Хроники Пятого Мора

Я видел, как растет стена обид - На каждом камне был поцелуй И в каждом дьявол сидел внутри. Когда ты устанешь от слез и пуль - Стрелять в врагов, казнить друзей - Иди ко мне. Иди ко мне и смотри: Нет ничего кроме любви. "Нет ничего кроме любви", Немного Нервно

На второй этаж Айвэ поднялся с пустой, что чугунок в голодомор, головой. Притворив дверь, шагнул в центр гостевой комнатушки, застыл, отупевшим бессмысленным взглядом обводя оставленный с утра беспорядок, нахмурился, пытаясь припомнить, что так долго искал в рюкзаке, раз бросил его на кровати наполовину выпотрошенным. Гребень? Или кошель? Создатель, какой же теперь глупой и неуместной казалась утренняя суета, когда все поместье лихорадило перед Собранием Земель. Айвэ стянул по одному наручи и нагрудник. Небрежно, не в пример своей обычной дотошности, сложил полосатую серостражевскую котту. Кое-как утрамбовав все в рюкзак, сбросил его с кровати, сел на самый край, спрятал лицо в ладонях, судорожно соображая, что же дальше. Наверное, неприлично больше пользоваться гостеприимством Эамона, надо убираться подальше, пока не вернулся эрл – на постоялый двор, в дворцовые покои Стражей, разбить лагерь за городскими стенами? Только ему одному или всему отряду? Как тогда предупредить Логэйна? Ему казалось, что если он и знал когда-то, как поступать правильно, то сейчас забыл все напрочь. Мысли были ватные и тяжелые, перетруженное плечо ныло, саднил оставленный на ребрах синяк. На рубашке расплылось влажное пятно – наверное, край щита содрал струп ожога, а сукровица пропитала повязку. А может и рана, демоны его знают – не хотелось даже шевелиться лишний раз, не то что раздеваться и браться за бинты и склянки с целебным настоем… В дверь постучались. Он промолчал. Тогда Винн зашла без разрешения, поджала губы, разглядев беспорядок и Стража, в ступоре рассматривавшего носки своих сапог, и уперла кулаки в бока: – Надеюсь, мне не придется тебе как маленькому объяснять, что прежде любых вопросов стоит позаботиться о ранах? Айвэ мотнул головой – нет, не придется, – и схватился за подол рубахи, все так же храня молчание. Он не был задет хоть сколько-то серьезно, разве что вымотался, пока кружился вокруг Логэйна и уклонялся от ударов, но в случае Винн проще было показать, чем доказывать, что дело не стоит внимания чародейки. По крайней мере, послушание пришлось ей по вкусу – под нос она заворчала скорее по привычке, чем сердясь по-настоящему, встряхнула ладони, окутанные голубоватым свечением, и подступила совсем близко. Айвэ съежился, носом уткнувшись в колени, поморщился, когда прохладные старческие пальцы принялись ощупывать плечо. Сустав снова опух, кровоподтек налился сочно-лиловым, побагровел по краям – кожа была тугая и горячая, и боль от каждого касания не делалась меньше, как ни кусай щеку. – А я говорила тебе поберечься! – раздраженно вздохнула Винн, и ворчать перестала только для того, чтобы прошептать чаровскую формулу. – Это же вывих, Айвэ, магия лишь снимает симптомы, а лечит – время! Я уже скоро устану поражаться, как при всем своем разумении ты иногда продолжаешь оставаться таким непроходимым дурнем. Вот что, что мешало выставить на поединок Алистера!? Гордость взыграла? Личные счеты? Незаметно он дернулся, стиснул зубы – одно упоминание Алистера сделало больнее, чем самая крепкая хватка на вывихнутом пыткой плече. Как странно, подумал он, раны время излечивает, а обиды – нет… – Я командир, – глухо пробормотал, оправдываясь, Айвэ. – На мне ответственность, мне и подставляться. – Да уж, велика забота! – расфыркалась Винн. – А мне потом лечи тебя, дурня стоеросового, это же так легко, раз – и готово… Повязку снимай лучше, ответственный ты наш, вы там так выплясывали, чудо, если хотя бы пара струпьев не лопнула. Я бы на твоем месте, во всяком случае, не надеялась! Винн уверенным жестом потянулась к краю бинта, тесным корсетом скрывавшем следы ожогов на животе, Айвэ, перехватив ее запястье, мягко отвел руку в сторону, покачал головой. – Я утром поменял повязку. Все в порядке. – О да, знаю я твое «в порядке»! Потом опять приползешь ночью за обезболивающим настоем, чтобы не лезть на стенку – это ты называешь в порядке? Разбушевалась она не на шутку – глаза горели, выбившиеся из пучка волосинки, сдутые в сторону, тут же снова падали на лоб, отвлекая Винн от любимых ею нотаций. Наверное, это могло быть даже смешно – после всего, что случилось, они совершенно серьезно спорили о самых обычных ожогах; жаль только, было не до смеха. – Не приползу, – твердо сказал Айвэ и поднял взгляд на Винн. Как он ни старался с собой справиться, должно быть, глухие тоска и усталость оттуда никуда не делись – чародейка замолчала, подозрительно сощурившись, и долиец, плюнув на вероятный отказ, все равно взмолился. – Я в порядке, правда, и не в ожогах дело. Винн, я… знаю, ты против такого, но можешь дать сонное зелье? Мне много не надо, только… – Против такого? – когда чародейка сердилась, ее голос звенел, как высекающий искры стальной посох, а лицо, напротив, превращалось в маску ледяного спокойствия. – Против такого!? Слабо сказано, я настолько против, что не помню, когда