***
11 августа, 1913 год
Утро было свежим, тихим и залитым нежным золотым светом — как и должно быть любое уважающее себя августовское утро. Август был месяцем, который можно было описать только как сладкий — то, как солнце нежно целовало землю, его сияние украшало всë, на что оно бросало взор, и даже в самые облачные дни было поистине противоположностью всему горькому и тëмному в мире. Именно эта сладость отличала его от других месяцев. Семь часов — как правило, суровое время, по-прежнему крепко охваченное холодом ночи. С октября по март, семь часов едва ли можно было назвать утром; это был холодный час, окутанный серостью. Апрель и сентябрь были ненамного лучше. Однако август всё изменил. Августовское утро было никаким иным, кроме приятного, и именно поэтому укрытие в лесу стало более чем приемлемым утренним занятием. На самом деле, он не мог не задуматься, что сидеть под старым дубом в семь часов, когда августовское солнце освещает его лицо, было не так уж плохо — достойный способ начать день. В задумчивости он крутил кольцо на пальце туда-сюда, иногда чуть снимал и наблюдал, как кожа начинает заметно светиться, словно усеянная мелко дроблëнными бриллиантами. Но стоило кольцу вернуться на положенное место, как всё исчезало, и взору предоставлялась с виду обычная бледная кожа. Было тихо. Ему это нравилось. В такие моменты он действительно мог чувствовать. Семь часов было идеальным временем, чтобы что-то замечать. Например, трава. Она дарила неповторимые ощущения когда влажные пëрышки-травинки щекотали руки. Это было уникальное и возбуждающее качество, дополненное лёгким ветерком, который пронёсся по земле, взъерошивая его вороньи волосы, собранные в аккуратный низкий хвост, это было восхитительно. Над головой пара птиц заводили свои незамысловатые мелодии, дополняя друг друга, а вдалеке слышались людские голоса. Но это вторично. Сейчас же Гарри слушал, как ветер колышет ветви деревьев, и яркие зелёные листочки соприкасаются с тихим и приятным слуху шелестом. Это шуршание напоминает шёпот листьев, которые словно о чем-то переговариваются. О чём же они шептались? Гарри слышал от Эдвона, что тот встречал вампира со способностью слышать природу. Сельвиору было интересно, какого это — когда понимаешь каждое слово, которое ласково донëс до слуха прохладный ветер, когда трепет листьев приобретает бóльший смысл, чем для кого-либо ещë. Гарри провёл рукой по траве, собирая капельки росы, и поднëс руку к солнцу. Капли медленно стекали по руке, поблëскивая в лучах утреннего солнца, словно драгоценные камни. Он ещё раз оглядел окружающую его природу, но взгляд зацепился за тёмно-синий футляр, оставленный под соседним деревом. Не долго думая, Гарри направился к нему. В руки бережливо легла скрипка из светлого дерева. Вампир любовно провёл по ней кончиками пальцев, слегка задевая струны, и с трепетом подхватил смычок. Звуки скрипки пронзили воздух. Его скрипка запела красивую и веселую мелодию, а музыкант, слившись со своим инструментом, казалось, растворился в музыке, подыгрывая ей всем телом. Его прекрасная мелодия была не похожа на музыку. Он будто разговаривал с природой, как со старым другом, который, как никто другой, был близок сердцу, подбадривал её весëленьким тоном, встречал вместе с ней новое утро. Лес замер, наслаждаясь игрой сердца прекраснейшего создания. Птицы замолкли, ветер стих, лесные звери прекратили свои занятия, чтобы не мешать. Лишь музыка приятным потоком разливалась вокруг, заполняла собой бесконечное пространство, пустое без совершенной мелодии. Весëлые, высокие ноты сменялись низкими и более грустными, словно извиняясь за праздное веселье и беспокойство в столь ранний час. Но тоскливые ноты плавно перетекли в спокойные, создающие свою уютную атмосферу, воображение так и рисовало поздний вечер, тёплый плед, прикосновения близкого, бесконечно любимого человека, уединение от всего холодного и жестокого мира. И тишина… тишина, которая была громче всех слов, всех признаний… та самая тишина, которую ни за что не променяешь на богатства тех, кому чужды эмоции. Именно те эмоции, которые сам Гарри хотел ощутить, которые мог подарить только один человек. Мелодия подходила к своему завершению, и окружающий мир вновь заполняли звуки, но воздух всё ещё помнил трепет от ангельского пения дьявольского инструмента*.***
