***
— Риваль? — непонимание на лице сменилось радостью. — Каким чудом ты здесь оказался? — Посчастливилось стать жертвой обаяния моей дорогой сестры, — усмехнулся Гарольд, поравнявшись с Эдвардом. Мальчик продолжал осматривать того, кто спас его несколько лет назад, и глаза его выражали всё больше удивления. Перед собой он видел те же чёрные волосы, той же длины, тёмные глаза какого-то бордового оттенка (наверное, ему кажется из-за тени от люстр, не могут же у людей быть такие глаза), те же черты лица, такого же молодого и до ужаса привлекательного, та же кожа без намёка на загар. Последнее особенно удивительно, поскольку это лето было очень жарким и солнечным. Ривалю надо было действительно постараться, чтобы не получить ни единого пятнышка загара. — Ты ни капли не изменился. Как это возможно? — Прошло не так много лет с нашей встречи, чтобы у меня была возможность состариться, — Гарри пожал плечами. — К тому же седина мне не к лицу, — почти обиженно буркнул он в конце себе под нос достаточно тихо, но Эдвард уловил его слова и засмеялся. Гарри заворожëнно смотрел на смеющегося мальчика. Как тонкие губы растягивались в улыбке, обнажая ряд ровных, белых зубов, а до слуха доносилась настоящая музыка. Эдвард, в свою очередь, продолжал смотреть на Гарри, пытаясь найти хоть малейший росчерк времени в образе своего визави. И не находил. Единственное отличие было в одежде: костюм-тройка восхитительно смотрелся на стройном теле. Внезапный вскрик какого-то весельчака, наверняка уже знатно подвыпившего, вырвал вампира из приятного транса. Прилив раздражения был задушен на корню, но стоило с этим что-то сделать. В идеале — уйти отсюда. — Как насчёт прогуляться? — предложил Гарри, мило улыбнувшись. — Здесь недалеко есть прелестный сквер. — С удовольствием, — вернул улыбку мальчик. — Только предупрежу маму…***
Ночной воздух, вдали от смеси ядрëной парфюмерии, оказался совершенно другим. Он был всё так же свеж, но свежесть эта казалась более совершенной, более успокаивающей. Свет полной луны, без жёлтого света люстр, создавал иную атмосферу — интимную, умиротворяющую, сокровенную, будто вот-вот луна станет свидетелем тайн, которые мало кому можно поведать. Но луна никогда не выдаёт чужих секретов, лишь светит ярче, словно поддерживая, словно стараясь осветить путь, внезапно омрачëнный темнотой. Ей можно рассказать всё то, что лежит на сердце мёртвым грузом, не боясь быть отвергнутым, непонятым или осуждëнным. Гарри повернулся к мальчику, который, как и он сам пару мгновений назад, смотрел на луну. Даже не читая его мыслей, вампир мог сказать, что думают они почти идентично. То знание, что плескалось во взгляде Мейсона, не оставляло сомнений. — Что думаешь о музыке моей мамы? — внезапно для Гарри задал вопрос Эдвард, не отрываясь от созерцания луны. Рассказывать свои впечатления Гарри мог бы добрых два часа, ввиду того, что исполнение Элизабет Мейсон было на высоте. Лжи места нет. Врать Гарри никогда не любил, хоть и очень хорошо овладел этим мастерством за годы раннего детства, однако идея лгать своему партнёру ему не нравилась больше всего на свете. И всё-таки хотелось поговорить не только о таланте миссис Мейсон. — Я сражëн талантом очаровательной Элизабет, — он слегка кивнул головой. — По правде говоря, впервые мне довелось стать свидетелем подобной импровизации. Я счастлив знать, что есть люди, умеющие играть душой. Живые зелëные глаза мальчика сверкнули удовлетворением и лёгкой гордостью, а на губы наползла улыбка. — Как продвигается твоё становление великим пианистом? — Гарри издал беззлобный смешок. Впрочем, у мальчика и в мыслях не было обидеться, тот залился смехом. К удивлению Гарольда, Эдвард хорошо запомнил ту ночь и их разговор. Было ли дело в выбросе адреналина и стрессе самой ситуации или же в Гарри — вампир не знал. В теории, Эдвард вполне может чувствовать отголоски их связи. Считывание эмоций и особенно громких мыслей ему недоступно, но