Ненависть, подарившая мне тебя

      «Лихорадка не спадает» - лишь эта мысль продолжает волновать обеспокоенного Чонгука, который не смыкая глаз в напряжении постукивает пальцами по деревянному подлокотнику стула. Он периодически меняет холодный компресс на лбу девушки, напряженно вглядываясь в уставшее лицо. Его беспокоят морщинки, глубоко проложившие свой путь возле опухших глаз, а еще блестящие под слоем какого-то масла истрескавшиеся до крови губы.       Арчи находится в горящем котле больше четырех часов, и теперь когда дело клонится к ночи, ее состояние пугает Чонгука все больше и больше. Он отметает все ужасы увиденной днем картины, стараясь не обращать внимания на неестественность пустоты по правую сторону плеча девушки, старательно прикрытой бабушкиной рукой одеялом.       В воздухе до сих пор чувствуется медный вкус, медленно отравляя легкие и вызывая желание покинуть душное помещение. Бабушка не разрешила ему тревожить беспокойное тело, поэтому она все еще была вынуждена терпеть камнем упирающиеся в лопатки доски, лежа на столе.       Первым хриплым и визжащим стоном Арчи наконец-то приходит в себя, судорожно дрожа и удивленно осматриваясь. Подлетевший Чонгук, заглядывает в глаза, не уверенный в том, что спит, пару раз хлопает себя по бедру, и наконец, удостоверившись в реальности происходящего вопрошает:       – Пить хочешь? – стоит девушке на пару миллиметров склонить голову, как он тут же выхватывает со стола банку и спешит к выходу.       Зачерпнув стакан воды, он даже не замечает, как дрожат его руки, расплескивая холодное питье, пока губы Арчи с жадностью охватывают стеклянную кромку сосуда.       – Я пошевелиться не могу, - с испугом произносит чуть придя в себя девушка, - ничего не чувствую.       Мужчина мнется, собирается с мыслями, подбирая каждое слово, но в конце концов, лишь молчаливо отбрасывает одеяло.        – Отнесу тебя в кровать. – пальцы запутываются, но усилием воли мужчина упорно продолжает развязывать ремни.       Огромный, вязкий ком образовывается в горле, когда он неаккуратно задевает правый рукав платья. Девушка, все это время удивленно наблюдавшая за тем, как Чон медленно ее освобождаетиз пут, наконец-то замечает.       В ее глазах читается паника, она с мольбой в глазах смотрит на парня, который, однако и сам с трудом сдерживает нахлынувшие эмоции. Чонгук стыдливо прячет глаза, боясь лишний раз шелохнуться, словно от этого происходящее станет еще хуже.       – Я хочу посмотреть. – парня от такой просьбы передергивает, пальцы окончательно перестают слушаться и руки безвольно падают вдоль туловища.       – Арчи, не нужно, пожалуйста. – обращенный взгляд оказался ловушкой, и теперь мужчина не мог отвести взгляд от сияющих испуганных глаз, которые прожигали в сердце дыру.       Сам того не понимая, он одним ловким движением стянул с плеча ткань нательной рубашки, обнажая уже окровавленные бинты, туго обматывающие плечевую кость. Арчи думала, что хуже того, что она испытывала ничего уже не будет. Но сейчас ей стало действительно не по себе, сердце трепыхалось в груди, быстро толкаясь и грохоча в ребрах, а сама она казалось забыла, как дышать. Руки не было. Из плеча торчала обмотанная в тряпицы культя величиной в три сантиметра. Девушка в ужасе отшатнулась и закрыла глаза в надежде, что сознание успокоится, но почти сразу она почувствовала на руке клыки, пронзающие тонкую кожу, кровь заструилась по кисти, обволакивая пальцы и заставляя тонуть в вязкой багровой жиже. Она инстинктивно отмахнулась в желании закрыть рану рукой, как осознала, что та уперлась в кровать, в месте, где должен был лежать ее локоть.       – Что со мной? – отчаявшись в слезах притихает она. – Чонгук, я чувствую ее, понимаешь, она зудит в том месте, где ее волк укусил! Но ее нет! Как такое может быть?!       Отчаяние и страх покрывают пеленой сознание, любопытство тянет левую кисть ощупать обрубок, но застрявший в горле ужас вырывается наружу, и девушка с дрожью нервно всхлипывает.       