Правила Всемогущества

      Я лежу в кровати, подложив руки под голову. Расслабленное состояние человека, которому некуда спешить. Из ванной комнаты доносится шум воды и пение. Мати, видимо, решил, что пока не исполнит соседям весь репертуар Queen, из душа не выйдет.       Полдень. Позднее утро. До шести утра Матиас с неутомимой страстью оставлял, как он выразился, «сатанинские метки» на моем «ангельском теле». И сейчас я чувствую, что даже моей спортивной подготовки не хватает на то, чтобы преодолеть слабость в конечностях.       От калейдоскопа воспоминаний минувшей ночи нестерпимо хочется курить. Нехотя вылезаю из-под легкого одеяла, натягиваю шорты, подхватываю с прикроватной тумбочки сигареты и выхожу на террасу. Опираюсь на перила. Прохладно, но комфортно.       Шум моря, свежий бриз, крики чаек. Километры пляжа и бесконечная линия горизонта. Вздыхаю. Чертовски не хочется возвращаться в Лондон. И хотя продолжение уик-энда в Скарборо грозит мне быть залюбленным Матиасом до смерти — я готов к такому жертвенному героизму… Здесь я могу отдаться чувствам, отпустить тормоза и наслаждаться горячими признаниями самого загадочного и при этом самого понятного мне человека.       Звонит мой мобильный. Я пристраиваю недокуренную сигарету в пепельницу и возвращаюсь в комнату.       Лили.       — Рей! — кричит она в трубку, едва я провожу пальцем по экрану блокировки. — Рей! Как ты?       Я снова выхожу на террасу, опускаюсь на плетеный ротанговый стул, закидываю ноги на перила и с удовольствием затягиваюсь.       — Лучше всех, — отвечаю. — Привет, малыш.       — Привет, дорогой, — с нежностью в голосе реагирует моя помощница. — Я соскучилась по тебе. Безумно соскучилась.       — Неделю не видела, а уже в тоске? Да ты счастлива должна быть! — смеюсь.       — Не-е-ет, — тянет Лили. — Семь лет вместе, Леррей. Почти каждый день. Ты — дурная привычка.       — А ты моя любимая привычка, малыш, — мне хочется говорить ей комплименты и признаваться в том, как она мне дорога. Я счастлив, и хочу разделить свою любовь с ней. И несмотря на то, что я с головой окунулся в новые чувства, мне ее не хватает. Семь лет — действительно срок. — Чем занимаешься?       Аши отправил мою ненаглядную вместе с Сашей на Сейшельские острова, поселив их в самом дорогом отеле. Рай на земле. Думаю, никуда ранее не выезжавшей за пределы Англии Лили впечатлений хватает.       — Я только что искупалась в океане! Мы с Сашей ели какие-то невообразимые фрукты. Сейчас поедем кататься на яхте. Рей, спасибо тебе! Я на небесах!       — Рад слышать. Как тебе компания?       — Саша? Он чудесный. И такой безнадежно влюбленный… Боже, Рей, мне его так жалко. Но нам хорошо вдвоем. А ты где? Опять дома на диване лежишь? — ехидно интересуется Лили.       — Я в Скарборо, с Матиасом. Смотрю прямо сейчас на море.       Лили, поперхнувшись, закашливается.       — На море? Ты? — уточняет она изумленно. — Что Севани с тобой сделал, Рей?       — Лили, я вчера танцевал. В клубе, — сообщаю ей главную новость.       — Леррей, у меня сейчас сердце прихватило. Ты что делал? — представляю, как округлились ее огромные карие глаза. Лили как никому другому известна моя «страсть» ко всем видам телодвижений на танцполе.       — Рей, что вообще происходит? Колись! — прозорливо задает она верный вопрос.       — Лили, я влюблен, — признаюсь ей честно.       — В кого? — удивляется напарница.       — В Матиаса… Мати, — просто отвечаю я. — Влюблен, как подросток. Влюблен так, как никогда раньше не влюблялся.       Лили молчит, переваривая новость. Потом тихо произносит:       — Рей, ты решил повторить судьбу Аши?       Она молодец. Видит сразу суть проблемы. И ее интересует только то, почему я выбрал человека, чья судьба уже предрешена.       — Даже если так, Лили, это того стоит.       — Боже, как я тебе завидую! — восклицает Лили неожиданно. — Ну почему я так не могу? Почему мужчины, которые мне небезразличны, любят других мужчин, — почти хнычет она.       