Моя Амоя

      Войдя в комнату, Лёвушка медленно опустился на стул. Сидеть, конечно, было больно. Грегуар закрыл дверь и встал, оперевшись на неё. Он боялся, что кто-то может войти и увидеть Лёвушку в таком виде. Если одежда Лёвушки была в порядке, то покрасневшие глаза и половина лица, красная от пощёчины Грегуара, напоминали о произошедшем. Молчание первым нарушил француз:       — Ты сможешь вести машину?       — Вести машину? Думаю, что справлюсь, вот только немного отдохну. Ты, сволочь, меня изнасиловал, и всё, что тебя сейчас интересует, это смогу ли я вести машину.       Лёвушка старался говорить спокойно, но очень хотелось встать, взять стул и со всего размаха жахнуть по голове насильника. А потом, намотав косу на руку, тащить бессознательное тело блонди по крутым лестницам в подвал, испытывая извращенное удовольствие от каждого удара тела о крутые ступени старинных лестниц. Бросить его в самом дальнем углу хранилища, заперев на ключ. Потом выбросить ключ в реку. Утопив тем самым вместе с ключом и воспоминание о случившемся.       — Но тебе же понравилось, ты кончил. Если не хочешь таких приключений, никогда никому не говори, что тебе нравится яой. Натурал не может его любить. Это утверждали Юнг и Фрейд.       Грегуар очень хотел убедить свою жертву в неотвратимости происходящего и перенести часть вины за случившиеся на Лёвушку. Грегуар сам ни на йоту не верил в это высказывание.       — Ты решил, что я из «этих», в первую нашу встречу в библиотеке. «Клин любви», если вникнуть, довольно примитивное произведение. Да. Мне действительно было хорошо. Самому трудно поверить, что я такой... Девушки меня не особо возбуждали. Я мучился от утреннего стояка, branler* представляя себе первых красавиц курса. А надо было первых красавцев... — говорил Лёвушка.       Грегуару нравился ход мыслей ассистента. Нужно было заставить жертву взглянуть на ситуацию под выгодным для насильника углом, и год неплохого секса ему будет обеспечен.       — Да, в вашей стране никто не поможет человеку с нетрадиционной ориентацией разобраться в себе. У нас все проще, есть психологи, клубы по интересам. Скоро разрешат однополые браки, — продолжал убеждать в обыденности происходящего Лёвушку француз.       — Я урод, какой я урод. Мне нравится, что меня таранит в жопу мужик. Мне вообще не стоило появляться на свет. Я позор для своих родителей. Отец прав, я его разочарование. Зачем вообще такому жить...       Лёвушка продолжал сидеть на стуле с отсутствующим взглядом, направленным в одну точку.       Ход Лёвушкиных мыслей теперь нравился Грегуару гораздо меньше. «Так он, глядишь, в петлю полезет», — мелькнула мысль у него. Нужно было спасать положение, а то казавшийся таким реальным регулярный секс превращался в мираж. Он подошел к юноше и сел перед ним на корточки. Поцеловал его в висок и провел пальцем по губам. Пухлые губы были такими мягкими. Он посмотрел на юношу, его глаза были полны слез.       — Не плачь. У тебя есть я. Я помогу тебе разобраться в себе. Буду рядом, сколько смогу. Нет. Столько, сколько буду тебе нужен.       Грегуар старался говорить тихо, вкрадчиво, стараясь вызвать доверие у юноши, гладя его безвольно опущенные между ног кисти рук. Грегуар боролся с соблазном переместить руки повыше и погладить промежность Лёвушки. Он не понимал юношу и высказывал сочувствие для того, чтобы втереться к нему в доверие и получить желаемое. Была и боязнь, что после случившегося юноша может сломаться и о изнасиловании станет известно, если он решит покончить с собой. Огласки француз боялся. Хотелось закончить работу. Даже смотрящие на него полные слез глаза жертвы не помешали его сексуальному возбуждению. Он не удержался и опять поцеловал Лёвушку в висок, борясь с желанием впиться в его губы, совершенно не задумываясь о состоянии ассистента. Грегуар вышел из комнаты и направился в туалет. Сексуальная энергия требовала выхода. Несколько минут дрочки на светлый образ Лёвушки, и к блонди вернулась способность мыслить. Войдя на кафедру, он застал Лёвушку сидевшим в той же позе, глядевшим в одну точку отсутствующим взглядом.       — Где твоя одежда? Давай помогу одеться, — предложил он.       Лёвушка ничего не ответил, молча встал со стула. Идти было больно, но терпеть можно. Каждый шаг давался с болью, которая напоминала Лёвушке о падении в бездну. Вести машину Лёвушка не смог и Грегуару пришлось отвезти его до дома самому.       — Лёвушка, что так поздно? — спросила Света, когда сын открыл дверь. Она, как всегда, ждала сына на кухне.       — Лёв, ты чего прихрамываешь? Можно было наверное позвонить, а то мать извелась. Она несколько раз звонила. На кафедре трубку никто не брал. Уже хотели звонить Лилии Геннадьевне домой, — заговорил отец в дверях кабинета. Он тоже вышел встречать сына, что было большой редкостью.       — Я работал в библиотечном хранилище. Ногу на лестнице подвернул, там темно, — говоря это, Лёвушка старался не смотреть в сторону отца, боясь, что тот что-то заподозрит, увидев его лицо. Он даже не включал свет в прихожей.       — Ты поешь? Ногу сильно больно? Я сейчас Валентине позвоню, чтобы узнать, что можно приложить к ноге. Я помню в школе лодыжку подвернула, опухоль такая была, что никакая обувь не налезала. У меня все горячее, я жду тебя, — вмешалась в разговор Света.       — Можно, я поем у себя в комнате? С ногой, я думаю, всё будет в порядке.       Лёвушка быстро снял пальто, переобулся в тапочки и, не поднимая головы, прошёл мимо отца, стоящего в дверях своего кабинета, в свою комнату. Очень хотелось в ванну, смыть с себя грязь прикосновений проклятого француза.       В комнате он тоже побоялся включать верхний свет, зажёг только бра над кроватью и сел за письменный стол. Не прошло и десяти минут, как мама привезла еду на небольшом сервировочном столике. Накладывая сметану в борщ, Лёвушка думал о Грегуаре, не прислушиваясь к разговору матери. Мысли о Грегуаре в основном были негативные, но стоило вернуться к происшествию в хранилище, как в паху тяжелело... Тогда он старался изменить ход своих мыслей, чтобы избежать эрекции. Мама несколько раз пыталась посмотреть больную ногу. Лёвушке удалось избежать осмотра. Всё кончилось тем, что Света принесла сыну пакет с кубиками льда, который по совету Валентины нужно было приложить к ноге. Потом она увезла столик из комнаты и ушла спать.       Левушка долго просто лежал на кровати, глядя в потолок и прислушиваясь к звукам в квартире. Лёд он использовал по назначению, приложив его туда, где болело. Когда все звуки в квартире стихли он, хромая, дошел до ванны. Помывшись, опять лёг в кровать, вспоминая события минувшего дня и проклиная себя. Лёвушке казалось, что окажи он достойное сопротивление, изнасилования можно было бы избежать. Утром ходить стало ещё больнее. Сильно хромая и морщась от боли при каждом шаге, он вышел из комнаты. Увидев это, Света позвонила на кафедру и сказала, что сын заболел.       Была пятница и у ассистента Михайлова в расписании стояла только одна пара. Лёвушка легко договорился с Галочкой о замене, пообещав провести потом за неё занятие. Маму тоже удалось уговорить не вызывать врача до понедельника. Лёвушка надеялся, что к понедельнику боль пройдет и удастся разорвать круг лжи, в который он себя загнал. В два часа дня мама позвала сына к телефону.       — Ну как ты? Сказали, что ты заболел, — услышал юноша голос француза, взяв трубку.       — Подожди, я в комнату к себе перейду, — ответил Лёвушка, перетаскивая аппарат в свою комнату из прихожей.       — Откуда у тебя мой номер? — продолжил разговор юноша, присаживаясь на кровать и морщась от боли.       — На кафедре взял. Надеюсь, с тобой не очень плохо? — поинтересовались на противоположном конце провода.       — Не с тобой, а тебе, — поправил Лёвушка. — У Наденьки выпросил номер? Жить можно... Если забыть про то, что ты меня изнасиловал. Лёвушке очень хотелось задеть собеседника побольнее.       — Нет, Наденьку даже просить не стал. Она про мой расспросы о тебе стала реагировать как-то не так. По-моему, она меня имеет в виду, — продолжал француз ошибаться.       — Не в виду, а виды. Она имеет на тебя виды. У нас так говорят. Вторая ошибка за разговор обычно, ты их вообще не делаешь.       Слушая француза, юноша почему-то стал ощущать спокойствие.       — Ты заболел. Я волнуюсь о твоём здоровье. Вот и ошибки.       Грегуар волновался не о здоровье ассистента, а сохранении тайны произошедшего в подвале. Сегодня в разговоре с Наденькой он был чрезмерно настойчив в расспросах о Лёвушке. Наденька, засмеявшись, сказала ему: «Тебя так интересует Михайлов! Мне уже начинает казаться, что ты из МИ-6. И тебя интересует не сам Лёва, а его отец». Грегуар отшутился: «МИ-6 это англичане, а скорей DGSE. А кто у него отец?» Наденька, наморщив носик, ответила: «Ты правда не знаешь? Папа у Лёвы адмирал. Лилия Геннадьевна рассказывала. Она у него научным руководителем была, когда он диплом писал».       Сказанное лаборанткой Грегуара напугало.       