F52.7

Эти два дня Геральт тоже хреново спал. Он ненавидел Йенифер. По большей части потому, что она была права. Нахрена он это Лютику прописал? Дурак, блять. Только бы с ним все нормально было, а уж с его кукухой Геральт как-нибудь разберется со временем. Да, в карте был телефонный номер пациента. И адрес был. Геральт заучил их наизусть, но все пялился и пялился, то и дело в перерывах между пациентами доставая желтую папку и разглядывая ее, как будто в ней искал ответы. Даже телефон доставал, крутил в руках, откладывал на стол, рядом с папкой. И убирал все обратно. Он же еще не ебанулся вкрай, чтоб Лютику звонить. Мало ли, что тот себе возомнит. И мало ли, чем он там занимается… Геральту вообще не хотелось оказаться причастным хотя бы своим голосом к какому-нибудь разврату с участием Юлиана. Нихрена не случится за два дня. И он оказался, в общем-то, прав: в назначенный день ровно в шестнадцать ноль-ноль раздался уже знакомый стук. Дверь открылась, Лютик вошел. - Здравствуйте, Геральт. И Геральт охуел. Потому что Лютик, кажется, научился застегивать рубашки. Да что там, на нем вообще была черная водолазка, закрывающая все от подбородка и до кончиков пальцев на руках. А сверху еще и жилетка. Застегнутая на все пуговицы. Геральт растерянно выглянул в окно сквозь просветы жалюзи. Вроде тепло сегодня. А Лютик уселся на свое привычное место в углу диванчика. Но не растянулся там, а сжался в комок, подтянув к себе ноги, устроив пятки ботинок прямо на светлой обивке. Обхватил себя руками за колени и уставился на психотерапевта пустым взглядом. - Добрый… день. Что с тобой? - Озяб немного, ничего страшного. - Заболел? - Нет. Да. Нет, вы же это прописали, значит, так должно быть. Только если это выздоровление, то я его не хочу. У Геральта внутри свело что-то. Очень неприятно. Лютик уткнулся лбом в колени, спрятал лицо. Надо было сказать ему, чтобы больше не пил этих препаратов. Только вот… а вдруг помогает? - Скажи, сколько партнеров у тебя было за эти два дня? - Нисколько. Геральт замер с ручкой над блокнотом. Моргнул. - Почему? - Я не хотел. Не мог. У меня не стоит. И… мне не хочется. Так. Ясно. Понятно. - Дисфункция не навсегда. Все восстановится, потом. Когда тебе станет лучше. Я тебя пролечу, ты будешь в порядке. - Я вам доверяю. Только я не хочу так жить. Голос его звучал глухо из-за того, что лицо было закрыто коленями. Геральт присмотрелся. Пальцы парня крупно вздрагивали, как при нервном тике. Нет, так было нельзя. Но, блять, работало же. Что делать-то? - И… как ты теперь относишься ко мне, например? Лютик поднял голову, посмотрел на Геральта. - Вы все еще можете меня трахнуть, я не откажу, я могу быть полезным. Только, боюсь, меня вырвет. И вряд ли я смогу кончить. Но если вам хочется… - Нет, я просто спросил. - Хорошо. - Тебя тошнило? Рвало? - Да, сильно. Геральт прикрыл глаза, сжал челюсти. Хреново. - Голова болела? Грудь? - Голова и сейчас болит. Грудь нет. Мне плохо. Мне, блять, плохо, Геральт. Что вы мне выписали, а? Нет, нет, он не признает, что Йен была права. Все нормально. - Сознание терял? Лютик замялся, отвел взгляд. Геральт напрягся. Что происходит, блять? Что не так? Что-то было не так, он всем нутром чуял. Что-то было серьезно, мать его, не так. - Нет, от таблеток нет. - А от чего тогда? Лютик поджал губы, старательно пялясь в сторону. Пальцы сжимали друг друга мертвой хваткой, плечи подрагивали. - Не скажу, - прошептал он. Пиздец. Пиздец, блять. Геральт отложил блокнот и ручку. Подался вперед, оперевшись локтями на бедра. С каких пор Лютик что-то скрывает? Он же всегда готов был выдать все как на духу, его было не заткнуть, а теперь слова не вытянешь. Что он мог сделать такого, о чем теперь… Геральт резко встал. Злясь на Лютика, на себя, на Йенифер, на Трисс и на Тиссаю, да на весь ебаный мир! Шагнул к парню, скорчившемуся в уголке дивана, схватил его за запястья. - Что ты сделал, Лютик?! Парень дернулся, но скорее вяло, чем напугано. Ему трудно было сфокусировать взгляд на лице Геральта. Зрачки плавали. Мужчина потянул за рукава вверх, к локтям. Лютик