***
Елена просыпается ближе к вечеру с раскалывающейся от пульсирующей боли головой. Остаток вечера они вместе с Шадом разрабатывают стратегию скорейшего перехода власти в руки Мори-сана, план отступления и улучшения показателей продаж подставного завода по производству фейерверков. Елена не сильна в математике — Пауль объясняет, что за последний месяц показатели резко рухнули вниз из-за того, что Сергей практически не занимался делами фирмы. Когда Пауль уходит спать, она еще долго корпит над бумажками, силясь разобрать длинные ряды цифр и линии графиков. Это выходит из рук вон плохо, поэтому Елена ненадолго оставляет занятие, чтобы выйти на балкон и расслабиться в ночной прохладе. Она закуривает и запивает горьковатый привкус табака приторным энергетическим напитком, усевшись на перевернутую цветочную кадку, в которую так никто и не удосужился посадить растения. Планирование, расчеты и организация чужой работы — совсем не ее конек, но к приезду Огай-сана все должно быть на высшем уровне. Сомнения поровну с подступающим волнением готовы накрыть Елену с головой — она солдат и боец. Ей гораздо проще убить человека, чем попытаться наладить организацию производства завода отца. Этим должны заниматься совсем другие люди. Например, Дазай. Вот у него отлично выходит заставлять людей действовать так, как надо именно ему. Он в один миг смог бы построить работников и направить их в нужное русло. На ум приходит неожиданная мысль о том, что они могли бы быть хорошими напарниками. Его мозг и эффективные инструменты воздействия на человеческий мозг вкупе с ее боевой подготовкой и способностью могли бы с легкостью стирать с лица земли целые города. Она тушит сигарету о запястье, и это сразу же отрезвляет. Елена сбрасывает оцепенение и заходит обратно в квартиру, оставляя дверь балкона приоткрытой, чтобы ночной воздух смог проникнуть в удушливое помещение. Елена сидит до утра за рабочим столом, окруженная бумажками и пустыми банками из-под энергетиков, и, когда Пауль находит ее на рассвете, усталую и раздраженную, освежающее чувства грядущих перемен ударит по обонянию сильнее самых стойких духов.***
Трое неприметных мужчин в черных костюмах заметно нервничают на фоне распахнутых кованых ворот завода по производству фейерверков, еще вчера принадлежавших Сергею Вакареску. У них самые обычные лица, ничем не отличающиеся от среднестатистических людей в толпе, и это один из отличительных признаков всех властителей. Никто и никогда не подумает, что седовласый старикашка в широкополой шляпе может принадлежать к верхушке мафии. Никому в голову не придет, что подросток в кепке и объемной футболке способен обезвредить целую организацию вооруженных до зубов солдат. Мужчина переговариваются, смотрят на часы и волнуются, стоит им заметить приближающееся ярко-зеленое пятно на горизонте. Елена Вакареску в причудливом брючном костюме внушает противоречивую смесь из ужаса и желания рассмеяться. Рядом с ней гордо вышагивает Пауль Шад, ранее хвостом таскающийся за ее отцом. Несмотря на веселую расцветку костюма, на лице девушки нет ни намека на несерьезность — черты лица обострены, а глаза, словно у кошки, цепко и внимательно изучают все вокруг. — Доброе утро, Елена-сан, — здоровается один из мужчин и протягивает раскрытую ладонь. Елена смотрит на него, как на последнего дурака. Фальшивая вежливость в его голосе не позволяет ей забыть о том, что каждый из этих людей запросто вцепится ей в глотку при любой удобной возможности. Она сканирует их морщинистые лица прицельным взглядом, кривит губы и спрашивает: — Вы готовы сдать мне Мафию? Мужчины переглядываются. — Ваш отец умер, Елена-сан, и, согласно завещанию, все права на Мафию Китакюсю переходят к вам. Елена хищно улыбается, и мужчины расступаются, пропуская их с Паулем вперед. Территория Мафии представляет собой огороженную кованным забором замкнутую цепочку зданий завода, соединенных конструкциями переходов. На прямоугольном клочке земли в центре строений