Хроники Пятого Мора

Волокут скорее вниз, чем вперёд. Айвэ пытается считать ступени, чтобы отвлечься, но сбивается со счёта после третьего пролёта. Ноют ушибленные в драке рёбра, кровь шумит в ушах, беззлобное, рутинное какое-то переругивание гвардейцев – обсуждают всё подряд, от похлёбки на обед до прибытия лордов в Денерим, – не даёт сосредоточиться на мыслях сложнее чем попытки запомнить дорогу. И пугает, если совсем уж начистоту. Стражники в надраенных до блеска доспехах и с притороченными к поясам дубинками, на губах у них если и проскальзывают ухмылки, то едва видные, скучающие: сколько людей и нелюдей они уже перетаскали в недра форта Драккон и сколько перетащат, когда закончится возня между Логэйном и Эамоном. Без брони и права голоса Айвэ чувствует себя совсем маленьким и незначительным, и старается даже не дёргаться лишний раз: хватка на заломленных за спину руках не так прочна, как могла бы, но он не хочет зазря злить конвоиров. И надеется лишь на то, что Алистеру тоже хватит выдержки. Пока гвардейцы болтают о скором назначении в караул, словно позабыв про пленника, у того есть шанс подслушать что-то полезное – и, быть может, хотя бы каплей больше увериться, что поступил верно. Сдача без боя – не та добродетель, которой должен придерживаться гордый долийский воин… Но пока он торгуется об условиях сдачи, Зевран лишь парой жестов даёт понять Аноре, чтобы притворилась раненым бойцом их отряда и повисла меж ним и Винн, пряча от Коутрен лицо и королевскую осанку. С ними троими теперь всё в порядке: Коутрен исполняет уговор. Наверное, если бы обманула и ввязалась в бой, было бы легче – у Айвэ появилась бы причина ненавидеть её и всех гвардейцев, затопивших коридоры форта, – но сэра держит слово также твердо, как держит свой клинок. И когда гвардейцы распахивают дверь и толкают меж лопаток – беззлобно, устало от обыденности, пошевеливайся, не ты первый, не ты последний, – Айвэ не может не думать, что поступил хоть глупо, но правильно: эти люди всего лишь берегут закон в Денериме. Не они виноваты в том, что закон этот обернулся нынче против Стражей. Айвэ и в вине Логэйна-то сильно сомневается. Однако задуматься ещё и об этом он не успевает, задыхается не только спазмом страха – склизкий, как взбунтовавшиеся внутренности, комок подкатывает к горлу, – но и тюремной спёртой духотой. Что странно: в подземельях форта сыро и прохладно, уж как бы ни торопились гвардейцы сдать его местной страже и подстёгивали шагать быстрее, все равно продрог почти до костей. Но из камер, которые видны в проём следующей двери, несёт густой вонью прелой соломы, гниющих ран, нечистот, людского пота – дышать нечем, и кажется, что в груди скребётся что-то жаркое и лихорадочное. – Брин, Брин, смотри, кого притащили! – смеётся тот гвардеец, что держит слева, и подпихивает вперёд, едва ли не впритык к писчему заваленному бумагами столу. – Эльф из этих, из диких, представляешь, а покорный, что овечка, впервые вижу такое! – Ты так говоришь, будто успел долийцев навидаться, – огрызается, оторвавшись от письма и неприязненным взглядом одарив Стража, Брин. Глаза у него подслеповато сощурены, лицо и фигура оплывшие, как толстая свеча в плошке посреди стола, но выглядит шем всё равно внушительно, когда отодвигает в сторону бумажный шуршащий ворох, слюнявит палец и вытягивает из стопки чистый лист. – Держали бы вы его крепче, ребята. Овца овцой, а зубы у них, я слыхал, волчьи. В колодки бы… Айвэ вздрагивает – не от холода. Ему хватает того, что в тюремной громыхающей повозке везут, крепко сковав руки за спиной – цепи позвякивают каждый раз, когда колёса подскакивают на булыжниках мостовой, – и теперь сполна достаёт хватки выше локтей. К тому же конвоиры, хоть хмыкают и отмахиваются рассеянно – мол, на всех колодок не напасёшься, – стискивают крепче, до синяков и нытья в суставах. Ещё немного – и Айвэ, кажется, перестанет чувствовать кисти. Он и так стискивает и разжимает кулаки, чтобы кровь не застаивалась (вроде не так крепко держат, чтобы