зашипел, ойкнул. На правой ладони Геральта остались красные следы. Разрезы были неглубокие, но много. Уже покрытые коричневой корочкой, но не везде. Одну Геральт случайно содрал, дергая неосторожно, оттого и выпачкался. - Нахрена ты это сделал, блять, еблан? Лютик закрыл глаза. Он был бледным, как покойник. - Я не могу трахаться. Я больше никому не нужен. Геральт отпустил его руки и отпрянул. Внутри все просело и оборвалось. Он провел по лицу чистой ладонью, выматерился. Надо было как следует закрепить у парня положительные жизненные акценты, а потом уже отбирать единственное, что, по его мнению, делало его полезным. А он поддался собственному раздражению и усталости, утонул в своей злости и отыгрался на том, кто вообще ни в чем не был виноват, кроме того, что хотел его. Лютику нужна была помощь, блять! А вместо этого он получил покосившуюся крышу, депрессию и психоз. Спасибо, добрый доктор, ну ты и мразь! Ты терапевт, черт подери, или мясник? Долбоеб, Геральт, какой же ты долбоеб… Йенифер была права. Как всегда, блять. - Сейчас. Сейчас, подожди. Тебе помогут. Он схватился за мобильник. Блять, какое счастье, что у парня не хватило смелости завершить начатое, зато хватило мозгов прийти сюда. Подарок, а не пациент. Лютик безжизненно смотрел в пол. Геральт дождался знакомого «Алло» на том конце. - Йен, срочно нужна палата. Я накосячил. В их клинике было три корпуса, соединенных между собой коридорами. Центральный, где проходили приемы пациентов, консультации, группы психологической помощи и прочее; правый, где лежали легкие случаи, и левый – настоящая психушка в худшем смысле этого слова. Лютика повели в левый. Геральт пытался раскрыть рот и попросить Йенифер положить его в правый, но она выдала два слова: «Суицидник. Препараты». И Геральт заткнулся. Да, он знал, чем придется накачивать Лютика, чтобы вернуть в норму. Никто бы это все не вынес из левого корпуса, это вообще было запрещено. За любую ампулу или таблетку, пересекшую в чьем-то кармане дверь, ведущую на улицу или в соединяющий здания коридорчик, можно было вылететь с работы по статье. Все время, что Геральт торчал у стены напротив двери палаты, он слышал у себя в голове голоса. Нет, не так слышал, как местные жители, но лучше от этого не становилось. Мозг плавился от слов Лютика, сказанных им когда-то, и от слов Йенифер, которые она сказала давно или скажет, когда выйдет из-за двери в коридор. «Я больше никому не нужен». «А за нимфомана своего лично будешь в ответе». «Я вам доверяю». «Ты из него хочешь овощ сделать или что?» «Мне, блять, плохо, Геральт. Что вы мне выписали, а?» «В чем проблема-то, Геральт? Он же милый парень». «Просто песня, не знаю, что еще сказать. Она не привязана ни к чему. Вам… вам правда нравится?» «Ты понимаешь, что такие мощные психотропы его сведут в дурку в лучшем случае?» «Я не откажу, я могу быть полезным». За такое увольняют. На закрытых веках отпечаталось лицо Йенифер. «Геральт, ты долбоеб. Надо было сразу понять, что ты не в себе. Леттенхофом теперь будут заниматься другие. Если не хочешь, чтобы тебе через суд запретили к нему приближаться, лучше возьми отпуск. Вчерашним числом. Хотя, о чем я?.. Ты отстранен, скотина тупая. Уволен. Чему тебя учили в твоем медицинском, а? Как гробить пациентов? Что за факультет такой был, объясни мне? Молись, чтобы не было заявления в суд, но я бы не надеялась». Геральт мысленно прокручивал у себя в голове эти выдуманные им самим слова, морально готовясь услышать их. И он злорадствовал, получая какое-то отвратительное удовлетворение, повторяя все это снова и снова. «Я тебе помогу, слышишь? Я, блять, сам себе горло перегрызу, но я тебе помогу». Помог, блять. Умничка, Геральт, возьми конфетку. Подавись ей, паскуда. Почему на него не действовали обычные препараты, почему не работали гормональные, почему успокоительные его не успокаивали, почему нихрена не срабатывало, а эта чертова хрень сразу так вот подкосила? Да если бы Геральт не был уверен, что оно тоже пойдет в основном мимо, в жизни бы не назначил. Это тяжелые, очень тяжелые психотропные. Он бы вообще