уже стоят в несколько длинных рядов члены Мафии: мужчины и женщины, эсперы и простые солдаты, рабочие завода и работники бухгалтерий. — Недовольные есть? — интересуется Елена, пока мужчины ведут ее к небольшому помосту, откуда она должна сказать приветственную речь своим новым подчиненным. - Присутсвуют, - чеканит один из мужчин. - Но большей части не нужны неприятности. Она игнорирует протянутую руку и самостоятельно забирается по шаткой лестнице наверх, сразу же приближаясь к стойке для выступлений с установленным микрофоном. — Сергей Вакареску умер. И теперь, по законам Мафии, вы все подчиняетесь мне. Но мне это не нужно, — объявляет она. — Я здесь не за тем, чтобы командовать вами или привести к величию свой родной город. С этого дня вы будете подчиняться Мори Огаю, главе Портовой мафии Йокогамы, а я как его наместник сделаю все, чтобы к его приезду предприятия работали, как часы. Несогласные есть? Всего на несколько мгновений над небольшой площадью повисает тяжелая тишина, но в следующую секунду сразу трое мужчин шагают вперед. Елена сыто облизывается, почуяв добычу, спрыгивает с помоста и в несколько шагов достигает ближайшего к ней недовольного. Шад успевает заметить опасный блеск в неоне желтой радужки, и стаи мурашек бегут по взмокшей спине. Елена расстегивает пуговицу на пиджаке и прячет руки в карманы брюк. Она подходит максимально близко, почти дышит мужчине в грудь — у него сбивается дыхание, и пот выступает на висках. Мелькает черный блик корпуса пистолета, и через секунду тишину застывшего на время завода разрезает, словно нож подтаявшее масло, звук выстрела. Мужчина заваливается на спину у ее ног, кровь собирается лужей под его телом. Елена не без наслаждения наступает ботинком умирающему на горло и делает контрольный выстрел в голову. — Все еще недовольны? — обращается она к двум оставшимся мужчинам. Они отрицательно машут головами и отступают назад, чтобы занять свои места в шеренгах, но прицельные выстрелы настигают их быстрее. Елена прячет пистолет обратно в кобуру, спрятанную под пиджаком, и жестом подзывает к себе Шада. — Распорядись, чтобы их тела висели на фонарных столбах до тех пор, пока не завоняют, — громко, чтобы слышали все, приказывает Елена. Пауль энергично кивает, записывает у себя в ежедневнике размашистым почерком приказ и семенит за ней к кабинету отца, теперь принадлежащему ей. Трое мужчин, задыхаясь от ужаса, освобождают рабочих и солдат и идут следом за удаляющейся парочкой. — Не слишком ли это жестоко? — решает уточнить секретарь, поправляя очки в роговой оправе на переносице. — Это оправданная жестокость. Она научит их уважать и бояться, а запах разлагающихся на солнцепеке тел их товарищей не даст забыть о том, кто здесь босс, — чеканит Елена и вместе с Шадом поднимается на лифте до нужного этажа. Грузовой лифт тяжело продвигается в заржавевших конструкциях, и натужный скрип бьет по ушам. Дверь в кабинет отца сделана из добротной древесины и обшита листами блестящего металла. Один из мужчин достает массивный ключ из кармана своего пиджака и протягивает Елене. Она вставляет ключ в замок, проворачивает его пару раз, распахивает дверь и заходит внутрь. В комнате прохладно, и стойкий запах бумаги и пыли вбивается в нос. Елена помнит этот кабинет до мельчайших подробностей: небольшую тахту с живописной обивкой у большого окна, величественный стул из полированного дуба на массивных ножках, стеллажи, забитые книгами и папками с отчетами, качественные репродукции известных картин и прозрачный сервант с бокалами и несколькими бутылками дорогого алкоголя. Прилив мерзких воспоминаний поднимает удушливую волну гнева и ненависти из желудка: на этой самой тахте папа показывал ей фото очередного человека, который должен был умереть; на столешницу этого самого стола он опрокидывал ее грудью и жестко брал сзади, как животное; отец наполнял эти самые бокалы, когда ей предстояло ублажать очередного его бизнес-компаньона. Но, видимо, ее усилия пропали