруживают, сталкиваясь с ним лицом к лицу, исполинского белого лиса, издающего угрожающие звуки, раскрыв клыкастую пасть, и стоящего в позе готовности к прыжку. «Стреляй!» Наездники, хоть неохотно и подрагивая, но всё же подняли луки и принялись натягивать тетиву со стрелами. Однако, даже не успевая выстрелить, падает с коня один, нещадно располовиненный, затем другой с тяжёлым ранением в бок — из открытого разреза быстро сочится тёмная жидкость. Оставшиеся прекращают обстрел и ошарашенно глазеют через плечо. — Сражаться с луком в ближнем бою не так уж удобно, правда? — усмехнулась Акаме, стряхивая кровь с катаны и вновь опираясь свободной рукой на шею коня. — Мне продолжить? — Наза-а-ад! — протяжный грубый вопль пронзил воздух, и в то же мгновение остатки конницы выполняют мгновенный разворот, и что есть сил бежать, бежать как можно дальше, проносясь в два потока, топотом лошадиных копыт сотрясая землю, подальше от радиуса орудования клинка Акаме, а о выскочившем огромном лисе даже не желая вспоминать. Девушка, сидя на коне вполоборота, слегка растерянно провожала их взглядом. Стук копыт становился всё тише, по мере того как отряд исчезал из её поля зрения, мчась по ленте дороги туда, откуда пришли, скрывая свои силуэты за деревьями и невысокими зданиями. — Даже не удосужились одного лисёнка убить, — рысь расплылась в болезненной улыбке, издавая редкие смешки. — А о том, что меня не добили, я вообще молчу. Тайсёцу с крайне растерянной Мэйко на спине неподвижно стоял, маленькими лисьими глазами глядя на городскую дорогу, на которой, казалось, только что была эта свора, и холодно произнёс: — Они не за тем пришли. — Как это? — Вновь растерялась она, на коне неспеша подъезжая поближе к лису, но тут же, словно что-то вспомнив, меняя тон голоса с озадаченного на рассерженный. — И, к слову, ты с какого перепуга примчался!? Я тебе велела уходить с Мэйко! Она, бедняжка, перепугалась вся. Широко распахнутые глаза девчонки и её побледневшая кожа на лице выдавали её состояние с головой, даже присматриваться не было необходимости. Переминаясь с лапы на лапу, Тайсёцу фыркнул: — Подсобить хотел. А шавки — лишь разведчики. Им надо было узнать наше местоположение, так что стоит поторопиться. — Так значит... — начала Акаме, закинув руку за спину и схватившись ею за древко* вражеской стрелы. — ...Хинотама где-то здесь, на Хоккайдо? Затем она с силой, стиснув зубы от выразительной рези, сломала её. Обломок отлетел в сторону — в ране остался лишь наконечник. Сие действие хоть и не уменьшило боль и дискомфорт, но кровопотери избежать поможет. Наконечник будет препятствовать чрезмерному кровотечению, «закупоривая» повреждённый участок плоти, пока он на своём месте. В данной ситуации это наиболее разумное решение, ведь самому стрелу не вытащить, как ни старайся, нужна помощь. Впервые сложнее всего, поэтому с остальными тремя стрелами дело пошло в гору. Характерные древесные щелчки, словно ветвь сосны треснула под натиском урагана, и ещё два обломка оказались на дороге. Из руки стрелу вытащить было немного сложнее, однако, приловчившись, девушка справилась, сломав и её. Ужасная пульсирующая боль без остановки возникала каждый миг в поражённых местах, то тут, то там, не давая покоя. Тайсёцу, всё это время наблюдавший за этим действом с напряжённым видом, наконец решился заговорить: — Отвратительно, — скривился лис. — Нужно быстрее ехать в город и найти лекаря. А те вояки точно не его воины. Союзники, я полагаю. У этого поганца везде глаза и уши. — Вот как, — шепнула Акаме. — Тогда и в правду стоит поторопиться. Мэйко, потрясённо в упор глядя на раненую девушку и торчащие из её спины наконечники большими глазами, наконец заговорила, однако очень взволнованным тоном: — Акаме-сама, почему Тайсёцу-сама не повезёт Вас? Так Вам будет гораздо легче, — девочка перевела взгляд на