Sanctum

Марк ведёт машину одной рукой, вторую запуская в бардачок и доставая оттуда пачку старых сигарет. Он выуживает одну и зажимает зубами, шаря по карманам пиджака в поисках зажигалки, которой там не оказывается. Он выдёргивает сигарету изо рта и, смяв её, бросает на пол. У Марка бывают плохие дни, когда всё идёт не по плану, но сегодня его терпение лопнуло. По кривой пошло всё: дела на работе, отношения с семьёй и друзьями, начальством. Сил сопротивляться плохим событиям больше нет. Марк устал. Чертовски устал. И он надеется обрести долгожданный покой. Стрелка спидометра показывает восемьдесят километров в час и продолжает идти дальше по часовой стрелке. Обычно Марк водит аккуратно, но почему-то именно сейчас ему особенно плевать на безопасность. Может быть, потому что жизнь больше не имеет для него никакого значения. Марк открывает окно и начинает чувствовать себя чуточку спокойнее, когда прохладный весенний воздух заполняет собой пространство машины, проникая под одежду и унося с собой прочь раздражение. Это решение далось ему нелегко. Он долго размышлял, взвешивал все «за» и «против» и в итоге пришёл к выводу, что морально готов. Он уже давно об этом думал, все отсрочивал дату и, наконец, решился. В конце концов здесь его больше ничего не держит. Сегодня ему исполняется двадцать пять, на празднование приглашены почти все сотрудники их с отцом компании, немногочисленные друзья, с которыми Марк до сих пор к его удивлению поддерживает общение. Какие-то важные инвесторы, главы дочерних компаний, прочие крупные шишки — всё по фэншую. Все, как он ненавидит. Марк решает, что сто двадцать километров в час — вполне нормальная скорость для самоубийства, хотя он не планировал умирать в аварии, но если он вдруг врежется во что-нибудь (главное, не в кого-нибудь), то жалеть не будет. В позднее утро понедельника дороги практически пусты, разве что главные улицы переполнены, но Марк специально на них не сворачивает. Редкие машины он обгоняет и подрезает, и наверняка недовольные водители сигналят ему в след, но он не слышит, потому что в машине на всю громкость играет какая-то песня, которую он слышал уже тысячу раз, а название так и не узнал. Он ведь может позволить себе хотя бы развлечься последний раз. Адреналин ударяет в голову, смерть начинает казаться не такой уж страшной, и Марк решает разогнаться посильнее, но в тот момент, когда он начинает воплощать свою затею в жизнь, видит в паре десятков от себя чей-то силуэт. Который очевидно собирается переходить дорогу. Точнее перебегать. В неположенном месте. В самый неподходящий момент. И Марк едет прямо на него. — Блять! — Марк со всей силы вжимает педаль тормоза в пол и от резкой остановки чуть не вылетает вперед, но успевает вцепиться руками в руль и откинуться назад. Ремень безопасности он специально оставил болтающимся справа и не ожидал, что он всё же может ему сегодня понадобиться. Шины наверняка в мясо, но сейчас это последнее, что волнует Марка. Он замирает, всё ещё сжимая пальцами руль и тяжело дыша, и пытается разглядеть хоть что-то перед собой, потому что от шока помутнело в глазах. Ему едва хватает сил дотянуться до колёсика и выключить дрожащими руками музыку, и в тот момент, когда салон погружается в тишину, Марк слышит, насколько громко бьётся его сердце. Он на автомате выходит из машины и, оглядевшись, на ватных ногах подходит к лежащему на промёрзшем асфальте парню. В голове успевают пронестись тысячи мыслей, самая страшная из которых — то, что он убил человека, и Марк мысленно готов к тому, что за ним уже выехала полиция. Он останавливается в метре от тела и тут же отскакивает назад, чуть не споткнувшись, потому что тело вообще-то живое: оно шевелится, а затем принимает положение сидя. Парень, опираясь руками о колени, поднимается с земли и отряхивает джинсы от грязи, пока Марк молча, всё ещё пребывая в шоковом состоянии, наблюдает за его ритуалом восстания из мёртвых. Незнакомец одёргивает жёлтую футболку с каким-то непонятным принтом