Правила Всемогущества

      По дороге домой я набираю Аши и, выдерживая в интонациях деловой тон, спрашиваю:       — Можешь оказать мне услугу?       — Конечно, Леррей. Проси что хочешь, — Аши так мягко произносит мое имя, нежно перекатывая согласные, что я немного успокаиваюсь.       — Лили… Мне нужно, чтобы ты увез ее из Лондона на какое-то время. Подальше. Так, чтобы никто не смог найти.       — Что случилось? — его голос встревожен.       — Неважно. Я со всем разберусь сам. Главное — увези Лили.       — Хорошо, сделаю. Где она?       — Все еще у меня.       — Через двадцать минут буду.       Я захожу в квартиру, бросаю ключи от машины на комод в холле. Иду в спальню, останавливаюсь в дверном проеме и некоторое время просто смотрю на свою помощницу. Моя Лили, моя девочка, мой малыш… Ты еще не знаешь, дорогая, но в случае непредвиденных обстоятельств — любых — я уже позаботился о тебе, открыв счет на твое имя и оставив информацию о нужном тебе человеке в банковской ячейке. Так, на всякий пожарный. Я сентиментален, знаю, но в моей жизни есть два человека, имеющих для меня значение. Ты и мама.       Бужу Лили, легонько похлопывая по щекам. Она недовольно ворочает головой, нехотя открывает глаза.       — Что? — спрашивает почти сердито, еще не понимая, где находится. Сонно моргает, и от ее беззащитного вида у меня сжимается сердце.       — Вставай, малыш, — я приподнимаю ее, вытаскивая из нагретой постели.       — Рей, что? Куда? — она пытается стыдливо прикрыть грудь одеялом.       — Одевайся, Лили. Быстро, — командую я, кидая ей платье. — Тебя сейчас заберет Аши. Ты поедешь с ним и останешься с ним до тех пор, пока я не разрешу вернуться.       — Рей! — Лили окончательно просыпается, смотрит на меня, распахнув глаза. — Что происходит?       — Никаких объяснений, Лили. Просто одевайся. Живо! — повышаю голос, потому что моя девица не двигается с места.       — Я никуда не поеду, — говорит она твердо. — Я не оставлю тебя.       — А я тебя не спрашиваю, — отвечаю, злясь. Вот сейчас проявление ее привязанности совсем не ко двору. Она, правильно уловив мое настроение, наконец одевается. Я выхожу из спальни.       Звонит домофон. На пороге появляется Аши, ловит меня за руку.       — Леррей, ты точно справишься сам? — он знает, что я не приму другой помощи кроме той, о которой попросил сам, но все же благородно пытается настоять на своем.       — Да, Аши, — отвечаю бодро. — Просто не хочу дарить повод давить на меня через близкого человека.       — Я понял.       Выходит Лили, на ходу собирая волосы в тугой хвост, кивает приветственно Малику. Подходит ко мне.       — Рей, обещай, что ничего ужасного не произошло, — говорит она, вставая на носки, чтобы заглянуть в мои глаза.       — Обещаю, малыш, — я наклоняюсь и коротко целую ее в щеку. — Давай, девочка, поезжай. Скоро увидимся!       Лили подхватывает туфли, сумку, бросает на меня прощальный взгляд и выходит за Маликом. Не смотрю ей вслед — я уже стою у окна, провожая взглядом отъезжающий от моего дома лимузин Аши.       Мама в кругосветном круизе, на отдыхе. А больше мне переживать не за кого. Кроме самого себя. Но в этом я не вижу смысла и никогда не видел.       Медленно еду по городу. Ситуацию не оцениваю — собственно, и так все ясно. Зачем лишний раз об этом думать? Вспоминаю о том, что много лет не гулял. Просто так. Без цели, планов, мыслей.       Бросаю машину возле обочины, выхожу и бездумно иду вперед, куда глаза глядят, куда ноги несут. Не смотрю на людей — не хочу видеть их лица, читать их эмоции, решать, кто из них нуждается в моей помощи. Все, что мне сейчас нужно, просто идти. В никуда.       