Правила Всемогущества

      Мои системы дали сбой. Прошло часа два, а я все так и сижу на диване в гостиной. Осушил две бутылки воды, выкурил полпачки. Прямо в комнате, и теперь дым сизым облаком висит над моей головой. Тело ноет от восхитительно проведенной на полу ночи — позвоночник аж выкручивает. Плевать.       Я могу думать только о Матиасе.       Я знал, что Матиас серьезно не пострадал — я умел бить: семь лет бокса. Уверен, даже его прекрасный крючковатый нос цел. Но гематомы должны выглядеть внушительно, поэтому мне интересно: а как он на прием к Бергеру заявился? Какие дал объяснения своему парадно-невыходному виду? Или решил вопрос супружества по телефону?       Голова гудит от похмельного синдрома и переизбытка мыслей, и я не могу найти ни одного логического объяснения происходящему. Масса вопросов — ноль ответов. Что не так с этим парнем? Что за игры? Какова цель? Приручить меня? Или что?       Матиас меня с ума сводит.       Да, точно, Матиас сводит меня с ума.       Еще ни один человек в моей жизни не доводил меня до состояния исступления. Я с равным успехом мог бы и убить его, и слепо последовать за ним на край света. Что за бред, Леррей, что за бред?       Еще полчаса спустя усилием воли пытаюсь переключиться на практичные мысли.       Прикидываю, что, пожалуй, пока не буду возвращать Лили в Лондон. Надо полностью прояснить ситуацию. Съездить в офис — навести там порядок, сделать несколько звонков. Врубить голову в режим работы. Эта неделя и так основательно выбила меня из колеи. Раз уж Севани оценил мой поставленный удар и благородным жестом вернул мою жизнь на круги своя — надо этим пользоваться.       Если честно, я понятия пока не имею, как буду дальше строить общение с Матиасом, но надеюсь, мне удастся свести его к минимуму. Он опасен. Для меня.       Занять Матиаса чем-нибудь? Займу. На все четыре месяца займу, часа свободного не оставлю. Главное — держать его подальше от себя. Матиас на меня плохо влияет. Надеюсь, я смогу избавиться от дурацких эротических кошмаров, навязчивых мыслей о его пронзительной синевы глазах, о желанных губах, которые все еще хочу поцеловать…       Может, навестить мою гейшу Натали? Она-то вправит мозги на место. Да, так и сделаю. А пока — в душ и на работу.       И все-таки… Херня какая-то со мной происходит.       Я брожу по продуваемой из открытых нараспашку окон гостиной, все еще в старой футболке и домашних штанах, никак не решаясь влезть в костюм и рубашку, чтобы наглухо запечатать себя в броне. Сердце колотится как сумасшедшее: то ли от переизбытка выпитого кофе, то ли от многочисленных эмоций и переживаний, обрушившихся на меня за последние пару дней. И у меня не выходит взять себя в руки.       В дверь раздается стук. Я замираю посреди пятидесятого дефиле по гостиной. Кто-то из соседей? Иначе позвонили бы в домофон. Впрочем… Иду открывать дверь.       На пороге стоит Матиас. Ладно. Мне даже неинтересно, как он попал в дом, минуя ворота с охраной и домофон с консьержем — вот этому я уже не хочу удивляться.       Я просто, позабыв обо всем на свете, изумленно его разглядываю.       Теперь Матиас в черной полосатой футболке, сильно похожей на тельняшку, и черных джинсах, но в тех же потрепанных «конверсах». И что за страсть к полосочкам? Правый его глаз выглядит вполне себе ничего, левый — основательно заплыл, нос в порядке — только переносицу украшает пластырь, губы разбиты прилично — припухшие, с подсыхающими ранками. Видимо, я неосознанно пытался уничтожить то, что желал больше всего. Запястье перебинтовано. Иссиня-черные волосы — в нелепом беспорядке, не знающем расчески.       — Привет! — Матиас поднимает приветственно руку, улыбается, демонстрируя далеко не идеально ровный ряд белых зубов — один из передних умилительно выступает вперед, и без приглашения проходит в квартиру. Я провожаю его растерянным взглядом и закрываю дверь.       — Чем обязан? — подвешиваю в воздухе ключевой вопрос и застываю по центру холла, показательно сложив руки на груди — намекая, что я не ждал гостей и не разрешал входить.       — Не слышу фразы: «Спасибо, Матиас!», — Севани, игнорируя мои намеки, скидывает кеды, проходит по холлу, решительно заглядывая в каждую комнату и с любопытством изучая мое жилище. — А у тебя клево! — одобрительно бросает он. — Не то что мой идиотский особняк. У моего папаши абсолютно нет вкуса. Беда, беда… Столько денег на ветер.       Матиас оборачивается, хмыкает и качает головой. Он открыт, светел, чист. Точно такой, каким я увидел его у Дженнифер, и мое сердце сбивается с ровного ритма. Я не понимаю, как себя вести и что говорить. Наверное, это уже норма по отношению к нему?       — Так я услышу сегодня: «Спасибо»? — Матиас подходит ко мне на расстояние вытянутой руки, и я чувствую тонкий аромат его духов — цитрусовый, воздушный. От него вообще веет свежестью, несмотря на помятый вид. — Кстати, хреново выглядишь, — произносит он, не дожидаясь ответа. — Пил?       — Что ты здесь делаешь? — спрашиваю, откашлявшись.       — В гости пришел, — Матиас пожимает плечами. — Черт, Леррей, неужели непонятно: мне некуда податься! У меня в этом гребаном городе нет ни одного знакомого. Не говоря уже о друзьях, — его слова звучат, как крик о помощи. — Я приехал сюда и окунулся в общество, где вокруг одно мудачье. Я никогда раньше не вращался в вашем так называемом высшем свете, хотя правильнее его было бы назвать клоакой. Ты…       Матиас вздыхает и отходит от меня, продолжив блуждать по комнатам, дотрагиваясь до вещей, скользя тонкими пальцами по поверхности мебели. Я безотрывно наблюдаю за его передвижениями.       — Ты… — продолжает он, — показался мне единственно нормальным человеком. Я специально тогда приехал к Дженнифер. Сначала просто заинтересовался твоей волшебной персоной, но потом… Ты действительно мне понравился. Я подумал, что, возможно, смогу найти в твоем лице если не друга, то хотя бы приятеля. Потому что, знаешь ли, участь моя печальна.       Матиас оборачивается и смотрит мне прямо в глаза.       — Но потом, в машине, ты понес такую херню! — звучит излишне эмоционально, и я понимаю, что тот разговор в машине все еще задевает Матиаса за живое. То есть… Как будто он мне поверил, а я его предал. И это как минимум глупо и незрело, потому что мы были знакомы от силы полчаса.       — Я решил, меня слух подводит! — восклицает Матиас, импульсивно взмахивая руками. — Смотрел на тебя и не верил, что ты говоришь все это всерьез. А я редко ошибаюсь — считай, мы с тобой в чем-то похожи: я тоже умею читать людей. Ты меня разозлил. Жутко разозлил. Даже не знаю, почему так сильно. Наверное, потому, что я очень хотел, чтобы все это было неправдой. Что ты… Что ты настоящий… Стоящий… Что ты именно тот, на кого я среагировал интуитивно. Понимаешь?       — Ты меня проверял? — я недоверчиво смотрю на Матиаса и высказываю вслух дикую догадку.       — Нет, поначалу я не хотел тебя проверять, — пожимает он плечами с индифферентным видом. — Хотел просто унизить. Как следует. Тряхануть под основание фундамент твоей жизни. Но передумал. Твоя помощница, Лили, считай, переубедила меня. Она чудесная девушка — я таких редко встречаю. Пока мы общались с ней — она все время говорила о тебе. Я поверил ей и ее искренним словам о тебе. И решил дать тебе шанс.       — Дать мне шанс? — я подступаю к Матиасу, вновь начиная злиться. — Требованием отсосать тебе?       — Ну… Извини за это? — он смешливо выгибает бровь, прищуривает и без того подзаплывший левый глаз и ничуть не выглядит виноватым. Мне опять хочется приложить его лицом о колено. — Перегнул палку немного.       — Немного? — возмущенно выплевываю я, хватая его за грудки. Подтягиваю к себе вплотную и, несмотря на отсутствие разницы в росте, нависаю сверху. — Ты кто вообще такой, а? И с чего решил, что имеешь право меня проверять? Мне срать на то, что ты там себе надумал!       — Ложь, — тихо, но с откровенным упрямством в голосе произносит Матиас. — Я тебя заинтриговал. Так же, как и ты меня.       Я резко отстраняюсь, убирая руки. Черт.       — Согласись, Леррей, нет большего падения для человека, чем ради корысти, выгоды продать свое тело, отдаться покупающему тебя уроду. Честных шлюх не бывает. Шлюха она и есть шлюха, — Матиас проговаривает это, снова насмешливо скалясь, но при этом насмешка исчезает из его глаз — он смотрит на меня пробирающим до глубины души взглядом. — Рад, что у тебя действительно есть принципы, — заканчивает он глухо, с непонятными мне болезненными интонациями. — Если бы ты принял мое предложение — я тебя уничтожил бы.       — Почему? Почему я? — цежу сквозь зубы, потому что не понимаю. Его поведение неадекватно — нельзя злиться так на кого-то просто потому, что он мудак. Не я первый, не я последний циничный ублюдок в этом городе.       — А ты не понял? — Матиас приподнимает руку, скользит тонкими музыкальными пальцами вдоль моей щеки, задерживается на подбородке, отчего у меня по позвоночнику пробегает электрический ток. И неожиданно спрашивает, беспечно улыбаясь:       — Слушай, есть попить? Сок, вода? На улице — жара, душно. Прямо Венеция в разгар летнего сезона.       — В холодильнике, — киваю на автомате в сторону кухни. У меня в голове такой бардак, что я теряюсь в мыслях и эмоциях. По мозгам все еще эхом бьет: «А ты не понял?»       Матиас босыми ногами шлепает за питьем — я плетусь за ним, пребывая в странном, пугающем раздрае. Глупо пялюсь на Матиаса, пока он в несколько глотков осушает пакет с апельсиновым соком. Выдыхает и весело смотрит на меня — оранжевая капелька повисает на его подбородке. Я, сам не осознавая, что делаю, подаюсь вперед и большим пальцем осторожно убираю каплю сока, очерчиваю линию его посиневшей скулы, проезжаюсь по разбитым губам. И нехотя убираю руку.       — Больно? — спрашиваю шепотом.       — Нет, — шепчет Матиас в ответ, гипнотизируя меня бездонными синими глазищами.       И какое-то время мы просто стоим и смотрим друг на друга.       — Ну так что? Вернемся на исходные позиции? — откашлявшись, хрипло спрашивает Матиас.       — Вернемся, — соглашаюсь я, отчего-то тоже севшим голосом. — Только вот… — делаю паузу и стараюсь прийти в себя. Чертово наваждение. Мне абсолютно точно надо держаться от Матиаса подальше — иначе я за себя не ручаюсь. А переспать с будущим зятем Бергера — знаете ли, так себе затея. Настоящая говно-затея — прямо скажем. Потому что одним «переспать» не ограничится — я уже пропал. Влип по самую макушку.       — Признаюсь честно, — я пытаюсь выдержать сухой деловой тон, — времени на тебя у меня нет. Я безбожно тону в делах. Благодаря твоим «проверкам» все вышло из-под контроля. Но Бергер просил тебя развлечь, поэтому… могу дать список контактов и мероприятий, — и в общем, да, это откровенное предложение свалить нахер и оставить меня в покое, пока мы оба не утонули в куда больших неприятностях, чем Матиас уже успел мне доставить. Только к финалу мой голос дрогнул, и предложение превратилось в просьбу. С одним посылом: «Уйди. Пожалуйста».       — Твои услуги платные, — Матиас склоняет голову набок и смотрит так, что я вдруг отчетливо понимаю — он не уйдет. Не оставит меня в покое. Мы уже влипли в Большие Неприятности. — Давай я заплачу. Что ты хочешь в обмен на то, чтобы вечера проводить в моей компании? Дружеские вечера. Со всеми этим дружескими делами, — уточняет он, заметив мои нахмурившиеся брови. — Днем я, так уж и быть, найду, чем себя развлечь.       Я молчу, не зная, что ответить. Дружеские дела? Серьезно? Он прикалывается? Между нами искрит так, что того и гляди короткое замыкание случится. Хотя… возможно… искрит только у меня одного. Тогда я в еще большей жопе, чем думал.       — Ты хочешь купить мою дружбу? — уточняю не без скепсиса в интонациях. — Звучит жалко. И так же паршиво, как и…       — Нет, — резко обрывает меня Матиас. — Не хочу, Леррей. Ни в коем случае. Но я понимаю, что твое время стоит дорого. Честно. Я хочу компенсировать финансовые потери за те часы, что ты потратишь на меня, а не на своих клиентов. Хочешь, забирай гребаный особняк. Кажется, он стоит лимонов десять. Мне этот домик нахрен не нужен, как и все это блядское наследство… — он запинается и замолкает, мрачнея. — Хотя о чем я говорю? Этот дом по-настоящему мне не принадлежит.       — Если тебе все это не нужно, зачем согласился на брак? — это важный вопрос. Очень важный. Самый важный.       — Есть курить? — Матиас сглатывает, поморщившись так, словно его прошило болезненной судорогой.       Я хлопаю себя по карманам штанов, достаю пачку. Матиас вытаскивает сигарету, прихватывает зажигалку и устраивается на подоконнике. Приоткрывает форточку, нервно прикуривает. Молчит. Я жду.       Жду исповеди, которая вскоре развернет мою жизнь на сто восемьдесят градусов.       — Я кукла, Леррей, подневольная, не имеющая власти над собственной жизнью кукла… — Матиас глубоко затягивается и отворачивается к окну. — До семнадцати лет я жил так, как хотел. У меня были планы, мечты, надежды. Я не хватал звезд с неба, но и ни на что не претендовал. Я просто хотел заниматься музыкой — играть на фортепиано. У меня это вроде неплохо получалось. Мечтал поступить в консерваторию. Я не собирался становиться кем-то известным — просто хотел играть. А потом отец, который до этого даже на Рождество про меня не вспоминал, вдруг решил сломать мою жизнь. Наследник ему, видите ли, потребовался. От второго брака-то у него только дочери.       Матиас бездумно потирает щеку, снова морщится. На меня не смотрит.       — Ты знаешь, я бравировал поначалу, защищался — мне никогда и ничего от него не было нужно. Более того, я ненавидел его, как только может ненавидеть брошенный ребенок. Но он человек, для которого не существует слова: «Нет». Он нашел мое слабое место — мама. Я был ей обязан и буду обязан всем лучшим, что есть в моей жизни. Она подыхала на трех чертовых работах, чтобы я мог учиться, прилично одеваться и заниматься музыкой. Наш дом был уже несколько раз перезаложен, и, в общем… Отец предложил выкупить дом, положить солидную сумму на матушкин счет и освободить ее раз и навсегда от необходимости работать. Ну, то есть, подарить ей возможность заниматься всем, чем она хочет. В обмен на мое согласие стать послушным сыном. Как я мог отказаться от этого, Леррей? — Матиас оборачивается ко мне — в его глазах плещется неподдельная горечь. Но он быстро возвращается к созерцанию уличного пейзажа за окном. — Я согласился. И с того момента все полетело в тартарары…       Матиас делает паузу, задумавшись. Выпускает колечко дыма. Я жадно смотрю на него, вбирая в себя нюансы его внешности. И каждая новая деталь в его облике цепляет меня. Я с ужасом понимаю, что просто не могу оторвать от него взгляд.       — Мне не нравилось учиться в Оксфорде, я не хотел изучать экономику и финансы, — продолжает свой рассказ Матиас каким-то безэмоциональным, пустым голосом. — Я не хотел становиться продолжателем отцовского дела. Годы обучения помню, как в тумане. Безумная карусель из алкоголя, кокаина и случайных девок на ночь. А иногда и парней. Мне было по фигу — я просто хотел испачкаться как можно сильнее во всем этом дерьме в надежде, что отец оставит меня в покое, как неудачный прожект. Не оставил. Еще полтора года мучал, держа на цепи в своем дублинском филиале. Потом сдался и отпустил на все четыре стороны. До поры до времени. Дал содержание — не думай, небольшое. Но мне хватало на то, чтобы колесить по Европе, знакомиться с разными маргинальными типами, впитывать в себя мир и понимать, что вскоре моя вольная жизнь закончится. Я иногда даже на улице ночевал — просто чтобы запомнить это ощущение свободы, которую у меня отнимут, как отняли музыку. Я не мог сбежать, не мог спрятаться от отца, потому что иначе он разрушил бы жизнь моей матери, одним росчерком лишив ее дома, денег. У него все продумано. Если не мать — он нашел бы еще какой-нибудь крючок.       Матиас опять замолкает. Я слушаю его, не прерывая. Я облажался по-крупному. Потому что никогда в жизни я еще так сильно не ошибался в человеке! Я мог предположить все что угодно, но только не то, что услышал сейчас.       — Наверное, я жалок. Пока у меня были эти пять лет — я мог бы освоить какую-то профессию, мог заниматься музыкой, мог попытаться кем-то стать. Но я не видел в этом никакого смысла, — проговорил Матиас грустно. — Зачем? И вот меня на аркане втянули в Лондон, сделав главным козырем в игре. И еще, в качестве злой насмешки, предоставили право выбора невесты. Я, наверное, никогда не пойму извращенную логику отца. Знаешь, Леррей, у тебя есть принципы, есть достоинство. А у меня даже этого нет. У меня ничего нет. Вообще ничего, — Матиас произносит последние слова совсем тихо, все еще продолжая смотреть в окно. Докуривает сигарету, выкидывает бычок в форточку. — А когда у человека ничего нет — исчезает страх и появляется чувство вседозволенности. Поэтому… Да, если бы ты принял мое предложение — я уничтожил бы тебя без сожалений. Я могу. Потому что я еще больший циник, чем ты, и у меня нет якоря. Единственный мой тормоз — крючок, на котором держит меня отец. А это дерьмовый тормоз, хочу я тебе сказать.       Я подхожу к Матиасу и делаю это интуитивно. Меня накрывают ураганом неясные мне эмоции, анализировать которые я не хочу. Потому что я… просто чувствую в нем своего человека. Я понимаю его. Понимаю его одиночество. Понимаю, о чем он говорит. И в этот момент хочу подарить Матиасу свободу, хочу сделать его счастливым. Но знаю, что это не в моих силах. Я могу в него только влюбиться. Так сильно, как вообще можно влюбиться в другого человека. Просто потому что… могу. Серьезно. Я это чувствую. Этот пульсирующий в груди комок разгорающегося пламени.       