Подвезите, пожалуйста

Первое: Никита однозначно интереснее, когда не боится сделать что-то не так, и второе: я скоро сдохну, если продолжу спать как попало. Годы, экология и нервы не те. Поэтому отчасти даже радуюсь, когда неожиданно для себя отправляюсь на одно мелкое дочернее производство в ближайшую же область. В командировку на три дня. Осмыслить, так сказать, свои жизненные изменения. Спасибо, Господи, что в гордом одиночестве, а не с кем-то из спецов вроде окрысившегося на меня из-за дачи Алексея. Тот хоть и обижен, а мозг бы мне выскреб знатно. А уж если бы ещё и пришлось жить в одной квартире, то вообще туши свет. Уж лучше Никитины пространные рассуждения о «Мортал Комбат», чем чужой мутный нудёж. Да и не в сравнительной степени тоже лучше. Никита не хвастается сомнительными победами и жизни не учит. Напротив, как хороший мальчик, много слушает и часто кивает. Спорит в шутку и чтобы подразнить меня. Спровоцировать на физический контакт. Чтобы хватал его за руки или плечи. Сажал к себе на колени или просто придерживал, заставляя смотреть себе в глаза. Ему всё это очень нравится. Маленькие подтверждения своей важности. Того, что я хочу, чтобы он меня слушал. И отвечал тоже. Только про экзамены со мной разговаривать не хочет. Сразу отмахивается или переводит тему. Видно, надо прижать его покрепче. Может быть, и к матрацу. Тогда расколется? Всё собираюсь проверить, да как-то всё не с руки. Не то потому, что беззащитный со своими расширяющимися от любой моей близости зрачками, не то потому, что сразу тащит целоваться. За волосы или шею. Тут уже не важно. Тут без разницы. Ему будто бы лишь бы поближе. Будто бы пытается нацеловаться про запас. Звучит даже в голове странно, но такой торопливо-жадный всегда, что иначе и не подумать. Скорее всего, по-другому и не умеет. Бери сейчас, чтобы не жалеть потом, когда уже ничего предлагать не будут. И ладно бы только со мной, он во всём такой. И в игрушки рубится, пока с джойстиком в руках и не уснёт, и видно, что борется с собой, не желая показаться диким или наглым, но если ему что-то сильно нравится, то успокоиться не может, пока всё не сметёт. Мороженое, шоколад, даже какие-то мелкие конфеты. Спасибо дорогой матушке. И ему самому за то, что по крайней мере пытается привыкнуть к мысли, что я у него ничего не заберу. Творожные сырки не ценность, пицца не праздничная еда. А парфюмерка, которую он у меня так и тырит, для того и есть. Чтобы ей пользовались, а не выкинули, когда выдохнется или забродит. Я далеко не загадываю, не знаю, склеится ли что-то серьёзное, хотя бы на год или, может, два, но хочу увидеть, как он, наконец, успокоится. Перестанет считать, что сделал всё не так и что любая незначительная мелочь может стать фатальной. Как они кстати? Сколько там вообще прошло с нашей последней переписки? Положенных на сон часов восемь? «Как там дома?» Его уже бесит, что я всегда пишу именно так, не меняя формулировок, и Никита, появившийся в онлайне спустя секунду после того, как я нажал «отправить», напоминает мне об этом: «Ты всегда так спрашиваешь, как будто мы можем его пропить». Улыбаюсь в ответ на его якобы саркастичное «всегда» и не менее забавное «мы». «Мы» я оставил четыре дня назад. Мы, которая «Шь», осталась на правах постоянной жилички и теперь вроде как не Никитина даже, а моя. У него, как водится у детей, энтузиазм возиться с такой громадиной попритух, а я наоборот как-то даже привык. К цоканью по полу и что она, слава какому-то там собачьему разуму, определилась, где будет ссать, и перестала оставлять лужи по всей квартире. Только в одном месте теперь. Можно сказать, что даже санкционировано и на пелёнку. Тут уже и до прививок всего ничего, а насчёт ещё месяца карантина я уже как-то и не