Причины моей ненависти

      Далила с огромным трудом открыла глаза. Ничего не изменилось — непроглядный мрак никуда не делся. Попытавшись перевернуться на бок, девочка негромко застонала — всё тело на столь простое действие отозвалось тупой, ноющей болью.       С памятью никаких проблем не было, так что Лили сразу вспомнила причину своего нынешнего состояния. Внутри удушливой волной поднялась ослепительная ярость, но Далила усилием воли подавила её — не было никакого смысла тратить энергию на гнев, если от этого не будет никакого толку. Как показывал опыт, спокойствие и холодный расчёт — лучшее оружие в критической ситуации. Эмоции же лишь мешают, заставляя действовать поспешно и необдуманно, что зачастую приводит к плачевным результатам       Глухой стук шагов за дверью заставил девочку напрячься — интуиция подсказывала, что не за горами новый виток «убеждения».       Дверь с негромким скрипом открылась, впуская в камеру немного света — на пороге стояла уже знакомая Далиле пожилая дама. Как и в прошлое посещение, женщина принесла с собой поднос с едой, а также небольшие пузырьки с какими-то зельями.       — Тебе нужно поесть, — тихо проговорила посетительница. — Ещё я принесла зелья, они помогут снять мышечные спазмы после Круциатуса.       Лили была голодна. Кроме того, во рту всё пересохло и нестерпимо хотелось пить.       — Нет, — с огромным трудом выдавила она, даже не глядя на волшебницу. — Мне ничего не нужно.       — Без еды и воды ты не протянешь и пары дней, — спокойно заметила Вера, даже не пытаясь приблизиться к заключённой.       Далила не стала тратить силы на бессмысленные пререкания. Крепко стиснув зубы, она подтянула колени к груди и замерла в позе эмбриона.       — Воля твоя, — пожала плечами старая колдунья. — Генрих всё равно не оставит тебя в покое — даже не надейся. Так зачем лишний раз изводить себя, если исход уже предопределён?       Ответа, ожидаемо, не последовало.       Недовольно поджав губы, Вера ушла, бесшумно закрыв за собой дверь.       Лили прекрасно понимала, что старушка права — без воды и еды ей долго не протянуть. Но пить или есть что-либо здесь было форменным безумием: существовало огромное множество подчиняющих зелий. Да и обычные маггловские наркотики никто не отменял.       Впрочем, мучительная смерть от обезвоживания в планы Далилы не входила. Напротив, девочка собиралась продемонстрировать похитителям, с кем именно они связались.       Когда Лили была совсем маленькой — не старше пяти лет, — из городского зоопарка сбежал волк. Ну, как сбежал… Далила во время прогулки по зоопарку выпустила хищника на волю. Отбившись от группы, Лили бродила между вольерами, пока не остановилась напротив волка. Зверь сидел очень близко к решётке и, не мигая, смотрел на проходящую мимо толпу. Этот сосредоточенный янтарный взгляд привлёк внимание девочки. Подойдя вплотную к клетке, Лили буквально провалилась в звериное сознание. Естественно, волк не мыслил человеческими категориями. Его сознание представляло собой мешанину образов и ощущений. Тоска по стае. Острая боль от невозможности вцепиться зубами в тёплую, свежую плоть. Хвойный лес и аромат приближающейся добычи. Наслаждение от того, как зубы вонзаются в шкуру оленя.       С огромным трудом вырвавшись из плена чужого сознания, Далила, используя свой дар внушения, заставила одного из сотрудников отпереть клетку. Волк просто ушёл, не причинив никому вреда, и поймать его так и не смогли. А Лили навсегда сохранила глубоко внутри себя частичку звериной сущности, которую время от времени, в критических ситуациях, выпускала на волю. И сейчас был как раз подходящий момент, чтобы утратить человечность и стать волком.       