зря, раз фирма оказалась на грани падения, а долги, о которых она и не подозревала, разрастаются, как снежный ком. От осознания всей глубины проблемы делается еще гаже. Елена проходит за стол и усаживается в кожаное кресло, закинув ноги на столешницу. Пауль тут же оказывается рядом. Она не предлагает Верхушкам присесть или угоститься прохладительными напитками — Елена держит их перед собой цепким гипнотизирующим взглядом питона и секретарь раскладывает на столе бумаги, подготовленные с вечера. — Остались чистые формальности — подпишите договор о том, что все права на Мафию и ее предприятия с этого самого дня принадлежат мне, — тоном, не терпящим возражений, произносит Елена. Мужчины явно не были готовы к такому повороту — какая-то малолетняя сопля позволяет себе то, на что даже не осмелился ее отец. Сергей Вакареску честно делил весь доход и власть с Верхушкой, чтобы избежать открытых конфликтов и споров, но Елена в один миг решает перещеголять своего папашу и, вцепившись хваткой бультерьера в лакомый кусочек власти, не собирается делить Мафию ни с кем. — Это невозможно! Кем ты себя возомнила, дешевая шлюха? — кричит один из мужчин, пока двое других хватают его под руки, чтобы не дать своему товарищу броситься с кулаками на девушку. — Вы забываете, что ваши жизни, как и никчемные жизни ваших семей, находятся в моем полном распоряжении. Я могу убить их только потому, что утром встала не с правой ноги. Подпишите договор, иначе они умрут раньше, чем сядет солнце. Хищный оскал и дрожащие от адреналина зрачки выдают ее с головой — Елене нравится держать людей страхе. Ей бесполезно противоречить и так же бесполезно ее убеждать. Все равно сделает так, как считает правильным. Поэтому мужчины оттаскивают своего взбесившегося коллегу в сторону и шепчутся о чем-то пару минут. Она догадывается, о чем идет разговор: о семье. Иметь семью для мафиози очень опасно — в любой момент тебя могут достать через нее. Твоим близким могут угрожать, и тебе не останется ничего, кроме как сделать все возможное, чтобы их спасти. Это равносильно подписанию смертельного приговора. И Елене это прекрасно известно, поэтому она ловко сжимает в стальной хватке их яйца, не оставляя выбора. Один за другим мужчины берут ручку и расписываются в пустых строчках напротив своих имен. Подобных людей очень легко вывести из равновесия — баланс, достигнутый путем титанических усилий и ударной порцией власти, нетрудно сбить. Достаточно просто проявить наглость и решительность, посягнуть на их статус, и уверенность рассыплется, как карточный домик. Не забыв окинуть девушку презрительными взглядами, мужчины удаляются, а Елена идет до серванта, чтобы отметить свою маленькую победу вином. Она разливает напиток по бокалам и разбавляет льдом, чтобы освежиться. Они с Паулем чокаются и проводят остаток дня за бумажной волокитой.***
Мори обещает приехать через неделю. Когда он говорит о том, что Дазай едет вместе с ним, внутри Елены все взрывается миниатюрным фейерверком. Таким ярким, что со стороны может показаться, будто эта хрупкая девушка способна осветить собой целый город. Сердце распухает и увеличивается в размерах от внезапной радости, вызванной такой чудесной новостью. Елена прикусывает нижнюю губу, чтобы не разразиться громким, восторженным скулежом. Все ее ничтожное существо заходится в возбужденной радости от одной мысли, что совсем скоро здесь окажется Дазай. Тот самый юноша, который ценит ее не больше, чем неспелую фигу. Тот самый, которой класть хотел на нее с прибором и в любой момент готов выбросить ее, как мусор. Но ослепленная своими эгоистичными желаниями Елена все равно будет вытанцовывать перед ним на задних лапках, словно ручная зверушка в цирке, потому что у Дазая есть то, что ей так сильно необходимо. Как морковка для кролика, изощрённые унижения Осаму становятся для нее необходимостью из разряда пунктов пирамиды Маслоу. Лучше воды и еды, крыши над головой и социальных контактов, безразличные взгляды