была так рассержена в последний раз! Вместо того, чтобы лечиться по-человечески, ты собираешься наклюкаться дурманом и разом избавиться от всех проблем, и еще считаешь, что я должна тебе в этом помогать? – Винн, я… – Вот что, Айвэ, – она заставила себя говорить тише, вздохнула тяжело, пальцами сжав переносицу, – поступай, как знаешь. Хочешь гробить себя – ищи зелья у своей ведьмы, пожалуйста, но я в этом участвовать не собираюсь; если образумишься – то знаешь, где меня найти. Пойду варить обезболивающее, и твое счастье, если у меня хватит эмбриума на твои аппетиты. Она ушла, раздраженно хлопнув дверью; Айвэ даже не пошевелился. Уже после, когда утихло эхо ее нервных шагов по лестнице, скорчился, зарывшись пальцами в волосы и локтями опершись о колени, зажмурился, будто это правда могло помочь, мерно закачался из стороны в сторону. Какой бы обидной не казалась злость Винн, чародейку долиец ни в чем не винил, наоборот, был даже благодарен. Контраст с утренним взбудораженным предвкушением все больше казался не границей даже, а пропастью без дна: на Собрание отправилась целая процессия из солдат и верных Герринам мелких баннов, а обратно Страж возвращался в крохотной компании Винн и мабари. И пока он пялился на плитку мостовой и гнал прочь любые мысли, а чародейка пристально следила за ним, ожидая худшего, только Хуан и следил за дорогой, на поворотах хватая задумавшегося хозяина челюстями за лодыжку. Оставалось благодарить – кого, Творцов, Создателя? – что у лордов на Собрании были еще нерешенные вопросы, вроде земельных споров и старых обид, и что Эамон, как самый старший из эрлов, согласился присмотреть, чтобы ссоры не перетекли в кровопролитие. Одной схватки за день достаточно… Впрочем, только из-за поединка он и смог улизнуть раньше положенного. Логэйна увел за собой Риордан; сказал, что на приготовление зелья Посвящения нужно несколько часов, что с ритуалом справится он сам и что долийцу лучше не дурить, а отправиться домой и отдохнуть после схватки. Айвэ его послушался зачем-то. Теперь жалел. Мукам совести в королевском дворце не нашлось бы места – пришлось бы терпеть любопытные и презрительные взгляды лордов, выслушивать их никчемные (во время Мора-то!) ссоры, всматриваться в будто постаревшее разом лицо Эамона, который ни словом не дал понять, как разочаровал его уход Алистера… Айвэ беззвучно взвыл, прикусив кожу на запястье. Может, Винн и права; что стоило ему пустить в схватку Алистера, к тому же рвавшегося мстить? Да, вышло бы неправильно. Да, он не почувствовал бы в замедляющемся ритме ударов и выверенных шагах сомнений Логэйна, не увидел бы горечь ухмылки, с которой тейрн вступил в бой, не услышал бы подбадривающий смешок – давай, Страж, не медли! – когда высвободил из перекреста клинок для последнего удара. Да, может статься, Алистер не сдержался бы и прикончил Логэйна прямо в поединке, без всякого суда – вышло бы неправильно и просто… Но это когда стремление сделать все правильно не выходило ему боком? Долийцев в битву поведет не опытный Хранитель, но едва оперившаяся Первая, которая многих не сумеет спасти; гномы останутся в руках быть может благородного, но обросшего мхом Харроумонта, который ничем не поможет несчастным беднякам из Пыльного города. И он сам теперь ни разу не окажется в бою плечом к плечу с проверенным временем другом. Может, его заменит Логэйн, быть может на этот раз, в отличие от Остагара, Посвящение не переживет даже единственный рекрут. Все решится на закате, когда будет готово зелье и Риордан приступит к ритуалу. Айвэ не хотел ждать до заката. Он хотел проснуться и узнать, что судьбой все решено; выживет или нет Логэйн, объясняться ли ему еще и с бывшим врагом или готовиться к его похоронам; и раз не удалось уговорить Винн… Оставался еще способ. Менее простой, но не менее действенный – наступив на пятки, Айвэ стянул сапоги, набросил рубашку, поленившись как следует зашнуровывать ворот, и выскользнул в коридор. Слуг Эамон держал немного, вся охрана отправилась за эрлом следом на Собрание – долиец никого не встретил ни на лестнице, ни в переходах хозяйственного крыла, разве что кухарка, дежурившая у котлов, проводила его безразличным взглядом и вернулась к помешиванию ароматного рагу. На пороге подвальной лестницы Айвэ засомневался. Конечно, Эамон убеждал горячо, что для Стражей его дом – их дом, но после Собрания ему неловко было даже находиться под гостеприимной крышей, не то что покушаться на хозяйские погреба. Или все же?.. Он услышал смачную отрыжку Огрена, встряхнулся и спустился в сырой зев погреба, ежась – несмотря на волноцвет и солнечное пекло, жарившее денеримские мостовые, плитка пола холодом жалила ступни, а под рубашку моментально забрался зябкий сквозняк. – О, Страж! – обрадовался гном, в приветствии поднял кружку с рыхлой пенной шапкой. – Навещаешь старину Огрена? Хорошо, хорошо, это я… ик… одобряю. Вчерась новые бочки завезли, клянусь Камнем, как Совершенные нассали, этим и угощать, и угощаться недурно… Так что, того, присоединяйся? Только наливай сам, я встану – башкой точно прободаю чё-нить, жалко будет… На полу блестели пивные лужи, к которым липла пыль и неосторожные