знаю. Слишком уж много разных мнений на эту тему мне попалось за последнее время. И хоть и чувствую себя со всем этим выводком тревожным папашей, ничего не могу с собой поделать. С одной стороны, у нас результаты экзаменов и дальнейшие телодвижения в сторону высшего образования, а с другой прививки, социализация и кинолог. Надо было и Никиту к репетитору заслать, чего уж тут. А то получается, что у собаки будет, а у него не было. Несправедливо. Иронизирую вроде как про себя, а волосы немного шевелятся от таких мыслей. Это же сколько может за пару месяцев измениться… Зато всегда весело. Хоть и беспокойно. Смаргиваю и возвращаюсь к переписке. «Да не. Мышь маленькая, а ты такой себе алкаш. Готовый с третьего глотка. На три глотка хватит и сахарницы.» Никита, отчего-то строчащий так, пальцами, кажется мне даже подозрительным. Где сорок три голосовых и пять видео? Он что там, одним глазом ещё спит или не заинтересован? «Не все же опытные алкоголики, как ты». И даже обижается как-то вяло. Вскользь. Без стикеров и дорожки смайлов. «Я тоже неопытный.» Нарочно использую именно это слово, и, надо же, как хорошо сработало. «Смотря в чём». Иронично вскидывает бровь, записав коротенькое, секунд на семь видео, и я киваю сам себе. Вроде как проверка прошла. Обратная связь предоставлена. «Не понимаю, на что ты намекаешь.» И тут тоже видео записывает. Дольше на этот раз. «Всё ты понимаешь». «Разве не должно быть наоборот?» «Ну типа ты такой пристаёшь, а я смущаюсь и говорю, что не готов и хочу подождать?» Бровями пытается играть, а сам от волос пальцами отлепиться не может. Всё ерошит свою длинную чёлку и зачёсывает её пальцами. Нервничает никак не меньше, чем на экзамене. Холодильник видно на фоне и чайник закипает вроде как. «А я не думаю, что ты или я умрём, если не потрахаемся.» Дразню дальше, и Никита отвечает текстом: «А вдруг умрём?» Понятно с ним всё. Чуть не по его, так никакого лица в кадре. Не то для того, чтобы не показывать, что смущен, не то «наказывая» меня за то, что не дал ему то, что он так просит. «Курьер приехал?» «Который с моим или Мышьим?» «Как её вообще правильно склонять?» А. Точно, там же ещё и «Мышье». Уже не приданное, а полноценная собственность. Игрушки, когтерез и витамины. Смешных ошейников пересмотрели вместе тонну, пока заказывали. И вроде рано пока, а я уже чувствую себя тревожной мамашей, у которой ребенок не должен быть хуже прочих и ходить в самой модной шлейке и с чипом. Ну их всех нахуй, сопрут ещё такое сокровище. Если, конечно, утянуть смогут. «С твоим. Но вообще я думал там наше.» Так сказать, общее. Нажитое посредством непосильного труда и трёх прерывающихся нервным заиканием фраз. Включающих в себя ссылки, робкое: «мне очень надо», — и коронное: «ну, Дим». Все очень важное и нужное. Прямо сейчас, или мы все умрём. Из ближайшего сетевого секс-шопа. Понятия не имею, что внутри коробки. Подозреваю, что на какие-то сверхизвращения у него смелости не хватило бы. Так только, побаловаться. «Наше. Приехал». Подтверждает и, как если бы затаился, готовый в любой момент вжать голову в плечи, молчит. Ждёт моей реакции. И снова никаких видео. А я к ним уже так привык. И, можно сказать, надеялся. Да и нравится мне на него смотреть. Хороший, даже когда кривляется. И смущается. «И?» Намекаю, что можно бы и больше подробностей, для того чтобы сделать мой муторный день немного лучше, и он затихает на время. Как раз хватает, чтобы помыться и застегнуть штаны. Всё же быть вражеским засланцем в чужой производственный мир иногда не плохо. Можно являться к десяти, позволяя местным подлатать все дыры и прикрыть косяки. «Снять тебе распаковку? Или хочешь, чтобы примерил?» Ух ты. Очнулся. И очень много точек в конце предложения, и ещё отдельной