Дазая выбивают почву из-под ног, сбивают с привычного ритма сердце. Пауль сразу же замечает эти разительные изменения: лихорадочно блестящие глаза, сбитое от возбуждения дыхание и румяные щеки. Елена прижимает к груди телефон и поднимается с тахты, на которой провела эту ночь. Секретарю едва удается вырвать из цепкой хватки пальцев сотовый и вывести ее из легкого шока. Он отправляет ее в отдельную туалетную комнату, расположенную в следующем помещении, где Елена умывает лицо прохладной водой, полощет рот и приглаживает волосы влажной ладонью. Она поднимает глаза и сталкивается взглядом со своим отражением в круглом зеркале: горящие румянцем щеки, рассеянный взгляд и полное отсутствие концентрации. Ей следует заняться делами, чтобы к приезду Огай-сана все было в полном порядке, но мысли о Дазае никак не хотят покидать голову. Елена щиплет себя за нежную кожу на запястье и мгновенно приходит в себя. Разум проясняется, будто действие внезапной лихорадки сходит на нет. Она хлопает по карманам в поисках пачки сигарет. Закуривая, она выходит из туалета и сразу же натыкается на линованный листок с расписанием, который ей составил Шад. Каждый день расписан по минутам: есть время на перекус и поход в туалет. Елена закатывает глаза, вырывает листок и идет в сторону лифта, с трудом переваривая то, что в ближайшую неделю ей придется хорошенько постараться.***
За эти семь дней Елена успевает натереть новыми туфлями правую пятку до мозолей, словить тахикардию из-за постоянного потребления энергетиков и смертельно устать. Она практически не спит, корпит над отчетами денно и нощно, изучает маркетинг и схемы привлечения клиентуры, лично ведет переговоры с поставщиками новых материалов для производства и наблюдает за процессом создания фейерверков. Пауль говорит, что ее отец никогда этого не делал. И тут Елена замечает: восторженные взгляды работников, когда они объясняют ей что-то из химии, и понимают, что она действительно слушает; отзывчивость, с которой ее подчиненные реагируют на просьбы. Совсем не хочется признавать, но это действительно заряжает новыми силами и решительностью. Шад поясняет, что она тактически верно подкладывает соломку, она же думает, что легче манипулировать теми, кто к тебе благоприятно расположен. По наставлению своего временного секретаря Елена посещает каждую тренировку бойцов, разговаривает с тренерами и выделяет из крошечного бюджета немного денег на реконструкцию полигона и спортивных залов. Пауль гордо улыбается, хлопает ее по плечу и ведет дальше по расписанию. Вместе с бухгалтерами она перепроверяет выписки личных счетов отца и рабочего счета фирмы, чтобы обнаружить, что львиную долю выручки он тратил на нее: новая одежда, дорогие безделушки, машины и оружие. До этого момента она даже не подозревает, что может испытывать вину — ее не волновало благосостояние Мафии до того момента, когда самой пришлось из кожи вон лезть, чтобы удержать ее на плаву. Елена виновато тупит взгляд в пол и уходит покурить на свежий воздух. — Это не твоя вина, — говорит Пауль, опуская ладонь ей на плечо. Елена кривится, передергивает плечами, сбрасывая чужую руку, потому что это ее вина. Бездумно тратила деньги родной организации именно она. Ослепленный своей нездоровой привязанностью Сергей исполнял любой безумной каприз своей дочери. Заметив, что девушка все глубже погружается в мрачные раздумья, Шад тянет ее за руку по направлению к следующему месту в их расписании. За два дня Елена успевает научиться добротно скручивать косяки. Она не употребляет ничего сильнее травки, но курит ее так много, что большую половину времени находится в прострации. Заторможенная, разнеженная и смешливая Елена запирается в кабинете, просит ее не беспокоить, но Пауль все равно вламывается в помещение и тащит ее по делам, не забыв окатить холодной водой из раковины, чтобы хоть как-то привести в чувство. Он знает, что Елене тяжело, и ноша эта ей не по силам, но если никто не будет этим заниматься, то