и тут же морщится, бросая взгляд на свои содранные ладони и локти, и начинает дуть на ранки, ворча себе что-то под нос. В какой-то момент он всё же обращает внимание на застывшего статуей Марка, который словно лишился дара речи и может лишь хлопать глазами, но тут же возвращается к бесполезному занятию. Марк ничего не понимает. — И-извините, вы не ушиблись? — получается слишком пискляво и тихо, но по-другому никак — ком в горле чертовски мешает. Незнакомец усмехается и осторожно, чтобы не задеть больного места, поднимает с земли рюкзак. — Ты что, шутишь? — возмущается парень и хмурит брови. — Ясное дело, ушибся! Причём знатно так приложился головой, что кажется, уже забыл как меня зовут. — Я могу вызвать скорую, если вам… Незнакомец мотает головой. — Никакой скорой. Я живой, со мной всё в порядке, — выдавливает страдальческую улыбку. — Ну, бывай, — и отвешивает шутливый поклон, разворачиваясь. Марк ещё больше запутался. Почему этот парень так странно себя ведёт? Спокойно, словно его каждый день сбивают машины. Может, шок? Марк округляет глаза от своего предположения, которое вполне может оказаться верным. От шока боль не чувствуется и человек может думать, что с ним всё в порядке, а затем даже не успеть понять, что что-то всё же не так и запросто умереть. Марк уже собирается догнать его и насильно отвезти в больницу, как слышит сзади чью-то громкую ругань. — Эй, вот он! — Ловите этого уёбка! По ту сторону дороги к ним стремительно направляются пять каких-то парней явно не с благими намерениями, и незнакомец, видимо, тоже услышав их голоса, поворачивается обратно и в мгновение ока оказывается возле Марка. Он хватает его за руку и тащит к машине. — Чувак, если хочешь как-то извиниться за свой косяк, пожалуйста, отвези меня отсюда подальше! Марк заторможенно кивает, всё ещё не зная, на что подписывается. Радость мелькает в глазах напротив, и парень тут же ныряет в машину, заставляя его отмереть. Через пару секунд они оба сидят в салоне, Марк поворачивает ключ, и автомобиль трогается с места чуть раньше, чем шайка успевает достигнуть их. — Гони! Марку хочется задать себе вопрос, что он вообще делает и о чём думает, но очевидно, что сейчас он не думает, поэтому ответить не сможет. Он лишь может внимательно смотреть на дорогу, на этот раз не превышая допустимой скорости и не нарушая правил. Как только они отъезжают на приличное расстояние, Марк всё же немного расслабляется и заставляет себя посмотреть на своего спутника и оценить его состояние. Парень, невозмутимо закинув руки за голову, с любопытством рассматривает мелькающие здания и людей, торопящихся по делам. Какой же всё-таки странный. Он, будто почувствовав взгляд Марка на себе, поворачивает голову. — Следи лучше за дорогой. Со мной всё нормально. Марк тут же отводит взгляд и больше не оборачивается. Словам его он не верит, помочь никак не может — аптечки в машине нет, поэтому просто везёт его в больницу. Ему всё равно, будет ли парень рад такому раскладу, Марк должен загладить свою вину. — Как тебя звать-то хоть? — Марк. — Просто Марк? — вскидывает бровь незнакомец. — И что это вообще за имя такое? — Для тебя Марк-хён, — отвечает Марк с толикой раздражения, игнорируя второй вопрос. Парень не спорит. — Что ж, приятно познакомиться, Марк-хён, я Донхёк, — хочет пожать старшему руку, но вспоминает, что у него все ладони в крови. — А куда мы едем? — В больницу, — Марк поворачивает руль, заезжая на парковку. Донхёк резко выпрямляется и переводит на него удивленный взгляд. — Не делай лишних движений, вдруг у тебя что-то сломано. Донхёк хочет возразить, но видя, насколько серьёзен Марк, тут же давит в себе это желание. С ним спорить бесполезно, он сразу это понимает. После того, как они выходят из машины, никто из них не предпринимает попыток что-то сказать, они просто заходят в здание, где Донхёк делает вид, что ему очень интересно рассматривать пустые белые стены холла и его вовсе не раздражает тот факт, что где-то рядом кричащий ребёнок разбудил