***
В понедельник они занимаются тренировками. Запах новой машины резко бьет по обонянию, раздражая оголенные нервы пуще прежнего. Оба не выспались. Елена, сипя надсадно из-за сломанного в далеком прошлом носа, сонно моргает желтыми глазищами. Ночные кошмары не дают ей проспать и пару часов. Под утро Дазай, обнаружив девчонку у своих ног на диване, легко перетягивает тушку себе под бок и, стиснув в крепких объятиях, позволяет проспать совсем недолго. Парочку ударов ему все же приходится пережить. Он гоняет ее по полигону под палящим солнцем уже второй час. Пересмешник проходит одну полосу препятствий за другой играючи, сдирая коленки и локти о твердую почву. Дазай сидит на неудобном табурете под спасительной тенью навеса смотровой площадки и завороженно наблюдает, как девчонка прицельными выстрелами убирает маникен один за другим. Он машет рукой, подзывая к ее себе, и протягивает бутылку воды. Елена плюхается на задницу у его ног и жадно пьет прямо из горла. Одна-единственная капелька стекает с уголка губ и, скатившись по шее, задерживается в яремной ямке. Осаму звучно сглатывает и приступает к своей любимой игре — допросу. — Сколько тебе лет? — Пять, — задумчиво говорит она, отбрасывая налипшие на плечи волосы за спину. Юноша знает, что она врет, но все равно зачем-то уточняет. — Бред! Зачем врать так глупо? — А зачем ты спрашиваешь, если знаешь, что я совру? Это как дрочить насухую, знаешь, что будет больно, но все равно делаешь, — глубокомысленно изрекает рыжая, повернувшись к нему. — Где ты раньше жила? — Где была, там уже нет, — отбривает девчонка. Она скрещивает ноги по-турецки и, поставив локоть на коленку, подпирает подбородок ладошкой, заглядывая в глаза. — Ты не такой сложный, как думаешь. В чем смысл меня допрашивать, если я все равно не скажу правды? — Мне интересно, — пожимает плечами он. — Интересно сканворды разгадывать и в шахматы играть, а это садомазохизм какой-то. — Мы можем сыграть, — предлагает Дазай. Она смотрит на него, как на последнего дурака, кривит рот и смотрит безучастными глазами. — Ты мне одолжение делаешь? — она вскакивает, насупившись и сжав кулаки до побелевших костяшек. — Себе сделай, придурок, и сдохни где-нибудь в канаве. Развернувшись на пятках, Елена возвращается на тренировочную площадку, чтобы с остервенением отлупить грушу, представляя на месте снаряда лицо Дазая.***
Делить одну территорию становится все сложнее. Одно слово в мгновение ока становится катализатором военных действий, из которых никто не хочет выходить проигравшим. Огрызания, драки и обоюдное желание перерезать друг другу глотку входят в привычку очень быстро. Елена жрет чужие мозги со вкусом и оттяжкой не хуже самого Дазая, всячески выбешивает, вынуждая отступить. На общем состоянии сказывается перманентный отказ от принятия таблеток, которые после продолжительных баталий все же удается насильно впихнуть ей в глотку. Девица на время затихает, Осаму счастлив первые пару часов, а потом все начинается по-новой. Через неделю Мори решает взглянуть на результаты тренировок. Вакареску с легкостью проходит одну полосу препятствий за другой, с поражающей четкостью расстреливает манекены и на потеху Огая взрывает полигон, раскланиваясь на фоне полыхающего зарева. Ход оказывается эффективным, но, как и все хорошее, не долговечным. Мори на некоторое время слезает с Дазая, прекращая требовать сиюминутного прогресса, а через неделю ему вновь становится скучно. Он, требуя стравить Акутагаву и Елену, откидывается на удобном кресле в тени смотровой площадки. Глава Исполнительного комитета гулко сглатывает и надтреснутым голосом приказывает привести Рюноскэ. Ничего хорошего из этого, конечно же, не выйдет. Дазай знает это наперед, но не в силах отказать боссу, который требует хлеба и зрелищ с диковатой