влечение, необоснованное для самого мальчика, есть. По крайней мере, Гарри точно знал, что тот чувствовал себя комфортно в его компании. — Признаться, весьма удивительно, что ты это запомнил. Дела идут очень даже продуктивно, — гордо заявил Мейсон. — Матушка со всей серьëзностью подошла к моему обучению. И это, пожалуй, лучший вариант развития событий. Идея слушать крики репетиторов, которые к тому же могут прибегать к физической боли «в воспитательных целях», мне совсем не нравится. — Думаю, ты в надëжных руках, Эдвард. Щёки мальчика покрылись лёгким румянцем от звучания собственного имени. Он мог поклясться, что никто не произносил его так. Гарольд, очевидно, заметив это, не сдержал улыбки. — Как сложилась твоя жизнь после… тех событий? — спросил мальчик. Срочно требовалось отвлечься на что-то другое. — Произошло достаточно много всего, наверное, — зелёные глаза вопрошающе обратились к вампиру. — Мы с братьями и сёстрами углубились в искусство и новые науки, не забывая о старых, разумеется. Без боя не обошлось: Лаэрт решил сбежать от идеи просвещения, пришлось держать его всей семьёй. Он парень далеко не глупый, но настоящий любитель побездельничать. Дядя нашёл своё призвание в медицине, ему очень нравится помогать людям, Эстер смотрит в ту же сторону. Остальные пока в поисках себя. — О, и… они тебе родные? Ну, родные братья и сёстры? — Нет. По крови — нет. Ещё до моего появления в семье дядя путешествовал по миру и встречал их, попавших в трудную жизненную ситуацию. Они, лишённые всего, что было дорого прежде, шли за ним и обретали семью, — Гарри нежно и немного грустно улыбнулся при воспоминаниях, через что прошëл каждый из них. — Родство бывает не только по крови. И не с неё начинается. Семью интересуешь ты сам. Она с тобой в радости и в горе. Эдвард был удивлён внезапным откровением. Его… знакомый (?) выглядел лет на двадцать, может, чуть старше (он не совсем умел опознавать возраст по внешности), но выданное секундой ранее было достойно стариков, повидавших многое за десятки лет. Но мальчик осознавал всю правдивость слов Риваля. Чего стоит семья, которая не дорожит тобой? Чего стоишь ты для такой «семьи»? Эдвард мог с уверенностью назвать себя счастливым человеком. Ему повезло родиться в полной семье, где царили уважение, любовь и уют, создаваемые уже одним присутствием отца и матери. У него есть бабушка, которая души в нём не чает и любит всем сердцем, балует частыми историями из жизни и сказками собственного сочинения. И эти сказки он был готов слушать даже во взрослом возрасте, хотя слышал от ребят по соседству, что сказки недостойны взрослых. Вздор. Если это приносит тебе счастье, глупо лишать себя этого. Мама отдавала всю себя семье, его образованию и развитию в музыкальной сфере. Отец способствовал расширению детского кругозора, показывал ситуации с разных сторон, приучал к труду и спортивным упражнениям. У Эдварда было всё, чего требовало его сердце. Этого достаточно, пока ему тринадцать лет. А что было бы, если бы ничего этого у него было? Если бы с его родителями что-то случилось? Эдвард знал, что происходит в детских домах и приютах, и совсем не хотел бы там оказаться. Нашёл бы он приёмную семью, которая могла бы полюбить его как родного? Полюбил бы он их? Мейсон резко мотнул головой, избавляясь от подобных мыслей. Подняв лицо к небу, он одними губами шепнул слова благодарности за то, что у него всё есть. Кому — не важно, но ему действительно нужно было сделать это. Осознание, что рядом с ним стоит посторонний человек, как-то вылетело из головы. Наверное, сейчас он выглядел очень глупо. Тем удивительнее было видеть на бледном лице Гарри спокойствие и слабую улыбку, он тут же плавно двинулся дальше по дорожке, словно ничего не видел, да и вообще просто мимо проходил. Эдварду оставалось только пойти за ним, опустив голову как можно ниже. Было стыдно. Понять, о чём думал Риваль, не представлялось возможным ни в каком виде. Его лицо