бояться – а всё равно тянет проверить), да подушечкой пальца прощупывает тёплый от его тела ободок кольца. Подарок Морриган. Обещала, что сможет отыскать его даже на краю мира, если он ни разу не снимет талисман; Айвэ посмеивается, принимая дар – да куда ж он от ведьмы своей драгоценной денется, ляжет у порога её палатки и никуда не пропадёт, хоть клещами тащите, – а сейчас может только горько усмехаться в мыслях. Вот и повод проверить, сколь надежды её чары. Брин заполняет пару строк вверху листа убористым нечитаемым почерком, стряхивает с пера кляксу себе на колено и, похрустев пальцами – в отличие от лица и грузной фигуры, тонкими, суставчатыми, будто бы не ему принадлежащими, – хлопает ладонью по столу. Гвардеец, который всю дорогу уныло плетётся за пленником, грохает о столешницу дном коробки – позвякивает, дребезжит, шуршит содержимое, – кивает на прощание, хлопая за собой дверью, и языкастый конвойный с Брином переглядываются, провожая беглеца снисходительным взглядом. – Салага совсем, – словно извиняется гвардеец с совсем не виноватой ухмылкой. – Не знает ещё, от чего отказался. – Да было бы от чего… как будто с бродяги что-то кроме блох стрясти можно, – бурчит Брин под нос, сдвигая крышку короба, и тут же замолкает, ошарашено присвистнув под нос. – Ладно, понял, только молчи, Кадок, не жри мне плешь. – То-то же, – посмеивается гвардеец, и, передав обязательство придерживать пленника крепче напарнику, вытаскивает из короба парные ножны. – На один меч посмотри! Красная сталь, гномья работа, за него на рынке знающие ребята знаешь сколько отвалят? Второй гвардеец хмыкает за спиной. В одиночку он перестает стискивать выше локтя – одной рукой хватается за скованные запястья, другой – за загривок, как-то хитро нажимает по бокам от шеи, что Айвэ кажется: чуть сильнее – и к голове кровь тоже перестанет приливать. Почти с отчаянием он смотрит, как Брин своими тощими, заляпанными чернилами пальцами перехватывает клинки у гвардейца. Эти меч и кинжал много лет прослужили Дункану, дождались нового хозяина в Остагаре – без единого пятнышка ржавчины, пусть три месяца были воткнуты в плоть огра, – и немало врагов порубили в руках долийца, а теперь… Теперь Брин равнодушно жмёт плечами и кладёт клинки обратно в короб, даже не приглядевшись к добротной работе. – Не наглей. Начальник не идиот; вы Стража не могли безоружным взять, значит, при нём должно что остаться. Клинки не трогай, доспех тоже, из оружия еще что-то было? – Да нет вроде. Коутрен только мечи притащила, – отмахивается Кадок, нетерпеливо вытягивает шею. – А если подменить? Брин морщится, хватаясь за перо – держит его при этом как боевой дротик, будто целится в лист бумаги: – Возни больно много, – отмахивается он, скрипит пером, шевеля губами под нос и тихим шёпотом сопровождая написанное. – Так, меч одна штука, кинжал одна штука… Броня, комплект… Ухты, долиец в сапогах! Вот чему удивляться надо, Кадок, а ты всё заладил – мечи, мечи… Лишь бы железку какую подержать! – За эти железки неплохие деньги дают, – беззлобно хмылится гвардеец. Айвэ кажется, насмешливый взгляд нацелен прямо ему в переносицу – долиец тихо шелестит вдохом и упрямо не поднимает головы, разглядывая выложенный затертыми плитками пол и шевеля пальцами на босых ступнях. Это в лесу под ногами всегда теплая, принимающая своих детей земля – шаг не примнёт травы, не оскользнётся на глинистых речных склонах. В шемских городах повезёт, если не напорешься на бутылочный осколок или торчащий не к месту гвоздь там, где весенняя грязь укрыта досочным настилом. Сейчас думать про улицы и лес, а не свою судьбу, нелегко, но Айвэ себя заставляет. Иначе ком в горле разрастается почти до боли, а к скулам приливает румянец: как же унизительно стоять и просто смотреть, как шемлен копаются в его вещах – то ли как стервятники, то ли как искатели приключений. С течением минут он привыкает к хватке на шее, но не к смешкам: гвардеец тоже не может вечно стискивать пальцы, и Айвэ чувствует, что может чуть