лиса, на котором сама и восседала, чуть наклонившись корпусом, чтобы разглядеть его морду. — Ей наверняка очень больно и тяжело, Тайсёцу-сама. Рысь постаралсь выпрямиться, гордо глядя на лежащую перед ними ленту дороги и цветочные поля. — Я в полном порядке. Не хочу ехать верхом на придурке, который мчится на ораву стрелков с ребёнком на спине, — она повернулась и надменно взглянула на спутника. Лис даже опешил и тут же встал на дыбы. — Ты ещё и кидаешься коршуном, когда я тебе великодушно, как напарник напарнику, содействовал и помог. Едь на своём ишаке сколько угодно, сам что-то не горю желанием тебя таскать. Оба посмотрели друг на друга так, словно сейчас перегрызут друг другу глотки, однако почти сразу отвернулись и затихли. — Не время препираться, вам нужно спешить! — Возмущённо заметила девочка, взволнованно повысив тон. Акаме несколько озадаченно взглянула на неё. — «Вам»? Мэйко, — обратилась она, медленно и скованно, стараясь не двигать спиной, спустившись с Каминари и подходя к девочке. Взглянув ей в глаза, она говорила с долей сожаления в голосе. — Разве ты не с нами? Та тихонько вздохнула, и на её лицо мгновенно легла прежняя тень скорби. Изредка подрагивающим голосом она молвила: — Прошу извинить, Акаме-сама, я должна остаться. Нужно захоронить отца как полагается... — последнее предложение далось ей особенно тяжело. — ...Да и не хочется никому быть обузой. Продолжу отцовское дело. — И правильно, соображает человек, — еле слышно хмыкнул Тайсёцу. Рысь, однако, прекрасно расслышав, рассерженно прикрикнула: — Чёртов костолом, помолчал бы лучше! Дорогая, ты уверена? — Её тон резко сменился на мягкий, словно по-матерински заботливый, когда она вновь заговорила с Мэйко. — Не слушай лиса, мы можем о тебе позаботиться. В любом случае, мы уважаем твоё решение. Та неспеша сползла с лисьей спины, с лёгким стуком гэта о землю приземляямь на ноги. Быстро отряхнув с кимоно белую шерсть, она, вдруг, отвесила поклон, стоя прямо перед Акаме, чьё лицо, ставшее вдруг живым воплощением смятения, в этот момент надо было видеть. — Акаме-сама, я благодарна Вам и Вашему спутнику за помощь и защиту, однако, я для себя однозначно решила — мне нужно остаться. — Договорив, Мэйко выпрямилась и, при всём своём отчаянном состоянии, тепло улыбнулась, глядя девушке в глаза. — Надеюсь, ещё увидимся. Акаме была поражена этой девочкой — её спокойствием, вежливостью и решительностью, проявить которые в силах не каждый взрослый состоявшийся человек. Эмоциями Мэйко, её трагической историей, развернувшейся за считанные мгновения прямо на глазах у путников любому существу, способному к сопереживанию, невозможно было не проникнуться. Опустившись на колени, ткань хакама запятнывая дорожной пылью, она заключила ту в крепкие объятия. — Нам очень жаль, что так вышло. Невероятно жаль... Это всё из-за нашего присутствия... Даже прощения просить теперь — стыд. Та мгновенно ответила, обвивая руками шею девушки. — Не корите себя, Акаме-сама. Нет здесь Вашей вины... Лишь неловкая тишина вместо благодарности за великодушное прощение — просто не было слов. Да и здесь они были бы лишними. Безмолвное «спасибо» читалась уже в этих объятиях, в опечаленном чужим горем взгляде, который, правда, Мэйко не был виден. Однако, ей всё было предельно ясно. В том и особенность человеческих душ. Иногда им не нужен самый великий их дар — речь, чтобы друг друга понять. Акаме осторожно опустила руки на плечи девочки и выпрямилась. — Береги себя, ладно? — Вновь послышался мягкий шёпот. — Обещаешь? Уверенно, с еле заметной улыбкой на ангельском лице, звучал её тихий голос: — Обещаю. Девушка тогда словно на секунду засияла. Она встала и прихрамывая зашагала в сторону лиса, всё это время сидевшего чуть поодаль с невозмутимой мордой. Теперь же он, наконец, поднялся, и зашагал в одном темпе с Акаме, бок о бок. Дорога