строкой. И да, кажется, я хочу. Почему нет? Пускай покажет, насколько он смелый. Вспоминаю, как смущается, и понимаю, что очень не прочь ещё его потрогать. Или послушать, раз расстояние мешает коснуться так. «А ты можешь?» Продолжаю подначивать и успеваю сварить себе кофе в заботливо поставленной в служебной квартире простенькой кофеварке. «А ты на меня подрочишь?» Никита отвечает буквами. Наверняка печатал подрагивающими пальцами. Очень быстро. Чтобы не передумать. Хмыкаю, заглядывая в пустую кружку, прежде чем плеснуть туда кофе, и набираю новое сообщение: «Хватит смелости повторить это вслух?» Прочитал. Закрыл телегу. Снова вернулся в онлайн. Подумал. Начал что-то писать и замер. Пока я за футболкой ходил и натягивал её, по-дебильному запутавшись в коротком рукаве, присылает кружок. Кусает губы. Волосы, конечно, так и теребит. В спальне. На фоне тёмной, едва отдёрнутой в сторону шторы. «Подрочишь на меня?» Спрашивает снова, снимая сверху и будто бы пытаясь так заглянуть мне в глаза. А его блестят, и зрачки из-за висящего в комнате полумрака расширены. И голос вкрадчиво низкий. На выдохе. Очень привлекательно. То, что делает это именно для меня. Хочет нравиться. «Если постараешься.» Обещаю, хотя и сам не знаю, в чем именно ему стоит преуспеть. Пускай попробует хоть что-нибудь, пока меня нет. Может, ещё немного осмелеет? Или поймёт, что ему из всего этого по душе. «Звучит как вызов». Подумал. Ответил буквами. Спрятался за ними. Но он прав, это вызов и есть. Маленький безопасный вызов, который он может принять, а может и нет. Может написать вечером, что не решился, а может попробовать представить себя юной отвязной вебкамщицей. Когда, как не сейчас? «У тебя есть время обдумать свои кружочки.» А мне уже пора валить. Приносить пользу обществу и зарабатывать на игрушки посерьёзнее. И больше, чем те, которые, ещё прилично запечатанные, лежат в картонных коробках. «Да, папочка». Никита сама покорность. Совсем не кривляется, закатывая на меня свои карие глаза. «И вот без этого. Или у меня не встанет больше никогда.» Не уверен, что это правда, но учитывая, что я знаком с его замечательным отцом, ассоциации прямо антисексуальные. Ну нахуй. Этого «папочку». «Хорошо, Дмитрий. Как скажете, Дмитрий. Всё будет по-вашему, Дмитрий». Фыркаю и, распихав всё важное по карманам, отвечаю уже из коридора. Шнуруя серые кроссовки. «Мне уже хочется обратно.» Молчит и пока обуваюсь и закрываю квартиру. Даже спускаюсь по лестнице без новых сообщений. Надо же, как задумался. «Потому что соскучился?» Оп. Видео. И губы растягивает от уха до уха. Ну хороший же. Как его всё время не теребить? Мог бы, так и сейчас бы потрогал. Хочется взъерошить волосы или потискать. «Потому что так у меня не получается укоряюще смотреть и складывать руки поперёк груди.» «Кружочек?» Предлагает чуть ли не в ту же секунду, как я свое сообщение отправил, и я качаю головой. Автоматически, конечно, помня, что он не увидит. «Нет.» Тут же получаю ворох разнообразных рыдающих стикеров и контрольное: «Ну пожалуйста», — сдобренное кучей смайликов. «Я ухожу работать.» Предупреждаю, глянув на стоящую около подъезда машину, и прохожу мимо. Буду дольше искать место для парковки, чем ехать. Присылает грустный стикер в ответ и, как если бы обиделся, гордо только что «был в сети». Что же. А мне действительно надо работать. И интересно теперь: решится или нет?.. *** Тени исчезают в полдень, моя мать не выдерживает больше недели холодного, призванного сообщить о том, что она мной очень недовольна, молчания. Факты, которые ничем не опровергнуть. Объявляется ровно в обед и попадает на мою попытку нервно поесть в ближайшей к производству кафешке столовского типа. Вроде и кафе, а вроде и подносики, вон, в уголок. У