организация, лишенная жесткой руки, скатится в пропасть с пугающей скоростью. А вечером, когда можно выдохнуть от удушливой жары солнца и круговорота проблем, они вдвоем запираются в кабинете ее отца и раскуривают один косяк за другим, чтобы этой ночью спать спокойно. Вечер разливает густую мешанину красок на горизонт, разбавляет светлую лазурь океана. Они почти не говорят, лишь обмениваются многозначительными взглядами и наблюдают, как сумерки медленно поглощают яркость заката и зажигают на матовом небосклоне крошечные кристаллики звезд. Елена пьет водку со льдом, от запаха которой у Пауля сводит спазмом горло. Она смеется, как ребенок, скручивает новый косяк и сует секретарю. Он так упорот, что с трудом различает предметы перед собой, но Елену, будто подсвеченную тусклым светом, видит так четко, что режет глаз. Она горит лесным пожаром, освещает дорогу другим, но сама остается в собственном губительном пламени, потому что не хочет спастись. И от этого у Шада все болезненно тянет внутри, и слезы выступают на глазах. День тянется за днем с мучительной медлительностью, и Елене тяжело. Трудно сидеть на одном месте, тяжело ждать, почти смертельно скучно. Однообразие действий давит на мозги подобно надгробной плите, не дает нормально вздохнуть. Она пьет больше обычного, курит травку и закидывается таблетками, только чтобы добавить красок в однотонную повседневность. Внутри нее все похоже на сжатую пружину, готовую распрямиться в любой момент. И это напряжение не позволяет вздохнуть. Елену колотит, и это сродни ломке, но ей хочется чего-то большего, чем травки и кокаина. Апогей ситуации случается в пятницу: они с Шадом пьяны настолько, что едва ворочают языками, но Елена с трудом добирается до стола и извлекает из ящика пистолет. Она демонстрирует пустой барабан револьвера и отточенным движением загоняет в него один-единственный патрон. Ей просто необходимо снять это чертово напряжение, избавиться от гудящих, как электрическая проволока, мыслей в голове. Страх змеей сворачивается у Пауля под солнечным сплетением. Он с замирающим сердцем следит за тем, как Елена проворачивает барабан и прижимает дуло к собственному виску. Она заразительно улыбается, спускает курок. Шад вскрикивает и крупно дрожит, когда слышит громкий щелчок, разрывающий густую тишину. Елена лишь хихикает, подмигивает смазанному видению Дазая перед собой и повторяет манипуляцию. Это похоже на самый лучший в жизни оргазм — дыхание сбивается с заданного ритма, опустошенность проступает внутри, принося желанное спокойствие. Секретарь бросается вперед, заламывает ей руку, и револьвер с оглушающим выстрелом загоняет пулю в пол. Елена смеется до слез, падает с диванчика и, обхватив себя руками, скулит и рыдает, потому что больше не видит перед собой насмешливый взгляд Дазая и не чувствует его теплых прикосновений к лицу. Напряжение медленно отпускает, и голова, гудящая от лихорадочных мыслей, проясняется. Дышать легче, и блаженная пустота внутри всего тела, будто его под завязку набили ватой, возносит над землей.***
В это утро Елене ничего не хочется так же сильно, как вышибить себе мозги. Она заламывает пальцы от мучительного ожидания, переминается с ноги на ногу и кусает губы. Пауль рядом с ней убирает толстенную папку под мышку и одергивает ее за рукав платья. Черная иномарка тормозит у кованных ворот завода, и Елена вся поджимается, будто перед прыжком в бездну. Мори Огай в неизменном пальто выбирается наружу вместе со своим заместителем. На Дазае бинтов столько же, сколько и одежды. Он весь в траурном черном, примагничивает к себе взгляды окружающих. Елена готова сорваться с места и броситься к нему, но остается стоять на месте, сжимая от бессилия кулаки. Ворота медленно отъезжают в сторону, а Шад удивлен, что человек, способный заставить Елену стоять навытяжку, даже не смотрит в ее сторону. Огай подходит ближе и благодарит Елену за успешную работу тонкой улыбкой и похлопыванием по плечу. Она улыбается через