Я смеюсь.       — Детка, у меня есть для тебя вариант, помнишь?       — Леррей Шаркез! Я — сама! — обрывает меня напарница.       На террасу выходит Мати, в одних трусах и с полотенцем, накинутым на плечи. Увидев меня, подмигивает и трясет мокрой головой — на меня летят брызги. Я улыбаюсь ему, отмахиваясь от его щекочущих шею легких укусов. Заметив телефон, прижатый к уху, Мати взглядом спрашивает, кто звонит.       — Лили, — шепчу я.       — О, Лили! — радуется Матиас и выхватывает из моих рук мобильный. — Привет, пьяница!       Я слышу, как с той стороны, с другого конца мира, доносится отборная ругань. Мати хохочет. И минут двадцать треплется с моей помощницей, выуживая из нее подробности проведенной ею недели в райском уголке. Как такое может быть? В итоге он прощается с ней, отключает телефон и бросает мне:       — Лили просила тебя поцеловать, — и целует, сволочь бессовестная, едва не уронив кресло вместе со мной на деревянный пол террасы.       Перед отъездом домой мы все-таки гуляем по городу, осматривая скудные, да и не особо нужные этому месту достопримечательности. Матиас фотографирует все подряд на телефон, и я замечаю, что на кадрах самого Скарборо-то маловато, а вот меня — много. Можно сказать, Мати ходит и фотографирует меня. Во всех видах и позах. Особенно хорошо выходит моя задница.       На этом мое терпение заканчивается, и я отбираю у него телефон. Делаю ему несколько красивых кадров развалин средневекового замка. На память! На что Мати сообщает, что обломки чужой жизни, в отличие от моей пятой точки, его не интересуют, и удаляет их.       Обедаем и выдвигаемся в Лондон. Некоторое время едем молча. Я смотрю на пробегающие за окном однотипные пейзажи — холмы, холмы, холмы, словно укрытые разноцветным лоскутным одеялом. Матиас следит за дорогой, нахмурив брови.       — Спрашивай, — прерывает он затянувшееся молчание.       — Кто ты? — я ждал этого момента, признаюсь, с самого утра.       — Я Матиас Джеймс Севани, сын от первого брака Энцо Севани, крупного владельца скважин по добыче драгоценных камней. Родился в Кембридже, но школьные годы провел в Тинмуте, куда нас упрятал папаша после развода с мамой.       — Хорошо. Допустим, правда. Ставлю галочку, — говорю я. — Какие отношения тебя связывают с отцом?       — Я ненавижу его, — коротко отвечает Мати.       — Он действительно держит тебя на крючке?       — Да. Но здесь я не сказал тебе всей правды. — Пауза. — Маме и вправду приходилось работать сутками напролет — мы жили на грани бедности. Это так. Но я отказался принять его предложение помочь нам материально — освободить маму от тяжелой работы и выкупить наш дом взамен на то, что я поступаю в полное его распоряжение. Я был уверен, что сам смогу обеспечить маму. Я готов был отказаться от поступления в консерваторию, хотел устроить все так, чтобы и учиться — получить какую-то нормальную специальность, и работать. И уже почти все устроил, когда отец разыграл другую карту. Мама подрабатывала медсестрой в местной больнице, и вдруг ее поймали, якобы, на хищении лекарств — наркотических средств. Прихватили с поличным. Якобы! — Матиас с ожесточением делает акцент на последнем слове. — Это была подстава. Маме грозил приличный срок. Денег на адвоката, сам понимаешь, не было. А дело раскрутили с нуля серьезное. И вот тогда отец снова связался со мной. Объяснил популярно, что светит маме и что могу для нее сделать я…       Матиас замолчал. Я жду продолжения истории, изучая его лицо — мне виден только профиль. Черты лица Мати будто заострились, губы поджаты, брови сердито сведены к переносице. Глаза полыхают адским пламенем бессильной злобы. Он страшен в это мгновение. И прекрасен одновременно.       — Я согласился на его предложение. Дело замяли. Раз — и нет ничего. Но оно — как бомба замедленного действия… Стоит мне дернуться — и все вернется к началу. Отец выкупил дом, положил солидную сумму маме на счет, и теперь она живет в сладком заблуждении, что та нервотрепка, которую ей пришлось пережить, была лишь досадной ошибкой. И, слава богу, что полиция во всем разобралась. Мама радуется тому, что ее бывший муж оказался не такой уж сволочью — помог ей, обеспечил сына, взяв его под свое крыло и приготовив ему великое будущее. И я все отдам за то, чтобы она дальше так и думала, — заканчивает Матиас.       — И что было дальше?       — А дальше я решил, что устрою своему батеньке образцово-показательные выступления! Четыре года я изводил преподавателей, глумился над золотой молодежью, оттрахал всех богатеньких наследниц. Да и парочку наследников тоже. Чего уж там! — Мати бросает на меня пронзительный взгляд, но меня не покоробило от его правды. Он немного успокаивается. — Ох, сколько моему папаше пришлось потратить денег на то, чтобы откупиться от разъяренных родителей, замять скандалы, умаслить преподавателей! Но я учился отлично, понимаешь? Продемонстрировал выдающиеся способности практически по всем дисциплинам. И этот факт заставлял его смиряться. Мой папаша считал, что я просто дорвался до денег и наслаждаюсь вседозволенностью. Ему это было понятно, — Матиас с отвращением выплевывает эту фразу. — А я прошел все круги кокаинового ада — приходы безудержной радости и затяжные, умертвляющие душу отходняки. Меня тошнило от себя, от окружающих. Боже, как я их всех ненавидел! Все эти понты и снобистские замашки ничего еще из себя не представляющих деток богатых родителей. Я их презирал, откровенно глумился над ними, а они, блять, все равно дружили со мной. Потому что я — наследник целой империи! Ты бы видел, как передо мной стелились гламурные сучки в надежде урвать себе в моей компании хотя бы час славы…       Матиас выдыхает.       — Все, что меня держало на плаву, это музыка. Я продолжал играть. При любой возможности. В остервенении бил по клавишам, только бы забыться. По-настоящему. Не от искусственного кайфа, а именно уйти в иной мир — чистый, неиспорченный, свободный от условностей — мой. Личный. И это спасало. Леррей, моя душа осталась незапятнанной только благодаря музыке.       — Дальше, — требую я.       — Дальше, — не останавливается Матиас в своей исповеди настоящего инфант террибля, — я оказался в Дублине. Как и говорил. Только вот я там не сидел, сложа руки, в беспомощном ожидании, когда отцу надоест возиться со мной. Я сразу вычислил самого нужного отцу человека. Им был некий Лоуренс Карлайл, заместитель главы филиала. Серый кардинал. Сука редкая… И начал методично его изводить. Я срывал его планы, влезал в финансовую отчетность, слил в СМИ несколько интересных подробностей о деятельности компании. После чего начались такие проверки! Отец пытался прижать меня к ногтю угрозами, но доказательств, что это моих рук дело, не было. А строить из себя невинную овечку я умею — ты уже убедился в этом.       Я киваю — несомненно, на своем опыте убедился. Как и в том, каким опасным и непреклонным может быть Матиас.       — Да и отцу, видимо, нравились эти мои качества. Беспринципность — вот на чем он построил свой бизнес. В общем, дело кончилось тем, что я отымел жену Карлайла прямо у него в кабинете. Да так, чтобы он обязательно увидел это. Грязно отымел. Мой папаша не мог выбирать между мной и Лоуренсом. Не та ситуация. Поэтому меня выгнали из Дублина подальше от гнева разбушевавшегося зама. И я свалил в Европу. Полгода еще оставлял дикий шлейф в светской хронике… Отец все терпел. Ты понимаешь, ему казалось, что такая версия меня действительно достойна управлять его империей. Жесткий, испорченный, беспринципный, хитрый манипулятор… Такой человек мог встать во главе его дела. И когда я понял это… Меня перемкнуло, — Матиас страдальчески морщится. — Я вдруг осознал, что качусь в пропасть. И есть риск, что когда-нибудь моя озлобленность уничтожит меня — того меня, кем я был и хотел быть. Не останется Матиаса-мечтателя, Матиаса-пианиста, Матиаса-искателя… Я несколько месяцев отсиживался на юге Франции, в провинции Прованс. Думал о том, что