никогда в жизни их никому не назначил. А теперь Лютик там наверняка содрогается в судорогах и захлебывается слюной и пеной изо рта, потому что так работают детоксы. Что у него в голове творится, Геральт даже представлять не хотел. И не мог. Надеялся только, что он без сознания. Дверь открылась, вышла Йенифер с местным доктором и двумя санитарами. Геральт опустил глаза. Он не хотел видеть, как на него смотрят. Все ушли вперед по коридору, мимо запертых палат. Кроме Йенифер. Она осталась возле Геральта, встала к нему лицом. - Как он там? - Жить будет. Геральт кивнул, поднял голову, посмотрел девушке в глаза. - Давай, - глухо попросил он. - Говори. Что ты знала, что предупреждала… Все говори, я слушаю. Во взгляде Йенифер что-то блеснуло. Она качнула головой и молча обняла мужчину, прижимая к себе и сочувственно поглаживая по напряженной спине. Геральт выдохнул, почти всхлипнул, и вжался лицом в ее черные пахнущие сиренью волосы. Зажмурился, сжал зубы, обхватил девушку руками и просто дышал, дышал ее запахом, стараясь угомонить водоворот отчаянных мыслей в голове. Они так долго стояли. Молча. Пока Геральт не успокоился немного. Он отстранился, кивнул, не зная, как еще поблагодарить, потому что слов не было. - Тиссая любит суицидников, она его возьмет, я с ней поговорю. Геральт вскинулся. - Я отстранен? Или уволен? Йен опешила. - Что? Нет, конечно. Геральт, ты хороший специалист, просто… ты устал. Это серьезный косяк, но я не собираюсь тебя отчитывать. Ты бы себя видел… Если бы кто-то пожаловался, то да, я вынуждена была бы что-то с тобой сделать, но он ведь не пожалуется, я так понимаю? Геральт пожал плечами. Он был готов сам на себя жалобу написать. - Но ты его у меня забираешь? - Ты же сам просил, теперь я понимаю. Да, просил. Очень просил. Ругался, как черт. Геральт качнул головой. - Оставь его мне, если он сам не будет против. Пожалуйста. Я… я сам должен. Я больше так не буду. Детская фразочка, господи. Геральт был смешон, здоровенный детина с седыми волосами, в рубашке, на которой пуговицы едва держались, натягиваясь на трещавших от мышц нитках… но Йенифер не смеялась. Геральт посмотрел на нее и добавил: - Я знаю, что с ним делать, я знаю, куда копать, я разберусь, я просто… поторопился, я виноват. Вот вылечу его, и сразу в отпуск. Обещаю. Йенифер кивнула, погладила маленькой ладонью массивное плечо мужчины. - Можно мне к нему сейчас? - Зачем? Тебе недостаточно паршиво? - Мне очень нужно. Даже если он без сознания, Йен, мне надо. Она вздохнула, окинула недовольным взглядом белые стены. - Он в сознании. Ну… сам понимаешь. Иди, если охота. Геральт кивнул и через секунду уже скрылся за дверью палаты. Лютик лежал на спине с закрытыми глазами. Бледный, как снег, только с серо-зеленым отливом. Синие вены на шее, подбородке и лбу выглядели кошмарно. Оба запястья были забинтованы. По локти. Из руки торчал шнур капельницы. Геральт подошел ближе, разглядел капли пота на лбу и шее. Подтянул к себе белый мягкий табурет, сел. Лютик дышал медленно-медленно, почти незаметно. - Прости меня, - прошептал мужчина, протягивая руку. Пальцы Лютика были влажными и прохладными. Он вдруг дернул рукой, обхватил ладонь Геральта. - Пожалуйста, не убирай. Я ничего не сделаю плохого… Хотя бы минуту дай подержать тебя за руку, пожалуйста, мне очень нужно, хоть несколько секунд… Все внутри у Геральта отчаянно сжалось от жалости и чувства вины. Горло скрутило, он кое-как выдавил: - Я не уйду, я здесь. И положил на судорожно сжатые пальцы Лютика вторую руку, поглаживая успокаивающе. У Лютика из-под закрытых век потекли слезы. Ресницы дрожали. Геральт не был даже уверен, что тот в сознании. Возможно, он видел перед собой кого-то другого. - Мам, посиди со мной немножко. - Мне некогда, Юлиан. - Мам, но сейчас уже ночь, какие у тебя дела? Разве ты не ложишься спать? - Какой же ты привязчивый! Весь день на мозги капаешь. Если завтра не выздоровеешь, все равно пойдешь в детсад, понятно? Мне твое нытье надоело. - Мам, я не хотел заболеть, извини, я… Женщина вырывает руку из детских ладошек. Ее ждет муж и гости, ей не