К концу дня Еве удалось выловить нелюдимого Наследника и заставить пойти вместе с ней, Эстер и Люцианом, который, видимо, не смог сбежать от неё, то ли из-за её природного очарования, то ли из-за неравных условий для «боя». Сегодня в одном ресторане пройдёт вечер музыки, на который девушка очень хотела попасть, но «одной идти скучно». У Эдвона работа в больнице, на которую тот ушёл ещё утром, а Лаэрт под шумок свалил, пока Ева договаривалась с Люцианом. Люциан по природе своей был мягким и не смог отказать сестре, тем более в такой пустяковой просьбе, как сходить с ней за компанию на музыкальный вечер, а Гарри нужно было бежать сразу, как только увидел горящую идеями Еву. Утешало лишь то, что на таких вечерах играют классическую музыку, так полюбившуюся Гарри за дни путешествий с Эдвоном. Официальные выходы в свет парень не очень-то и любил, во многом из-за неудобных костюмов и пустых, ничего не значащих светских разговоров с людьми, с которыми шанс встретиться вновь приравнивается к нулю. — Ри, я взяла на себя смелость подобрать тебе костюм. В нём ты будешь выглядеть просто великолепно, — последнее было произнесено словно самой себе. На странный взгляд парня она лишь широко улыбнулась, тут же исчезая из поля зрения. Гарри не был против таких действий со стороны Евы, он полностью полагался на выбор сестры. Девушка определённо имела изысканный вкус в одежде, полагаясь не столько на моду, сколько на удобство. «Красота — в простоте» — как она любила говорить. Нужды одеваться по всем меркам высшего общества совсем не было. Их никто здесь не знал, а всем новым знакомым они представлялись, как чужестранцы, путешествующие по странам и городам. Вопросы о происхождении им не задавали, по внешнему виду и поведению Сельвиоры всегда походили на выходцев из обеспеченной семьи, потому уважение со стороны собеседников из богатых семей имело место быть. Представители же низшего и среднего классов нередко считали их слишком высокомерными и в диалог предпочитали не вступать. Как поделилась однажды Ева, это происходило из-за их постоянного прищура глаз, дабы красные глаза приобрели более тёмный оттенок, чтобы их можно было спутать с карими. Данный жест расценивался людьми как признак высокомерия. В выигрыше здесь был только Лаэрт, который без проблем мог поменять цвет глаз на естественный карий или, чаще всего, голубой. Ева всё так же не давала повода разочароваться в собственном вкусе. На кровати Гарри ожидал чёрный однобортный костюм-тройка итальянского пошива. Из курса просвещения в сфере моды лично от Евы, Гарри знал, что итальянские костюмы смотрятся наиболее современно и стильно. Отличаются от английского и американского вариантов высоким расположением пуговиц, приподнятыми плечевыми элементами, более зауженными брюками и общей элегантной формой, максимально прилегающей к фигуре. Гарри облегчённо выдохнул, увидев рядом белоснежную хлопковую рубашку с воротником-стойкой со скошенными концами, а не до ужаса накрахмаленное нечто с жёстким воротником, неприятно впивающимся в шею. Довершали образ лакированные чёрные туфли на закрытой шнуровке. Девочки в соседней комнате активно готовились к предстоящему выходу в свет, и Гарольду пришлось заняться тем же. Не стоило опаздывать на мероприятие. Костюм, как и предполагалось, был пошит точно