шаги – Огрен принес пару плошек с оплывшими толстыми свечами, но их трепетного света не хватало даже для того, чтобы выхватить низко нависший потолок, не то что добраться до окраин стоек с бутылками. Айвэ проморгался, привыкая к тусклому освещению, робко улыбнулся – пиво пахло неплохо, даже требовательный Зевран, наверное, не стал бы отказываться, но он пришел не за этим. – А что покрепче? – поинтересовался долиец и сощурился, пытаясь прочитать этикетки. Огрен почему-то смутился и приложился к кружке долгим булькающим глотком, прежде чем нашелся с ответом: – Э-э-э… тут такое дело… Что покрепче – это в другой погреб надо жопу тащить, а это и далеко, и э-э-э выбора тут больше, и оно тебе вообще надо? – И ключ от тебя, надо думать, спрятали, – почти сразу сообразил Айвэ, с укором покосившись на гнома – тот обещал не злоупотреблять гостеприимством Эамона, а в неделю, пока Стражей пытались вытащить из Драккона, вовсе к кружке, со слов Винн, не прикладывался. Это ж когда успел? – Ну я всего-то бутылки две приговорил! – возмутился Огрен и снова макнул в пиво воинственно встопорщившиеся усы. – Ну может э-э-э три, я не то чтобы прям очень хорошо помню. Но точно не больше пяти, хер поймет, чё эта кухарня так взъелась на меня. Любой знает, что приличный гном без приличной выпивки не живет! Айвэ вздохнул, скорбно покачав головой – так вот почему последние два дня готовившая на всю отрядную ораву кухарка косилась на него так злобно и демонстративно поправляла связку ключей на поясе, будто намекала, что живой не дастся. А он-то грешил на Алистера и его страсть к сыру всех сортов – ошибался, выходит. – Ладно, – сдался, так и не дождавшись даже притворного вздоха сожалений, Айвэ, и с надеждой покосился сначала на гнома, а потом на его флягу. – А твои запасы? Я же знаю, что-то наверняка… – Не-не, босс, об этом даже не проси! – замотал головой Огрен, бережно прижав к груди кружку, чтобы ни капли лишней не пролилось. – Ты эльф покрепче вашей хлюпиковой братии, конечно, я тя уважаю и все такое, но укипаловку не дам. Меня твоя чародейка и так в тот раз-то чудом к предкам не отправила, так что разбирайся как-нить сам. Оба одновременно вздрогнули, вспомнив разнос, устроенный Винн после первой и последней попытки Айвэ приобщиться к гномьим традициям. Конечно, чародейка беспокоилась не напрасно – долийцев, не гнавших ничего крепче травяной медовухи, даже человеческие вина сшибали с ног, что уж говорить про Огреново ядреное пойло, разъедавшее кожаные стенки баклаги, – но Айвэ все равно разочарованно повздыхал, отвернувшись обратно к стойке. Винн, безусловно, права. Запивать проблемы вместо того, чтобы их решать – выход не для Стража… Но от пары глотков укипаловки он не отказался бы, потому что все решилось бы быстро и почти безболезненно. А теперь он нахмурился и надолго замолчал, вчитываясь в этикетки и пытаясь сообразить, в каких бутылках плещется пойло достаточно простое, чтобы за его пропажу эрлова кухарка не изгнала серостражевскую братию куда подальше. – А чем тя пиво-то не устраивает? – дохлебав кружку и потянувшись налить новую – заодно глотнув прямо из крана, – поинтересовался все-таки Огрен, проводив долийца недоуменным взглядом. Тот только пожал плечами, пробравшись в обход липких луж в угол, уселся, положил подбородок на колено и покрутил одну из двух взятых бутылок, другой рукой нашаривая на бедре рукоять охотничьего ножа. – Нажраться хочу, – простецки ответил он почти минуту спустя, дернул плечом, давая понять, что новые расспросы будут неприятны, и принялся сосредоточенно сковыривать бутылочный сургуч. Коричневая скрипучая стружка сыпалась на штанину, Огрен пыхтел что-то одобрительное, прихлебывая пиво, Айвэ сосредоточенно кусал губы, пока вспоминал последнюю попойку. Зевран умудрился в деревушке неподалеку от Амарантайна раздобыть бренди с северных виноделен, и как ни грозился, что не поделится ни с кем, кроме настоящих ценителей, проба все равно очень быстро перетекла в дружеские ночные посиделки. Смеялись, травили байки, играли в какую-то хитрую игру на пальцах, где Зевран безбожно им продул – он в жизни перепробовал, кажется, все, пока Стражам даже не приходилось напрягаться, чтобы сообразить, что еще они такого ни разу не вытворяли. А в последний кон, кажется, выиграл все-таки Алистер – коварно покосился на палатку Морриган и загадал, что никогда ни с кем даже не целовался толком, что уж тут про остальное говорить… С утробным чпоканьем поддалась, наконец, тугая пробка, Айвэ смахнул с колена стружку и долгим глотком приложился к бутылке, с друффальим непробиваемым упорством следуя своей цели. Зря, стоило для начала хотя бы распробовать – вино оказалось бледно-красным и таким кислым, что свело скулы, долиец закашлялся, кое-как смахнул с подбородка капли трясущейся ладонью, сдерживаясь, чтобы опять не вцепиться в нее зубами. Проклятье. Он не мог вспомнить их попоечные разговоры в деталях, и потому сознание, восполняя утраченное, подсунуло снова сегодняшний день – во всех красках, мелочах и звуках, резавших уши. Шелест вынимаемых из ножен клинков, осторожные, тихо лязгающие шаги кружившихся противников, жалившие в спину шепотки: «За Стража!», «Чтоб он сдох, крыса!», «Логэйн – предатель»… И последнее, самое болезненное, как если бы клинок все же нашел щель в его латанном доспехе: «Я думал, ты жизнь положишь, чтобы за Остагар расквитаться. Ты же… Ты же все видел, все знаешь, про Кайлана и Дункана. И вот теперь так просто прощаешь его? Так просто предаешь меня и Орден!?» Быть может, все вышло бы по-другому, если бы Алистер заговорил об этом раньше, до поединка; если бы заранее выставил ультиматум – я или Логэйн, – если бы после у Айвэ был шанс передумать… Может, Алистер бы и не ушел прямо с Собрания, содрав грифоний нагрудник и отрекшись от Ордена. Может, их ждало бы триумфальное возвращение, и не хотелось бы так надраться поскорее, чтобы забыть укоряющий взгляд и обвинение в предательстве их дружбы, и собственное чувство вины так не грызлось бы внутри, перебивая желчью винный кислый привкус. Всего одно решение, от которого зависело так много. Почему Логэйн? Еще утром Айвэ казалось, что судьба тейрна предопределена; но вот они встали друг напротив друга в мечами наголо – и все закрутилось, смешалось в чувствах и мыслях, навалилось разом так, что распутывать еще не один день – если вообще такое возможно распутать. Кровавая бойня Остагара, в которой у солдат Кайлана не было шансов, и это понимали все, кроме заупрямившегося короля. Запуганные маги в Кинлохе, рассекающие запястья в надежде, что их спасет Ульдред, а Ульдреда прикроет пообещавший Кругу справедливость Логэйн. Письма Кайлана со дна его сундука – он предлагал Селине союз государств и сердец при живой королеве, и Айвэ, много недель проносив эти письма за пазухой, показал их только Винн, Лелиане и позже, под честное слово – Эамону. Эрл потом долго гладил бороду, вчитываясь в расплывшиеся на морозце строки, и еще дольше качал головой, не зная, что сказать. Айвэ тоже не знал до последнего. Но много видел: как защищала отца Анора, как тряслись проданные в рабство эльфы в клетках, как матерые ветераны со всего Ферелдена клялись костьми лечь за героя Дейна, как хрипел распятый на дыбе Освин, как Логэйн после всех обвинений и споров, после того, как высмеяли его за страх орлесианского вторжения – когда у Стража за пазухой все еще жглись письма, способные уничтожить репутацию тейрновой дочери! – вытащил клинок и сказал: «Решим все здесь и сейчас». Жрица объявила, что за поединком присмотрит сам Создатель. Айвэ ей поверил, потому что понимал прекрасно – без божественной помощи ему не хватит умения, а Алистеру выдержки, чтобы победить опытного полководца; тот самонадеянных мальчишек вроде них на лопатки мог класть пачками и даже не запыхаться. В начале так и вышло. Логэйн нападал, Айвэ кружился, стараясь только, чтобы толчки щитом соскальзывали с брони, а не крушили кости. Логэйн лучше владел мечом и знал, где у Стража еще не зажила шкура после Драккона, на стороне Айвэ была молодость и долийская выносливость – он уворачивался, отскакивал, лавировал меж ударами, просчитывая ответную атаку… И не нападал. Пусть на миг, но ему показалось, что весь мир раскололся надвое, только не на сторонников Логэйна и противников, а неравно: на поединщиков и наблюдателей, смотревших на схватку разинув рты и не видевших при этом ничего. Ни того, как воины вдумчиво изучали друг друга, ни их внимательных взглядов, ни сходств. Краем уха Айвэ слышал, как бормотал что-то то ли успокаивающее, то ли бодрящее Огрен. Рассказывал про грибной самогон, закуску из нажьих шкварок и настоящие, не чета местным пляски прямо на столах, когда битые тарелки хрупают под прыжками и подскоками – долиец в паузах кивал, многозначительно поддакивал и вел вопросительно бровью, едва ли понимая, чего именно хочет добиться от него гном: отрешение уже на половине бутылки залпом достигло той точки, когда легко было не видеть и не слышать. Оставалось только перестать думать – с этим потруднее. Алистер ведь, если пораскинуть мозгами, никогда не убивал, защищая свой дом. А Айвэ не раз прицеливался в невиновного только потому, что тому не повезло слишком близко подобраться к стоянке клана; иногда он находил силы опустить лук, но нередко приходилось стрелять с молитвой Гиланнайн на устах, прося ее указать, какой путь правильный. Творцы молчали, в «Песни Света» годы спустя ответ тоже не нашелся – Создатель больше не раздавал подсказок. По большому счету, Айвэ попросту повезло встреть достаточно добрых людей, давших понять, как ошибаются в своей слепой ненависти долийцы; был ли у Логэйна хоть кто-то, кто помог бы ему? Кто сказал бы, не боготворя и не желая ему смерти: ты не прав, друг, ты защищаешь дом и народ, но страдают от тебя невиновные? У тейрна оставалась только Анора, кажется, и ей Айвэ пообещал сохранить жизнь отца – только вовсе не ради разумных стратегий. Однажды он стал слишком хорошо понимать Логэйна. Сейчас уже и не вспомнить, где и когда случился переломный момент; но Айвэ сумел поставить себя на место врага, понять его страхи и боль, и с тех пор в сердце долийца не осталось ненависти. А без нее не поднялась рука взяться за клинок и казнить Логэйна на глазах родной дочери. Айвэ не хотел судить его, как раньше отказывался судить многих