другого, и теперь они орут оба. В регистратуре им предлагают подождать полчаса, пока до них не дойдёт очередь, но Марк наклоняется к девушке и что-то едва слышно говорит. У Донхёка не получается ничего расслышать, но он не особо из-за этого расстраивается, поэтому, когда через непродолжительное время за ним приходит медсестра, покорно следует за ней под пристальным взглядом Марка. Он бы мог удрать, конечно, но понимает, что в состоянии, когда всё тело ломит, голова раскалывается, а руки чертовски болят, сбежать не получится. Сначала его тащат на рентген, а затем, удостоверившись, что переломов нет, начинают обрабатывать раны и приводить в божеский вид. Донхёку накладывают повязки на руки, клеят на небольшую царапину на щеке пластырь и не церемонясь выпроваживают в коридор. Марк сразу же оказывается около него и начинает осматривать на предмет изменений. — Ничего не сломал? — Донхёк смотрит на него немного обиженно, но понимает, что тот просто старается окупиться. Возможно, не только потому, что Донхёк запросто может обратиться в полицию. Возможно, потому что правда беспокоится. — Я же говорил, что в порядке. Только зря сюда приехали. — Не зря. Теперь ты хотя бы не так пугающе выглядишь, — Марк хмыкает и останавливает свой взгляд на одежде младшего. — Только вот одежде твоей уже никак не помочь. Донхёк обращает внимание на свою одежду только сейчас, подмечая, что её и правда уже ничто не восстановит. Если футболку еще можно было хоть как-то отстирать, то порванные в нескольких местах джинсы явно придется отправлять на помойку. Марк замечает его ступор касательно одежды, поэтому, как только они выходят на улицу, сразу подталкивает к машине. Донхёк непонимающе смотрит на него, но садится в неё. — Сейчас поедем тебе за одеждой. Не будешь же ты так ходить. Донхёк вообще-то не согласен, но его, видимо, никто не спрашивает. Он даже не понимает, зачем Марк тратит своё время на парня, которого его машина даже не задела. Донхёк лишь по чистой случайности из-за своей неуклюжести запутался в ногах и поцеловал асфальт, а старший наверняка подумал, что это из-за него. Тем более он уже свозил его в больницу, так зачем ещё и одежду покупать? Донхёк не бедствует, так что может себе позволить другие джинсы, но Марка, похоже, всё ещё мучает совесть. Тогда он спорить не будет. — Расскажи, пока мы едем, кто эти парни, от которых ты убегал? — старший нарушает молчание. — Ах, это… — Донхёк задумывается. — Эти придурки насильно заставляют учеников моей школы принимать наркоту, я снял это на видео, пока никто не видел, но меня спалил один из них, так что пришлось сваливать. Я собираюсь показать это видео директору, если меня не выследят и не убьют раньше, — он горько усмехается, представляя, как будет ещё месяц учиться выживать в школе, потому что дорогу он перешёл явно не тем людям. Донхёк умирать не хочет, но это его последний год, пропускать школу нельзя. Поэтому придётся как-то выкручиваться. Желательно без синяков и потерь сознания. — Вот как, — Марк о чем-то размышляет у себя в голове, не подавая голоса несколько минут. — Не волнуйся, они ничего тебе не сделают. — Почему это? — младший недоумевает. — Потому что я об этом позабочусь. Ты можешь мне доверять. Только скажи мне потом номер своей школы. Донхёк щурится в сомнении, но Марк звучит так убедительно искренне, что не верить не получается. А тот и не врёт. — Странный ты, — хмыкает Донхёк. Марк усмехается. — Кто тут ещё странный. Всю оставшуюся поездку они снова молчат, но это молчание не приносит дискомфорт. Донхёк считает проезжающие мимо машины, думая о том, как ему сегодня повезло. Если бы Марк вовремя не затормозил, он бы умер, если бы Донхёк не сел к нему в машину, его бы избили до полусмерти. А так он отделался лишь лёгким шоком и парой царапин, так старший ещё и сказал, что всё уладит в школе. «Просто хочет загладить свою вину», — думает Донхёк. «Просто хочу ещё хоть немного побыть здесь», — проносится в голове у Марка. Торопиться ему в любом случае некуда.