улыбкой поперек лица. Подростки, не умеющие полноценно контролировать свои способности, уничтожат друг друга, а Осаму потом еще работать с этими кусками мяса. Подростки гоняют, швыряют и таскают друг друга по полю полчаса, пока Елене все это не надоедает, — моментально воспламенившись, она пропахивает лицом Акутагавы полосу сухой земли. На удивление всех собравшихся, мальчишка встает на ноги и приказывает Расёмону разорвать наглую девчонку на куски. Пересмешник ловко уворачивается от черных отростков и кидает Акутагаве в лицо сгусток огня. Играть с ней ему надоедает также быстро, поэтому предусмотрительно сжимает челюстями Расёмона противника и бросает изломанное тело под ноги Дазая, желая, наконец, заслужить поощрения. Но получает только обжигающий ненавистью и обещанием скорой и мучительной смерти взгляд. Но, вопреки ожиданиям, рыжая вскакивает и бросается на него, не переставая смеяться, демонстрируя ему окрашенные кровью зубы. Рюноскэ недооценил ее, не понял, что Елена — это непостоянность и бесконечная авантюра, которая запросто может закончиться его похоронами. Полигон сотрясает череда скоротечных взрывов, разрастаясь грибовидной шапкой в воздухе. Дазай игнорирует руку Мори на своем плече и, перескочив перила, бросается в обжигающий смог и гарь. Когда воздух остывает и пепел оседает на землю, глава исполкома обнаруживает распростертых подле друг друга Акутагаву и Елену. Он подбирает девчонку, изогнутую под неестественными углами, и перетаскивает к себе на колени. В ушах набатом звучит сирена машины скорой помощи и булькающее дыхание подчиненной у него на руках. Рюноскэ госпитализируют с обширными ожогами тела и парой сломанных ребер, а Елену — с раскуроченным зубами Расёмона животом, раздробленной в пыль ключицей и сотрясением мозга. Дазай знал, что так оно и будет. Бездумная трата ресурсов и времени. Союзом Акутагавы и Елены можно было воспользоваться совсем иначе, в более разумных и полезных целях. Мори похлопывает его по плечу с разочарованным выражением на лице и уходит, оставив подчиненного разбираться с насущной проблемой. Осаму позволяет себе пару минут постоять в тишине с закрытыми глазами, собираясь с силами, а после бросается к выходу.***
Регенерация — дело хорошее и приятное, но имеет, как и все хорошее, свой подвох. Она может мгновенно залечить твои раны, царапины и прочие болячки, отлично восстанавливает оторванные конечности и избавляет от похмелья, но, когда речь заходит о травмах, несовместимых с жизнью, она, подлатав, машет ручкой на прощание и уходит в закат, оставляя организму самому справляться с адскими болями, будто тебя пропустили через мясорубку. Стоит Елене только продрать глаза, у нее складывается четкое осознание того, что ее собрали по кусочкам из того, что было, а конкретнее, из говна и палок, и отправляют в бой по новой. Приходиться напрячь мозги, чтобы определить конкретный источник боли — оказывается, ноет абсолютно все тело. От скуки, устав считать трещинки на стерильно-белом потолке, решает составить градацию — больше всего тянут швы на животе, терпимо болит грудная клетка и слегка кружится голова. Но можно перетерпеть. После пятнадцати минут ничегонеделания аккуратно садится в постели, прислушиваясь к ощущениям в собственном теле, спускает босые ноги на холодный кафель и, придерживаясь о стойку капельницы, выходит из палаты. Пустые коридоры, полное отсутствие рабочего персонала на горизонте. Даже не удосужились приставить охрану. Она бросает взгляд на большущие настенные часы над стойкой регистрации — полшестого утра. Конечно, в столь ранний час днем с огнем не сыщешь бодрствующего человека. Табло электронного календаря отсчитывает три дня, которые она провела без сознания в этой больнице. Под треск светодиодных ламп, ведомая внутренним инстинктом, сворачивает