Пленница волчонка

Рыться в вещах отца, пожалуй, было не впервые. Вещи отца аккуратно сложены, в комнате порядок. Постель родителей чисто заправлена. Единственное окно закрыто плотными смотри шторами. Воздух в комнате родителей плотный, насыщенный. Внимательно осматриваю комнату: разложенные бумаги на столе, которые следует сложить в ящик; полки книг философов, историков и экономистов, поэтов и прозаиков — совершенных и классиков. Компьютер стоит с подключённым к нему флеш-устройством. Вдоль стен треножники со статуэтками богов и героев. Теперь я уже решительно начинаю осматривать комнату отца, впрочем, не собираясь производить обыск и не рассчитывая найти что-нибудь, а скорее для того, чтобы убедить себя в том, что в комнате ничего нет. В углу стоял шкаф — я открыла и увидела там несколько чистых мужским рубашек, брюк и халат. В другом отделении лежало несколько костюмов, а на полке джинсы и свитера. Я перевернула всю комнату, облазила все шкафы и залезла под ванну — ничего. Пусто. В одно время — радуюсь. Радуюсь факту, что чисто. В другое время — обреченно вздыхаю, и понимаю, что отец мог спрятать секреты и понадёжнее. Провожу рукой по лбу, и совершенно случайно взглядом натыкаюсь на блокнот отца. Блокнот лежал вверх ногами, и почерк был неразборчивым. Переворачиваю, и внимательно осматриваю со всех сторон. Верчу в руках: ручка находится в спирали. И именно в этом блокнот нахожу единственную зацепку — надпись. Дата встречи и время. Хейл. Воскресенье. 21:30 Спешно поднимаюсь по лестнице к себе в комнату, и пару раз задеваю порог. Хейл? Питер? Питер Хейл. Долго размышляю в кровати, греясь под тёплым одеялом. Машинально включаю телефон, и делаю напоминания в заметках. Голова немного кружится, и кажется, что побаливает. Откидываюсь на разномастное подушки; скрипит кровать под моим весом. Ворочаюсь ещё несколько часов. Сон так и не приходит, а на плечи накатилась усталость. Воскресенье совсем скоро, и больше всего меня интересует одно — зачем отец назначил эту встречу? Питер Хейл — оборотень. Оборотень, живший в помещении, оформленным как лофт. События сентября помнила расплывчато, но я точно помнила одно — он явно пытался заполучить мое доверие, перетянуть на свою сторону. Зачем? Безусловно, всё это кажется странным, а ситуация нелепо дикая. Ещё странно то, что все вокруг всё скрывают. Как много тайн держит этот город? Лиам — парень, холоден ко мне, угрюмо замкнут; отстранённостью в отношении со мной, присутствующая постоянно. Я не нравилась ему, он, закономерно, — мне. Меня раздражает его нервозность, вернее, эмоциональность, и особенно чувствительность. Раздражает и то, что мы с ним целовались. Глупо. Конечно же, он мне не нравился. Между нами была пропасть метров пять шириной. Да и отношения у нас всегда натянутые. Тогда почему мы целовались? Мне понравилось, наверное, чувство свободы, возникавшее при этом. Безмятежность, которой веяло от оборотня. Нравилось ли мне, что оборотень пытался по-своему контролировать? Возможно. С ним моментами было уютно и хорошо, спокойно, это чувство уверенности и превосходства, что я ощущаю, когда нахожусь рядом с ним. Тогда почему я не могу сказать того же о Стайлзе? Над дверями комнаты висели часы, и стрелки неумолимо приближались к утру. Стайлз — просто друг. Точнее, уже больше не друг, но он им был, хоть и не очень длительное время. Другое дело — оборотень-бета, которого злить доставляло мне удовольствие. Не это не отменяет того факта, что он мне не нравится. Несмотря на то что он был великолепен в спортивных играх, дружелюбен и сил, он мне не нравился. Он мне не нравится и никогда не понравится, никогда. И неважно, что было — чего не было. Неуравновешен то он, а не я. Из их сверхъестественного общества мне вообще никто не нравился (за исключением добропорядочного Стайлза, Время летит быстро. И уже в назначенное время я прячусь за массивным деревом, покрытым старой корой. Ветер на столько зябкий, что поеживаюсь. Не лучшая погода, знаете ли. Не обращая внимания на посторонние звуки, напрягаю слух. Отдаленно слышу голоса и, они кажется определенно знакомыми. — Не думаю, что переговоры — то, что нам нужно, — голос отца трудно не узнать. — Мне кажется, что ты ошибаешься, — и несомненно второй голос принадлежал Питеру Хейлу — мужчине, жившему в заброшенном доме. — Я могу с тобой согласиться, — размышляет медленно отец, и нарочито рстягивает предложение, — но тогда мы оба будет неправы— усмехается, и в этом можно не сомневаться — точно он. Затаиваю дыхание. — У меня есть то от чего сложно отказаться — хитро смеется Питер, и в голосе нотки самоуверенности. Поджимаю губы. Шорох бумаги режет слух. Не знаю, как сильно прижимаюсь к дереву, но очень надеюсь, что меня невозможно заметить. Еще одна загадка? — Отступите? — самодовольно добавляет оборотень, и могу поклясться, что он ухмыляется. — Да. Ветер усиливается и, становится трудно улавливать звуки. Боже мой, что происходит? Дома прыгаю в кровать. Вовсе не странно, что эти мысли не будут покидать меня ещё долго. Вторник — день, который тяжелее понедельника. Думаю, что к таким интересным выводам я пришла отнюдь