по фигуре. Стоя перед зеркалом, парень застёгивал манжеты на свободных рукавах рубашки и осознавал, что излишне повышенного внимания к своей скромной персоне ему не избежать. А если взять в учёт не полностью взятую под контроль телепатию, то вечер обещает быть ещё более «увлекательным». Пальцы тем временем уже справлялись с предпоследней пуговицей жилета. Последняя же, по бесконечным правилам моды, должна оставаться незастёгнутой. Пиджак плавно скользил по крепким широким плечам, занимая положенное место. В комнату воодушевлённо вплыла Ева, звучно стуча каблучками, подол её голубого платья струился по полу и тихо шуршал. Девушка то и дело поправляла то несуществующие складки на юбке платья, то свободные кружевные рукава. Белоснежные волосы, что обычно свисали плавными волнами, были подняты в замысловатую, но элегантную причёску. — Выглядишь восхитительно, моя дорогая, — восхищëнно выдохнул Гарри, заставляя девушку радостно улыбнуться и чуть смутиться. — Благодарю, — она слегка склонила голову, принимая комплимент. — Скоро прибудет ландо**, я пришла проведать, как ты тут справляешься. — Я не маленький ребёнок, но спасибо за беспокойство, — взгляд переместился на кровать, где одиноко лежал чёрный галстук. Резко захотелось скривиться. По комнате прошёл тихий смех. — Ребёнок. Ещё какой. Ты и Люциан — самые юные члены клана, — бровь Гарри неминуемо взлетела вверх, заставив девушку пояснить: — Я имею в виду возраст, в котором вас обратили. Таким образом, тебе восемнадцать, а Люци семнадцать. Вы ещё дети. — Сама недалеко ушла, — буркнул себе под нос Гарри, сдаваясь ласковым рукам, что завязывали на его шее галстук. — Я просто молодо выгляжу, — пожала плечами Ева, улыбнувшись уголками губ. Гарольд не мог с ней поспорить. Ева была обращена в возрасте двадцати четырёх лет, однако выглядела его ровесницей. Этот факт вызывал беспредельное восхищение. Обращаться к ней иначе, чем «девушка», ощущалось настоящим кощунством, от неправильности что-то сжималось внутри. По итогу Ева вызвалась заняться волосами парня. Ну как вызвалась… Просто посадила парня на стул для большего удобства из-за разницы в росте и начала колдовать над мягкими волосами, наслаждаясь процессом. — Не понимаю, — тихо ворчал Гарри, — к чему такие приготовления? Мы собираемся на приём к королевской чете? — Тебе повезло, это не приём королевской семьи. Этот вечер музыки носит закрытый, полу-официальный характер. Как такого дресс-кода нет, но соблюдение приличий обязательно. Не заявишься же ты в чёрном плаще в своих лучших вампирских традициях? — беззаботно хихикнула Ева, а в отражении зеркала увидела в глазах парня странный энтузиазм. Не стоило тешить себя бессмысленными надеждами и сомнениями — именно это Гарри бы и сделал. — Боже, Ри. Ладно, ладно. Я поняла, ты неисправим. Ева вернулась к своему занятию, перед этим шутливо толкнув его в плечо, в ответ получив смешок. По окончанию работы Гарри передал ей чёрную ленту, которой тут же завязали хвост. В качестве дополнения блондинка из небольшой пряди заплела косичку. — Готово, — она оглядела творение своих рук, оставшись довольной. — Через десять минут встречаемся в прихожей, — и поспешила, как оказалось чуть позже, на помощь Эстер. Делать было откровенно нечего. Потому, в последний раз безнадëжно оглядев себя в зеркале, Гарри отправился на место собрания. «Надеюсь, этот вечер закончится как можно быстрее…»***