других; в конце концов, не в том долг Стража. И до сегодняшнего для Алистер тоже это понимал. – Всегда грил, что беда одна с энтими бабами, и Бранка, и Фельзи – все одно свихнутые… И про магичку твою говорил, что она из их компании, во! А ты не слушал. Чё она там этакого учудила, чё ты так набираешь, а, Страж? – Да-да, конечно, – невпопад закивал Айвэ, мутным взглядом уставившись на Огрена. Хмель пробрал от макушки до пяток, сырость подвала больше не ощущалась – наоборот, в пальцах и под ребрами разлилось приятное ласковое тепло. Скоро и мысли с воспоминаниями испарятся, останется в голове такая же благостная пустота – Айвэ торопился упасть в нее до того, как случайная смена настроения превратит пьяную дремоту в кошмар, и давно не слушал, что там вещал гном. Тот хмыкнул, сурово сдвинув брови к переносице и почесав бороду, и даже кружку отставил ненадолго в сторону, чтобы с кряхтеньем пересесть поближе: – Эк тебя пробрало… – дохнул Огрен на долийца густым многодневным перегаром. Айвэ продолжил безразлично пялиться на колени, никак не среагировав; гном встрепенулся, едва ли не протрезвев от такого, и затряс собутыльника за плечо: – Эй, Страж, живой вообще? Я тя спрашиваю, чё случилось-то, что ты как пыльник надираешься, а? Ведьма твоя взбеленилась или еще кака херня? Схватился Огрен крепко, Айвэ почувствовал себя котенком, треплемым за шкирку – сразу закружилась голова, распухший от долгого молчания язык вяло зашевелился во рту, когда он едва слышно пробормотал умоляющее: «Прекрати». Чтобы Огрен сдался, этого не хватило – густая пивная вонь свербела в носу, Айвэ чихнул, мотнул головой и, с сожалением выпустив из пальцев бутылку, попытался отцепить от себя гномью хватку, только тогда Огрен удовлетворенно вздохнул и отстал. – Уже лучше. А то молчишь-молчишь, я уже того… «Напугался», – едва не признался он, но прикусил вовремя язык: чтобы кастовый воин признавался в мгновенном испуге? Да ни в жизнь! И опять повило молчание. Шаткое равновесие из тепла, сонливости и размеренно затихавшего внутреннего голоса нарушилось, Айвэ снова начал худо-бедно соображать, что происходит, и даже запоздало задумался над ребром поставленным вопросом. Что же именно случилось, что он успел сковырнуть сургуч со второй бутылки и выхлебать почти треть, вовсе не заметив, что вино сменило вкус на более приторный? – Вобще, все беды, растуды их, от сердечной маяты. Прально нас командиры шугают, пока молодо-зелено, больше надо мечами махать и меньше палкой своей, а то потом… – убедившись, что долиец оклемался, Огрен отполз обратно на пригретое место под бочкой и снова оседлал любимого конька. – А тьфу что потом. Больно надо. Ты нас, Страж, тоже больше шугай, вот в таком кулаке всех держать надо, в ежовых, как их там, рукавицах! Весь отряд! И за ведьмами своими следи, а то хрен их знает, чё они там в общий котел подливают! За неимением рукавиц гном потряс огромным волосатым кулаком, Айвэ покосился на него уважительно – и, собравшись с мыслями, резко замотал головой. Нет, нет, не в этом же дело совсем! Не в котлах, ведьмах и тем более отряде… То есть, как раз в отряде – что они до сих пор терпят никчемного командира, который даже за лучшим уследить не сумел… – Нет, Огрен, нет, – пробормотал, едва не прикусив неловко язык, Айвэ, немеющими пальцами с третьей попытки схватился за бутылочное горлышко и покачал сосуд, прислушиваясь к сладостному плеску. – Я не поэтому… А почему? Он вспомнил все, что мог, передумал, кажется, каждую мысль, которая приходила в голову за последние дни, но так и не засомневался в принятом решении. Может, с точки зрения эрлов и политики казнить Логэйна было верным выходом, но Айвэ становилось тошно, стоило лишь подумать об этом; настоящее искупление не в том, чтобы подставлять голову под палаческий топор, но самому искать и исправлять свои ошибки. Смерть тейрна напоила бы их жажду мести, не более, в то время как искреннее раскаяние, быть может, научит живых не судить всех только по себе… По крайней мере, в это Айвэ верил. Но смириться с ценой этой веры, с тем, что лучший друг выцедил сквозь зубы «предатель» и хлопнул дверью Собрания, что ему проще было отречься от Ордена и пережитых плечом к плечу передряг, чем отринуть ослепившую его ненависть – не мог. – Я просто устал, – пробормотал долиец, топя вымученное признание долгим захлебывающимся глотком. Огрен хмыкнул недоверчиво, оторвавшись от кружки, насупился, немо требуя пояснений – с тем же успехом он мог вообще никак не среагировать: Айвэ пил всегда молча, предпочитая наблюдать и слушать, но уж если прорывало выговориться, проще было вырубить его насовсем, чем заткнуть. – Они все хотят, чтобы кто-то решил за них, и ничего не слушают. Я же предупреждал Эамона, что получится плохо, что опять все испорчу… – Айвэ грустно и пьяно захохотал, запрокинув голову и захлебываясь одновременно вином и словами. – Создатель, они сказали долийцу выбирать короля Ферелдена! А я откуда знаю, как лучше, а? Анора опытная, Алистера сама мысль пугала – я все устроил, как они хотели… Все, понимаешь, чтобы Анора на троне, чтобы мы с ним в Ордене и подальше от политики, чтобы все счастливы… счастливы… Долийца