направо и заглядывает в окно соседней палаты. Сквозь прикрытые жалюзи замечает яркое пятно черных волос на белоснежных простынях кровати. На лице застывает плотоядная улыбочка, и, еще раз проверив спокойную обстановку пустующего коридора, девица проскальзывает в чужую палату. Молодой человек под легкой простыней от шеи до лодыжек замотан в бинты. Подсматривать нехорошо, но Елена не может удержаться от ехидного злорадства из-за плачевного состояния противника. Плюхнувшись на жесткий стул рядом с кроватью, девушка морщится от прострелившей боли в подвязанной руке и с любовью оглядывает деяния рук своих на теле Акутагавы, ожог на щеке которого похож на уродливую кляксу и покрыт влажной коркой сукровицы. Парень ровно дышит, умилительно причмокивает во сне и дергает пальцами на правой ноге. Первые пять минут она спокойно наблюдает за этим, а потом ей вновь становится скучно. Вакареску сникает, будто из шарика выпустили весь воздух и, чтобы хоть как-то развеселить себя, легонько щелкает пальцем по носу Рюноскэ. На ее счастье, парнишка спит чутко и тревожно, поэтому сразу же просыпается и вздрагивает, завидев перед собой горящие желтые глазищи. — Что, добить пришла? — прокашлявшись, спрашивает Акутагава и настороженно принимает стакан воды, который протягивает ему девочка. — Зачем? Ты и без меня прекрасно сдохнешь, туберкулезник несчастный. Просто лежать одной в палате чрезвычайно скучно. — А я тебе что, клоун? — с отвращение уточняет Рюноскэ, отшатываясь, когда рыжая без разрешения забирается на кровать и усаживается у него в ногах, подкатив поближе стойку капельницы. Она не отвечает, только с небывалым интересом разглядывает остывшую в подносе еду на тумбочке Акутагавы. Наверное, принесли вчера вечером на ужин, рассчитывая, что он очнется. Там некое подобие каши, ложка яблочного пюре, несколько моти и стакан воды. Не густо. — Не хочешь прогуляться до ближайшей кафешки? — предлагает она с совершенно серьезным лицом. От абсурдности ситуации Акутагава закашливается еще сильнее: человек, едва не убивший его, сидит напротив и предлагает пойти покушать. — Ты сейчас серьезно? — голос влетает на несколько октав. Он прижимает ладонь ко рту и прокашливается. Горло сжимается отвратительной судорогой. — Ты чуть меня не убила, а сейчас хочешь пойти поесть, будто мы старые друзья? Никуда я с тобой не пойду, сумасшедшая. Вакареску закатывает глаза, будто он сморозил какую-то глупость. Акутагава хочет придушить ее голыми руками и спихнуть с кровати пинком. — Давай без драматизма, хорошо? Ты тоже меня чуть не убил, но я же молчу. Тем более, не будешь же ты есть с пола. С этими словами она потягивается и, подцепив пальцами ноги поднос, сворачивает его с тумбы, опрокидывая все содержимое на пол. Рюноскэ ворчит, бьет себя по лбу ладонью, но выхода девица ему просто не оставляет. С ее помощью Акутагава поднимается с постели, накидывает поверх больничной рубашки плащ и надевает ботинки. Он скептическим взглядом окидывает босые ступни рыжей и одергивает ее за руку, когда та уже хочет выйти из комнаты. — Ты так собираешься идти? Хочешь, чтобы тебя в психушку забрали? Рыжая куксится, надувая хомячьи щеки от возмущения, но смиренно надевает свое пальто и обувь. Прокравшись мимо поста со спящим охранником, выходят на свежий воздух. Теплый ветерок ласково лижет щеки, подрумянивая их и освежая. Солнце пригревает макушки и асфальт под ногами. Они без проблем добираются до первого кафе, где подают свежую лапшу. Ароматный, аппетитный запах бульона заставляет глотать слюнки, а живот призывно урчать. Акутагава и Елена занимают дальний столик у окна и заказывают по тарелке рамена. Людей немного, в основном только строители, уборщики, офисные бедолаги и те, кто возвращается с ночной смены. Улыбчивая официантка бросает кокетливые