Я притягиваю Матиаса к себе, и он покорно прислоняется виском к моей груди. Провожу пальцами по его встопорщенным волосам, вдоль шеи, стискиваю острые плечи и крепко прижимаю к себе. Матиас скользит одной рукой за мою спину, укладывая ее на талии, второй — обхватывает мое запястье.       Не знаю, как долго мы, застыв в такой позе, стоим и смотрим в окно. Но я хочу, чтобы этот момент длился вечность — я обнимаю человека, который извлек на свет мои глубоко запрятанные чувства, извлек, протер тряпочкой и заставил играть всеми гранями.       — Мне ничего не нужно, — наконец говорю я, разрушая очарование затянувшегося молчания. — Я буду с тобой тогда, когда ты этого захочешь. Утром, днем, вечером, ночью — в любое время суток.       Матиас отстраняется и недоверчиво на меня смотрит. Затем улыбается — тепло, счастливо. Сжимает мою ладонь и, отстранившись, соскакивает с подоконника — я мгновенно ощущаю пустоту. Ловлю его за локоть и возвращаю назад, в свои объятия. Зарываюсь носом в его волосы — мне нравится он, нравится его запах, нравится тепло его тела. Я хочу, чтобы он был рядом.       — Матиас… — мысль безумная, но я почему-то знаю, что поступаю правильно.       — Мати, — бросает он. — Ты можешь звать меня Мати. Так меня зовет мама.       — Мати… — я пробую его имя на вкус — божественно. — Ты можешь пожить у меня. Не возвращаться в свой идиотский особняк.       Матиас резко вскидывает голову и не мигая смотрит в мои глаза. В упор.       — Я не помешаю тебе? — спрашивает он без заискиваний, просто.       — Нет. Живи на здоровье.       — Спасибо. Это самое ценное, что ты мог предложить… Ненавижу то место, — прямо признается Матиас. Он вдруг как будто о чем-то вспоминает, лезет в карман джинсов и достает ключи от моего офиса.       — Извини, забрал их у Лили, когда она отключилась.       — Оставь себе, — хмыкаю я, все еще продолжая возить носом у основания его шеи, ощущая, как ручейки приятного тепла растекаются по телу. Вместе с нефиговым возбуждением, но его я игнорирую — неуместно. Это просто реакция. На его близость. Сейчас важнее не телесное — важен сам Матиас. — Сделаю малышу дубликат.       — Как ты зовешь Лили? — улыбается Матиас, откладывая ключи на подоконник.       — Малыш.       — Н-да, ей подходит… — он выдерживает короткую паузу и задумчиво произносит:       — Знаешь, вот сейчас, в этой футболке и штанах, без своего похоронного костюма, ты выглядишь невероятно красивым, Леррей.       — Можешь звать меня просто Рей.       — Хорошо. Здорово. Рей, — Матиас улыбается. — Мне нравится.       — Насчет похоронного костюма… Он защищает меня, Мати. От людей, от любопытства, от всяких выводов обо мне, — я вдыхаю запах волос Матиаса и прикрываю глаза, чувствуя необыкновенное умиротворение. Близкое к ощущению счастья. — Это моя броня. И она мне нужна, чтобы выжить.       Матиас никак не комментирует мои слова — просто подставляет лоб, щеки, шею под мои исследующие его лицо прикосновения губ. Я не целую. Я почти не касаюсь его кожи. Я просто… запоминаю.       — Кстати… А как ты сообщил Бергеру о своем решении — лично или по звонку? — спрашиваю, тихо усмехаясь.       — Телефонного звонка хватило. Думаю, он тоже не сильно спешит познакомиться со мной. Так что, успеется еще. Твои расписные узоры исчезнут с моего лица — и можно на смотрины идти, — презрительно фыркает Матиас. — У тебя, кстати, хорошо поставлен удар. Бокс?       — Да. Семь лет тренировок.       — Заметно, — Матиас отстраняется. Его взгляд вдруг становится умоляющим — я вопросительно приподнимаю брови, и Матиас с надеждой в голосе спрашивает:       — Дашь прокатиться на «Мерсе»?       — Аахаха! — я хохочу, откинув голову. — Конечно.