Правила Всемогущества

      Мы еще около часа сидим в компании Ларри.       Он угощает нас необыкновенным кофе из личных запасов, привезенным ему в подарок из Гватемалы. Мати, засранец бессовестный, пробует все десерты из меню с видом ребенка, впервые дорвавшегося до сладкого. А на мой многозначительный взгляд, мол, не борзей, любовь моя, отвечает очередной отправляемой в рот ложкой какого-то бесподобного мусса из тропических фруктов. Я наблюдаю за ним и понять не могу, куда в него все это влезает!       Ларри, обнаружив в Матиасе благодарного слушателя, с осоловевшими глазами дегустирующего его очередное творение, увлеченно рассказывает о поисках того или иного уникального рецепта. Мати, кажется, окончательно проникается любовью к шефу, и я начинаю беспокоиться: удастся ли мне вообще его отсюда вывести на свет белый?       Напоследок Ларри провожает нас до машины. Нет, он ко мне всегда относился с особой теплотой, выделяя среди своих постоянных клиентов, но Матиас задел его за живое непосредственностью и искренним восхищением его кулинарным мастерством.       — Леррей, спасибо тебе за знакомство с Матиасом, — говорит Ларри, пожимая нам руки. — Душой отдохнул с вами. Заезжайте чаще!       — Обязательно, Ларри, — отвечает за меня Мати, скалясь в тридцать два зуба. Я лишь качаю головой и благодарю шефа за прекрасный обед.       — Матиас… — выдержав паузу, задает вопрос шеф-повар. — А что у тебя с лицом? Если не секрет.       — Не секрет, — пожимает плечами Мати. — Это Леррей намедни объяснял мне свою жизненную позицию. Мне она пришлась по вкусу.       Я закатываю глаза и цокаю языком, Ларри хмыкает с понимающим видом и вновь обращается ко мне:       — Ты мне всегда нравился, Леррей, но я считал тебя слишком закрытым. Сейчас… Ты определенно мне нравишься больше. Не теряй это новое, что появилось в тебе.       Ларри хлопает меня по плечу и удаляется в свое царство.       Я окидываю скептическим взглядом сладко зевающего, поплывшего в сонную страну Мати и предлагаю поменяться местами. Матиас без возражений соглашается занять пассажирское кресло, и пока мы едем к предпоследнему по графику клиенту, он дремлет, прислонившись к окну и подперев щеку ладонью. Его рот приоткрыт, густые ресницы чуть подрагивают, на лбу — ни складочки. Чисто младенец.       Своим разнеженным видом Мати и сам напоминает редкий десерт, и я, клянусь, проявляю нечеловеческую выдержку, следуя установленному маршруту. Потому что отчаянно хочу свернуть в тихое место и попробовать на вкус его губы.       Но я должен был провести оставшиеся две встречи, потому что они попадают под категорию: «Безвозмездно, бескорыстно, от души». Правда, свернув к обочине у маленького книжного магазина, где меня ждет мой хороший знакомый Филипп, я не смог отказать себе в коротком невинном поцелуе. Мати, не открывая глаз, обхватывает мою шею ладонью и мычит:       — В твоей работе определенно есть и приятные моменты.       — Ну, вот видишь, а ты не хотел ехать к Ларри, — замечаю я.       — Каюсь. Был не прав, — Матиас открывает глаза. — Если ты мне покажешь Лондон из людей, похожих на Ларри, я готов полюбить этот город.       — Я покажу тебе всяких людей, Мати, — отвечаю я. — Но вот боюсь, что ты основательно подорвал мою привязанность к столице, — хмыкаю следом. Выходит правда не насмешливо, а печально.       — Почему?       — Потому что в итоге этот город заберет тебя у меня.       — Еще посмотрим, — неопределенно бросает Матиас. — Я люблю тебя, Леррей, и это самое светлое и чистое чувство, что мне доводилось испытывать. Я не позволю его запятнать, а тем более уничтожить.       — Мне не нравятся эти разговоры, Мати, — говорю, исследуя внимательно его вновь ставшее ожесточенным лицо и глаза, напоминающие разбушевавшееся море в шторм.       — Хорошо. Больше не буду. Просто скажи… Скажи в ответ, — просит Мати, смягчаясь.       Я догадываюсь, о чем он просит, и готов говорить ему об этом так часто и так много, как ему хочется.       — Матиас, я могу строить из себя циничного и равнодушного ко всему человека, могу прикрываться тем, что видел много плохих историй о любви… Я не знаю, что ты задумал и что нас ждет. Но даже если хэппи-энда не будет, я ни разу не пожалею о том, что встретил тебя. Потому что даже за эти пару дней вместе с тобой я готов отдать свое состояние, пожертвовать статусом и раздать бездомным весь гардероб, — улыбаюсь.       — Я рад, что материальное ничего не значит для тебя, — произносит Мати. — Значит, мы сможем изменить судьбу.       И опять я не понимаю его. Но мучительное подозрение, что у него есть план, которым он упорно не хочет делиться со мной, не дает мне покоя. Я хочу быть с ним вместе, но его жизнь и благополучие мне дороже.       Филипп, пожилой мужчина за шестьдесят, сухонький, невысокий, сутулый, — владелец вымирающего вида бизнеса. Он хозяин скромного книжного магазина, не крупного бук-стора, а именно уютной лавочки, где все рассчитано на внимательное отношение к клиенту, которому не просто продают книгу, а дарят счастье от покупки.       Филипп — настоящий книжный червь, букинист и мудрый человек. Я знаю его еще со времен учебы в университете. Часами мог пропадать в его магазинчике, ведя с ним задушевные разговоры. Не могу отнести себя к категории завзятых книгочеев, но от хорошего чтения не откажусь даже сейчас. И мне, благодаря Филиппу, никогда не надо думать, что выбрать для расслабления мозгов. Я люблю легкую литературу, без претензий на открытие великой истины, потому что…       Все значимые истины давно прописаны и проговорены. И не раз. А вот книга, которая в доступной форме может напомнить о них, меня действительно порадует. Филипп прекрасно знает мои вкусы и предпочтения. Поэтому при каждом визите с блестящими глазами вытаскивает из своего стола новинку. Для меня. И не только потому, что я помогаю Филиппу продлить жизнь умирающего магазинчика хотя бы до того момента, пока он не решится закрыть свой бизнес. А исключительно потому, что мир чьей-то чужой, созданной на бумаге вселенной бесконечно интригует его, и он стремится разделить радость с кем-то понимающим.       Филипп приветствует нас теплыми словами и крепким рукопожатием. Он понятия не имеет, кто такой мистер Севани-старший, поэтому Матиас для него — просто мой друг. И Филипп искренне счастлив, что у меня есть друг. Вот такой это человек.       Пока Мати ходит между наполненных книгами стеллажей пустого магазина, я слушаю краткий и не очень оптимистичный отчет Филиппа о состоянии дел. И обещаю ему помочь. Я спасаю его бизнес тем, что, якобы, перенаправляю к нему заказы крупных благотворительных организаций на покупку книг для детских домов и социальных приютов. Но это не совсем правда — такое в природе невозможно, потому что закупаться проще и дешевле у оптовиков. Но Филипп об этом не знает.       В действительности я выкупаю у него значительную часть книг и передаю их одной благотворительной организации, которой руководит очень добропорядочная и сердечная женщина — Камилла. Именно к ней будет мой последний визит на сегодня.       И делаю это потому, что мне не жалко денег на такого человека. Филипп пережил жену, пережил сына… Он одинок, беден, и все, что поддерживает его на плаву, книжный магазин. Жизнь не баловала его благосклонностью, но, несмотря на пережитые трагедии, Филипп — потрясающей чистоты и жизнелюбия человек. Ничем не испорченная душа. От него исходит твердая уверенность в том, что этот мир уникален. Филипп умеет видеть красоту в любой детали и радость в любой мелочи.       Матиас возвращается к нам, молчаливый и задумчивый.       — Вас что-нибудь заинтересовало, дорогой друг? — спрашивает Филипп.       — Не знаю, — Мати неожиданно тушуется. — В последний раз книгу для собственного удовольствия я держал в школе. А последние пять лет… Так и вообще не до того было.       — Не беда, — бросает Филипп. — Книги, хорошие книги — это источник чьей-то уже осознанной мудрости. Но чтобы прийти к личной истине — необязательно изучать чужие. Можно и самому найти свой путь. Но, скажем так, знакомство со сторонним опытом иногда помогает. Вы извините мою навязчивость, но мне почему-то кажется, что вы точно знаете, что хотите от жизни, но не до конца понимаете, каким способом получить это.       Матиас вздрагивает, а я замираю от глубокой проницательности Филиппа.       — И у вас есть подсказка? — спрашивает Мати внезапно охрипшим голосом, доверчиво глядя на седовласого мужчину.       — Возможно, — загадочно отвечает Филипп и скрывается в недрах магазина.       Матиас переводит взгляд на меня.       — Тебе он тоже дает подсказки? — интересуется он.       — Нет. Нельзя помочь человеку, который ничего не хочет, — говорю я.       — Но ведь теперь это не так?       — Не так. Но моя роль — второстепенная, если я правильно тебя понял, — усмехаюсь, вспоминая слова Матиаса о том, что я марионетка в его руках.       — Ты — моя цель. Твоя роль — наиглавнейшая, — возражает мне Мати, отчего мне вновь хочется его поцеловать. Впрочем… Мне постоянно хочется его целовать.       Из заполненного мудростью вселенной помещения возникает Филипп и протягивает Матиасу книгу, и мы одновременно изумленно вскидываем глаза на хозяина книжной лавки. Это сборник рассказов о величайших авантюристах мира.       — Дорогой друг, — поясняет Филипп, — эти истории помогут вам решиться… Исполнять или не исполнять задуманное.       — Спасибо, — неуверенно отвечает Мати. Он крутит книгу в руках, открывает, листает страницы. Что-то привлекает его внимание, и Матиас вдруг хмыкает — в его глазах проскакивают искры понимания.       — Филипп, а знаете, пожалуй, вы действительно мне помогли, — произносит он с довольным видом. — Считайте, что с этого момента у вас есть еще один друг.       Хозяин магазинчика тепло улыбается, но молчит. Мы прощаемся.       Едем к Камилле. Матиас снова за рулем. Он о чем-то глубоко задумался — я вижу, как на его лице отражаются разной степени и силы эмоции.       — Мати… — зову его. — Может, ты все-таки расскажешь мне, что задумал?       — Нет, — мгновенно реагирует Матиас. — Но не потому, что не хочу, а потому, что ты должен остаться в неведении, иначе план не сработает.       Я отворачиваюсь к окну. Не уверен, что меня устраивает подобное положение дел — я обычно предпочитаю действовать, а не отсиживаться на скамейке запасных, но переубедить Мати, видимо, не в моих силах. Его упрямству и напористой энергетике можно только позавидовать.       У Камиллы мы проводим около получаса. Я выписываю ей нужные контакты людей, склонных к меценатству, и объясняю, как именно обратиться к ним. Сообщаю, что скоро передам ей новую партию книг. Спрашиваю, какую сумму перевести ей в этом месяце от себя лично. Камилла никогда не просит лишнего. Эта женщина четко озвучивает текущие нужды, оставляя на мое усмотрение выбрать статью расходов и закрыть ее, и без заискиваний принимает чек. Она верит в то, что делает. А я верю ей. Ее организация поддерживает не только детские дома и социальные приюты. Благодаря Камилле родители тяжелобольных детей получают шанс на спасение самого ценного, что может быть в жизни.       Матиас все это время тихо сидит в стороне на диванчике приемной и с необыкновенной любовью в глазах смотрит на меня. Чувствую на себе его одобрительный взгляд, отчего на душе становится как-то легко и хорошо. Я никогда и никак не оценивал свою помощь Филиппу или Камилле, не вносил ее в список дел, благодаря которым моя душа попадет в рай, не искал в этом оправдания жизни. Как я уже говорил, есть люди, которым хочется помочь просто потому, что они этого заслуживают…       Но сегодня впервые я вдруг ощутил гордость за то, что имею в своем сердце место для благородных поступков. И мое всемогущество помогает мне пополнить не только личный счет.       Когда мы выходим от Камиллы, которой Матиас в течение минуты, без уточнений целей и нужд, перевел со своего счета немыслимую сумму, я ловлю его за руку и спрашиваю:       — Что это за деньги?       — Премиальные от батюшки за мое послушание, — насмешливо отвечает Мати. — Весомо, да?       — Ты все, что ли, отдал? — уточняю.       — Да. Мне его деньги не нужны, — бросает Матиас, высвобождая руку.       — Но так нельзя, Мати! У тебя хоть что-то должно быть для подстраховки!       — Зачем? — он начинает злиться, но я намерен вразумить его.       — Затем, что у тебя должна быть хоть какая-то независимость.       — Ты смеешься? Его деньги не дадут мне независимости! Это точно.       — Но… Мати, ты же… — запинаюсь.       