вела далеко вперёд, и как бы они не смотрели, не суждено им увидеть конца. С каждым размеренным шагом они все больше удалялись от Такикавы и от Мэйко, так и оставшейся стоять на месте. На них, как и на золотые поля рапса, окружающие город, ложились лучи восходящего солнца. Кончались здания, уступая место чистой природе, и когда путники ещё оставались в зоне видимости девочки, рысь в последний раз взглянула на неё, обернувшись. На прощание она легко взмахнула рукой, прежде чем с лисом скрыться из виду. Солнечные дни продолжались, несмотря на неминуемо приближающийся исход летнего сезона. Лучи, проникая сквозь густые кроны деревьев в роще, по которой шествовал лис, падали на обагрённую ранениями от стрел спину Акаме, возлежащей на нём. Безжизненно болтая руками и ногами в такт поступи Тайсёцу, она так же безжизненно глядела куда-то, повернув голову набок. — Я чувствую себя беспомощной, — глухо пробормотала девушка, — когда ты меня так таскаешь. Лис был слегка удивлён, услышав её голос, поскольку до этого момента, на протяжении всего пройденного от Такикавы пути, они оба молчали. Он повёл остроконечными ушами и чуть нахмурился. — Акаме, — когда он попытался взглянуть на неё боковым зрением, его маленькие чёрные зрачки скользнули вправо. — Ты не беспомощная. Попади я под такой же расстрел, мне бы тоже было очень тяжело. Глубинное желание переспорить Тайсёцу могло вот-вот одержать над рысью верх, но она быстро усмирила его. К тому же, сил на глупую грызню уже почти не осталось. Хоть ей и не было видно, она знала, что крови было потеряно немало. — Совесть гложет. Когда я уже смогу отплатить за помощь? — Обзаведёшься звериной формой — посмотрим! К слову, очень любопытно глянуть на тебя в таком виде. Правда неясно мне, всё-таки почему у тебя её нет. В Акаме на миг, вдруг, всё закипело — её лицо стало словно небо, затянувшееся грозовыми тучами. Способствовали этому стоящие колом уши, нахмуренные брови и злобные глаза, зрачки в которых которых метались из угла в угол, как и короткий рысий хвост. Но вот низко опустились уши и глаза опустели. Она совсем скисла. Лис, очевидно, того не заметил вследствие их расположения относительно друг друга и не прервал быстрый, но спокойный шаг. Резкое затишье тоже осталось без внимания — наверняка устала несговорчивая. Может, оно и к лучшему. Кто знает, вдруг Акаме откусила бы ему ухо от досады? Помимо навязчивой мысли о своём «нахлебничестве», в голове девушки то и дело вертелись беспокойные, даже тревожные мысли о той девчонке и её судьбе в дальнейшем. Она со своей трагической судьбой явно запала Акаме в душу, вот и беспокоится. «Как ей себя прокормить? Она ж совсем одна теперь, бедная кроха... Чтоб она в юдзё* пошла — да ни за что! Отцовское дело продолжит... Тяжко ей придётся...» — Ладно, допустим, я, — неожиданно вдруг снова начала она. — У меня-то тоже отец рано почил. Только я не человек, мне самой по себе априори нетрудно. А она... Бедная маленькая девочка!.. Тайсёцу слушал, параллельно витал в облаках и вышагивал по тропе. — Это ты сейчас о ком? — О Мэйко. — А-а... А чего ты за неё так боишься-то? У неё ж батькин трактир остался. Хоть там спи, хоть работай. Она наверняка справится. А тебе, пока не дойдём до города, лучше не дёргаться. Нужно свести к минимуму кровопотери, иначе худо будет. — Экий ты заботливый. Звучишь, как лекарь, — по-дружески усмехнулась девушка, слегка улыбнувшись и прикрыв усталые глаза. — И всё равно я за неё переживаю. Между тем, Акаме всё больше проваливалась в сон. Наверняка это последствия увечий. В таком случае, Тайсёцу в самом деле прав. Мысли помутнились, смешались в единый поток, как горные ручейки стекаются в одну большую реку. Бурное течение вызывает тревогу в её сердце, смуту в сознании — утреннюю дымку. Она, вдруг, нахмурилась, стиснув зубы — снова наконечники стрел дали о себе