мне делать? Я понимал, что рано или поздно отец вернет меня. Заставит сделать что-то, что в конечном итоге разрушит меня, как личность. И я решил, что буду искать ответы в людях, — звучит с твердой оптимистичностью в интонациях. — Нашел. И погрузился в новый поиск. Я искал тебя, Леррей. И если бы не нашел, то спокойно женился бы на любой из предложенных мне на выбор девиц, потому что… А какой смысл сопротивляться судьбе, если она не дает мне то, что я так жажду? Но поверь, Лондон вскипел бы! Я на уши поставил бы всю столицу. Я уничтожил бы каждого, кто встанет на моем пути. И, наверное, наворотив дел, пустил бы себе пулю в лоб. Уходить — так красиво. Но… Все изменилось, и я этому рад. Бесконечно рад, — Матиас бросает на меня короткий взгляд, но теперь он — мягкий, ласкающий теплотой.       Я слушаю его, затаив дыхание…       В Мати столько страсти, столько энергии, что может менять полюса: и создавать, и разрушать. Чувства и эмоции, которые двигают им, не имеют золотой середины. Он не знает, что такое смирение. Если любить — то бесконтрольно, ураганно, на грани истерики. Владеть и подчинять. Горячими пальцами вонзаться в грудную клетку и оставлять кровавый след безумия. Поэтому ему так важно было в самый первый раз лишить меня достоинства и гордости, связать и оставить в темноте… Матиас хотел знать, насколько крепко может привязать к себе, насколько сильно подчинить, насколько глубоко проникнуть в душу… Чтобы без оглядки отдаться самому, вывернувшись душой наизнанку.       А если ненавидеть — то до последнего вздоха, до последнего судорожного всхлипа, до полного уничтожения.       Нет, Матиас не шутил, когда говорил про «сатанинские» метки. Демон. Вот кто он. Сжигающий все на своем пути, опаляющий сердца, соблазняющий одним взглядом. Вот почему люди идут у него на поводу. Принимают его при первом знакомстве. Потому что он не ищет компромиссов: или так, или вы еще пожалеете об этом.       И именно поэтому ему нужен я. Ангел. Человек, способный утихомирить его, примирить с реальностью, остановить бешеный поток его чувств и эмоций — успокоить. Уравновесить. Сделать счастливым… Я — хранитель его души. Я и есть его душа.       Рядом со мной Матиас может просто жить, следуя тем принципам, которые ему дороги. Идти за мечтой. Верить в лучшее. Заниматься тем, чем хочется. Продолжать искать свой путь. Он может быть обычным человеком.       В этот же момент я понимаю еще одну вещь: это не я зависим от него. Это Матиас зависим от меня. И ради того, чтобы удержать меня рядом, он пойдет на все.       Против отца. Против Бергера. Против всего мира.       — Что ты задумал, Матиас? — повторяю я с нажимом. Потому что Мати не будет думать о риске. Он рискнет. Даже своей жизнью.       — Леррей, я могу сказать тебе только одно: у каждого человека есть слабое место, — отвечает Матиас. — Я точно знаю, какова ахиллесова пята моего отца. Более того, у меня есть мой личный козырь в рукаве, который поможет мне выиграть и у Бергера. Легко и непринужденно. Но тебе я больше ничего не скажу.       — Почему? — я не спорю и не допытываюсь. Бесполезно. Но причина мне важна.       — Потому что ты, Леррей, мое слабое место. И ты должен оставаться в стороне. Более того, я сделаю все для того, чтобы ты был как можно дальше в стороне. Чтобы никто не смог воспользоваться моей слабостью. Потому что если хоть волос упадет с твоей головы…       Он замолкает. Мне не требуется окончание фразы.       Мы въезжаем в Лондон. Матиас снижает скорость, и огни ночного Лондона яркими всполохами бегут по салону.       — Мати, — зову я его тихо.       — Да, душа моя?       — Я люблю тебя.       — Это хорошо. Это значит, что я был тысячу раз прав, вглядываясь в твои чистые и ясные глаза у Джен.       Мы подъезжаем к моему дому. Выходим из машины.       И тогда Матиас говорит:       — Леррей, ангел мой, я прошу тебя запомнить одну вещь: верь мне в любой ситуации. В любой. И не теряй меня. Настоящего меня. Очень прошу: не теряй!