Стараясь действовать как можно более незаметно, девочка аккуратно вытащила из подошвы своего кроссовка лезвие и зажала его между указательным и средним пальцем, а сверху накрыла второй ладонью, чтобы незримый наблюдатель в зеркала не увидел, что она теперь не безоружна. После этого оставалось только ждать.       Долго ожидание, как ни странно, не продлилось. Вскоре в коридоре за дверью в очередной раз послышались шаги — Далила тут же закрыла глаза, притворяясь не то спящей, не то находящейся в обмороке, одновременно сосредотачиваясь на своей звериной ипостаси. Девочка чётко услышала, как провернулся ключ в замке, а затем дверь открылась, после чего раздались шаги — визитёр сделала ровно три шага и, как полагала Лили, остановился возле неё.       — Вставай! — громко скомандовал незнакомый мужской голос. Далила даже не шелохнулась — ей нужно было, чтобы гость нагнулся, тем самым сокращая любую разницу в росте и облегчая доступ к жизненно важным точкам тела, которые можно атаковать столь ненадёжным средством, как обычное лезвие.       — Я сказал, вставай! — повторил незнакомец и совершил роковую для себя ошибку: нагнулся и положил руку Далиле на плечо. В это же мгновение девочка открыла глаза и резко выбросила вперёд руку, метя лезвием в сонную артерию. Естественно, нанести какой-либо серьёзный урон ей не удалось — на шее мужчины лишь появился неглубокий порез. Однако визитёр, оказавшийся морально не готовым к нападению, инстинктивно отшатнулся назад и, не устояв на ногах, завалился назад. Лили моментально вскочила на ноги и с глухим рыком, точно оголодавший зверь, набросилась на него. Отбросив в сторону ненужное лезвие, девочка, не задумываясь, воспользовалась тем единственным оружием, которое было с ней всегда: собственными зубами.       Крохотную камеру огласил дикий, нечеловеческий крик, когда детские зубы сомкнулись на горле неудачливого наёмника. Мужчина попытался отцепить от себя озверевшую пленницу, но у него ничего не вышло: Лили, не глядя, вонзила пальцы ему прямо в глазницы, выдавливая глаза и одновременно резко дёргая головой, с жутким хлюпающим звуком выдирая солидный кусок плоти. Во все стороны брызнул целый фонтан алой крови — изучение анатомии не прошло для Далилы даром, и она весьма точно смогла найти сонную артерию. Впрочем, от человеческого сознания в тот момент мало что осталось, так что спасибо стоило сказать скорее волчьим инстинктам, находящим горло самой удачной мишенью для атаки.       Мужчина отчаянно захрипел, пытаясь зажать рану руками. Однако сделать он уже ничего не мог: жизнь быстро покидала его тело. Воспользовавшись его состоянием, Лили выхватила из голенища его сапога кинжал, размахнулась и ударила в шею чуть выше ключиц, без труда перебивая трахею. Мгновение — и рядом с ней уже лежал труп.       Всё ещё подчиняясь волчьим инстинктам, Лили жадно припала губами к кровоточащей ране на шее своей жертвы. На задворках сознания, там, где Далила всё ещё была человеком, вспыхнула мысль о том, что не так давно она читала статью в журнале, посвящённую странным обычаям некоторых народов. В частности, пить кровь и есть сердце или глаза поверженного врага. У многих народов считалось, что таким образом человек мог получить силу своей жертвы. Эта мысль несколько отрезвила девочку, заставив загнать внутреннего зверя обратно вглубь сознания — есть сырое мяса Лили не собиралась.       Никакой брезгливости или отвращения не было и в помине. Кровь была слегка солоноватая на вкус, как томатный сок. Но, если особо не задумываться, что это именно кровь, то вполне себе ничего. Однако повторить подобный эксперимент Далила бы ни за что не решилась — слишком велика опасность раствориться в волчьих инстинктах окончательно и бесповоротно.       