потряхивало, пока он, запинаясь, булькая вином и сглатывая слова, рассказывал про Собрание; как лорды переглядывались и шептались, с одинаковым снисходительным презрением разглядывая дикаря и тейрна-выскочку, как он вышел на этот дурацкий поединок и понял, что Логэйн дерется не потому, что искренне верит в свою правоту, но потому что не умеет сдаваться, как умолял Анору пощадить Алистера, пусть от гонора тот скорее готов был погибнуть, чем отказаться от мести. Вряд ли Огрену было интересно – теперь гном хмыкал и поддакивал в паузах, много внимательнее следя за тем, чтобы не заканчивалось пиво в кружке, и даже когда Айвэ затих, только плечами пожал – мол, и зачем так близко к сердцу принимать? – Да и хрен бы с ним, – фыркнул почти равнодушно Огрен, потянувшись к бочковому крану. – Логэйн драться-то мастак покруче всяких нытиков, а если тот сам не знал, чё хотел от тебя-то – дык скатертью ему дорожка. Вот если Логэйн сдохнет от этого… как его… ритуала короче… Да и тогда хрен бы с ним, у нас чё, бойцов мало?! Айвэ поперхнулся и остервенело затряс головой: – Нет, нет, нет! Не говори так! Алистер хороший, его нельзя обвинять… не после Остагара. Он же всегда понимал, и помогал, даже если не соглашался… – долиец сглотнул вязкую, с винным кислым привкусом слюну, – это я должен был помочь ему. Не знаю… поговорить, заметить вовремя… Сделать хоть что-нибудь. Он бы не стал бросать отряд, просто разозлившись, тут что-то еще… Я его обидел где-то. Если бы я был командиром получше… Огрен все порывался влезть с возражениями, но его язык тоже слушался уже не очень хорошо, а когда горячая отповедь превратилась в бессвязный шепот, гном только раздосадовано сплюнул и запрокинул голову, вливая в себя остатки пойла и бормоча при этом что-то про шибко совестливых идиотов. Айвэ покивал. Даже обложи его Огрен руганью, все равно закивал бы послушно, как если бы голова слушалась марионеточной нити, потому что чего еще заслужил командир, который не разглядел вовремя, какие страсти творятся в душе соратника? Недоглядел, слишком занятый другими проблемами… Хотя, какое тут недоглядел. В последний месяц столько всего творилось, что Алистер оказался предоставлен сам себе – нахмурившись, Айвэ попытался вспомнить, как давно они говорили о чем-то серьезном. В Бресилиане вспоминали Остагар, кажется, но с тех пор сколько воды утекло… Бутылка опустела, Айвэ долго пытался стряхнуть со стенок последние капли, пока не догадался сходить за новой. Спина затекла, шея болезненно хрустнула, когда он, пошатываясь и шаркая ногами, побрел вдоль полок. Перед глазами все расплывалось так, что этикетки превращались в размытое пятно – он взял бутыль из коричневого стекла наугад, прямо в проходе, лопатками привалившись к ребристой стойке, выкорчевал пробку, хлебнул, закашлявшись: вино было крепленным, ободрало губы и обожгло горло, свернувшись в желудке чем-то кусачим и огненным. Айвэ покивал одобрительно – так даже лучше, сил осталось только чтобы доковылять до угла и, кряхтя, прислониться спиной к пивным бочкам, а уж через полбутылки ему вообще все станет абсолютно безразлично, какой у вина вкус и как там поживает ферелденская политика. Что мог – сделал. А что не смог… Он вспомнил опять форт Драккон, разговор с Логэйном через тюремную решетку и долгую ночь после Мучильни, когда скрипевший зубами Алистер вышагивал из угла в угол, грозясь обрушить на тейрна все кары земные. Айвэ лежал на холодном полу, учился дышать только грудью так, чтобы не тревожить ожоговые струпья, и уже тогда понимал, что не желает Логэйну смерти. Тот защищал дочь и Ферелден, как умел; не было ни одной причины, по которой он мог бы доверять словам долийца, все время ставившего ему палки в колеса, пусть по незнанию; и если бы кто-то смог заставить его оглянуться и увидеть, что его любовь к народу причинила тому больше бед, чем спасения – Логэйн ведь сделал бы все, чтобы исправить содеянное… Айвэ пил и мучился вопросом, изменилось бы что-нибудь, если той ночью он пересилил боль в содранном криками горле и заговорил с Алистером первым. Честно признался в сомнениях, указал на сходства, напомнил, что раз на их глазах совесть проснулась даже в безнадежно ненавидящем всех шемлен Затриане, то и Логэйн может быть не потерян – изменилось бы что-то? Понял бы Алистер или посчитал, что друг тронулся после пыток умом, раз начал выгораживать предателя? И даже если бы разозлился, может, ему хватило бы времени до Собрания, чтобы успокоиться и иначе взглянуть на бывшего врага? Туповатая хмельная тяжесть давила на виски, с каждым вопросом Айвэ запутывался в рассуждениях все больше, погружаясь в тягучее безвременное забытье. Там было хорошо; вопросы забывались быстрее, чем он успевал понять, что никогда не узнает ответ, и вспоминались не Собрание и Драккон, но лагерь на опушке, жаркий костер и пущенная по кругу бутылка антиванского бренди, от которого развязывался язык и на душе становилось легко-легко. Будто бы никогда он не терял друзей, не ошибался, не разрывался надвое, пытаясь найти справедливое и одновременно милосердное решение там, где выхода не существовало вовсе. Разве так много он просил у Творцов и