знать, вызывая в поражённых участках резкую пульсирующую боль. Акаме старалась игнорировать неприятные ощущения, как можно сильнее абстрогируясь от внешнего мира и даже от собственных мыслей. Раз, два, три, четыре... Она блаженно и неспешно проваливается по тьму, покачиваемая лисьим шагом, словно в детской колыбели. Прошло немало времени, прежде чем Акаме вновь распахнула глаза. Час, два или более, тем не менее, когда она слегка приподнялась, давая Тайсёцу понять, что пробудилась ото сна, тот не без радости доложил: — Проснулась? Я вижу дома на горизонте. Похоже, подходим к Бибаю, наконец. — В таком случае, лучше тебе вернуться к прежнему облику, — пробормотала девушка, попутно медленно слезая с его спины. Она аккуратно приземлилась со стуком гэта о тропу. Прежде чем начать действо, Тайсёцу лично в этом убедился и как следует собрался с мыслями. Акаме, стоя в стороне, нетерпеливо поглядывала на него, словно сейчас произойдёт что-то невероятное. Лис весь напрягся, но было отчётливо ясно, что это ему не впервой. Обращение началось с конечностей — лапы начали ужасно деформироваться, невероятно вытягиваясь, линяя и постепенно теряя звериный вид. Затем, самые удивительные, на взгяд Акаме, метаморфозы, происходили с его лицом, когда оно потеряло шерсть, но не лисьи черты. Мех на затылке и голове снова стал волосами, такими же серебристыми. Наконец, всё приобрело человеческие черты — те же ноги, то же лицо, как прежде. Единственное, что осталось в нём от лиса, это уши да хвост. Он зажмурился и потянулся, чувствуя убыток сил. — Моё хаори у тебя? Поселение ведь уже рядом. Девушка застыла. — Потеряла, — до тошноты невинным детским голосом сообщила она. Он остановился на мгновение, в упор глядя на Акаме. — Ты с катушек слетела? Куда уши прятать будешь? — Взорвался Тайсёцу, размахивая руками. — Где ты его вообще могла посеять? — Влетели эти два хинотамовских балбеса, я в попыхах и забыла, не возвращаться же теперь за ним! — Рявкнула в ответ рысь, раздражённо на него глядя. — А ты то маску свою, случаем, не потерял? Тот вдруг побледнел и округлил глаза, только в этот момент осознав, что ни за поясом, ни за воротом косодэ злополучной ворованной маски нет. Карма, должно быть, настигла обоих. Они оба встали, как огорошенные. — Ещё мне что-то говоришь!— Первой вышла из оцепенения Акаме, насмешливо тыча указательным пальцем на лиса, напряжённо смотрящего в сторону и стиснувшего зубы. — Дурачьё, что с нас взять. Пошли, пока я копыта не отбросила, потом что-нибудь придумаем. Это ж деревенщины, чего их бояться. Тайсёцу был категорически несогласен. Это безрассудство, говорящее в данном случае скорее о безразличии, чем о глупости, присутствующем в нраве Акаме, граничащим с полным отказом думать о последствиях, просто чертовски выводило его из себя. Он был уверен, что та знает об опасности, однако отказывается идти у неё на поводу. Когда-нибудь это точно разрушит все их планы, лис уверен, но увидев, как девушка болезненно прищуривается при каждом неторопливом шаге, он соглашается с тем, что сейчас анонимность — далеко не самая значимая проблема. Мол, потом разберёмся, когда руки дойдут. Но не настолько незначительная, чтобы откладывать её в долгий ящик. Всё-таки некоторое едкое и противное беспокойство продолжало с дискомфортом для носителя расползаться где-то внутри даже при принятом решении. Когда Акаме поровнялась с ним, а их темп ходьбы синхронизировался, кицунэ сначала сочувственно глянул на неё, мысленно порицая себя за то, что так легко отделался (в этом ему помогла прочная демоническая кожа лисьего обличья), а затем осторожно, боясь отторжения и привычного возмущённого восклика, начал придерживать рукой чуть выше лопаток, избегая случайных прикосновений к поражённым участкам спины, из которых предостерегающе торчали обломки стрел. Девушка не стала его останавливать