взгляды на парнишку, но тот отстраненно смотрит в окно на проезжающие машины и редких людей, спешащих по своим делам. Они не разговаривают до трапезы, молчат в процессе, но стоит выпить последнюю каплю бульона и прожевать последнюю ленточку лапши, как Акутагаву прорывает: — Чем ты лучше меня? — тихим, сиплым шепотом спрашивает он, поднимая на девицу обжигающий взгляд. — Что в тебе особенного? Елена выгибает бровь и убирает остатки бульона с губ кончиком языка. Вопрос, как говорится, с подвохом. Ей не известны входные данные, условия задачи, поэтому и ответ она не может дать. — Ты вообще о чем? — уточняет девушка, прищелкнув палочками. — Нормально же ели в тишине. — Почему Дазай-сан носится с тобой, как курица с яйцом? Ты же обычная бродяжка, коих пруд пруди в трущобах. Но он смотрит только на тебя и бросился спасать именно тебя. Отвечай! Елена, отложив палочки, устало потирает глаза кулаком и, обратив на него безразличный взгляд, отвечает: — Так вот в чем оказывается все дело! У тебя комплекс недолюбленного сынка. Ты готов чуть ли не на голове стоять, чтобы добиться внимания своего сэнсэя, а он, не найдя в тебе никакого таланта, ушел на его поиски к другому ребенку. Но все ирония в том, — она весело хохотнула, будто рассказывала анекдот, — что мне не нужен твой Дазай. Ты можешь забрать его полностью. Мне не нужно одобрение малознакомого человека, у которого самого в голове не все в порядке. Но если для стабилизации твоего психического состояния тебе рекомендуется находиться в непосредственной близости с этой воблой, то забирай. Акутагава бросается вперед с нечеловеческой скоростью, норовя сжать пальцы на тонкой шее хохочущей девицы, но отрезвляющий шлепок по лбу отбрасывает его назад. Парнишка ощеривается, замечая стоящего около их столика человека. У Дазая лицо человека, который способен котенка в луже утопить, и внутренняя сила, сокрытая в стройном теле. Рюноскэ давно уже не маленький мальчик, он — вышколенный изнуряющими тренировками боец и смертоносный противник, но при виде этого человека нутро сжимается в неконтролируемом спазме страха. — Надеюсь вы довольны своей выходкой, потому что эта трапеза была последней в вашей жизни, — рычит сквозь стиснутые зубы Дазай, подхватывая провинившихся детей за шкирку и силком вытаскивая их из ресторанчика.***
Румяного от своего унизительного положения Рюноскэ тычком между лопаток запихивают в палату, как нашкодившего щенка. Он провожает начальника испепеляющим взглядом между просветами жалюзи и падает на кровать, зарываясь лицом в подушку, чтобы не закричать в голос от обиды. С Еленой глава Исполнительного комитета поступает более лояльно — пихает в палату и закрывает за собой дверь. Игнорируя вынужденную компанию, девушка поудобнее устраивается на кровати и включает телевизор. Щелкает каналы, чем невероятно раздражает юношу, и с кривоватой ухмылкой останавливает свой выбор на мультиках. Она завороженно смотрит, раскрыв от удивления рот, как яркие герои скачут по экрану и выполняют задание, которое должны помочь им решить маленькие зрители. — Ты что, никогда мультики не смотрела? Она медленно разворачивается к нему лицо, демонстрируя на дне канареечных глаз разгорающиеся всполохи адского пламени. Губы плотно сжаты, а рука, сжимающая пульт, занесена для броска. — Не твое собачье дело, охлоеб в бинтах! — Какой у тебя грязный язык, Елена-кун, — цокает он языком и наигранно добродушно усмехается, хотя внутри все шкварчит и закипает от нарастающей злости. — Я все-таки твой босс, и мне следует тебя наказать. Раздраженная тем, что ее отвлекают от просмотра телепередачи, девушка прихватывает со стола выпуск газеты, которую зачем-то продолжают таскать ей медсестры, и, прицелившись, бросает в Осаму. Тот без тени эмоций на лице чуть отклоняет голову, избежав столкновения