Создателя, когда молил избавить от выборов, для которых не хватало ни решимости, ни опыта, ни ума? Сколько времени прошло вот так, в полузабытьи, Айвэ не знал и знать не хотел. Одна из свечей давно погасла, вторая давала так мало света, что едва виднелись контуры опустошенных бутылок, послушно катившихся до бочек и обратно, когда долиец тыкал их пальцем. Ему нравился тихий звяк, с которым стекло сталкивалось с дубовой древесиной, и нравилось, что в голове не помещалось ничего, кроме тусклого круга света да мутно-зеленых бликов. А потом он услышал голоса на кухне и замер, как почуявший хищника грызун, теснее забившись в угол. – Создатель милосердный, я правда начинаю волноваться! Он вернулся таким смурным, но я и подумать не могла, что все обернулось так… Хоть бы не натворил какой-нибудь глупости… – Так говоришь, как будто и не глупости творит он иногда. – Тц-ц-ц, сударыни, может, отложим ссоры на потом и сначала все-таки найдем, в какую дыру наш драгоценный командир сбежал на этот раз? Шепотом Айвэ выругался, качнулся вперед, прижимая палец к губам – только бы Огрен не выдал его, – и ошарашенно вылупился на оставленные гномом пустые кружки. О демоны, когда же он успел уйти… Айвэ смутно помнил, как рассказывал про Собрание, и как потом жаловался шепотом, что был к Алистеру незаслуженно невнимателен, раз все свободное время проводил то с Морриган, то в молитвах с Винн, то помогая Зеву разобраться с вороньим прошлым. Проклятье, он был уверен, что Огрен пусть тихо, но отвечал! – О, Огрен и не в обнимку с бочкой, смотрится очень подозрительно, – от нарочитой бодрости Зеврана заломило виски и зубы. – Друг мой, слушай, а тут Страж мимо не пробегал весь в печали и заботах?.. Айвэ застонал в зубы, руками прикрыв голову. Вот чего ему сейчас для полного счастья не хватало – так столкнуться с друзьями в таком состоянии; и ведь наверняка попробуют поддержать, начнут наговаривать на Алистера, лишь бы успокоить его… Создатель, да где ж он так нагрешил, что даже напиться в одиночестве не вышло? – А он того… Тама, короче, – Огрен пьяно икнул; на кухне, конечно, бочки не водились, но гном выпил уже столько, что ему и пары кувшинов с общего стола хватило бы, чтобы наклюкаться вдрызг. – Чё-та совсем разнюнился, даже …ик… пить с ним скучно. Вы бы это… Побалакали с ним, а? Вы вроде знаете, чё умного наплести… – Конечно поговорим! – сгоряча пообещала Лелиана, перебив невнятные попытки гнома объяснить, как же скучно пить в компании, в которой обсуждают политику, а не сиськи. Морриган, впрочем, оказалась настроена не так благодушно: – Напился вновь, на все мои предупрежденья несмотря… Ждет нас потом занятный разговор. – Ну почему ж потом? – вмешался Зевран. – Идем, ты ему сейчас нужнее всех нас… – Ужель подумал ты, – фыркнула ведьма, – одно лишь то, что вместе мы проводим ночи, значит равно, что с ног сбиваясь понесусь ему я сопли утирать? – Морриган! Да как у тебя язык поворачивается… Ты такая бездушная, сил нет! Лелиана даже притопнула недовольно каблуком, но Морриган только невесело засмеялась: – Надеюсь, переживешь обиду ты, коли себе позволю я не извиняться. Удачи или что там вам нужнее, чтоб не задохнуться перегаром; я в балагане этом участья не приму. Шагала Морриган бесшумно, но дверь за ее спиной хлопнула так громко, что Айвэ вздрогнул. Загривок щекотали холодные мурашки, запоздало он пытался сообразить, успеет ли провалиться под пол или хотя бы запрятаться меж бутылочными стеллажами, чтобы избежать неловкого разговора. Попробовал даже подняться, чтобы затаиться в дальнем углу, но задел бутылки – те зазвякали, откатившись к стене, Зевран с Лелианой перестали шептаться, и Айвэ смирился с неизбежным, в ожидании уставившись на лестничный проем. Минуту спустя там показалась тощая фигура Ворона, озарявшего себе путь плошкой с маслом. Огонек разгонял полутьму и резал глаза, Айвэ, отвыкший от яркого света, протестующе замычал и отвернулся, спрятав лицо в сгибе локтя. Стыд жегся также, как пойло час назад, хмельной румянец горел на лбу – он никому не хотел показываться на глаза в таком состоянии и сейчас страшно жалел, что кому-то из троицы приспичило отыскать Стража. Зачем он вообще мог понадобиться? И почему бы им не забыть милосердно о провалившемся командире, оставив его гнить наедине с вином и виной? – Braska! – Зевран, должно быть, смотрел больше на Стража, чем под ноги, раз едва не споткнулся о бутылку. Свет в плошке заколебался и задрожал, окропляя стены неровными тенями; Ворон подобрал сосуд, почти неслышно шевельнул губами, вчитываясь в название, и ошарашенно вздохнул. – Ох, я догадывался, что ты талантлив, но… Тревизо урожая 9:15, серьезно? Его даже в заблеванных портовых забегаловках стесняются подавать, а у эрла эта бутылка тут, наверное, единственная и то по недосмотру, и из всех его роскошных запасов ты умудрился выбрать именно ее? От радостной болтовни сородича раскалывалась голова, Айвэ невнятно замычал в локоть, мысленно умоляя Зеврана не оттягивать неизбежное. Если он пришел, чтобы в лицо высказать, как же Страж ему омерзителен – после Собрания и тем более в таком виде, – пусть говорит сразу, а не пытается превратить все в шутку. Каждая