***

После того, как они выходят из магазина, Донхёк, одетый в новые вещи, заметно тускнеет и больше не возникает. Он едва слышно благодарит Марка, плетясь где-то позади и размышляя о чём-то своём. Марк не торопит его и разговор завести не спешит. С того самого момента, как они встретились, прошло около двух часов, но ощущаются они как целая вечность. Марку становится страшно. Если Донхёк вдруг внезапно скажет, что им пора прощаться, у него пропадёт последняя надежда. Он висит на краю пропасти, и единственный, кто его держит — это Донхёк, случайно оказавшийся рядом. Если он отпустит Марка, смерти ему не избежать. Он оборачивается через плечо, глядя на младшего. Тот идёт, повесив голову, и пинает попадающиеся на пути редкие камушки. Идти им ещё минут десять — Марк специально поставил машину подальше, чтобы у них было время до того, как они разойдутся. Он не понимает, почему отдал свою жизнь в чужие руки, хотя Донхёк об этом ещё, конечно же, не догадывается. Почему доверился незнакомому человеку. Почему увидел в нём что-то, что не мог найти в других. Почему-почему-почему. Он старается собраться с мыслями, сжимает кулаки и прикрывает глаза. Он никогда не думал, что решение будет даваться ему настолько тяжело. Марк всё ещё боится, что Донхёк его оставит. Он резко оборачивается, не оставляя себе времени на бесконечные раздумья, потому что до машины метров остаётся всё меньше, а мысли о том, как бы правильно донести то, что он хочет сказать, всё больше подавляют уверенность. — Слушай… Марк замолкает, понимая, что чуть не начал монолог, и непроизвольно улыбается. Донхёк стоит в нескольких шагах от него и тоскливо смотрит куда-то перед собой. Марк знает, что справа от него находится парк аттракционов, в котором он любил бывать в детстве и понимает, какие чувства испытывает Донхёк. Он медленно, стараясь не вывести Донхёка из транса, подходит к нему. — Хочешь туда? Донхёк слегка вздрагивает от неожиданности и неверяще смотрит на воодушевлённого старшего. Он хмурит брови, вероятно, не зная соглашаться ему или нет, но Марк видел, какими блестящими глазами он смотрел на парк, поэтому, не дожидаясь ответа, берёт его за руку и тащит в сторону входа. Донхёк не успевает и моргнуть, как они оказываются сначала на «ракушке», затем на колесе обозрения, затем на башне свободного падения. Они катаются ещё на нескольких аттракционах, прежде чем Марк ведёт его в сторону батутов, но ему вежливо отказывают, говоря, что вообще-то это батут для детей. Тот уже собирается отправить туда одного покрасневшего от стыда Донхёка, потому что он ещё несовершеннолетний (вроде как), а значит ещё ребёнок, но тот, впопыхах извинившись перед оператором, уводит Марка подальше. Они останавливаются возле ларька с сахарной ватой, и Марк бьет себя ладонью по лбу, потому что Донхёк, должно быть, голоден, а он настолько увлёкся развлечениями, что даже забыл спросить у младшего, не хочет ли он перекусить, а тот сам инициативу не проявлял. Скорее всего из-за стеснения. — Не хочешь пообедать? — спрашивает Марк как бы для галочки, потому что даже если Донхёк откажется, он всё равно заставит его есть. — Поужинать, хён, — поправляет его Донхёк. Марк удивлённо смотрит на часы и чуть было не охает, потому что они показывают половину шестого. Что-то он слишком увлёкся. — Я не особо голоден, но от мороженого бы не отказался. «Что это ещё за еда такая», — бурчит Марк, выискивая глазами ларёк с мороженым и направляясь к нему, пока Донхёк