В прихожей каменной статуей, не издавал ни звука, стоял Люциан. Но глаза на вошедшего Гарри поднял. — Отлично выглядишь, — широко улыбнулся парень, наконец отмирая. — Спасибо, Люциан, — кивнул Гарольд, натянув лёгкую улыбку. После оглядывания коридора взгляд метнулся в сторону брата, стоящего в двух шагах от него. На парне был тёмно-коричневый костюм-двойка итальянского пошива с белой рубашкой. На голове царил лёгкий беспорядок, только добавляя шарма миловидному простоватому лицу. Люциан выглядел замечательно. Долго их ожидание не продлилось, чему оба были рады, — уже через минуту вошли улыбающаяся Ева и Эстер, придирчиво оглядывающая простое белое платье с широким розовым поясом, подтягивала белые лайковые перчатки, немного не доходившие до худых, острых локтей. После положенных комплиментов, все направились на улицу, к ожидающему их транспорту. В общем разговоре Гарри не участвовал, даже слушал через раз, лишь поглаживал изящную ладошку Евы в своих руках. Всë его внимание было обращено к пылающему за бесконечными деревьями закату. Нечто бесконечно прекрасное и сокровенное таилось во всём этом. Когда солнце, такое близкое, большое, багряно-красное, фантастически красивое, прощаясь с летним днём, ласково дарит последние тёплые лучи. И это самое романтичное время суток, которое рождает легенды, обладающие притягивающим волшебством. Наваждение спало как по щелчку пальцев, стоило ландо остановиться на месте назначения. Гарри лишь скользнул взглядом по высокому белому зданию с большими окнами перед тем, как слезть с транспорта и учтиво подать руку Еве, помогая спуститься. Следом спустились Люциан с Эстер. Троица, под отстранëнным взглядом Гарольда, с восхищением оглядывала фасад постройки, недавно отреставрированной, если судить по следам краски на дороге. На фоне этого ресторана, другие здания выглядели… жалко и несуразно. Здесь же с лёгкостью проглядывались и умелые руки планировщика и реставраторов, и толстый кошелёк директора этого великолепия. Массивные двери с причудливой резьбой были широко открыты, приглашая гостей. На входе их встретила высокая женщина в простом тёмно-зелёном платье. — Добрый вечер, дамы и господа, —женщина приветливо улыбнулась. — На какое имя зарезервирован столик? — Добрый вечер. Ева Сельвиор. — Позвольте проводить вас. Место было выбрано максимально удачно — хорошо видно сцену, но при этом столик стоял в тени, мешающей людям разглядеть «вампирские симптомы». К слову, зал уже был заполнен гостями. Присутствующие разделились на группы по интересам и вели тихие беседы. Разделение по социальному статусу тоже проглядывалось, куда тут без него? Единственное, чем могут похвастаться люди с гнильцой в душе — это деньги и статус. И таких становится всё больше. Вампир скользил взглядом по людям, против воли считывая поверхностные мысли. Желание скривиться от их содержания было нестерпимым. Истреблять бы таких людей в самых лучших традициях инквизиции, да Эдвон не поймёт. Выговора не хотелось. В своё время Гарри их наслушался сполна и отчётливо знал, что в искусстве капать на мозги нравоучениями милому рыжеволосому дядюшке равных не сыскать. — Очень надеюсь, — тихо говорила Эстер, чуть наклонившись к Еве, — что услышу сегодня игру Элизабет Мейсон. Я слышала от миссис Боном, что она великолепна. Гарри пытался вспомнить таких личностей. И если дружелюбную работницу городской библиотеки, Маргарет Боном, он знал в лицо, то о Элизабет Мейсон до этого момента даже не слышал. — Неужто та самая Элизабет Мейсон? — увлечённо ответила Ева, предвкушающе улыбнувшись. — Я слышала о ней от одних джентельменов на улице. Они хвалили её талант и характер. — Она часто здесь играет, насколько я знаю. Возможно, и в этот вечер она позволит насладиться своей музыкой… Неожиданно весь посторонний шум отошёл на второй план. Внутри что-то натянулось до предела, обнажая все чувства. Гарри беспокойно оглядывался по сторонам в попытках найти причину своего состояния. — «Гарри, что случилось?» — раздался в голове голос Евы. Повернув голову к ней, он заглянул в тёмные из-за темноты глаза, источающие волнение и непонимание. — «Он здесь», — неопределëнно и взволнованно ответил Гарольд. И продолжил уже вслух: — Моя пара здесь, в этом зале. В глазах