В этот момент из коридора донеслись торопливые шаги нескольких пар ног. Лили прекрасно понимала, что справиться сразу с несколькими противниками у неё нет ни малейшего шанса, поэтому не стала даже пытаться. Просто осталась неподвижно сидеть над своей жертвой, вся перемазанная в её крови.       В распахнутую дверь камеры первым вошёл Генрих, а следом за ним, отстав лишь на пару шагов, Беласко, Вера и ещё один крупный мужчина лет сорока, которого Лили видела впервые. При виде мёртвого коллеги, Вера испуганно ахнула, зажав ладонью рот, мужчины же синхронно нахмурились. Беласко вытащил из рукава волшебную палочку и направил её в сторону Далилы. В неясном свете, пробивающемся из-за их спин, девочке показалось, что в лице своего давешнего палача она на мгновение увидела страх. Лили не удержалась: губы сами собой растянулись в зловещем оскале. Учитывая, что вся она была перепачкана кровью, зрелище, должно быть, было то ещё.       — Дорн, Беласко, взять её, — ледяным голосом скомандовал Генрих.       Мужчины тут же подошли к Далиле, взяли её с двух сторон под руки и поставили на ноги — девочка даже не думала сопротивляться. Лишь сверлила Главу Гильдии взглядом, полным ненависти.       — Волчонок себя очень плохо ведёт, — неожиданно ласково проговорил Генрих. Он подошёл к Лили вплотную и нежно провёл пальцами по её щеке, размазывая кровь. Девочка дернула головой и попыталась вцепиться зубами в протянутую руку, однако старик успел вовремя одёрнуть ладонь. За свою дерзость Лили тут же получила звучную затрещину, от которой у неё зазвенело в ушах. — Ай-яй-яй, как нехорошо, кусать руку, тебя кормящую. Ты очень невоспитанный волчонок, моя дорогая. А знаешь, что бывает с невоспитанными волчатами? Их наказывают!       Генрих вытащил из кармана своей мантии волшебную палочку и взмахнул ей: вся одежда с девочки испарилась. И вот тут Лили стало по-настоящему страшно. Она никогда не боялась боли. Учитывая её образ жизни и отвратительный характер, к боли Далила давно привыкла и, благодаря своему дару менталиста, с лёгкостью блокировала любые неприятные ощущения. Другое дело сексуальное насилие…       Зарычав, Лили дёрнулась, пытаясь вырваться из державших её рук, однако, её попытки не увенчались успехом, она лишь получила очередной удар по лицу.       — Разверните её ко мне спиной, — скомандовал Генрих, и его подчинённые тут же исполнили приказ. — На колени.       Сильные руки надавили Лили на плечи с двух сторон, вынуждая опуститься голыми коленями на холодный пол. Сопротивляться не было никакого смысла, силы были неравны, поэтому Далила лишь крепко стиснула зубы, приготовившись пережить самый страшный из своих кошмаров.       Сзади раздался лёгкий шорох ткани. Затем что-то со свистом рассекло воздух, и спину девочки обожгло резкой болью — Лили негромко вскрикнула, скорее от неожиданности, чем от боли. На неё внезапно нахлынуло облегчение: всего лишь порка. Никто не собирался её насиловать.       Радовалась Далила недолго. В отличие от Беласко, пытавшего её с явной неохотой, буквально из-под палки, Генрих откровенно наслаждался процессом. Даже не видя его лица, Лили чувствовала волны тёмного удовольствия, исходившего от мужчины. Чтобы хоть как-то отвлечься, она запрокинула голову и не отводила глаз от Беласко. На его лице застыла непроницаемая маска безразличия, однако на дне карих глаз плескалось лёгкое сожаление и… жалость. Далила не сомневалась — будь его воля, наёмник уже давно отпустил её на все четыре стороны. К несчастью для неё, он здесь ничего не решал.       Удары сыпались один за другим без остановки. Буквально в считанные секунды на спине девочки не осталось живого место — одно сплошное кровавое месиво. Охрипнув от криков, Далила обессилено распласталась на полу, не в силах пошевелиться, однако пытка всё продолжалась и продолжалась, и, что самое отвратительное, сознание совершенно не хотело покидать Лили.       — Достаточно, — отдышавшись, спустя довольно продолжительное время резюмировал Генрих, вставляя ремень обратно в шлёвки брюк. — Дорн, позаботься о теле, и попроси Веру навести здесь порядок. И пусть даже не вздумает лечить раны нашей гостьи!       — Она может умереть от кровопотери или заражения, — равнодушно заметил Беласко.       — Ничего с ней не случится, — отмахнулся Генрих, спокойно перешагивая через труп одного из своих людей. — Такие, как она, отличаются крайней живучестью.       Слова мужчин доносились до Далилы словно издалека. Её сознание качалось на волнах боли, почти не воспринимая происходящее вокруг. Вся спина была охвачена огнём, но сил на крики уже не было. С огромным трудом подтянув ноги к груди, Лили вся сжалась, обхватив дрожащими руками свои плечи.       Лили сразу поняла, что спит — для человека, большую часть своей сознательной жизни проведшего в чужих головах, это не составляло большого труда. Обычно её сны не отличались особым разнообразием: это были либо короткие эпизоды из реальной жизни, либо гротескные кошмары — порождения её бурной фантазии. Однако в этот раз всё было иначе.       Она стояла посреди просторного помещения с высоким потолком, освещённого дюжиной факелов, закреплённых на стенах. В центре комнаты была нарисована пентаграмма — её линии слабо пульсировали, словно артерия, просвечивающая через тонкую кожу.       В комнате находились двое: молодая женщина с роскошными светлыми волосами, мягкими волнами спадающими на её плечи, и мальчик — на вид ему было не больше шести-семи лет, — с острым крысиным носиком и платиновыми волосами.       — Мам, а зачем проводить этот ритуал именно сегодня? — поинтересовался мальчик, с искренним интересом наблюдавший за тем, как его мать с ритуальным серебряным кинжалом в руках встаёт у самого края пентаграммы.       — Сегодня — мой день рождения, Драко, — улыбнувшись самыми кончиками губ, ответила женщина. — Это — один из самых важных дней в жизни любого волшебника. В этот день его связь с магическими потоками наиболее полная, и поэтому любые ритуалы, проводимые им, приобретают наибольшую силу.       — Понятно, — сделав серьёзное лицо, глубокомысленно кивнул ребёнок. — А какой ритуал ты будешь проводить?       — Ритуал Семейные узы, — на лицо женщины набежала тень. — Он позволяет отдать часть своих жизненных и магических сил тем родственникам, которым они нужны. Например, твоей тёте Белле. Или кузине Дельфини. А теперь отойди в сторону и не отвлекай меня.       Драко отступил на два шага и принялся внимательно наблюдать за действиями своей матери. Та же, прочитав какое-то длинное заклинание на незнакомом Далиле языке, сделала глубокий надрез кинжалом на своей ладони и брызнула кровью в центр пентаграммы — линии вспыхнули ярко-алым, а Лили вдруг ощутила, как сквозь её тело прошёл направленный поток тепла, словно она стояла на открытом пространстве в солнечный день.       Картина резко, без предупреждения, сменилась. Теперь Далила стояла посреди небольшой плохо освещённой камеры, внешне очень напоминающей её собственную, только здесь вместо металлической двери была железная решётка с частыми прутьями, а само помещение пусть и слабо, но всё же освещалось тремя свечами, закреплёнными в канделябре на противоположной стене.       В камере, в самом дальнем от двери углу, сидел мужчина средних лет в арестантской робе, с длинными спутанными волосами и лицом, заросшим бородой.       В коридоре раздались негромкие, шаркающие шаги, и вскоре в тусклом свете свеч показалась плотная невысокая фигура, облачённая в грязно-серую мантию.       — Лестрейндж, ужин, — мужчина в мантии поставил на пол перед решёткой миску с какой-то непонятной, малоаппетитной жижей.       — Какой сегодня день? — приподняв голову, хрипло спросил заключённый.       — 1 августа, — последовал равнодушный ответ. — 1985 год, если тебе интересно.       Не дожидаясь никакой реакции на свои слова, мужчина ушёл по своим делам. Заключённый же, проигнорировав ужин, повернулся к стене за своей спиной: вся она была покрыта неровными царапинами в виде перечёркнутых вертикальных палочек.       — Вот и ещё один год прошёл, — Лестрейндж вытащил откуда-то из складок своей одежды небольшой гвоздь и перечеркнул несколько линий. — Моей девочке уже пять лет… Совсем большая. Наверняка такая же красивая, как и её мать.       Дождавшись, пока надзиратель вновь пройдёт мимо него, по всей видимости, покидая этаж, арестант встал на корточки и принялся сосредоточенно вычерчивать пентаграмму гвоздём на полу — насколько Лили могла видеть, он не чертил рисунок заново, а обновлял тот, что уже был вырезан в камне.       — Дельфини, девочка моя, — хрипло проговорил Лестрейндж, оставаясь стоять на коленях перед пентаграммой. — Пусть меня нет с тобой сейчас рядом, знай, я люблю тебя, — после этого мужчина, крепко стиснув зубы, расковырял гвоздём вену на запястье и позволил своей крови свободно стекать на пентаграмму. — Да благоволит Магия тебе. Да защитит она тебя от бед и несчастий. Моя кровь — твоя кровь, моя магия — твоя магия. Да будет так!       Линии пентаграммы слабо засветились и практически сразу погасли, а сам Лестрейндж, обессилев, рухнул на пол.       «Кому-то несказанно повезло с отцом», — мелькнула у Далилы в голове грустная мысль. — «Даже в тюрьме он думает о дочери и пытается ей как-то помочь…»       Окружающая обстановка в очередной раз резко изменилась. Теперь Лили стояла посреди просторного помещения, неуловимо напоминающего тот зал, в котором она видела светловолосую женщину с сыном. В центре зала располагался огромных размеров каменный столб неправильной формы. Вокруг него ровным кругом были расставлены многочисленные незажённые свечи. Внутри круга из свечей находился мужчина. Лили показалось, что этот же самый арестант из предыдущего видения, только теперь выглядел он намного лучше: борода была аккуратно подстрижена, волосы вымыты и расчёсаны, а вместо арестантской робы на нём были надеты тёмные брюки и белоснежная рубашка, рукава которой мужчина закатал до локтей, обнажив на левом предплечье странную татуировку в виде черепа, изо рта которого выползала огромная змея. Лестрейндж (если это, конечно, был, действительно, он), стоя на коленях, сосредоточенно вычерчивал гексограмму на полу чем-то, подозрительно напоминающим кровь.       «Просто какой-то день ритуалов», — раздражённо подумала Далила, без особого интереса наблюдая за процессом. — «Почему я всё это вижу? А главное, как? Или у меня от пыток просто крыша окончательно поехала, вот я и вижу всякий бред?»       Лестрейндж тем временем расставил на лучах гексограммы свечи, зажёг их. А затем зачитал длинное зубодробильное заклинание, которое сама Лили не смогла бы прочитать даже с бумажки по слогам, а не то, что по памяти.       Пламя свечей резко взметнулось вверх, закручиваясь в спираль, которая, в свою очередь, сложилась в огромный огненный шар, напоминающий мини-солнце. Далила ощутила нестерпимый жар, распространявшийся по всей комнате. Посмотрев на мужчину, она увидела, что у того по лицу пот чуть ли не ручьями скатывается.       Лестрейндж несколько долгих, томительных мгновений сидел неподвижно, закрыв глаза и положив одну ладонь на камень, находившийся точно в центре начерченной им гексограммы.       — Дельфи, девочка моя, — голос мужчины звенел от напряжения. — Где же ты… Я не вижу тебя!       