Сам он происходил из древнего дворянского рода и был прямым потомком графа де Монсоро. Именно его дальнего предка бессовестно оболгал Дюма отец в своём романе «Графиня де Монсоро». Грегуар, в отличии от большинства людей, с детства знал, что его дальний предок не был чудовищем и похитителем прекрасных дев. Жена графа де Монсоро была просто кокеткой из обедневшей дворянской семьи и брак с графом был добровольным. Звали его пра-пра…бабку не Диана, а Франсуаза. Де Бюсси не был графом, а был простым дворянином, сосланным из Парижа в провинцию за бесконечные дуэли. Он имел неосторожность похвастаться благосклонностью графини, что не соответствовало действительности. Граф обманом заманил его в замок и из-за угла убил кинжалом. В семье Грегуара хранилась пусета, которую по легенде граф де Монсоро вырвал из уха мертвого де Бюсси. Это пусета сейчас принадлежала Грегуару, полное имя которого звучало Грегуар де Шамб, граф де Монсоро. Отец Грегура носил титул барона де Поншата. Барон любил своего единственного сына, как и трех дочерей. Грегуар был уверен, что отец не сильно осудит сына за случившееся с Лёвушкой. Он знал, как и что сказать родителю, чтобы получить его помощь.       Гомосексуальные наклонности Грегуара для его семьи не были секретом. В своё время он женился, чтобы выполнить долг перед семьёй и обеспечить род наследником мужского пола. Его сыну было уже шесть лет. Брак был продуман до мелочей. Жена Грегуара получала хорошее содержание от семьи мужа и повышение социального статуса, в обмен на которое она подписала контракт о неразглашении истинных отношений её и Грегуара. Ребенок был зачат экстракорпоральным оплодотворением. Проживала она в поместье семьи мужа, и её всё устраивало. А Грегуар после брака продолжал жить своей привычной жизнью, соблюдая минимальную осторожность и меняя партнеров в постели так часто, как находил нужным. Француз понимал, что совращение ассистента может получить огласку, но в крайнем случае всегда можно откупиться. Лёвушка, оказавшись сыном высокопоставленного военного офицера, спутал его планы. Это сулило большие проблемы в случае, если о происшедшем станет известно. Родители могли просто не взять деньги, а точнее, он был уверен: не возьмут. Совсем не так он рисовал себе Лёвушкину семью. После случая на балконе он уже строил планы о том, как легко сможет очаровать семью жертвы импортными подарками. Выход был один — продолжать. Все должны быть уверены, что у них прекрасные отношения. Их должны были почаще видеть вместе. В этом случае, если Лёвушка расскажет кому-то о случившемся, Грегуар сможет отрицать факт изнасилования, убедив всех в том, что это было по обоюдному согласию.       — Ты не хуже меня знаешь, что это за болезнь, — Лёвушка старался говорить тихо. Ему хотелось поскорей закончить разговор.       — Я надеюсь, ты меня простишь. Если не сразу, то через какое-то время. Тебе это пойдет на пользу. Не нужно сдерживать свои сексуальные потребности. Это не самое правильное решение и может пагубно отразиться на твоём здоровье. Простатит — не самое приятное заболевание, может привести к раку простаты, — продолжал уговаривать Грегуар свою жертву, находя для убеждения всё новые и новые аргументы.       — Прекращай эти разговоры, нас могут услышать!       Лёвушка нервничал и боялся, что мама может подслушать и догадаться о происходящем.       — Хорошо. Я желаю тебе скорейшего выздоровления и жду понедельника с нетерпением, — закончил Грегуар разговор.       Повесив телефонную трубку, француз вздохнул с облегчением. Из разговора с Лёвушкой он понял, что юноша сам боится огласки и никому о случившемся не сказал и не скажет. Он был уверен, если проявит терпение, то Лёвушка будет его любовником. Страх быть уличенным в изнасиловании покинул его мысли.       К понедельнику боль прошла. Лёвушка вышел на работу. Грегуар появился на кафедре только в обеденный перерыв. Улыбаясь своей обворожительной улыбкой, полной французского шарма, он направился к столу, за которым сидел Лёвушка, при этом даже не взглянув на Наденьку, которая начала улыбаться и поправлять прическу, стоило ему только открыть дверь. Ни Лёвушка, ни Грегуар не видели, как изменилось её лицо, когда француз прошептал юноше на ухо приглашение пообедать в кафе. Лёвушка согласился. Кафе, куда Лёвушка и Грегуар пошли обедать, пользовалось большой популярностью среди преподавателей и студентов, но ходить туда часто могли позволить себе немногие из-за высоких для преподавательских зарплат цен. Студенческая столовая была куда демократичнее и дешевле. Посетители кафе в этот день не могли не заметить пару, сидящую за дальним столиком у окна. Молодого мужчину, явно иностранца, с длинными пепельными волосами, заплетёнными в косу, и миловидного черноволосого юношу с удивительно пушистыми ресницами. Мужчина периодически отрываясь от еды, перегибался через стол, наклонялся к юноше и что-то шептал ему на ухо. Юноша почему-то от сказанного краснел и пытался отодвинуться от стола, но стул юноши упирался с стену. Наблюдавшие это были уверены, что у юноши и мужчины прекрасные отношения, а более смелые могли уловить в увиденном сексуальный подтекст.