часто озаряла улыбка, в глазах было спокойствие, лёгкая задумчивость, и часто мелькала нежность. Мальчик понятия не имел, с чем это связано. А может, нежность ему и вовсе привиделась, всë же темнота мешала в точности рассмотреть как эмоции во взгляде, так и цвет глаз. А ведь это далеко не единственное, чего Эдвард не знает о своём загадочном знакомом. — Расскажи мне о себе? — Риваль поднял на него вопросительный взгляд, но Мейсон тут же добавил: — Твою историю. Гарольд подавил тяжёлый вздох. Не сказать, что ему было в радость делиться подробностями своей жизни. Он и перед семьёй открылся далеко не сразу, терзаемый многими сомнениями. Детство — особенно неприятная тема. Нет ничего хорошего в издевательствах над детьми, которые сопровождали его день за днём. Сельвиор вполне мог рассказать о событиях подростковой жизни, ассоциирующиеся с обретением любящей семьи и настоящих друзей. Однако, людей, подаривших ему самое дорогое, что может быть у человека… их больше нет. Осознание этого действовало не хуже кола в сердце. Убить — не убьёт, но заставит помучиться в агонии. За этим шло становление его как вампира, о чём он пока что рассказать не мог. Как и о битвах и сражениях, в которых ему пришлось принять участие, и о многом другом. Даже об обычном проведении свободного времени Гарри не мог сказать так много, как он того хотел. Мальчик терпеливо ждал ответа, смотря на Гарри прекрасными зелёными глазами. Он хотел знать и показывал это одним своим взглядом. И, чëрт возьми, это действительно действовало. — Что ж, хорошо, — сдался Гарри. Он был уверен, в что этот момент над его головой появился белый флаг. — Я рос в семье тёти, сестры моей матери. Не скажу, что этот период моей жизни был наполнен хорошими моментами. Всё прямо противоположно: они старались отравлять мою жизнь как можно сильнее и эффективнее. Особенно это любил мой кузен. Для них я был мальчиком для битья и выполнения домашней работы, — вампир тяжело вдохнул. Он не мог посмотреть на Эдварда. — Так продолжалось до тех пор, пока однажды я не встретил Эдвона, своего дядю. Спустя несколько лет он смог забрать меня из той семьи и оставил на время у своей подруги… Шарлотты. Это были лучшие годы моей жизни. Я впервые почувствовал, что такое свобода и любовь, нашёл настоящих друзей. Как только мне исполнилось восемнадцать, за мной пришёл Эдвон… Вот он и приблизился к самому опасному моменту. Нужно тщательно продумать, что можно говорить. Пауза затягивалась, а потому Эдвард был вынужден спросить: — А что случилось с теми людьми, с которыми ты сначала жил? — он чувствовал себя немного неловко. — Я не знаю. Больше я их никогда не видел и ни капли об этом не жалею. — Что случилось потом? — Эдвон привёл меня в свой дом. Там я познакомился с Эстер, Евой и Лаэртом. Они стали для меня семьёй. Они научили меня всему необходимому, привили интерес к новым знаниям, самосовершенствованию. Они стали теми, на кого я могу рассчитывать в абсолютно любой ситуации, — Гарольд вскинул голову к небу, вдохнув полной грудью ночной воздух. Это помогло немного успокоиться. Эдвард не мог оторваться от созерцания крепкой шеи и показавшихся ключиц. В этот момент он заметил, что пара пуговиц на рубашке брюнета были расстëгнуты, а галстук ослаблен. Небрежно-официальный стиль делал образ брюнета ещё прекраснее. — Через какое-то время после моего появления к семье присоединился Люциан. Он быстро поладил со всеми нами. Не мог не поладить. Он настоящий душка, — весело усмехнулся Гарри, вспоминая, как рьяно тот умел отстаивать честь и безопасность клана. — Недавно мы переехали сюда. Эдвон нашёл отличный домик в лесу. Нам нужна была передышка после всей этой ситуации с чумой. Эдвард расценил последние слова несколько иначе: обеспокоенные глаза расширились от удивления. — У вас кто-то...? — он многозначительно замолчал. — Нет-нет, — поспешил успокоить юношу Гарри. — С моей семьёй всё хорошо. К счастью, беда обошла нас стороной, хотя