напротив промелькнуло спокойствие. Гарри снова обвëл зал взглядом, приглядываясь к присутствующим. Он бы так и продолжал искать, если бы не сильная вспышка радости, отозвавшаяся теплом в его груди. Вампир уже нашёл взглядом медноволосую макушку. — Может, подойдëшь к нему? — широко улыбнулся Люциан, поигрывая бровями. Хорошая ли это идея? Гарольд уверен, что Эдвард даже не помнит его. Прошло много лет с их встречи. К тому же его паре тогда было всего шесть лет. Для детей плохая память — нередкость. Что угодно может забыться за яркими и счастливыми воспоминаниями. Так есть ли смысл пытаться? — Думаю, это плохая идея. — Что?.. — нахмурилась Эстер. Но её перебила Ева громким: — Почему? На звонкий возглас стали оборачиваться люди, отвлекаясь от разговоров. В глазах его дорогой сестры была решимость, которой бравые войны, не раз бывавшие в пылу сражения, могли позавидовать. Ева щепетильно относилась к теме партнёрства и не могла спустить с рук такое отношение. — Вам всё равно придётся встретиться через несколько лет, — твёрдо, уверенно, чётко говорила Ева, заглядывая в глаза непутëвого брата. — Тебе придётся сказать ему правду, обратить его. Он — твоя судьба, твоя пара, Гарри, — её прекрасное лицо озарилось счастливой улыбкой. — Так, не лучше ли, если у него будет больше воспоминаний с тобой до его совершеннолетия? — После концерта, — выдохнул Гарольд, признавая поражение. Парень нашёл глазами макушку своего мальчика. Эдвард стоял рядом с высокой миловидной женщиной и полноватым мужчиной в смешной шляпе. Взрослые увлечённо обсуждали предстоящее выступление Элизабет, как звали ту женщину, по совместительству пианистку и мать Эдварда, пока сам мальчик широкими глазами и с предвкушающей улыбкой на тонких очерченных губах осматривал зал и проходящих мимо гостей. Как только разговор взрослых прекратился, Эдвард пошёл за матерью, уже готовой к выступлению, если судить по внешнему виду, за кулисы. Основной свет в зале погас, ознаменовав начало музыкального вечера. Гости вежливо заканчивали беседы и занимали свои места. Когда суета в зале полностью завершилась, на освещëнную сцену удивительно изящно выпорхнула полноватая дама с широкой улыбкой на губах. — Добрый вечер, уважаемые гости, — громко и чётко начала она, отпустив реверанс. — Рада приветствовать вас здесь, в этот замечательный вечер… Дальше Гарри слушать не стал. Ничего особо важного из приветственного монолога Шерон Лиссбон он всё равно не услышал бы. Разглядывание зала полностью овладело им. Разумеется, он делал это как можно незаметнее, мало ворочая головой, не переставая изображать вовлечённость длинным приветствием. Ощутимый толчок в бок отвлëк его. Ева кивнула в сторону сцены, на которую вышел оркестр. Гарри кивнул головой, выражая благодарность. — «Постарайся не впадать в состояние глубокой задумчивости», — раздалось в голове с лёгким укором. — «Обязуюсь вести себя как хороший мальчик», — усмехнулся в ответ Гарри. Ева едва сдержала улыбку. Музыка прервала их разговор. Гарольд даже заслушался красивой музыкой. Приятно видеть и слышать профессиональных музыкантов, умело обращающихся с инструментами в идеальном состоянии. Единственное, что раздражало с каждой минутой всё больше — разговор двух мужчин в правом углу зала. Возомнившие себя великими ценителями музыки, они продолжали критиковать великолепную игру музыкантов. И критиковали громко, не обращая внимания на вежливые замечания окружающих. Казалось бы, и ладно, что можно было взять с ничего не понимающих людей? И подавлять раздражение Гарри умел изумительно. Однако всё решала сама ситуация. Дождавшись конца мелодии, за которым следовал небольшой перерыв, дабы музыканты могли перевести дух или смениться, а у милых дам была возможность отойти «припудрить носик», Гарольд уверенно поднялся со своего места. — Скоро