Раздается телефонный звонок. Не глядя отключаю телефон. Меня нет. Ни для кого. Не знаю, сколько вообще у меня есть времени, но оно мое — всё, без остатка.       Вдалеке виднеется Гайд-парк — я в центре. Иду в сторону Кенсингтонских садов. Сколько лет я не был здесь? Странно, что иной раз, имея под боком всю красоту мира, мы не обращаем на нее никакого внимания. Постоянно заняты делами, постоянно в суете. А зачем? Ради чего?       Вот взять меня…       Могу я назвать себя счастливым человеком?       Нет.       И сейчас я могу признаться в этом честно. У меня есть всё, но нет и никогда, видимо, не будет главного — веры в любовь и дружбу. Раз и навсегда я решил для себя, что мне эти волнительные биения сердца ни к чему. И всегда поражался тому, с какой настойчивостью Лили каждый раз бросается с головой в новую любовную авантюру, страстно веря в то, что рано или поздно сможет обрести свое счастье.       Вздыхаю.       Даже Лили я считаю лишь слабостью, позволив ей занять прочное место в моем сердце. Я лукавлю и сам себе противоречу в том, что касается нее, но, тем не менее, искренне беспокоясь за нее, никогда не признаюсь ей в том, что она мне бесконечно дорога. Потому что в таком случае продемонстрирую уязвимость. Ей. И она получит надо мной власть. Нет, этого не может быть. Никогда.       Сажусь на свободную скамейку и с наслаждением вытягиваю ноги. Вокруг все цветет, благоухая густым запахом свежей, набирающей сок зелени. Теплый, теплый май, а я сижу в черном костюме с наглухо застегнутыми пуговицами на рубашке, не решаясь открыто признать: порой я изнываю от душащего меня одиночества.       Леррей всемогущий.       Глупец, жалкий, жалкий глупец!       Расстегиваю несколько пуговиц, полной грудью вдыхаю пропитанный ароматами поздней весны воздух. Замечаю отбитые костяшки, сжимаю руку в кулак и некоторое время рассматриваю ссадины.       Матиас… Человек, уничтоживший мою жизнь. Зачем? Из любопытства, порочности? А может, тобой двигала глубинная тоска по родственной душе?       Допустим, ты добился своего, Матиас. А дальше что? Неужели моя раздавленная жизнь спасет тебя от одиночества?       Не понимаю. Ни мотивов, ни логики поведения. У Дженнифер я видел настоящего тебя. И ты мне понравился. До такой степени, что пронзительный взгляд твоих синих глаз тревожит меня по ночам, заставляя уходить потаенными желаниями в запредельную страну, где я никогда не был. Наваждение… Ты — наваждение. Мой самый главный прокол. И ты мог бы получить меня, оставаясь тем Матиасом, что прикрылся именем «Джеймс». Думаю, да, мог бы.       Но, сдается мне, в этой игре все проигравшие.       Как же приятно курить и ни о чем не думать!       Я стою на балконе, сосредоточившись на одном жизненно важном процессе — вдыхании и выдыхании сигаретного дыма, полностью заполняющего и через короткое мгновение опустошающего легкие. Рядом на полу красуется почти пустая бутылка «Джека».       Я сегодня целый день ничего не ел, скурил две пачки и нажрался. Когда в последний раз я напивался — тоже не помню. Всегда всё под контролем. Но сегодня мне не нужен контроль, сейчас меня одолевает одно желание — перегнуться через перила и, пролетев десяток этажей вниз, воткнуться головой в асфальт. Почувствовать, как черепная коробка сдавливается в плоскость. И больше ничего не чувствовать. Потому что замутненный алкоголем разум думает только о том, с каким наслаждением я целовал бы окровавленные губы Матиаса.       Я не понимаю этих больных фантазий, не понимаю внезапно возникшей зависимости от незнакомого мне человека. Поэтому и хочу перегнуться через перила, которые сейчас ковыряю указательным пальцем, неряшливо стряхивая пепел себе на футболку.       