мы принимали участие в спасении больных. Эдвард облегчённо выдохнул, а Гарольд был рад видеть, как к его компаньону возвращается воодушевление, к которому тот уже успел привыкнуть. — «Мы»? Тебе тоже интересна медицина? — глаза мальчика загорелись. — Именно. — О, это же замечательно! Среди знакомых моих родителей много медиков и врачей, они часто приходят к нам в гости и обсуждают последние новости и открытия. Вот, и мне тоже стало это интересно. Медик-музыкант, можешь себе представить? — хихикнул Эдвард. — Главное, что тебе это действительно интересно. Порыв прохладного ветра поднял полы белой рубашки и взъерошил медные волосы. Мейсон поспешил вернуть причёску в прежнее состояние, однако сделал, по своему мнению, только хуже. Рукава белой рубашки задрались, открывая вид на изящные руки. Гарри осторожно прикоснулся к тонким запястьям, убирая их от мягких волос. — Погоди, — он встал перед юношей, внимательно оглядывая беспорядок на голове и находя его очень милым. — Знаешь, тебе так идёт. Эдвард смутился. Прикосновения Гарри ощущались как-то странно, но приятно. Довольно поздно до него дошло, что руки брюнета были слишком холодными, от контакта с ними по коже побежали мурашки. Не то чтобы это что-то меняло, но явление было очень необычным. Из прострации мальчика вырвало новое и совершенно неожиданное ощущение — Гарри лёгким движением накинул на его плечи свой пиджак. Только сейчас Эдвард заметил, как на улице похолодало. — Спасибо, Риваль, — смущëнно пробубнил Мейсон, сжав края пиджака. Рука брюнета осторожно, почти любовно прошлась по его волосам, пропуская пряди между длинными пальцами. — Всегда пожалуйста, — губы растянулись в красивой улыбке. — Тебе не сильно холодно? Мы можем вернуться обратно. Эдвард задумался. Увы, предугадывать погоду, как отец, он никогда не умел, а потому на концерт отправился в лёгких брюках и рубашке с чёрной бабочкой. Это, конечно же, стало большой ошибкой. Ему было действительно холодно, но прерывать такую замечательную прогулку очень не хотелось. — Нет-нет, всë хорошо, — пламенно заверил брюнета Эдвард. Гарри нахмурился, внимательно вглядываясь в зелёные глаза напротив. К его великому сожалению и счастью одновременно, вампирские способности на Пару не действовали. В голове Эдварда была лишь блаженная тишина. Впервые за несколько десятков лет Гарри не слышал чужих мыслей в обществе других людей. Однако сейчас у него не было ни шанса узнать, о чём мальчик думает и так ли нехолодно ему на самом деле. С другой же стороны он может расслабиться и говорить что думает, будучи уверенным, что Эдвард не станет беспрекословно выполнять даже самый бредовый приказ. Но людям не нужно сильно стараться, чтобы заболеть или пораниться. — Ещё немного прогуляемся и вернёмся. Не хочу, чтобы ты простудился. Юноша слабо улыбнулся: — Ладно. Они пошли дальше на тропинке. Вокруг не было ни души. Словно они одни в этом огромном мире, и мир принадлежит лишь им двоим. Эдвард задрал голову к небу, появившиеся звёзды ярко сияли, помогая луне освещать землю. Интересно, а что находится там, дальше звёзд? Глубоко задумавшись, Мейсон пропустил момент, когда под ногой неожиданно появился камень. От позорного падения его удержала чужая рука, надëжно устроившаяся на талии и прижавшая его к Ривалю. На прекрасном лице не было удивления, тёмные глаза смотрели на него всё так же уверенно, спокойно и отчего-то нежно. — П-прости, — неловко пробормотал Эдвард, не в силах оторваться от глаз напротив. Крепкая рука, не сдвинувшаяся с места, в обретении внутреннего спокойствия не особо содействовала. — Ничего страшного, — покачал головой Сельвиор. Сложно было не заметить пылающие щёки юноши, которые продолжали краснеть всё сильнее. — Думаю, нам пора возвращаться, — он отвёл взгляд и убрал руку, чтобы и дальше не смущать Эдварда. Мейсон кивнул, не поднимая глаз, и покорно пошёл за брюнетом. Чёрные волосы, собранные в конский хвост, на фоне белой рубашки красиво