нас самообслуживание. Мы и не гордые. Спасибо мне за то, что наушники заряженные. Ну да, может, что-нибудь занимательное расскажет. Мне как раз под грядущий компот. — Приветствую ветерана социально-разведывательной службы. Озадаченно молчит пару секунд, а потом немного скрипуче фыркает: — Нет такой службы. — А на кого ты тогда работаешь? Отпиваю из очень даже прилично выглядящего не гранёного стакана и улыбаюсь девушке за соседним столиком. Просто потому что она мне тоже улыбается. — Вот помру, а ты и на кладбище будешь приходить и так со мной разговаривать? Сетует, а сама, видимо, чай пьёт. Шумно так, звеня донышком чашки о стол. Умилительные эти наезды, конечно. Иначе же никак. Нужно выполнить недельный план по причитаниям и ахам. Чтобы быть уверенной, что уж наверняка сделала всё возможное и бессильна перед моим нежеланием выбросить все дури из головы и остепениться. — Я вообще с землёй разговаривать не буду, мам. Памятник, кстати, тоже можешь заранее выбрать. Ну там, чтобы всё как надо было. Согласно угукает, видимо, не настроенная на картинные хватания за сердце, и совершенно буднично предлагает: — Может, мне и гроб заранее выбрать? И дату похорон удобную занять? Чтобы тебе с работы-то не отпрашиваться? — А ты можешь? — Ой, Димка… — Улыбаюсь шире, очень по-взрослому довольный тем, что мать первая не выдержала и грозится теперь уже почти всерьёз. По-настоящему: — Вот помру, посмотрю, как ты тогда шутить будешь. Да уж. Она-то посмотрит. И после приснится мне ещё и заявит, что всё было не так. Подружки её недостаточно горько плакали, а я так вообще по сорока трём причинам бесчувственный мудак. Думаю про это, и даже неловко становится. Как-то стыдно, что ли, за саркастичный прагматизм. Вдруг и впрямь ляпну чего, а потом пожалею? — Ты просто так или по делу? Уточняю уже без шуток и, глянув на часы, решаю, что вполне могу посидеть ещё немного. Минут десять или пятнадцать. — Мне Таисия Михайловна звонила. — А. Ну прикольно. То есть обещал Витька, а жаловаться бабка решила на меня. Обожаю все эти пародии на справедливость. — Оставил, значит, собаку? Мать вопреки всем моим ожиданиям весьма спокойна. Может быть, это из-за того, что Пуфик очень вовремя лает на что-то в подъезде или за окном, напоминая матери, что, вообще-то, он тут тоже собака. Хоть и сбитая крошечным грузовичком. — Да забавная она. Разрушительная немного, конечно, когда радуется, но вырастет — поумнеет. — Не знаю, оправдываюсь или просто рассуждаю вслух. Насчёт первого не вру точно, на второе надеюсь. — Я как раз, может, к тому времени соберусь ремонт доделать. Или переделать. — Что значит, когда «вырастет»? Они что, от тебя вообще никогда не съедут? — Он когда-нибудь съедет. А собака уже моя. Никите её и кормить не на что, помнишь? Вот такая занимательная получается фигня. И можно сколько угодно говорить, что я это из вредности, но что мне с неё, если не абстрактно, а на деле? Тут назло уши отморозить не работает. Слишком уж сильно нужно хотеть пакостить, чтобы терпеть ссущего, где попало, щенка и взрослую собаку ещё десять лет из исключительной идейности. Сам не заметил, когда проникся. Может быть, её умение спать сорок три часа в сутки сыграло свою решающую роль? И то, что в машине ездит без воя, как тот же Пуфик. Или просто прикольная. — Вот надо оно тебе. Столько проблем. Мать, разумеется, ворчит, но про обобранную Таисию Михалну больше ни слова. Видимо, не так та и возмущалась, что ей ничего не досталось. Да и какая ей разница, кто там будет орать из будки? — Ты же с Пуфиком возишься. Мне почему нельзя? Всегда дома какая-нибудь псина да жила. Только ни одна из них моей не была. Все были исключительно материны и, как я сейчас понимаю, начитавшись уже кинологических статей, были