Хроники Пятого Мора

Дом. С пригорка видна вся стоянка: костёр рядом с хранительским аравелем, пушисто-одуванчиковая голова Нииса, лбом прижавшегося ко лбу галльего вожака, и расправляемые полотнища парусов. Айвэ долго не может отвести взгляд; щемящая тоска комом стынет в горле, когда среди снующих со свертками сородичей он видит замершую в задумчивости Ашалле. – Пора, – говорит Дункан, кладет тяжелую ладонь на плечо. – До Остагара путь неблизкий. Надо что-то сказать; Айвэ медлит и только кивает. Слов, чтобы проститься с домом, он не знает. *** Присоединение. Присоединяйтесь к нам, братья и сестры, говорит Алистер. Присоединяйтесь к нам, сокрытым тенью. Его голос звучит в голове как свой собственный, слова древней клятвы теряются в путанице мыслей. Айвэ смотрит на бездыханное тело Давета, на разбрызганную кровь Джори, и чувствует только желчь на корне языка. Наверное, думает он, наверное, он на его месте тоже испугался бы, может даже натворил бы глупостей, опозорив клан перед Стражами. Но Скверна уже в нём, и там, где она есть, страху места не остается. У Давета жуткие белые глаза, у Джори чёрный зев раны на животе, а у Айвэ не трясутся руки, когда он берёт кубок Посвящения. *** Священный прах. Огонь не заканчивается. Огонь растворяется в золотом пыльном свете, обнимающем, словно теплые материнские ладони; и хоть кругом есть только пустая зала да жалящий стопы леденелый мрамор, кажется, что сквозь витражи льётся вместе со светом сладковато-горький аромат благовоний и музыка – самая прекрасная, какая есть на свете. И Айвэ идет к Урне, не замечая ни наготы, ни холода, ни стекающих по щекам слез восторга, которому нет имени. *** Серые Стражи. Бессонной ночью Айвэ смотрит на купол палатки и вспоминает разговор с Винн. Чародейка говорит, у Серого Стража есть лишь долг; говорит, что должен он быть разумен; говорит – и видна боль в лучистом взгляде, – что на войне любви нет места, что однажды ему придется выбирать. Айвэ чуть поворачивает голову, смотрит на спящую Морриган, целует невесомо в макушку – сон стирает с лица любимой след желчной насмешки, она выглядит уставшей и искренней, когда в поисках тепла прижимается благодарно в ответ. Конечно же, Винн права, для Стража нет ничего весомее долга. И все же каждую ночь он молится Андрасте, чтобы та уберегла его от такого выбора. *** Любовь. – Не для того дарю подарки я, чтобы терял ты так легко их, – сердится ведьма с порога, швыряя какую-то мелочь. – Дар возвращаю в первый и последний раз. Айвэ чудом ловит подачку – вывихнутое плечо ещё ноет, – вскидывает брови, разглядывая на ладони кольцо. Из сильванова дерева: то самое, что отобрали стражники в Дракконе. – Сдаваясь, думал ты о чем? Вообще ли думал? Морриган переходит почти на крик; щурит зло ястребиные глаза, хотя руки скрещивает на груди, цепляясь за ткань мантии на плечах. – Так ты испугалась за меня? – понимает вдруг Айвэ. На такой вопрос Морриган, конечно, не ответит, ни за что не признается в страхе, но долийцу достаточно растерянного молчания. Он улыбается ей виновато и бережно надевает кольцо, обещая никогда больше не потерять. *** Спутники. С Огреном хорошо пить – он никогда не осуждает, как командир с тоски заливается по маковку, только подсовывает кружку с водой и снисходительно хлопает по плечу. Стэна иногда трудно понять, но молчание его никогда не бывает в тягость. Шейлу Айвэ по-человечески жаль, хотя жалость не мешает смотреть на нее с ужасом – а уж не бездушное ли чудовище он оживил и выпустит после в мир. Лелиана остаётся часто в тени костра; о себе что-то недоговаривает, о Создателе наоборот говорит слишком много – но Айвэ слушает благодарно и молча, уважая чужое право на тайны. Зевран рассказывает истории из прошлого, которые Айвэ пугают, но глаза у раскаявшегося убийцы остаются тоскливыми – и долиец слушает, потому что хочет понять и помочь. Алистер – лучший друг, Хуан – практически его тень, Морриган он любит: здесь больше не нужны слова. А Винн… Винн беспокоится, что он променяет долг Стража на любовь, но она ошибается. Ради каждого из них Айвэ будет драться до последнего, но только из страха за жизнь Винн сдастся Коурен, даже не взявшись за меч. *** Лагерь. Залитый костер дымит белым горьким дымом, от которого першит в горле; Алистер возится, укладывая поверх костровища дёрн. Айвэ оглядывает место стоянки – по квадратам примятой травы видно, что здесь были палатки, но уже к полудню все следы их пребывания исчезнут. Все, кроме холмика земли, под которым спит истерзанный Скверной Тамлен. Лопаты у них не нашлось, пришлось копать могилу руками – под ногтями до сих пор зудит кромка глинистой земли, которую Айвэ ковыряет, пытаясь собраться с мыслями. – Пора выдвигаться? Спрашивает, кажется, Зев, хотя это совсем неважно. Айвэ смотрит на стоянку, пока не перестаёт чадить дым и не высыхают слезящиеся из-за него глаза, потом забрасывает лямку рюкзака на плечо и кивает – конечно, пора. Вряд ли они найдут клан Затриана до заката, значит, ждёт их ещё одна стоянка – костёр, шуршащий лапник лежаков, аромат похлёбки… Всё, как обычно; но как обычно никогда больше не будет. Потому что теперь безопасных стоянок нет. *** Архидемон. Архидемон снится каждую ночь. Саму тварь не видно, но смрад её гнилой шкуры превращает воздух в густую вязь кошмара, а близкий шёпот – иди сюда, иди ко мне, иди, дитя моей оскверненной крови, – шелестит в ушах, заглушая рокот сердцебиения. От Архидемона не укрыться. Вязкие кошмары душат, вонь Скверны отравой жжёт кожу и горло, Зов сводит с ума. И всё же, в привычке к кошмарам таится ключ к спасению, потому что по-настоящему Айвэ пугается только в ночь накануне Собрания, когда ему не снится ничего. *** Герой. Церковный брат пишет, что Махариэль был не самым хорошим воином, многажды спасался только благодаря помощи друзей-шемлен, а в конце своего пути вовсе предал веру предков. Это идет вразрез с рассказами Маретари на последнем Арлатвене; Симпентар шипит и швыряет книжицу в стену. – Да как они!.. – Что, добрался до писулек брата Рахаэля? – хмыкает Катастрос, отвлёкшись от дневника, снисходительно улыбается, пока выслушивает сердитый бубнёж соклановца, и только в конце вздыхает сочувственно. – Тебе хотя бы хватило ума не читать до конца… Впрочем, в том, что он был размазнёй-придурком, церковники не ошибаются. Симпентар молчит ошарашенно – не это он хотел услышать про эльфа, легендами о котором бредит последние десять лет. А Катастрос скалится криво и опускает взгляд на записи, бормоча тихо под нос: – И что героем был настоящим – тоже правда.