тихо смеётся, наблюдая за его реакцией. Прямо как старик. Марк берёт Донхёку шоколадное, а себе клубничное, которое выглядит почему-то слишком розовым. Донхёк не может сдержать смех, когда видит, с каким серьёзным видом старший ест мороженое, одетый в дорогой костюм, с зачёсанными волосами и ролексами на левой руке. Продавщица ещё и положила ему сверху дольку настоящей клубники, которая сразу же перекочевала к Донхёку. Донхёк нашёл это забавным. Вечер наступает внезапно: солнце начинает стремительно скрываться за горизонтом, а тени деревьев вытягиваются и практически сливаются с землёй. Время от времени проносится слабый ветерок и тут же исчезает, словно его и не было. Они идут вдоль реки Хан, которая кажется ещё более красивой в вечернем солнце. Марк держит руки в карманах, искоса наблюдая за Донхёком, который всё ещё не расправился со своей порцией. Он рассказывает что-то про то, как раньше проводил своё свободное время с родителями в этом парке и как рад снова испытать те же самые эмоции. Марк старательно пытается слушать его, но сердце с каждой минутой начинает биться ещё быстрее, и ему приходится сделать глубокий вдох, чтобы хоть как-то себя успокоить. Разговор неминуем. Их прощание тоже. Донхёк чувствует чужое напряжение через ткань куртки и осторожно дотрагивается до чужого плеча, обращая внимание на себя. — Всё в порядке? — конечно, нет. Донхёк понимает, что с Марком не всё в порядке, и поджимает губы от злости, когда тот натягивает дежурную улыбку и заверяет его в том, что всё хорошо. Донхёк крепче сжимает его плечо. — Ты можешь рассказать мне всё, что тебя тревожит. «Могу. Но если расскажу, ты посчитаешь меня идиотом и уйдёшь, а этого мне хочется меньше всего», — отвечает старший мысленно. — Не уйду, — Марк распахивает глаза в удивлении и прикрывает рот, понимая, что произнёс свои мысли вслух. Донхёк требовательно и обеспокоенно смотрит на него. Старший понимает, что пора встретиться лицом к лицу со своими страхами. «Просто хочет отплатить за мои извинения», — думает Марк. «Просто хочу искренне помочь тебе», — проносится в голове у Донхёка. Марк решается. Умереть он всегда успеет. В любом случае, если Донхёк решит уйти, он не станет его останавливать. — Мне очень жаль за то, что произошло утром, — начинает он. Донхёк хмурится. — Я всегда соблюдал правила дорожного движения, но сегодня впервые нарушил их. У меня не было никакого умысла. Если бы не успел затормозить, то вывернул бы руль, но ты бы ни за что не пострадал, — они останавливаются у перил: Марк опирается о них руками, а Донхёк прислоняется спиной. — Мне стало так страшно, что я мог убить человека. Умереть — это навсегда. Не представляю, что бы я делал. Наверное, вызвал бы скорую, а затем бы отправился следом за тобой. — Не говори о таких вещах, — отрезает Донхёк. Звучит он гораздо серьёзнее, чем несколькими часами ранее. — Да, конечно, — мрачно хмыкает Марк. — Жизнь нужно ценить, жизнь у нас только одна… Это верные слова. — Но только не всегда они работают. Марк кивает. На нём такие многообещающие слова не работают. Он прикрывает глаза, подставляя лицо свежему ветру, пока Донхёк беспокойно вертит в руках замок от куртки. — Донхёк, я ехал умирать, — едва слышно произносит Марк. У младшего по спине прокатывается волна страха. Дышать становится труднее, лоб в миг покрывается испариной, но он не подаёт виду, что эти слова произвели на него хоть какое-то впечатление, продолжая смотреть в пустоту перед собой. Молчание