не до гроба преданные, а трусливые и слишком уж привязанные к ней. Из квартиры нельзя было выйти без сопроводительного истеричного ора. Мыше же глубоко похуй, закрыл я дверь или вообще уехал. Мышь живет свою лучшую жизнь и занимается игрушками и неудачно торчащим плинтусом, который чем-то покорил её собачье сердце. Надо нормально переставить, пока она мне не помогла. — Пуфик маленький. — Последний аргумент, видимо. — И мне его твой отец подарил, когда моя Диночка умерла. А не, то был предпоследний. То, что его батя привёз, уже на три аргумента тянет. — Я помню, мам. И как он появился, и как я закатывал глаза, когда приезжал в гости, мол, нормальную-то собаку не могли завести, и как он из маленького ушастого щенка вдруг стал седым дедом. Молчим оба, я задумчиво покачивая полупустым стаканом, обнаруживая, что девушка, которая мне улыбалась, уже ушла, а мать, видимо, так, за компанию. Или думает об отце. У неё бывает иногда. Что вроде бы и смирилась уже, а вроде и нет. Скучает. — А это вот что? Целый медведь. Опять прячет недовольство за глотком, и я не понимаю пока. Ей этот «медведь» идейно не угодил, или всё дело в том, что изначально он якобы для Никиты. — Все вопросы к тому, кто решил мне его подкинуть. Перевожу стрелки не очень изящно, но да и обвинять всерьёз уже резона нет. Что мне от того, что его Витька припёр, этого щенка? Не он же решил его в итоге оставить. У меня была возможность отдать. Да и не лечить тоже была. Сдох бы и сдох. Роковое стечение обстоятельств, и не моя вина. Но как раз батя, который матери Пуфика притащил, чтобы она плакать по своему помершему от старости тою перестала, всегда говорил, что лучше сделать и пожалеть, чем вообще не сделать. Мать молчит, постукивая ложечкой по чашке. Почти всегда так делает, когда думает. — Я чего тебе и звоню. Ты вот хоть и издеваешься, а я всё равно тебе всегда помогаю. Переживаю же, хоть и непутёвый! Наезжает так ловко, что я сразу даже и не понимаю. Вот тут о заботе у нас, а тут сразу же что я хуйло. Ловко. И главное, дальше-то опять молчит. Знай себе стучит по кружке и, видимо, каналы пультом щелкает. — Ну? — Вот ты на Витьку ругался, и правильно. Как чувствовал, что нехороший он человек. — А вот это плохо. То, что мать признаёт, что я был в чём-то прав, уже нереально повышает вес ещё неизвестной мне сплетни. Глубокомысленно молчу, ожидая продолжения, и, допив компот, думаю: кофе, что ли, ещё взять. Всё равно же сижу. — Ирка тут сама не своя. И денег занимать прибегала, и плакала, спрашивала, не знаю ли я кого из этих, в ментовке, а я-то что, это вот Костя знал, а я… Все ленивые мысли испаряются просто по волшебству. Я уже не хочу кофе. Я очень-очень хочу, чтобы херня, которая там опять случилась, была не из тех, что придётся разгребать. Мне. — Так. Давай поменьше пространных рассуждений и побольше дела. Прошу не без напряжения в голосе, и мама согласно угукает. Думает с половину минуты и весьма буднично продолжает: — Короче, не был Витька ни в каком Норильске. Он сам-то в показаниях сбивался иногда, Ирка говорит. То про Норильск ей затирал, то про Мурманск, а она просто кивала, да и всё. Ей какая разница, если мужик вернулся? А тут с этой аварией всё всплыло. А я что-то такое тоже припоминаю же. Вот про разные города точно. И тоже же не заметил и не зацепился. Потому что мне, как и Ирке, было всё равно, где он там проебывался, лишь бы обратно слился. — Что всплыло-то? — Статья. Витька десять лет занимался чёрт знает чем, а потом ещё шесть отсидел. Вот только недавно вернулся. Ирка его тогда-то и увидела. Так сказать, по месту прописки. Вот так. Очень интересно. Лучше бы папа и впрямь оказался космонавт. Неизвестного героя уважать проще. А тут… Тут я даже не нахожу, что сказать. И