с газетой, складывает пальцы домиком и подпирает подбородок. — Я не шучу, Елена-кун. Если я все же решу воспитывать тебя, никто во всей Йокогаме не сможет этому помешать. — И что ты сделаешь? Перекинешь меня через колено и отшлепаешь, как плохую девочку? На свое же счастье, она отворачивается, не замечая в блядских глазах Осаму зловещие золотистые искорки, не предвещающие ничего хорошего. Жертва не должна знать, что почти готова угодить в капкан, поэтому юноша расслабляется, позволяя теплому чувству предвкушающего удовольствия ворочаться внизу живота. — Тебе стоит только попросить, милая. Девчонка подскакивает на постели от внезапного шепота у самого уха появившегося будто из-под земли Дазая. Она хватает его за галстук, приближая лицо к собственному, и рычит в самые губы: — Тогда моли бога, чтобы мне понравилось, иначе я тебе сердце выжгу, — Вакареску резко подтягивает колено к груди и, уперевшись пяткой ему в бедро, отталкивает от себя сильным пинком. — У тебя что, совсем работы нет? Чего ты здесь отираешься? Дазая контузит от такого тона. Разряды электрического тока прошивают до позвоночника, оседая на кончиках пальцев искрящимися пузырьками шампанского. Все тело сводит от желания сжать эти отвратительные ржавые волосы в кулаке и крепко приложить эту суку лицом о твердую поверхность, пока нос и губы не превратятся в кровавое месиво. — Я твой начальник, могу делать все, что захочу. — Тогда, может быть, захочешь и свалишь отсюда? Дазай уже заносит руку, чтобы отвесить ей подзатыльник, но Елена лишь тычет ему под нос средним пальцем и просит покинуть палату. В голове такой беспорядок, будто содержимое взбили блендером. Он приходит в себя только в тот момент, когда летит по коридору по направлению к выходу. Мог бы остаться из принципа и чистого упрямства, но они лишь бы перегрызли друг другу глотки. Стеклянные глаза с крошечными зрачками встают перед мысленным взором с чистым, без примеси, омерзением. Губы, изогнутые в отвращении ко всему его, дазаеву, существу, будто он лишь плевок перед ее ногами. Все тело мелкой дрожью бьет от сладкого желания запустить руки ей в грудную клетку и выломать ребра, сжать чертово сердце, пока мягкий орган не остановит свой бег. Наверное, внутри она обжигающе горячая, со сладковатым привкусом гнилья. Осаму устремляется в туалет, находящийся в конце коридора, громыхает дверью кабинки и рывком сдергивает штаны вместе с бельем. Одним слитным движением проводит ладонью по налитому кровью члену, распределяя по стволу смазку. Дазай откидывается на стену спиной, прикусывает губу и остервенело толкается в руку, представляя вместо плотного кольца пальцев влажную теплоту елениного рта. Убеждает себя, что это просто зов плоти, необходимость, чтобы избавиться от напряжения, скопившегося за долгие недели без секса. Вакареску под закрытыми веками невинно хлопает светлыми ресничками и упирает головку члена в заднюю стенку своей глотки. Она такая мягкая и податливая, волосы в кулаке приятные на ощупь, но сучьи глаза смотрят с такой открытой ненавистью, что живот вспарывает острым чувством скорой разрядки. Дазай кончает быстро и коротко, замарав пальцы в сперме. Оргазм мощный, но короткий и какой-то пресный. Он с остервенением прикладывается затылком о стену кабинки, понимая, что на одной дрочке долго не продержится. Если в самое ближайшее время он не заклеймит девчонку собой, то убьет, нежели позволит Мори забрать ее. Дазай приводит себя в порядок и возвращается в машину, чтобы набрать номер Оды и напиться в баре вместе, хоть как-то вставив мозги на место.***