затягивается на долгие две минуты, за который Марк уже сто раз успевает пожалеть о своих словах. От Донхёка никакой реакции. Он не говорит ему, что Марк придурок, что ему просто пора заняться делом, а то от скуки уже помереть решил. Он не начинает судорожно выискивать ему психиатра в интернете, говоря о том, что Марку срочно пора лечить голову. Ничего не говорит. Не уходит. Просто берёт руку Марка в свою и крепко переплетает свои пальцы с чужими. Старший сквозь бинты на каком-то подсознательном уровне чувствует, насколько влажная у Донхёка ладонь, и понимает, что не один переволновался. Донхёк поджимает губы и опускает голову, немигающим взглядом смотря в пол. — Я знаю, — Марк поворачивает голову в его сторону, не понимая, о чём тот говорит. — У тебя на лице написано «помогите», Марк. Ты потратил на меня весь день. Сомневаюсь, что только для того, чтобы извиниться, — вздыхает и продолжает почти сразу. — Люди твоего статуса не отвозят других в больницу на своих машинах, зная, что после этого придётся делать химчистку салона, не ходят по многолюдным магазинам с человеком, который выглядит не иначе как сбежавший из детдома ребёнок, и не покупают ему одежду, не радуются обычным аттракционам и не едят мороженое со вкусом клубники. Так делают люди, которые проживают свой последний день и хотят по максимуму насладиться им. Марк ошарашенно глядит на Донхёка, который внезапно подходит к нему ближе и, схватив старшего за затылок, прижимает его лоб к своему плечу. — Если хочешь поплакать, сейчас самое время. У Марка как по команде начинает щипать глаза, и он не сдерживается, хватаясь за Донхёка и утыкаясь ему куда-то в шею. Тот лишь успокаивающе проводит по его спине, шепча какие-то хорошие и светлые слова и время от времени как бы случайно задевая висок Марка своими губами. Они стоят так на протяжении двадцати минут, прохожие бросают в их сторону странные взгляды, но это меньшее, что сейчас волнует. Когда Марк наконец отпускает его, Донхёк облегчённо выдыхает, замечая у того на губах грустную, но искреннюю улыбку. — Тебе лучше? — интересуется младший, на что Марк быстро-быстро кивает. Донхёк подходит ближе и берёт его лицо в свои руки, проводя пальцами по векам, стирая остатки влаги. Прочесть что-либо на его лице не представляется возможным, поэтому, когда Марк ожидает, что тот сейчас отпрянет, Донхёк наоборот оказывается непозволительно близко, обдавая чужую щеку горячим дыханием. Марк замирает, не двигаясь с места, чувствуя только, как в ушах отдает стук собственного сердца. Донхёк быстро целует его куда-то в уголок губ, даже не целует, а просто мажет губами, после чего сразу отстраняется. — Что ж, я рад, — с ухмылкой произносит он, бегая глазами по лицу окаменевшего Марка. — А теперь попробуй догнать меня, потому что я собираюсь уехать на твоей машине, — он трясет у старшего перед лицом ключами от машины и, игриво улыбнувшись, тут же подрывается с места. Марк на несколько секунд зависает на месте, а затем, опомнившись, бросается вслед за Донхёком, чувствуя необыкновенный прилив сил, которого не ощущал уже очень давно. Он забывает и о том, что у него в багажнике лежит пистолет с одним единственным патроном, и о проблемах на работе, и о семидесяти пропущенных на телефоне, и даже о своём Дне рождения. Он наконец почувствовал себя живым, а не существующим, за что будет вечно благодарен Донхёку, но никогда не скажет этого вслух. В конце концов, если разделить боль на двоих, станет чуточку легче.