развивались на ветру, а небольшая косичка вызывала какое-то странное умиление. С волос взгляд перекочевал на спину. Кто-кто, а Риваль мог похвастаться замечательной фигурой: широкий разворот плеч с виднеющимися сквозь тонкую ткань мышцами и узкие бёдра. Должно быть, он был любителем спорта, поскольку реакция и хватка у него на высоте. — Ты занимаешься спортом? — неожиданно даже для самого себя задал вопрос Эдвард. Гарри обернулся в его сторону, он никак не ожидал, что смущающийся подросток захочет о чём-то поговорить. — Хм, не сказал бы, — улыбнулся Сельвиор. — Просто с детства я привык к большому объëму тяжёлой работы. Отсюда и результат, — он неопределëнно махнул рукой, намекая на телосложение. — Удивительно, — почти бесшумно прошептал мальчик. Постепенно смущение сходило на нет, и Эдвард, неловко расстрепав свои волосы, словно это должно было придать ему какой-то уверенности, поравнялся с Ривалем. Тот только улыбнулся, когда изящные мальчишеские руки обвились вокруг его руки. Мейсон очень старательно делал вид, что так и должно быть, и вообще он не делает ничего сверхъестественного. — Ни слова, — пробубнил Эдвард, смотря в другую сторону. Лишь бы не поймать на себе вопросительного взгляда. Но Гарольд и не собирался ничего говорить. На его губах всë ещё сияла слабая, но счастливая улыбка. Он согнул руку в локте, как подобает каждому уважающему себя джентельмену, и уверенно повёл мальчишку к ресторану, покинутому ими пару часов назад. Стоило им выйти за пределы парка, как чувство единения в абсолютно безлюдном мире пропало без следа. На главной улице, несмотря на довольно поздний час, сновали туда-сюда люди. В основном это были те, кто уже решил все свои дела на вечере музыки и собирался уйти, но встретил на улице кого-то из знакомых. Кто-то без сил возвращался с работы, а кто-то только вышел на прогулку, чтобы подышать свежим ночным воздухом. Эдвард, честно-честно, не хотел никого винить, но не получалось. Неловкость стала почти невыносимой, и ему с большим сожалением пришлось отпустить чужую руку. Отсутствие надëжной опоры, к которой он успел привыкнуть, ощущалось совершенно неправильно. Но и снова ухватиться за руку Риваля он не мог, слишком уж косо на них поглядывали прохожие. Настроение, что только за эту непродолжительную прогулку было поднято на один уровень со звёздами, как морской волной смыло. В главном зале ресторана людей стало заметно меньше. Остались только те, кто горел желанием пообщаться с музыкантами и певцами. Гарри и Эдвард остановились на входе, через всё так же открытые двери наблюдая за людьми внутри. — Должно быть, — без особого довольства начал Гарольд, — мои братья и сёстры уже покинули ресторан. Мне тоже следует вернуться домой. Я не предупредил их, что ненадолго отлучусь, не хотелось бы заставлять их волноваться ещё больше. — О, я всё понимаю, Риваль, конечно, — быстро ответил Эдвард, уже найдя свою маму в толпе. Элизабет стояла в компании пожилых леди и джентльменов, но в общем разговоре не принимала участия, а беспокойно смотрела по сторонам. — В любом случае, я прекрасно провёл этот вечер. Во многом благодаря тебе, Эдвард. Спасибо, — мягко проговорил Сельвиор, отпустив вежливый поклон. — Да... Я тоже. Спасибо тебе за это. Ты… — Эдвард медленно повернулся к нему лицом, передавая пиджак обратно владельцу. — Мы ведь встретимся снова? Зелëные глаза широко распахнуты. Он не моргал, боялся пропустить малейшую реакцию на свой вопрос. Риваль же продолжал выглядеть полностью уверенным и спокойным. Красивый. И сейчас он подошёл ближе. Теперь, в свете одиноких фонарей и света, льющегося на улицу из зала, Эдвард мог в деталях рассмотреть слишком прекрасное для человека лицо, запомнить каждый изящный изгиб. Внезапно Гарри приблизился ещё ближе. Секундой позже мальчик почувствовал нежное прикосновение к волосам и прикосновение прохладных губ ко лбу. — Конечно… Когда он оборачивался, чтобы уйти, глаза его сверкнули алым. «Что?...»