силу, переводит взгляд на хмурого, как небо перед дождем, Дазая. Тот стоит, спрятав руки в карманы пальто и рассматривает цепочку зданий за спиной Пауля. Елене кажется, что внутри нее зациклили взрыв бомбы: оглушающая тишина, громкий хлопок, огонь, рвущийся из центра небольшой конструкции, и черная дымка. Все живое отмирает и исчезает в образовавшейся воронке из крови в перемешку с обломками костей и надежд. Пауль предлагает провести экскурсию. Мужчины осматривают локации, знакомятся с начальниками предприятий и обходят объекты, пока Елена семенит за Дазаем, как верная собачонка в поисках похвалы. Она отчаянно ищет его взгляд, подпрыгивает на месте, шумит и шутит не к месту, лишь бы только обратить на себя его внимание. Но Дазай неумолимо продолжает игнорировать девушку, следуя за Мори. Когда секретарь проводит новоиспеченного начальника в кабинет босса для того, чтобы подписать бумаги о передаче всех прав и полномочий Мори, Елена ставит размашистую подпись на бумагах и скулит от разочарования, когда Дазай усаживает на тахту и утыкается взглядом в открывающийся с последнего этажа вид. Мори распоряжается, чтобы к вечеру в столовой организовали банкет для всех работников, где он выступит с приветственной речью. Шад записывает это в свой ежедневник, кивает боссу и уходит, а Дазая покидает кабинет вместе с ним. Елена провожает парня мутным от подступивших слез взглядом и давит в себе всхлип. Разве она что-то сделала не так? Почему он не обращает на нее внимание? — Должно быть, тебе интересно, что происходит с Дазаем? Елена поднимает на босса затравленный взгляд и дышать не может от того, как сильно хочет узнать причину. На губах у Мори лукавая усмешка, а в глазах плещется желание сделать ей так же больно, как сделала она. Срывающиеся с губ на пике удовольствия имя Осаму, лихорадочный шепот в бреду и шрамы на ее теле, оставленные Дазаем. Все это впивается в Огая сотнями тоненьких иголок, въедается в сетчатку глаз. — Пару дней назад убили Одасаку. Елена остается на ногах только чудом. Ее косит назад ударной волной его слов, вышибает слезы из глаз. Она опускает голову, занавешиваясь волосами, чтобы Мори не увидел дрожащих на ресницах капель. Из груди рвется всхлип и скулеж раненного животного, но Елена поджимает губы и шмыгает носом. Чего уж она точно не хотела, так это причинить Дазаю боль. Даже представить страшно, как его рвет на части, ломает ему хрупкие ребра и на куски, как мясорубка, разрывает его сердце. Вся его боль в тот же миг отражается, заземляется в ней, усиливаясь в два раза. — Анго, их с Дазаем приятель, оказался двойным агентом. Он и сдал тебя «Мимику». Одасаку думал, что сможет справиться сам, но, когда Дазай прибыл на место схватки, уже было слишком поздно. Ногти впиваются в кожу ладоней до выступающей крови. Ей было бы плевать, если бы это ни был близкий для Осаму человек. Сердце рвется прочь из груди, чтобы залечить те раны Дазая, которые оставила потеря единственного друга. Но больнее всего от той мысли, что все это из-за нее. Если бы она не появилась в жизни Осаму, Одасаку, возможно, был бы жив. И осознание этого живо отбивает какое-либо желание жить. Елена собирается с силами, поднимает голову и просится выйти. Мори ликует от разворачивающейся трагедии в ее горящих глазах, пару минут молчит, любуясь картиной, но отпускает девушку. Развернувшись на пятках, Елена бросается прочь из кабинета, позволяя слезам катиться по щекам. Она не разбирает дороги, натыкается на проходящих мимо людей и душит в себе всхлипы. Все ее окаянное нутро рвется к Осаму, причиняя невероятную боль.***