Ее слезы заставляют Чонгука собраться, он быстро управляется с ножными фиксаторами и сгребает в охапку легкое тело.       Чонгука съедает чувство вины за происходящее, он будто загнанный в угол, все время твердит про себя слова раскаяния и умоляет о прощении, пока Арчи почти бесшумно плачет. Хочется утешить девушку, успокоить ее, но как к ней подступиться? Как вынести этот взгляд без желания сбежать и прятаться в лесах, пока время и обстоятельства не сотрут из памяти ужасающее чувство вины. Чонгуку больно, по-настоящему больно видеть ее в таком состоянии, в голове его звучит отчаянный голос, которым пятью минутами ранее она накричала на него:       – Уходи, я не могу тебя видеть. – откровение больно ударило по нему, и девушка это прекрасно знала, но она слишком много вытерпела из-за него, а он будто изголодавшаяся по теплу кошка, льнет к ней, совсем забыв о своих поступках.       Правда рвется наружу, ударной волной снося все на своем пути, и почему-то сейчас Арчи не боится ничего. Может ли она перестать притворяться, хотя бы на миг? Это все Чон Чонгук, будь он проклят, все к чему привела ее жизнь – нахал, который доведя ее до смерти, вырезал руку, которую она теперь чувствует стоит закрыть глаза. Обида застилает глаза, разве она заслужила все это? Избитой, впроголодь лежать, умирая, как выразился Чонгук, в собственной рвоте? Да лучше бы он, продолжил относится к ней как к скотине не убой, но ведь ему зачем-то понадобилось лезть в ее душу? Заботиться о ней, спрашивать, как она себя чувствует и готовить еду. Не спать посреди ночи, чтобы контролировать прием лекарств и наряжать будто куклу на витрину. Последнее ее злило больше всего: зачем он поцеловал ее тогда? Его губы, будто пламенным следом отпечатались на сгибе руки, и теперь когда она испытывалась мучительные фантомные боли, это все невыносимо напоминало ей о той неловкости. Сможет ли она когда нибудь относится к нему нормально? Ее бросало то в жар то в холод от воспоминаний, стоило закрыть глаза как в голове возникали различные образы одного и того же человека: щелчок - и перед ней разъяренный зверь, не брезгующий раздавать по лицу удары и пинать обессиленную жертву; еще щелчок – подвыпивший юноша, на освещенном лице которого ползет слеза от осознания того, что Арчи скоро придется умереть. И кому из них верить?       Парень слышит, как кто-то зовет его по имени, но сейчас так не хочется никого слушать, ничего объяснять. Его уставший разум позволил отдохнуть лишь под самое утро: целую ночь он под дверями комнаты: сторожил девушку, каждый раз пугаясь, когда не слышал ее сдавленных сглатываний. Но в конце концов, усталость взяла свое, и он, устало склонившись на бок уснул.       «Чонгук, что с девочкой?» - хрипловатый голос, женщины наконец дошел до сознания, от чего парень резко пришел в себя.       – Который час? – он протер заспанные глаза, озираясь на окна.       – Солнце вот-вот встанет. – она огладила внука по волосам. – Ты выглядишь уставшим, мальчик мой.       – Да, бабушка. – он склонил голову к груди и упрямо замотал. – Арчи, спит, кажется. Я лучше пойду, присмотри, пожалуйста, за ней.       Выхватив у самого входа одежду, он быстро обулся, не реагируя на расспросы бабули, помчался на улицу: не хотелось признавать свой провал. А он ведь наивно думал, что все изменится. Конечно, не сразу, но спустя время, когда девушка убедится в искренности его чувств, когда он сполна загладит ту боль, что ей причинил и когда она позабудет все те ужасы, что произошли, она наконец-то впустит его в свою жизнь. Он думал так раньше, потому что она никогда не прогоняла его, никогда не просила отвернуться, даже если ситуация была для нее смущающей. Арчи всегда сохраняла какую-то отстраненную гордость, которая проявлялась в ее излишней рассудительности и даже медлительности в принятии решений. Чонгук осознал, что впервые только прошлой ночью девушка пожаловалась: только после жесточайшей экзекуции и издевательства над ее рукой, она обратилась к Чонгуку, в испуганном плаче о боли в конечности, которой уже не было.       «Я не могу тебя видеть» - истеричный полушепот нагонял парня куда бы тот не отправился и заставлял думать. Почему она не может его видеть? Разве он ей так сильно противен? Ведь если подумать, последние дни были наполнены даже некой радостью в их жизни: они гуляли по двору, сходили на праздник. Последние дни... Страшно было вспоминать, что было до этого. Мысли делили Чонгука между собой, одна за другой изобличая всю его жестокость. О господи, как он глуп, считая что парой ласковых дней, смог загладить вину за все, что натворил ранее. Она ведь видела, как Чон желал ей смерти, отдавая приказ волку, и за что судьба сыграла с ними такую злую шутку?       Хотелось домой. Чонгук упорно сидел под деревом на поляне, где впервые встретил ее. Солнце было еще достаточно высоко, но уже перекатилось на западную сторону, кое-где проваливаясь за кроны высоких елок. Склонившись перед собой он неконтролируемо рвал траву руками, даже не замечая, что вокруг него уже образовалась земляная проплешь и он впивается пальцами в полную иголок рыхлую почву. Чонгук хотел домой, его сердце и так находилось дома, в отчаянном переживании за девушку и первую, после операции перевязку. Лишь бы она не смотрела на рану, иначе снова будет плакать. Парень не знает, что делать, но возвращаться домой, когда она ясно дала понять, что его присутствие невыносимо, он не будет. Объяснять кому-либо то, какими заботами наполнилось его сердце, и причины по которым на глаза то и дело наворачиваются слезы не хотелось. Да и самого Чонгука никогда не видели слабым, поэтому он и является вожаком. Ему больше никогда не стоит позволять своему сердцу думать вместо головы, в последний раз это кончилось очень и очень плохо. Но после такого, больше никогда и не захочешь что-то чувствовать: налепишь на себя маску безразличия и будешь ходить будто чучело: мягкое и красивое снаружи, а внутри набитое сухим и жестким сеном разочарования. Теперь он начал понимать одиноких мужчин, проживавших свой век за выпивкой и безмолвным одиночеством, и был уверен, в их прошлом была женщина, сумевшая выжечь из сердца бесплодную пустыню. Потому что в его вчерашнем дне останется такая Арчи, слезами и редкими улыбками которой заполнилось все его существование. Места для любви к кому-то другому, там уже, увы, нет.       Чонгук справлялся. Холод, который окутывал тело, было легко прогнать, но проснувшийся на вторые сутки голод одними дикими яблоками не утолишь. Он устало бродил после беспокойной ночи в наскоро сооруженной из еловых лаптей ночлежки по лесу, все чаще задумываясь о возвращении домой. В конце концов, после долгих раздумий, парень решил вернуться поздно ночью, под покровом ночи собрать еду и одежду на несколько дней, а после вновь вернуться в лес. Он старался не думать о том, как его встретят дома, все надеялся, что женщины в поздний час будут спать.       Двор приветствовал своего хозяина абсолютной тишиной. Перед входом, растянувшись на весь рост лежал Форт, который увидев хозяина поднял хвостом пыль. Поговорив с ним, Чон призвал к тишине и юркнул в дом. Внутри оказалось прохладно почти также как и на улице, по стенам распространился запах сырости. Кухня оказалась вычищена от всей посуды и трав накопившихся в комнате за четыре недели, отчего возникло нехорошее предчувствие пустоты. Парень осторожно потянул за ручку двери, прислушиваясь вступая в мрак комнаты. Камин не горел. Полоснув спичкой по кромке камня, он осветил прибранную постель, аккуратно расставленную вокруг мебель и вымытый пол. На столе белым пятном лежал лист, на котором крюковатыми буквами было выведено пара предложений: «Спасибо, что позаботились обо мне. Я решила отправится вместе с вашей бабушкой в знак благодарности за ее помощь. Прошу прощения, что доставила тебе хлопоты. Прощай, Чонгук.»       Не было смысла возвращаться в лес. Арчи покинула его первой.