далеко не сегодня. Школьная столовая представляла собой большой зал с буфетом вдоль одной стены и десятками столов и стульев, расставленных на вечно липком полу Чуть откидываю голову назад, начиная неторопливо расслаблять мышцы тела. К подносу на котором аккуратно лежал запечённый картофель с зелёным луком я так и не притронулась. Как и к пакету донорской крови, который на дне рюкзака покоился смирно. Неосознанно прихожу к мыслям, что я чувствую себя одиноко. Этот город буквально состоит из одного вранья — тайн, секретов, обмана. Неужели у моей семьи действительно были и есть тайна от меня? У матери — матери, родной матери, которая с самого раннего детства воспитывала меня, помогала мне, по ночам читала сказки, целовала в лоб, и самое важное для меня — всегда сопереживала мне. У отца — отца, который казался идеалом воплощением мужественности и смелости, красоты и гордости; поддержка отца, пожалуй, всегда была нужна мне. Ничья, а именно отца. У дедушки — впрочем, он всегда был загадочным и скрытным, но ведь задача лидера заключается в том, чтобы настроить общие цели, расставить все по своим местам и помочь поверить в свойственные силы. Почему же виделся другое? С завистью окинула глазами компанию Скотта Макколла — их стол находился удивительно близко с моим. Они весело перебрасываются шутками, то и дело вся компания взрывается хохотом. Бесстыдно пялюсь на то, как Стайлз жестикулирует, видимо, рассказывая очередную историю, байку — Малия цепко обнимает его за талию. Мило, — ворчит голос внутри меня. Скотт и Кира приторно целуются, и выглядит тошнотворно счастливыми — у них любовь. Мило. Лидия беззастенчиво рассматривает профиль Стилински, словно так и должно быть. Должно быть вот так — просто. Она даже в упор не видит, как Малия недовольно смотрит на неё с легким прищуром — ревность. А где, собственно, … — Привет. Лиам? Резко отодвигает стул с таким пронзительным скрипом, что все сидевшие рядом обернулись. Лиам положил рюкзак куда-то на пол. Невольно прислушиваюсь к сердцебиению парня, и даже заслушалась, не обратив внимания, как он уселся рядом. Волнуется. Оборотень и волнуется, как иронично. — Лиам, — интересно, а быть вежливой заложено у меня в природе? На мое приветствие Данбар кивает и, чуть смущенно и глухо покашливает. Собственное сердцебиение ускорилось, я даже почувствовал тремор мышц и странную эйфорию. — Посидеть пришёл? Когда Лиам близко, почему мне хочется язвить, подтрунивать над ним и выставлять его посмешищем? Возможно, он думает так же. Лиам так не думал. Смотрит озадаченно в сторону, и все его тело буквально кричит о напряжении, возникшем между нами в данный момент. — Хотел сказать… сказать, что, — О да! Бессвязные слова и предложения это именно то, что я хотела услышать! Насмешливо смотрю на глубокие глаза цвета пасмурного неба. Тут же отворачивается, — Сказать, что пока не убили ни одного оборотня. И человека тоже. Говорит сбивчиво, торопливо, словно боясь, что я его перебью или не стану слушать. А я могу! — Ну вдруг ты не знала об этом, — неловко облокотившись локтями на стол и, избегая смотреть мне в глаза (трус!), покусывает нижнюю губу. От стыда? Или тоже от неловкости? Или… волнения? Он был одет в спортивные шорты и выцветшую красную футбольную майку, и волосы у него торчали во все стороны. Понимаю, что мне нравится наблюдать за ним. Куда пропали его амбиции, которые он показывал полтора месяца назад? Я про те самые — нахальность, грубость и… и капельку злости. — Не знаю, что сказать, — нервно стучу длинными пальцами по поверхности белого стола. Живот неприятно урчит, но не обращаю никакого внимания. — Можешь сказать, что рада меня видеть, — как долго он набирался смелости сказать это? Парень довольно ухмыляется. Вокруг шумели ученики, смеялись слишком громко для такого места, как школа, но это не напрягало. — Хочешь, чтобы я соврала? Хотя, если бы честной, то я бы не соврала — я правда рада видеть его, и довольно любопытно, он догадывается об этом? — Да. Наблюдаю как сжимается его челюсть, но похоже, он тренировался себя контролировать — с цепи точно не сорвётся. Останавливаюсь на мыслях, что его волосы хоть и взлохмачены, но выглядят пушистыми, приятными на ощупь. Начинаю чуть неуверенно постукивать ногой под столом. — То, что было между нами, — Лиам задумчиво крутит головой по сторона. В уме подмечаю, что когда он раздумывает, то на лбу почуется морщины. Лицо его застыло, и только брови шевелятся. — Это ведь нормально, да? — его голос сменился на мрачный хрип, и он снова запнулся, будто не зная, что сказать. Ты меня спрашиваешь? — Я думаю, что да. Мы просто… — Расслабились? — откашливается и, внимательно наблюдает, как Скотт, поднимаясь из-за стола, подзывает его к себе. — Ну... да. — Я, пожалуй, пойду, — на секунду его нервный выдох мне кажется разочарованным, но я сразу откидываю эти мысли — буравлю взглядом парня, пока он не скрывается из виду. Последний раз сталкиваемся взглядами — мне до сих пор нравятся его глаза. Почему мысли вдоль и поперёк забиты этим парнем? Уж точно не из ненависти. Чувствует ли он тоже самое, что я? — удивительную легкость и теплоту в душе?