Столовая ломится от народу, несмотря на время. На улице давным-давно темно, вечерняя прохлада окутывает город, как шелковая простыня, но в помещении душно из-за дыхания многолюдной толпы. За большими столами яблоку негде упасть от обилия блюд, алкоголь льется рекой, и задобренные таким банкетом работники кричат тосты за Мори Огая. Елена и Дазай сидят по бокам от него с одинаковыми скорбными выражениями на лицах. Елена не притрагивается к еде — хлещет водку со льдом из пластикового стаканчика и курит одну за другой сигарету. Дазай же отказывается и от выпивки. Он обводит взглядом беснующийся народ и его тошнит от отвращения — как они могут веселиться, когда у него на душе кошки скребут? Эгоистичная грусть отравляет разум, топит его в горе. Не выдержав очередного крика, восхваляющего Мори, парень подрывается с места и направляется к выходу. Он совсем не замечает следующую за ним девушку. Елена настолько пьяна, что ее ноги заплетаются и отказываются слушаться, но она движется вперед на чистом упрямстве. Вечерняя прохлада приятно остужает разгоряченное тело под легкой тканью платья. Дазай стоит в нескольких шагах от нее, упирается руками кирпичную стену здания и отчаянно рычит. Елена медленно приближается, словно боясь спугнуть угодившего в капкан зверька, и кладет руку ему на плечо, обращая на себя внимание. Если бы взглядом можно было уничтожать, она уже была бы мертва. Дазай сбрасывает ее руку со своего плеча, отступает от нее в отвращении и скалится. — Прости меня. Прости меня, Дазай. Я… никогда не хотела, чтобы кто-то пострадал из-за меня, — запинается она, натыкаясь взглядом на плещущуюся ненависть в глазах Осаму. — И что мне сделать с твоим «прости»? Можешь подтереться своими ебучими извинениями! Ода умер из-за тебя. Елену валит с ног исходящая от него волна ненависти. В его голосе так много яда и ярости, что ей делается больно. Она обхватывает себя руками, опускает глаза и всхлипывает, скукоживаясь, будто, если она станет меньше, Дазай прекратит ее ненавидеть. — Пожалуйста, скажи, что мне сделать, чтобы облегчить твою боль? — это для нее несвойственно, но сейчас она готова вырвать собственное сердце, чтобы его, Дазая, перестало болеть так сильно. Он заламывает брови, фыркает и зарывается пальцами в волосы. — Знаешь, мне стало бы легче, если бы ты сдохла. Елена вздрагивает, как от пощечины. Она не ослышалась? У нее просто-напросто не хватает внутренних сил, чтобы противостоять его боли и злости. Ее накрывает странное облегчение. Будто прямо сейчас Елена находится в центре урагана — вокруг проносятся люди, машины, обломки деревьев, а ее душит оглушающая тишина. Она улыбается ему так мягко и по-доброму, что Дазай слетает с катушек. Елена хлопает себя по бокам, отыскивает спрятанный в складках платья карман и достает пистолет. Черный отполированный корпус блестит в свете луны. Елена протягивает ему оружие, а вместе с ним вверяет и свою жизнь. Заподозрив подвох, Дазай проверяет магазин, щелчком загоняет его обратно и наставляет на нее пистолет. Оружие тяготит ладонь, а крики толпы доносятся до него, как сквозь ватное одеяло. Выстрел тонет во взрыве аплодисментов, доносящихся из открытой двери. Елена заваливается назад, вскрикивает от болезненного соприкосновения затылка и лопаток об асфальт и прижимает ладони к груди. Сквозь пальцы кровь покидает ее тело, распускается на платье уродливыми цветками-пятнами. Дазай разжимает пальцы, и пистолет падает на асфальт. Он хватает ртом стылый воздух, разворачивается на пятках и бежит прочь, оставляя ее одну. Елена плачет от боли и обиды, задыхается от распирающего грудь инородного предмета и скребет окровавленными пальцами по ткани. Она скулит и пытается поднять голову, чтобы встретиться с Осаму глазами, но сил остается только на беспомощный плач. Легкие отказываются нормально функционировать, дышать становится практически невозможно. Девушка хрипит и кашляет, чувствуя на губах солоноватый привкус крови. Ее так много, что пропитывается ткань платья на спине. В горле першит от криков и кашля. Луна насмешливо подмигивает ей тусклыми бликами, и Елена закрывает глаза. Хочется скорее перестать чувствовать эту ужасную боль, упасть в прохладные объятия забвения и уже навсегда видеть перед собой, как фотокарточку в рамке, улыбающееся от облегчения лицо Дазая. Руки и ноги стремительно немеют, и Елена думает, что это конец.