А что я ему сейчас хочу сказать? Что, обнулив свой счет — а я видел, как все до пенни ушло с карты, Мати не может себе даже сигарет купить? И что? Разве этого не могу сделать я? Разве я не могу позволить Матиасу пустить деньги ненавистного человека на хорошее дело и совершить тем самым поступок, который, несомненно, поднял ему настроение? Разве я не могу, не акцентируя на этом внимания, просто дать ему возможность наслаждаться жизнью за мой счет?       Четыре месяца. У меня есть всего четыре месяца на безмятежное счастье! А дальше… В любом случае будут перемены.       Могу. И не просто могу. Я хочу этого! Хочу, чтобы он мог с довольной улыбкой отослать отцу сообщение от банка о переводе всей суммы на благотворительность.       — А знаешь… Ты правильно сделал, — одобряю я.       — Конечно, правильно, — бурчит Мати, но я вижу, как на его лице проступает облегчение. — Рей, не бойся за меня. Я нигде не пропаду. Мне приходилось работать и грузчиком, и таксистом, и официантом… Да много кем, пока я слонялся по Европе. То содержание, что выделял мне отец, я снимал и тратил на то, чтобы сделать приятное хорошим людям. Клянусь тебе, ни копейки из его денег я не потратил на себя.       — Почему ты не рассказал об этом?       — Говорю же, на жалость давил, — лукаво улыбается Мати. — Моя беспомощность заставила тебя подойти и обнять меня. Почувствовать свою необходимость. Ты с ходу преодолел космическое расстояние между нами и впустил меня в душу.       — Ты манипулируешь мной, Матиас, — укоризненно замечаю я.       — Да, — честно признается Мати. — Иногда я лгу тебе, иногда замалчиваю правду. Но всегда честен в одном: все это я делаю только с одной целью — получить возможность свободно любить тебя. Всю жизнь, — запальчиво заканчивает он.       — Всю жизнь… Это долго — тебе так не кажется? — выгибаю я бровь насмешливо. Все-таки Мати — идеалист. Я так далеко нас не вижу. Хочу быть с ним, но так далеко — не вижу.       — Это ничтожно мало, Леррей, если рядом с тобой правильный человек, — отрезает Матиас. — Ничтожно мало… Просто представь себе, как много возможностей на двоих открывает этот мир! — добавляет он с опасным воодушевлением, сверкая глазами, в которых зажигается дух авантюризма.       Я на секунду представляю себе реальность, в которой мы не просто любовники — мы партнеры. Выглядит привлекательно. Вздыхаю.       — Я так хочу тебе верить, — говорю тихо, но с надеждой. Впервые я действительно хочу верить Матиасу. В то, что у нас есть общее будущее.       — Это главное, что ты должен делать… Верить мне, — глухо произносит Мати, сжимает мою ладонь и подносит к губам, бережно целуя костяшки пальцев.       Вечер мы решаем провести в парке, неподалеку от офиса Камиллы. Небольшой островок зелени и оторванности от городской суеты. По аллее гуляют мамочки с колясками, на лавочках сидят старички и влюбленные пары. По специально отведенным дорожкам носятся велосипедисты и роллеры.       Мати, прихватив контейнеры с шедеврами от Ларри, целенаправленно шагает в сторону небольшой поляны, примыкающей к футбольному полю, где пацаны лет десяти-одиннадцати гоняют мяч. Скидывает пиджак на траву и усаживается на него, беспардонно вмяв в землю две с половиной тысячи фунтов. Я открываю рот прокомментировать непотребное действо и… передумав, закрываю. Сажусь рядом с ним, вытянув ноги. На улице по-летнему тепло — воздух словно обволакивает кожу ласкающим шелком. Мати снимает еще и рубашку, оставшись в футболке.       — Мне так хорошо, что я сейчас взорвусь от распирающего меня счастья, — сообщает он, с утробным звуком вожделения открывая один из контейнеров.       — Матиас, сколько можно жрать? — удивляюсь я искренне.       — М-м-м… Не знаю. Правда. Но это так чертовски вкусно! — заявляет Мати, пробуя фирменный салат с осьминогами от Ларри.       Я хмыкаю и легонько щипаю его за бок.       — Где все съеденное? — интересуюсь. — Где бока? Где живот? Ты тощий, как…       — Как ты, — спокойно замечает Матиас и глумливо двигает бровями, намекая на то, что ему его стройность дается без проблем, а мне приходится сидеть на строгой диете и серьезно вкалывать в спортзале. Я коротко смеюсь и пихаю его в бок, но Мати не реагирует — он демонстративно ест, издавая пошлые стоны удовольствия.       