нужно ли вообще. — За что сидел? Спрашиваю, потирая виски, и надеюсь, что шесть лет дают за хищение фантиков. Не убийства соседей или женихов сына. — Не знаю. Знаю только, что по УДО вышел. На испытательном сроке, или как-то вроде того. А тут эта авария случилась. Очень глупая авария. Основанная на «смотри, как я могу». И что же теперь? Неужели расплата будет реальной, а не поругают, и всё? — Назад, что ли, уехать может? — Может, наверное, если со вторым водителем не договорился. Я так понимаю, что его уже и в городе нет. Как только встать смог, так и смотался. Неужели это мне за то, что я был очень хорошим мальчиком? Да ради такого и ещё одну собаку можно подобрать. Лишь бы шло в зачёт. — Оперативно, — хвалю, не понимая пока, доволен я этим раскладом, или всё же лучше бы он оказался просто распиздяем без всяческих отягощений. — Так, подожди, а от меня-то ты чего хочешь? Чтобы я Никите сказал? Или чтобы наоборот не говорил? Неужели жалко ей его стало? Прониклась после травмы? — А для того, что, если вдруг он у тебя денег попросит, чтобы ты знал, на что. А не. Всё в порядке. Не подменили. — Да ну. Не попросит. Не надо считать, что он совсем уж тупой. Досада в моём голосе матери ни о чём не говорит. Она на своём стоит и совсем ни разу не намекает: — А телефон-то ты ему дорогой купил, да? И он его, конечно, радостно отдаст папе, чтоб тому было на что купить себе булку с маслом в каком-нибудь Сыктывкаре на этот раз. Да, Никита определённо такой. — Пожалуйста, прекрати. — А техника? Ты хоть за тем, что так уволочь можно, поглядывай. Не унимается, и мне даже приятно сказать ей, что вообще-то я не в Москве до конца рабочей недели. Будет повод о чём переживать и сплетничать. — Ой, ну замечательно. Половину квартиры продать успеть можно. — Ты бы за собой следила. Прошу, замечая, что на меня уже женщина за кассой в начале зала начала коситься, и понимаю, что пора и честь знать. Да и мои десять минут, которые я надеялся провести в тишине и без новых потрясений, прошли. — А я что? Я только пять тысяч заняла. И то потому, что у Иры язва открылась на нервной почве. Закатываю глаза и пытаюсь сдержаться только для того, чтобы побыстрее свернуть этот диалог. И не услышать, кому именно она обязана своей язвой бедная несчастная. — Спасибо за информацию. Я пока не знаю, что с ней делать, но обязательно придумаю. Заверяю, составляя свои пустые тарелки на поднос, и уношу его одной рукой. Проверяю, на месте ли содержимое карманов. — Сам себе приключений на задницу нашёл, а теперь придумывать будет. Лучше бы ты Ниночку сбил. Такая хорошая девочка. Господи. Это что, последний гвоздь? — Я этого не слышал. — И очень зря. Почти выплёвывает в ответ и решительно отсоединяется, по обыкновению думая, что так оставит последнее слово за собой. *** Говорить или не говорить? Сейчас или лучше лично, когда вернусь? Да, наверное, лучше, когда приеду обратно и смогу проконтролировать все последующие расстройства и возможные истерики. Как тот самый взрослый. Вываливать же всё сейчас по крайней мере нелогично. Что ему от того, что его охуенный батя куда-то сбежал? Узнает чуть позже, ничего не изменится. А так… Так есть шансы на то, что поднимется ещё немного на волне своего суетливого энтузиазма. Начинает атаковать меня сообщениями с шести вечера, и у меня возникает ощущение, что ему даже не нужны ответы. Это он так. Для уверенности, пока я заканчиваю свои дела и собираюсь вернуться в ведомственную квартиру. Вообще и она ничего, и кровать приемлемая, и телик есть с кофеваркой, но всё равно не как дома. И это при том, что я это «дома» начал ценить совсем недавно. Когда начал скучать не по спонтанным пьянкам, а по ортопедическому матрасу. Старею, видимо?.. «Ты знаешь, я когда вот уже точно