вернусь, — бросил он вслед своим сёстрам и брату. — Не убей никого, — в пол голоса ответил Люциан, то ли шутя, то ли говоря на полном серьёзе. — Не обещаю, — оскалился брюнет. Он ловко маневрировал между людьми, нацепив на лицо маску простодушия и дружелюбия. Не хватало навести шумихи своим не на поклоны и учтивые расшаркивания настроенным поведением. Молодые девушки бросали ему вслед заинтересованные взгляды и вздохи и, не удостоившись ответного взгляда, бежали спрашивать у знакомых о личности таинственного парня. Самому Гарри на это было ровным счётом плевать. Подошедшего к ним человека, всезнающие господа не удосужили и взглядом. Даже после вежливого покашливания. — Добрый вечер, господа, — обратил на себя внимание Сельвиор, слегка повысив голос. Как только горе-критики повернули головы в сторону Гарольда, тот спросил, издевательски растягивая гласные буквы: — Что думаете о концерте? К лицу словно приросла угрожающе-дружелюбная улыбка. А равнодушный кроважный взгляд выбил всю спесь из первого мужчины. Другой же особой эмпатией не отличался. — Малец, тебе чего надобно? — нахально усмехнулся грузный мужчина, без особого удовольствия оглядывая Гарри с ног до головы маленькими глазками. Мысль о схожести данного индивида с ненавистным человеком из далёкого детства Гарри предпочёл сразу же отмести куда подальше. — Тед, подожди, не надо, — моментально оживился другой и попытался вразумить товарища. С этим парнем шутки закончатся очень плохо, он это понимал… Это не взгляд подростка. Это взгляд убийцы, воина… и сейчас перед ним враги. Обманываться этой улыбкой на губах парня Чарлз не стал. — Друг, ты чего это? — «Тед» звучно икнул. — Перепил что-ли или умом тронулся? Это же обычный пацан. — Достаточно этого фарса, — улыбка парня медленно таяла, превращая симпатичное лицо в табличку с надписью «смертельно опасно». Чарлз очень хорошо умел читать. — В Вас нет и капли достоинства. Вы — позор своего рода. Его слова подействовали как красная ткань на быка. Лицо мужчины вмиг побагровело, пальцы сжали край стола, губы отвратительно скривились, готовясь выдать гневную тираду. — Закрой рот, это выглядит не так приятно, как тебе могло бы показаться, — оскалился в успешке Гарри. Когда мужчина не смог даже открыть рот и в шоке смотрел на брюнета, он продолжил: — А теперь, вы, оба, слушайте меня. Сейчас вы просто уйдёте из этого ресторана. И никогда больше сюда не вернëтесь. Мужчины покорно встали со своих мест и направились к выходу, стеклянные глаза смотрели чётко перед собой. Дама в зелёном платье на входе лишь проводила их взглядом, полным облегчения. Вполне возможно, что они часто сюда заходили. Теперь волноваться об этом не стоило, они не посмеют сунуться сюда вновь. Как только миссия была выполнена, Гарри вернулся за свой столик, ловя благодарные взгляды некоторых гостей. — Все живы, — успокоил всех брюнет, мило и невинно улыбнувшись, так, словно не он с лицом маньяка выпроводил двух недокритиков пару минут назад. Продолжение концерта стало более атмосферным без посторонних звуков. Теперь можно было наслаждаться великолепной музыкой, отдавая всего себя. Когда объявили Элизабет Мейсон, Гарри до этого не смотревший на сцену, поднял заинтересованный взгляд. Тишина зала казалась оглушительной, никто не смел испортить создавшуюся атмосферу. С виду хрупкая женщина изящно опустилась на край стула. Ноги моментально переместились под педали. Спина выпрямилась ещё больше, локти немного разведены в стороны. Тонкие, длинные пальцы, едва касаясь, прошлись по поверхности клавиш, словно в поисках, и остановились на нужной. Чистый звук раздался в тишине, как и последующие, словно бы на пробу, чтобы настроиться, вновь слиться с инструментом воедино. Элизабет резко оборвала незамысловатую мелодию из нескольких нот, и замерла, задумавшись. Гарольду было