Утром неожиданно заходит Акутагава. Медсестры суетятся вокруг кровати девушки, которая бьется в припадке. Она стонет, скулит, как побитая собака, а в уголке рта скапливается кровавая пена. — Что происходит? — спрашивает Рюноскэ, замерев в дверях. Взрослые не обращают на него внимания. Одна женщина выбивает из шприца воздух и загоняет в вену иглу, выпуская лекарство. Изломанное тело Елены расслабляется, ее укладывают на кровать, ставят капельницу и уходят. Парнишка медленно приближается, садится на неудобный стул и молча смотрит на лопнувшие сосуды под глазами, искусанные губы и впалые шеки. Бесцветная жидкость течет по прозрачной трубке и попадает в вену, успокаивая загнанное дыхание. Внутри, будто в кипящем котле, вспениваются и мешаются противоположные друг другу чувства: жалость и необоснованная злость. Он видел собственными глазами, как умирали голодные оборванцы, которых он звал друзьями, видел людей, погибших от его рук, но нет печальнее картины, как человек сам себя загоняет в капкан, радуется, что металлические зубцы переломили кость и смяли плоть, но на дне мертвецких глаз все еще теплится дикая жажда продолжать этот кошмар. И это злит Акутагаву больше всего. Через час заходит медсестра, чтобы проверить состояние пациентки. Она заносит руку в желании утешающе погладить юношу по голове, но он отшатывается, как дикий зверь, и спрашивает гулким голосом, не глядя женщине в глаза: — Что с ней случилось? — У нее передоз. Где-то умудрилась найти кокаин. Нам повезло, что успели вовремя ее найти. Он молча слушает медсестру, которая проверяет приборы, подсоединяет второй пакет с лекарством к капельнице. В своем безрассудном стремлении Вакареску похожа на ненавистного наставника. Может быть, поэтому он ужом вьется вокруг нее? Потому что они похожи? Даже больше, чем Акутагаве охота походить на Дазая. Юноша растирает пальцами переносицу, стараясь избавиться от головной боли, а затем натыкается взглядом на безразлично тусклые, как перегоревшая лампочка, желтые глаза и закусывает губу. — Колесико видишь? — голос сухой, надломленный. Парень кивает, бросив взгляд на стойку капельницы. — Подкрути, пожалуйста. — Зачем? Чтобы в этот раз тебя на откачали? Хрипящий смех битым стеклом оседает в комнате. Она сжимает тонкими пальцами холодную ладонь Акутагавы и заглядывает в глаза. Смотреть в ответ нет желания, от железобетонной безнадеги хочется вздернуться на телефонном шнуре. — Я не собираюсь умирать, Акутагава. Просто хочу заснуть. Веры ей ни на грамм, но он все равно подкручивает капельницу, из-за чего бесцветная жидкость начинает течь быстрее. Елена блаженно улыбается и откидывается на подушках. — Ты хоть раз видел, как умирают люди в больницах, а? Это не то же самое, что и на поле боя, поверь мне. В свое время я достаточно полежала в больницах и видела, что люди всегда умирают одни. Видела, как останавливались сердца, как они разбивали голову в кровь о бетонные стены палаты, видела, как перегрызали себе запястья. И всегда они были один на один со своими демонами в головах и сердцах, — Вакареску сжимает его пальцы чуть сильнее, заставляя взглянуть в свои безучастные глаза. — Мы не очень-то ладим, но я буду благодарна, если ты останешься, пока я не засну. Перед мысленным взором встает собственная сестра, которая в далеком детстве боялась темноты и ее монстров. Пока в их жизни не появился Осаму Дазай, что выбил и вытравил из его любимой сестренки все человеческие черты. И за пеленой воспоминаний он сжимает чужие пальцы в ответ и едва заметно улыбается уголком губ, убеждая: — Я останусь, пока ты не заснешь. Елена улыбается сухими губами и удобнее устраивается на подушках. Она засыпает быстро, но Рюноскэ все равно не может сдвинуться с места, сжатый хрупкой ладошкой своего бывшего соперника. Его самого клонит в сон, голова раскалывается, а тело ломит из-за сидения на неудобном стуле, но именно в это мгновение кажется особо важным оставаться рядом с этим недоразумением и не позволять чужим демонам сцепить пальцы на тонкой шее.