секунда, каждая пауза меж фразами набатом била по вискам – больно и мерзко одновременно, скорее бы… – Если ты молчишь, потому что чувствуешь себя виноватым, то это очень правильно. Я, знаешь ли, жуть как рассержен: ты в кои-то веки ответственно решил надраться по самое не горюй и забыл при этом позвать меня, вместо приличного вина набравшись демоны знает чем. Я обижен… Да какое там, я в ярости! Зачем-то он засмеялся, присев рядом на корточки; Айвэ вздрогнул и съежился еще сильнее, пытаясь извернуться от осторожного касания к плечу и мучительно считая секунды до момента, когда его обольют заслуженным презрением. Но Зевран заметил жест, сразу прекратив смеяться, и только едва ощутимо тронул локоть долийца, обращая на себя внимание. – Эй, ты же не думаешь, что я серьезно? Надираться в одиночестве при живых-то друзьях, конечно, нехорошо, но я вполне смогу понять… Если ты объяснишь хоть что-то, а то мы там все с ума уже сошли, куда ты делся. Это из-за Алистера, верно? В его голосе не было ни осуждения, ни злости, и от этого стало только хуже – Айвэ не понимал, почему Зевран юлит вокруг да около, не называя вещи свои именами… не обвиняя, хотя это было заслуженно. Он сглотнул и медленно поднял голову, все еще щурясь болезненно от пьяной головной боли и слишком яркого света, облизнул ссохшиеся после долгого молчания губы, вздохнул перед тем, как заговорить: рубить с плеча больно, но лучше так, чем оттягивать и надеяться на невозможное. – Алистер, – пробормотал-промычал он заплетающимся языком, закивал, смаргивая проступившие от света пьяные слезы. – Д-да. Алистер. Он не виноват, что ушел… Это я! Я виноват! Уходи, Зев, оставь. Я такой урод, что ему не помог… как вы все… Слова были невнятные и квелые, как мякоть языка; попадали на зубы, но не звучали, как надо. Айвэ едва не заплакал от обиды, застучал себя по груди – ему столько надо было сказать, объяснить, чтобы они не смели ругаться на Алистера, только на него, чтобы знали, что тот бросил отряд не по своей воле, а потому что – каково драться с таким командиром, который прощает врагов? – но Зевран охнул и зарылся пятерней в патлы на затылке. – Ну ты… – пробормотал он и резко выпрямился. – Ну ты даешь. А ведь говорили мне наставники, что хуже обычного дурака только дурак совестливый… Что-то он еще шептал под нос, но Айвэ не мог понять – то ли потому что был слишком пьян, то ли потому что от чувств Зевран перешел на антиванский. В ступоре долиец смотрел, как друг ускорил шаг и практически взлетел до середины лестницы, перемахивая ступеньки через одну – торопился сбежать подальше или?.. – Соловушка! – позвал Зевран. – Соловушка, накрылись медным тазом наши надежды вправить кому-то мозги, он тут совсем лыка не вяжет. – Все так плохо? – моментально отозвалась встревоженная Лелиана. – Мне звать Винн? – Ну, может быть… Хотя, знаешь ли, я бы не стал, если наша прекрасная бой-старушка пойдет вразнос, будем командира не от похмелья лечить, а от чего похуже, – Зевран со вкусом, хотя и невесело, хохотнул. – Проследи лучше, чтобы в коридоре кто не надо не ошивался, ладно? А то неловко потом будет перед Эамоном оправдываться, если слуги от перегара сами с копыт свалятся. Лелиана даже переспрашивать ничего не стала – убежала, цокая каблучками новых туфель, а Зевран вздохнул, поскреб затылок и, бормоча, вернулся к ошарашенному, ничего не соображающему долийцу. – Ну-с, делаем ставки, в жабу или сразу червяка Морриган меня превратит, если увидит, как я тебя до постели провожаю? – на протянутую руку Айвэ никак не среагировал, продолжая пялиться в никуда, на что Зевран только разочарованно закатил глаза. – Ничего такого, что ты мог подумать, тебе просто надо проспаться… Так, вот только не притворяйся, что уже совсем ничего не понимаешь, ты минуту назад нес пусть бред, но вполне связный! Хорошо, хорошо, повторяю медленно: те-бе на-до про-спать-ся… – Но я… – Айвэ даже не сообразил, что именно возразить. Он думал, что все понял, что к всему уже был готов – даже к тому, что Зевран вообще разговаривать с ним не станет, сбежав подальше от перегара и захлебывающихся виной объяснений, и то, что он настойчиво продолжал тянуть руку, зазывая… Проспаться? После всего? Зевран шевельнул пальцами, убедился, что ни один манящий жест не сработает, и со вздохом присел рядом, принявшись отдирать пальцы долийца от бутылочного горлышка. – Как ты вообще… Я же отвратительный… – Тц-ц-ц, – фыркнул, посмеиваясь одними глазами, Зевран и перебросил руку Айвэ через плечо. – Каяться во всех грехах будешь завтра, а сегодня – спать, иначе я не обещаю, что не вспомню прошлое убийцы и не пойду искать какое-нибудь симпатичное снотворное, которое отрубит тебя дня эдак на три. А я бы посмотрел на рожу Логэйна, когда он застанет тебя аки спящую царевну… – Так он?.. – ошалевший от догадки Айвэ обмяк, позволив вздернуть себя на ноги, а потом и сам поторопился встать пусть шатко, но прямо, чтобы не тянуло болью плечо. – Когда? – Риордан прислал ворона вот только что. А теперь, – Зевран засмеялся и тряхнул головой, отбрасывая с лица упавшую прядку, – будь добр, шевели ногами, и пока до комнаты не дойдем, ни словечка больше не скажу!