сложно отказать себе в прочтении её мыслей. В её голове мелькали ноты, что-то смутно знакомое Гарри, что-то давным-давно придуманное, что-то чужое. Все это смешивалось, перемешивалось и выстраивалось, создавая новый расклад, новую грамоту музыки. Ведомый открывшимся знанием, вампир отметил, что на фортепиано партитуры не было. Это значило лишь одно: в данный момент Элизабет придумывала мелодию. Мысли её переключились на воспоминания, где мелькал Эдвард с широкой радостной улыбкой, а ещё статный привлекательный мужчина, который являлся её мужем. Женщина во второй раз осторожно опустила руки на клавиши. Первые ноты были низкие, медленные, спокойные. Их она играла левой рукой, и через минуту присоединила правую. Вторая, третья и выше октавы, но ни одного резкого звука. Кажущиеся отрывистыми, как когда играешь стаккато, ноты, на самом деле, просто шли в очень быстром темпе. Ни одна не выбивалась, и мелодия лилась плавным потоком. Она напоминала весну. Первая ассоциация была именно со звонкой капелью, мелкими-мелкими ручьями, которые бежали, собирались в небольшие речки и лужи. Затем капель молчала, зато на первый план выходил ветер, шум деревьев, звук жизни, которая расцветает в этот период. На какой-то миг всё замедляется, словно опять упала вниз температура, и весна замирает перед своей сестрой, но следующие ноты рушат это ощущение, возвращая звенящую капель, детей, прыгающих между луж, солнце, уже тёплое, и с каждым днём пригревающее всё сильнее, и улыбки на лицах людей. На лице Эдварда, присутствие которого ощущалось прямо за занавесом сцены. От светлых и сильных эмоций мальчика по лицу Гарри растекалась улыбка, преображая холодный взгляд и обычно равнодушное лицо. Длинные пальцы быстро бегали по клавишам, а взгляд был сосредоточен, а на губах сияла улыбка. Редкий миг. Сокровенный. Чувство, мало кому понятное, даже если в красках расписать неописуемое. Чувство единения со своим инструментом. Темп к концу всё медленнее и медленнее, и вот, последние две ноты — и звенящая, нежная мелодия вроде и затихла, но в воздухе всё ещё реют её отголоски. Элизабет, счастливо улыбавшаяся, выпрямилась, впервые за своё выступление посмотрев в зал. То, что она сейчас играла не было её произведением, хоть первые ноты она сама сочинила, но потом… Потом это как-то само сошло в «Весенний вальс» Шопена… Гарри был взбудоражен. На его глазах играли не пальцами, а душой. Руки непроизвольно взмыли вверх, аплодируя вместе со зрителями, разделявшими чувства вампира. Мягко и немного печально улыбнувшись, Элизабет осторожно закрыла крышку, ласково погладила инструмент, и встала со стула. Бросив прощальный взгляд на фортепиано, она ушла за кулисы, перед этим отпустив изящный реверанс. — Великий талант, — тихо сказал Гарри себе под нос, когда зал погрузился в тишину. — Я же говорила, что ему понравится, — с хитринкой произнесла Ева, заговорчески наклонившись к Люциану и Эстер. Те одновременно кивнули, улыбаясь. Включился свет. Некоторые гости вставали со своих мест, разбредаясь по залу в поисках знакомых лиц. Настало время для продолжения вечера.***
В противоположном углу зала Гарольд выловил взглядом очаровательного Эдварда. Тот продирался в сторону балкона сквозь толпу, размениваясь со встречными людьми приветствиями, пожеланиями наилучшего и поклонами. Гарри даже не старался сдержать улыбку, направившись за мальчиком. Парнишка стоял спиной к вампиру, глубоко вдыхая ночной воздух, пронизанный прохладной свежестью. — Луна сегодня чарующе красива. Не так ли? — медленно, чуть растягивая слова произнёс Гарри, остановившись за спиной мальчика. Эдвард в ту же секунду резко обернулся. Медные волосы растрепались ещё больше от лёгкого порыва ветра. Молодое лицо, только-только начавшее приобретать прекрасные мужественные черты, освещала яркая луна. — Риваль?..