до маленького болеющего человечка в пижаме. - Спи уже, и попробуй только встать с постели, если опять начнешь шляться по дому и просить воды, отец тебе ремня даст. Ясно? - Да, мама. Я не захочу пить. Спокойной ночи, я люблю тебя. - Угумс. Хлопает дверь. Мальчик тихонько кашляет в подушку. У него очень болит горло, но мама злится. Говорит, что он притворяется, чтобы на него обратили внимание. Чужое внимание – это плохо, его нельзя просить, он знает. Только все никак не получается вести себя, как надо. Еще и заболел, наверное, назло родителям, у которых сегодня гости. Он не знает, как это – назло. Только мама и папа недовольны им. Он жмурится, смаргивает слезы. Ему очень-очень надо проснуться завтра здоровым, чтобы больше никого не злить. - Вот же тварь безрукая! Голос отца гремит в ушах, смешиваясь со звоном стекла. Лютик в ужасе смотрит на осколки стакана под ногами и не знает, что ему делать. Кидается вниз, начинает собирать, но отец орет еще громче. - Стой, блять, хули ты делаешь?! Мало того, что посуду херачишь, так еще и руки тебе потом перематывать, порежешься и будешь ныть, сопляк, что тебе больно! Пошел вон отсюда, лучше бы башку свою тупую об стену раздолбал, все бы больше пользы было! Дерьмо бесполезное! Лютик выпрямляется и бежит в свою комнату, прижимается к стене за дверью. «…лучше бы башку свою тупую об стену раздолбал, все бы больше пользы было!» И он жмурится и бьется лбом о дверной косяк, надеясь, что в этом вправду будет что-то полезное, в отличие от всего, что он вообще когда-то делал. - Чего ты там стучишь, блять?! – орет отец. – Вечно от тебя шум, то песни какие-то воет, то посуду долбает, теперь стену решил пробить, долбоеб маленький?! Заткнись там, прижми жопу к стулу! Ремень больно жжет задницу, она уже горит, а Лютик воет, прикрыв рот руками. - Будешь знать, как письки девочкам показывать! Если мне еще раз пожалуются на тебя, все нахрен тебе поотбиваю, сидеть не сможешь неделю! - Что, нравится? – поддакивает недовольная мать. – Нравится, что довел отца? Нравится ремнем получать? - Нет, ему нравится письки показывать, - смеется отец и хлещет ремнем снова. – Себе показывай, маленький извращенец, а к другим не лезь, не дорос еще! Лютик захлебывается рыданиями, ему страшно, потому что он никому ничего не показывал, девочки нажаловались на него, потому что он отказался с ними идти в девчачий туалет. Они врали, а его бьют теперь. Он им покажет в следующий раз, ох, он им покажет, если отец перестанет его когда-нибудь лупить. Он нашел на мусорке гитару. Там всего три струны и корпус пробит, как будто по нему колотили камнем, но Лютик радостно тащит ее домой. Но перед воротами замирает. Его будут ругать. Гитара грязная, вся в микробах, а он трогает ее руками. Она страшная, сломанная. Все будут думать, что он побирушка, у них что, денег нет? Деньги есть, конечно, но ему же все равно не купят гитару. Он и так шумит и поет тупые песни постоянно, еще и на струнах будет бряцать теперь. Его же записали в музыкальную школу по классу фортепиано, нахрена еще и дома этим заниматься, мало уроков? Музыка – это бесполезно. Как и он сам. Он представляет себе злые лица родителей. Разворачивается и уходит обратно, к пустырю. Там он знает место, в кустах, за камнями. Можно спрятать свою ценность и иногда приходить. Он трогает струны пальцами и радуется. - У меня завтра концерт в музыкалке… Я сам играю один целую партию. В четыре. Родители приглашаются. - Делать мне нехер, блять, больше. Если б ты чем полезным занимался, тогда да. Что проку в твоем бренчании? - Мне некогда, у меня дел по горло. Я с тобой к психологу таскаюсь два раза в неделю, хватит с меня. - Да… хорошо. Я понял. Извините. Лютик плакал, а Геральт все гладил и гладил его руку, молча глядя, как под бледными щеками на подушке расплываются мокрые пятна от слез. Гладил, пока Лютик не перестал дрожать, пока его пальцы не расслабились, отпуская грубую ладонь Геральта. Пока он не перестал едва слышно разговаривать не с ним. Психотерапевт только тогда мягко высвободил свою руку, когда убедился, что Лютик крепко спит.