А я рассказывал, как провожу выходные?       У меня есть один день в неделю, когда меня ни для кого нет — воскресенье. Я влезаю в старую растянутую футболку, поношенные домашние штаны и целый день валяюсь на диване. Сплю. Ем. Смотрю сериалы. Читаю книги. Снова ем. Снова сплю. И никогда никуда не выхожу из дома. Я сижу в своей крепости, отгородившись от всего мира. Убого, да? У меня нет жизни, кроме работы. У меня есть мое личное время, но в этот момент я не живу. Я существую. Пустая оболочка без желаний. И я могу сейчас в этом признаться.       Я мог бы поехать к заливу или на море, гулять по песку, смотреть на волны… Мог бы ходить по музеям, знакомясь с культурой других народов или изучая понятную мне живопись… Мог бы пригласить красивую девушку или симпатичного парня в ресторан на романтическое свидание… Мог бы сходить в кино на шикарно-бестолковый блокбастер… Мог бы сыграть в теннис или гольф… Мог бы просто пройтись по магазинам без всякой цели, покупая приятные мелочи, которые хоть что-то рассказали бы обо мне… Я так много всего мог бы сделать в этот свой единственный выходной.       Но ничего этого не делаю.       Не хочу.       Любая радость исключительна, когда ею можно поделиться с близким человеком, а я уничтожил подъездные пути к своему сердцу.       На каких китах держится мой свет, Матиас? Одиночество, одиночество и еще раз одиночество. Поэтому мне и не страшно терять то, что имею. Нельзя пострадать от потери того, что не ценишь — давайте уж говорить начистоту.       Лили считает меня добрым и хорошим. Возможно, я добрый и хороший. Но пустой. У меня есть принципы, есть люди, к которым я испытываю симпатию, жалею, уважаю и даже ценю. Но не дорожу. Не люблю.       Так нанеси свой последний удар, Матиас. И дело с концом.       Я очнулся на полу в гостиной. Заснул как есть, сжимая в руках пустую бутылку из-под виски. Очаровательно.       Сажусь. С трудом. Похмелье, вау! Ощущение, забытое со студенческих времен. Можно даже попробовать насладиться им. Бросаю рассеянный взгляд на часы — десять утра. Ничего не скажешь — выпал из графика.       Нахожу телефон и включаю его. Сто миллионов пропущенных звонков и сообщений. Да идите вы к черту! Застреваю на звонке от Бергера. Перезвонить или не стоит?       Перезваниваю.       — Здравствуй, Леррей, — и опять тон, по которому ничего не понять — взбешен Бергер или еще ничего не знает.       — Здравствуй, Кристофер, — отвечаю, чувствуя, как язык присыхает к небу. Сушняк.       — Ну что сказать? Ты гений, — что это значит, я снова не понимаю. Фраза может быть истолкована в двух смыслах.       — Спасибо, — бросаю, залезая с головой в холодильник. Вода, где-то на полках должна быть большая бутылка воды.       — Я выписал второй чек на твое имя. Можешь забрать его в любое время, — говорит Барон.       Стоп!       Я забываю про сушняк, похмелье и свою навалившуюся бетонной плитой депрессию. Хлопаю дверцей холодильника, ожидая следующих слов.       — Мы договорились с Севани-младшим, что в процессе организации свадьбы он не участвует. Так что одна просьба — займи его пока чем-нибудь, чтобы под ногами не путался, — отдает распоряжение Бергер.       — Что? — задаю я неправильный вопрос.       — Леррей, я понимаю, что провернуть такое дело, наверное, было нелегко. Уж не знаю, чем ты его подкупил… Главное — он выбрал Астрид, наши семьи породнятся. Я не настаиваю на том, чтобы ты развлекал его лично. Просто займи чем-нибудь этого малохольного ублюдка, — и Бергер отключается.       А я еще минут пять стою и тупо смотрю на телефон.       И что это сейчас было?