понял, что мне нравятся мужики (ты), я сначала думал, что наверное неправильно родился и должен был быть девочкой». «Даже как-то попробовал накраситься». «Ну посмотреть, что из этого выйдет». И по болтовне о самых неожиданных вещах тоже. Телик — это, конечно, хорошо, но не то. Его нельзя обнимать и трогать. Готовить с ним вместе можно, но и это интересно только с кем-то живым. Без я и так не умру. На подножном или добытом в какой-нибудь кулинарии корме. «И как вышло?» Отвечаю кратко, как раз бродя по ближайшему супермаркету, и надеюсь не встрять на кассе на ближайшие полтора часа. Шесть вечера не только на трассе горячая пора. «Пиздец, конечно. И не понравилось, и мать спалила, что я её косметичку брал». Очень искренне сочувствую ему прошлому и не знаю даже, стоит ли спрашивать, что ему за это было. «Как отмазался?» Выбираю вариант полегче, и Никита принимается быстро строчить в ответ. Опять текстовые пишет. О сложном ему проще кончиками пальцев. И это уже не догадка. Это подтверждённая данность. «Сказал, что проспорил, но от пропиздона меня это, конечно, не спасло». «Но я типа не об этом, а про то, что вот я когда про всё это начал думать, то в какой-то момент пришёл к мысли, что, видимо родился-то я правильно, но есть НО.» «Какое?» Почти не глядя на состав, выбираю пару салатов по дате изготовления и хватаю к ним более-менее привлекательный багет. Чуть дальше пачку нарезки и, зависнув на секунду, бутылку пива. «Проблемы с комплектацией, так сказать». «До просмотра гей-порно я не знал, что они ТУДА трахаются». Очень интересно. Это в каком же возрасте он начал его смотреть? Любознательный, блин, ребенок. «Гетеро тоже ТУДА трахаются.» Сначала смайлик, закатывающий глаза. Сразу потом: «Спасибо за информацию, о которой я не знал». Иду к кассам, и из четырёх работающих выбираю ту, что ближайшая. Всё равно везде минимум по три человека уже стоит. «Какие умозаключения случились дальше?» Интересуюсь, поставив свой нехитрый ужин на ленту, и поворачиваю телефон так, чтобы стоящая впереди бабулька не могла в него. Очень уж часто озирается, осматривая меня с ног до головы. Одет вроде совсем обычно. Чует она, что ли? «Что я никогда не буду трахаться с мужиками, даже если они будут мне очень нравиться». «Вот как.» «Да». «А потом при помощи того же порно я выяснил, что в целом не так всё страшно, и, ну, не сильно грязно, и решил, что, возможно, вернусь к этой мысли». Сканер пищит. Люди медленно двигаются вперёд. Седая голова передо мной нет-нет да повернётся затылком вперёд. «Порно не то чтобы надежный самоучитель.» Не реалистичный, как сказал бы любой разочаровавшийся в своих завышенных ожиданиях взрослый. «Ну лучше же, чем ничего?» «Наверное.» Не сильно-то позитивный паренёк на кассе дежурно спрашивает про скидочную карту. Да, нет, оплата по безналу, нужен ли вам пакет? Киваю и, рассчитавшись, иду к выходу. Отчего-то думаю: а сколько же этому кассиру лет? На три-то хоть старше Никиты? Тут уж и не определишь, настолько он замученный. «У тебя же был такой секс?» Сначала хочется уточнить, какой такой. Потом решаю не подначивать, чтобы ещё больше не начал дёргаться. «Был. Но я не то чтобы фанат.» Прочитал, и тишина в ответ. До подъезда успеваю дойти, мельком глянув на припаркованную машину, прежде чем он оживёт. «Отлично». «Я потом напишу. После того, как выпрыгну в окно». Очень позитивно. И совсем не похоже на то, что все ногти уже под корень пообкусывал. И наверняка так ёрзает, что одеяло уже на пол скинул. На радость отчего-то игнорирующей все возвышенности, но с удовольствием спящей на любой упавшей тряпке Мыше. «Я не сказал, что не хочу или не люблю трахаться вообще.» «И, если ты помнишь, с мальчиками у меня вообще ничего не было. Ты первый. Поэтому не