Откидываюсь назад, на локти и наблюдаю за ребятней, играющей в футбол. В детстве я мог часами носиться по полю, пытаясь забить мячик в ворота. И даже в университете еще немного играл с друзьями. Как давно это было…       — Пошли! — Матиас вдруг откладывает в сторону салат, встает и протягивает мне руку.       — Куда?       — Погоняем в футбол с пацанами!       — Нет, какой нахрен футбол? — упираюсь я.       — Пошли, пошли! — Мати непреклонен. — В старости насидеться успеешь.       Я нехотя поднимаюсь, а Матиас уже с шумом вливается в толпу малолеток, перехватив на бегу мяч. Кивает мне призывно головой. Мальчишки немного прибалдели от такой наглости, но быстро принимают нас в игру, и Мати деловито делит всех на две команды.       Матиас носится по полю, как ужаленный. И играет нечестно: делает мне подсечки, толкается и с хохотом показывает средний палец, когда забивает гол. В итоге он меня раззадорил — я уже не стесняюсь отвешивать ему пинков под зад и с воплями лохматить его макушку подзатыльниками, когда моей команде удается вырваться в счете. Мы пинаемся, падаем, подстебываем друг друга и продолжаем играть. Пацаны бросают на нас снисходительные взгляды, мол, ох, уж эти глупые взрослые…       После часовой крайне активной беготни по футбольному полю мы без сил валимся на траву. Грязные, запыхавшиеся, счастливые… Лежим и смотрим на темнеющее, но еще розоватое от ушедшего за горизонт солнца небо.       — Ты за рулем, — кидает Мати, тяжело дыша.       — Фиг тебе. Ты у нас водитель лимузина, — ворчливо отбиваю.       — Резонно, — соглашается Матиас. — Домой?       — Да, пожалуй… Черт, Мати, с тобой я, кажется, скоро вспомню все, чем в детстве занимался.       Матиас усмехается, повернувшись ко мне лицом. Я чувствую его взгляд и тоже поворачиваюсь.       — У тебя трава в волосах, — улыбается он.       Я улыбаюсь в ответ. Мы лежим так еще некоторое время. Без слов. Они не нужны.       По дороге к машине, Матиас резко толкает меня в бок. Я теряю равновесие, спотыкаюсь и едва не падаю. Смотрю на него с недоумением. Мати прикусывает губу и приподнимает брови. Ах, ты ж… Хочу пихнуть его ответно, но Матиас срывается и уносится вихрем. Я его с легкостью догоняю, обхватываю за шею, наклоняю вниз его голову и ерошу волосы. Мати высвобождается, щелкает меня по лбу и снова несется по аллее вперед. За щелбан валю его на траву и кусаю за нос. В округе уже пусто, поэтому дивиться на двух великовозрастных дебилов, катающихся по газону, некому.       Какое-то время продолжаем нашу шутливую драку. Победителя нет. Потому что силы наши приблизительно равны. Но я сдаюсь первым, так как чувствую, что вся эта ребячливая борьба вскоре перерастет в нечто, лишенное невинности. Мати, похоже, осознает то же самое. Мы спешим к машине.       Домой, домой, домой!       Вваливаемся в коридор в затяжном поцелуе. Снимаю с головы Мати застрявший в волосах листик, он стягивает с меня позеленевшую от газона футболку, из своей выпутывается сам. С нас сыпется трава. Мы едва не хохочем, что почти разрушает накаленную страстным желанием атмосферу. Но Мати не теряет контроля над ситуацией — продолжает меня раздевать. Тянет к себе за ремень джинсов и бормочет:       — Леррей… Кажется, я собственник.       — Почему? — помогаю ему освободиться от брюк.       — Убью того, кто прикоснется к тебе, — на выдохе говорит Мати, вжимая меня в стену.       — Дарю привилегию только тебе прикасаться ко мне, — шепчу, уже пламенея.       — Хорошо… Убийства не облегчат наше положение, — смеется он, кусая меня за шею. Я охаю, но мгновенно демонстрирую ему свою хватку: меняю положение, и теперь уже Мати подставляет под мои несдержанные поцелуи шею и плечи.       Добираемся с трудом до спальни. Почти доползаем. И в этот раз Мати позволяет вести.       Я люблю его. И даю понять ему, что в наших действиях нет и намека на обычную плотскую страсть. Секс — слишком примитивное слово для всего происходящего между нами. Я люблю его с той предельной нежностью, на которую вообще способен.       Мати стонет подо мной, бессвязным потоком обрушивая на меня признания. От его откровенности я уношусь душою в небо. Мне кажется, мое сознание вырвалось из рамок телесной оболочки. И теперь я парю над облаками…       Устремляясь к одной, единственно важной звезде.