Внезапно какое-то странное чувство охватило Далилу. Она вдруг с пугающей ясностью осознала, что Дельфи, к которой обращается этот человек, это она. И от этого открытия Лили стало по-настоящему страшно. Кроме того, из каменного столба внезапно стали исходить бледно-голубые лучи, тянущиеся к ней, точно щупальца какого-то морского чудовища. Первым порывом девочки было отшатнуться, не позволить щупальцам прикоснуться к себе, но она не смогла — какая-то невидимая сила словно удерживала её на месте, не позволяя даже толком пошевелиться.       Прикосновения странных потусторонних щупальцев Далила, как ни странно, даже не ощутила, хотя они за долю секунды облепили её буквально с ног до головы, заключая в своеобразный кокон.       — Я чувствую тебя, — тяжело дыша, проговорил Лестрейндж, не открывая глаз. — Тебе больно. И страшно. — Мужчина издал дрожащий вздох, и на его лице отразилась невыразимая мука. — Но я всё ещё не вижу тебя! Не могу найти… Где же ты, девочка моя?       Лили почему-то стало искренне жаль этого мужчину. Его боль и страдание ноющей болью отозвались в сердце.       — Нет, я не сдамся просто так! — Лестрейндж резко распахнул глаза, в которых полыхал огонь решимости.       Поднявшись на ноги, он взял в руки нож, лежавший за пределами гексограммы на невысоком столике.       — Великая Магия, я взываю к тебе, — торжественно проговорил Лестрейндж, не отрывая какого-то больного взгляда от мини-светила перед собой. — Прошу тебя, яви свою милость. — Мужчина опустил руку в карман своей мантии и вытащил оттуда прядь тёмных волос. — Верни мне её!       От огненного шара отделился тонкий отросток, который протянулся к Лестрейнджу. Мужчина тут же бросил на него прядь волос — та мгновенно сгорела в каком-то неестественном сине-фиолетовом пламени. Лили даже не сомневалась — это были её волосы.       От шара отделился новый протуберанец, более толстый, чем предыдущий.       — Я готов заплатить, — твёрдо проговорил Лестрейндж, перекладывая нож из правой руки в левую. — Моё Мастерство в обмен на её жизнь.       «Солнце» сменило свой цвет на ярко-алый. Лестрейндж, крепко стиснув зубы, резко взмахнул ножом и с одного удара отрубил себе кисть — на пол струёй брызнула алая кровь, а Далила почувствовала, как по спине у неё пробежали мурашки.       Негромко подвывая от боли, Лестрейндж, отложив нож в сторону, поднял с пола свою кисть и легко швырнул её «солнцу» — очередное щупальце на подлёте подхватило подношение и с жадностью поглотило его, вернув светилу первоначальный желтоватый цвет. В этот самый момент на руках мужчина появились антимагические наручники, все перепачканные в крови, а Лили ощутила у себя в руке нож.       Видение резко оборвалось. Далила открыла глаза. Вокруг неё — уже знакомая темнота. Всё тело буквально горит. Однако это больше не имело никакого значения, потому что в руке девочка чувствовала тёплую рукоять ножа, а на запястьях, напротив, не ощущала тяжести металла.       «Какая всё-таки интересная штука, эта магия», — подумала Лили, поднося трофей ближе к лицу, чтобы удостовериться, что он ей не мерещится. — «Как много вопросов, и как мало ответов…»       Далила не особо понимала, что именно с ней произошло, что за видения она имела возможность лицезреть, пока была в обмороке, и как ей удалось стащить у Лестрейнджа нож. Это всё было, бесспорно, интересно, и, непременно, требовало всестороннего изучения, но явно не сейчас. В данный конкретный момент нужно было срочно делать ноги. Теперь, когда её магию больше ничего не сдерживало, побег не должен был составить большого труда.       Сконцентрировавшись, Далила привычно затолкнула боль вглубь сознания, чтобы та не мешала ей действовать. После чего, совершенно не заморачиваясь отсутствием одежды, поднялась с пола и поудобней перехватила нож. Можно было, конечно, уйти по-тихому. Только вот ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным. И Лили собиралась получить компенсацию за каждое мгновение своих страданий. Как говорится, кто не спрятался, я не виновата.