психуй.» Успокаиваю, как могу, и отвлекаюсь на то, чтобы открыть дверь. Когда бросаю ключи на полку в прихожке, телефон вибрирует уже третий раз. «Я психую!» «И я не понимаю, как тебе вообще». «Ну, чужой член». Господи, дай мне ещё немного терпения. Если, конечно, это предусмотрено какими-нибудь там нормативами. А то, может, это как с ипотекой? Надо будет уточнить у кого-нибудь из яро верующих. Желательно с безопасного расстояния. «Это мы вроде уже выяснили. Разве нет?» «Но ты же не попытался меня трахнуть?» Охуеть, конечно, у него предъявы. Тебе нравится тачка? А почему ты на ней никого не переехал? Испугался, что ли? «Было бы лучше, если бы попытался?» «Для моей самооценки — возможно. Для задницы скорее всего нет». Категорично. Решаю не спорить и, запихав всю свою нехитрую добычу в пустой холодильник, напоминаю Никите, что он мне вообще-то что-то обещал. Переключится уже. И займётся делом. «Может, покажешь уже то, что хотел показать?» «А ты хочешь посмотреть?» «Хочу.» «Точно?» Конечно, блять, нет! Разумеется, вру для того, чтобы после рыдать от отвращения и никогда больше его не трогать. «Будешь ждать, пока я приеду и сам всё сделаю? Или всё-таки попробуешь без меня?» Не знаю уже, как его ещё подбодрить, но настолько сомневающийся, что тут только сделать всё за него. Своими руками, видимо. Буквально. «Я хочу, чтобы ты смотрел. И одновременно боюсь, что это будет пиздец». «Не эстетично». Сколько же страхов и опасений живёт в его светлой симпатичной голове. Как ему страшно это «не нравится». Сделать всё не так. Как в этом вообще можно сделать что-то не так?.. «Ты очень мило стонешь.» «Очень эстетично.» «Мне понравилось.» Пишу, нарочно разбивая на фразы, и он затихает. Переваривает, пока я хожу по квартире. Сначала за полотенцем, а после, стянув футболку и перекинув его через плечо. Что-то мне подсказывает, что после таких длинных прелюдий ничего не будет. Видимо, опыт. «ЛАДНО». Никита возвращается аккурат когда расстегиваю пуговицу на джинсах. В этот самый момент. «Можешь не снимать, если страшно. Пиши так или голосовые.» «Ладно». Второй раз «тише». Без капса. Когда я вообще начал разбираться в интонациях без интонаций? «Ну, что там тебе привезли?» «Я отнёсся к этому вопросу очень серьёзно и посмотрел примерно сорок три тысячи обзоров…» «Так?» Переписываюсь с ним, подпирая голой спиной косяк, и вдруг вижу, что не пишет, а записывает видео. Неужели осмелел? Сначала показывает его сосредоточенное лицо, после переключает камеру на основную, также подрагивающую, и я вижу разложенные по кровати коробки. Полукругом так. Перемежаясь с парой невзрачных тюбиков. Кажется, просто девайсами, от лаконичных упаковок с изображением того, что внутри, не возникает никаких пошлых мыслей. Скорее всего потому, что Никиту слишком шарашит для того, чтобы думать о нём в таком ключе. Хочется не трахнуть, а пожалеть. «Хочешь сразу все попробовать?» Пытаюсь подсказывать, намекая на то, что стоит выбрать, с чего начать, но… «Пока не знаю». «Зависит от того, насколько это приятно». «Если нет, то придётся распрощаться с намерением заниматься сексом». «А я очень хочу с тобой переспать». «Тут вот проблема и возникает, понимаешь?» Кружочками всё. Тараторя и кусая рот. С крайне страдальческим выражением на лице. «Когнитивный диссонанс.» Подсказываю, и Никита кивает, мотнув чёлкой в двухсекундном видео. «Он». «Ты штаны снимаешь или нет?» Спрашиваю для того, чтобы как-то подытожить, остановившись на пороге ванной комнаты, и уже знаю, каким будет ответ. Процентов на восемьдесят знаю. По выражению его лица понял. И тревожно бегающим глазам. Сам же предложил и сам испугался. Это нормально. Так тоже можно. Думает минуты полторы. «Нет. Я боюсь. Расскажу потом. Когда ты вернёшься обратно».