или отстраняться, просто окинула мимолётным взглядом, выражающим какие-то странные эмоции. В её глазах виднелось то ли смятение и непонимание, то ли немая благодарность с какой-то долей нежности. Для самого лиса был чертовски удивителен тот факт, что он сумел решиться на это и не струсил. Он, конечно, не трус — мечом махаться и резать головы он горазд не хуже других, даже не дрогнет, но вероятной злости Акаме грех не побояться. Слава богам, буря миновала, и теперь он, когда касается широкой ладонью белой ткани её косодэ, важно вышагивая по лесной тропе, даже не знает, из каких побуждений изначально это начал. Для своего спокойствия, он мысленно предпочёл склониться к варианту ответа, говорящему о сугубо товарищеской помощи, и снова прикрыл глаза, изредко открывая, чтобы повернуть голову и разглядеть снова красивый профиль девушки с этим её курносым носиком и глазами, по-ястребиному устремлёнными к горизонту. С высоты своего роста он хорошо видел её ушки с задорно торчащими кисточками. Их обладательница сама была довольно таки долговязая, однако Тайсёцу был несколько выше, поэтому они смотрелись вместе, как две каланчи. Поселение, несмотря на свои размеры, казалось оживлённым, но вопреки страхам и переживаниям, всем многочисленным прохожим совершенно не было дела до чужих ушей и хвостов. На широкой главной дороге, по которой они шагали, сновали толпы крестьян с какими-то корзинками, переполненными доверху свежими овощами и фруктами. Много пробегало резвящихся детей, что с криком носились друг за другом, огибая толпу. Вдоль дороги, по обе стороны, стояли уже привычные деревянные домишки, из которых то и дело кто-то выходил и, стоя у входа, поглядывал на небо с отёко в руках. Всё здесь шло своим чередом. Когда среди этих однообразных серо-бурых минка взгляд приковывает к себе один, отличившийся яркой вывеской с иероглифами «лекарь», лис резко сворачивает в его сторону и тянет за собой Акаме, что уже собиралась шагнуть вперёд. Они решительно подходят к амадо, которые Тайсёцу толкает в сторону. Они неспешно и осторожно входят внутрь небольшого помещения и кланяются, как положено, после чего спину Акаме пронизывает адская боль, которая заставляет её лицо скривиться, как от тонны съеденных лимонов. — Господин, — почтительно обращается лис к лекарю, сидящему за маленьким такатсуки с чернильницей и свитком. — Извольте попросить о помощи. И когда он поднимает голову, сквозь заляпанные стёкла очков разглядывая вошедших, а затем поспешно вскакивает, бросая кисть и подходит к Акаме, та вымученно глядит на него, повиснув на лисьем плече и ревёт: — Вытащите уже эти чёртовы стрелы, пока я не сдохла!.. Врач зашуганно блуждает взглядом по комнате, а потом так же беспокойно бегает по ней сам. Наконец найдя в стенном шкафу плоский, но с виду мягкий дзабутон*, он аккуратно кладёт его на пол, жестом руки приглашая потерпевшую сесть. Когда она подошла ближе и послушно опустилась спиной к нему на подушку в традиционной позе, лекарь сам приземлился рядом и принялся деловито разглядывать поражённые стрелами участки. — Значит так, — серьёзно начинает он, поднимаясь. — Будем выдёргивать. Огласив свой страшный вердикт, он тянется рукой к деревянному ящичку за такатсуки, наклоняется к нему поближе, ловко хватает какой-то металлический инструмент, отдалённо напоминающий кузнечные клещи и кладёт его на столик. Затем тянется еще дальше, к стенному шкафчику, чуть отрываясь от дзабутона, перебирает руками звенящие склянки, а найдя нужную и заодно прихватив длинный кусок белой ткани, снова поворачивается к Акаме, из-за плеча наблюдавшую это действо с нескрываемым волнением, в особенности, когда завидела жуткий инструмент. Врач разжимает гремящие зубцы приспособления, и девушка поспешно собирает длинные волосы рукой, затем откидывая их вперёд, морально готовя себя к предстоящим ощущениям, обещающим быть не из приятных. Резкий выдох, что продолжается приглушённым шипением, вырывается из груди Акаме, а на её напряжённом лице ясно видны очертания пронзающей боли. Она зажмуривает глаза и стискивает зубы, стоит только лекарю крепко ухватиться стальными «клешнями» за древко и с силой потянуть на себя, выдёргивая крепко засевшую стрелу из тела. Он берёт её, окровавленную, в руку, и кладёт на пол. Не успевает девушка опомниться, мужчина тотчас сжимает зубцы уже на второй стреле, и снова она болезненно морщится, отчего Тайсёцу уже во второй раз вздрагивает, с замиранием сердца наблюдая эти пытки и мысленно заключая, что с лучниками, не имея доспехов, лучше не связываться. С третьей стрелой дело идёт в гору, поскольку впилась она неглубоко, отчего и вытащили быстро, а Акаме ограничилась лишь тем, что мелко вздрогнула. — Ну-с, поздравляю, самое страшное позади, — торжественно объявляет лекарь, с гордостью косясь на лежащие чуть поодаль три обломка стрел. —Госпожа, будьте любезны, приспустите косодэ — будем залечивать раны. Акаме, заслышав просьбу, поворачивает голову вбок и как-то возмущённо-настойчиво глядит исподлобья на стоящего у входа Тайсёцу, с лица которого ещё не исчезла гримаса ужаса. — Что уставился, как на рокурокуби*? Иди отсюда. — Ну и пожалуйста, — с напускной обидой бурчит он и выходит наружу, плотно захлопывая за собой амадо. Тогда девушка, наконец, спокойно распахивает белые одежды, под которыми скрывается нагадзюбан*, а затем освобождает изящные руки от воздушных рукавов. Косодэ падает со спины, более ничем не удерживаемое. Затем она аккуратно скидывает с плеч движениями тела ворот и основания рукавов нагадзюбана, придерживая руками ранее запахнутые края косодэ. Спина была полностью открыта. Три ярко-алые рваные отметины красовались на бледной коже Акаме, и лекарь с какой-то грустью и долей простого человеческого сочувствия к раненой взглянул на них, прежде чем достать немного мази из склянки и осторожно нанести её на увечья. Начало жечь и пощипывать, отчего девушка невольно поёжилась. В комнате пахло целебными травами, словно на какой-нибудь поляне у подножья горы. — Это мазь с шалфеем, — умиротворённым голосом сообщил лекарь, словно прочитал её мысли. — Он имеет заживляющие противовоспалительные свойства. «И ведь правда, шалфей», — пронеслось в голове Акаме, а туманные детские воспоминания о беззаботных днях, проведённых за играми в поле, которые пробудил травяной аромат, спустя долгие года снова предстали перед глазами, но покинули девушку так же внезапно, как настигли, когда она почувствовала на своей коже мягкую ткань, которой туго перевязали ранения. — Ну вот и всё, — подвёл итоги мужчина, неохотно возвращаясь к чернильнице и свиткам. Акаме осторожно встаёт, попутно поправляя одежды. Берётся изящными руками за ворот нагадзюбана и неспеша, боясь снова ощутить резкую боль, накидывает на плечи, затем запахивает и проделывает всё те же действия с косодэ. В завершение она потуже завязывает хакама и медленно поворачивается к лекарю лицом. Словно снова забыв о ранениях на спине, она выполняет низкий поклон, после чего болезненно морщится, выпрямляясь. — Благодарю за Вашу помощь, господин, — учтиво говорит она, мгновенно меняясь в лице. — Какова плата? Лекарь тихо вздыхает, вновь отодвигает чернильницу в сторону и, повернувшись корпусом к Акаме, с немым вопросом на неё глядит. — Плата? — изумляется он, и прежде чем та успевает хоть что-то сказать, продолжает. — Я не беру денег. Девушка была приятно удивлена, но доля непонимания была отчётливо заметна в её немигающем взгляде. Стоило ей, смущённо улыбаясь, поблагодарить врача, повернуться и неспешно зашагать к выходу, как она, не услышавшая быстрый и точный рывок, тут же почувствовала дыхание в шею и лезвие ножа у самого горла. — Поэтому ты мне заплатишь своей жизнью.