повести головой, не ощутив боли в зажатых мышцах. Если ударить пяткой назад в колено гвардейца, а потом добить в пах… Смысла в этом нет. Разве что потешить свою гордость – но в последнее время Айвэ затыкает её так часто, что и сейчас почти не слышит язвительного внутреннего голоса. Привык поступаться ею в первую очередь – поступится и сейчас, велика ли плата в несколько минут унижения перед возможностью потом лицом к лицу встретиться с Логэйном, который наверняка нагрянет в форт с проверкой, и поговорить – без Эамона, без Хоу, так честно, как вообще возможно? Брин тем временем подробно описывает броню, пока Кадок пыхтит, изнывая от нетерпения. Наконец, с этой частью описи покончено: Брин вытаскивает из ящика кошель, радостно присвистывает – тяжелый! – и высыпает монеты в ладонь. – Да тут половину минимум смело можно оттяпать! – Тс-с, не отвлекай, – Брин шевелит губами, двигает монеты пальцем и хмурится брови. – Так, двенадцать золотых соверенов, три серебрушки, пять медных… Две в уме, по одной в руке… – Одна укатилась, а три пригодились, – хмыкает, заканчивая какую-то хорошо знакомую обоим шутку, Кадок, и тянется сгрести с ладони писаки четыре полновесных золотых. – Пять пишем, три остается, – подводит итог с такой же ухмылкой Брин и кратким росчерком пера подписывает сумму, остаток серебром смахивая в карман. – А это мне за труды. Так, что там дальше? Наверное, они ждут, что в следующем кошеле тоже будет золото, но там только нужное под рукой барахло. Брин вытряхивает на стол россыпь канаварисовых корешков, моток тонкой бечевки, которой хорошо скрепить доспех, если порвется какой-то из ремешков, оселок, флакон с зельем, две припарки и ключ. Трудно удержаться от улыбки, когда лица людей расплываются недоумением и даже брезгливостью – проржавевший ключ, действительно, смотрится неважно. Айвэ прикусывает губы, ещё упрямее рассматривая пол, и только краем глаза замечает, как подскакивает, подсовывая ключ под самый нос, Кадок. – Это от чего? – щурится он недоверчиво. – Склада, хранилища? Дома эрла? – От Орзаммара, – честно отвечает Айвэ, вскидывая голову и глядя шему в глаза. – На удачу и… Зуботычину Кадок дает скорее для острастки – лопается не сама губа, а трещина в уголке. Айвэ торопливо слизывает кровь, привставая на цыпочки – хватка на руках становится крепче, почти больно выворачивает плечи, – и Кадок, нахмурив брови, брызжет слюной в лицо: – Думаешь, смешно? Орзаммар… Да я тебе тут такой Орзаммар покажу, Тропы Создателевым царством покажутся… От чего, говори?! – Да оставь ты парня в покое, из него и так вытрясут кишки вместе с дерьмом, – отмахивается Брин, ладонью сгребает всё барахло со стола в кошель и выбрасывает в ящик себе за спину. Жмёт плечами, оправдываясь перед гвардейцами: – Сплошной мусор, а возни с описью много. Так, что тут у нас… – Цацки, кажись, – обернувшись через плечо, хмурится Кадок, ещё раз несильно тыкает костяшками пальцев, не попав даже по солнечному сплетению, и возвращается к столу, выхватив из рук Брина шнурок с нанизанными на него амулетами. Айвэ с закрытыми глазами опишет их даже вернее, наверное, чем если будет смотреть. Он знает, что стеклянный крохотный фиал с каплей его крови всегда холоден на ощупь, что у подвески матери – плоского кружка из галльего рога, – сколот немного край, что кулон, похожий на обломок зеркала, не отражает ничего. Разве что иногда, если очень захотеть, можно в нём увидеть серебристый проблеск взгляда: так смотрел Тамлен в Перчатке, и его благословение Айвэ носит с трепетом не меньшим, чем вспоминает краткую встречу. – Да у моей тещи и то краше будут, – хмыкает Кадок, швыряя шнурок обратно. Брин, морщась, ловит, долго косится на игру света в фиале, раздумывая, не бросить ли связку к мусору или все же взяться за перо. – Так они это… Нехай зачарованные могут быть? – подаёт голос гвардеец за спиной. Кадок отмахивается – мол, что за бред, – а вот Брин вздыхает и щурится, пододвигая ближе чернильницу. – Стеклянный кулон, одна штука… Кулон из дерева, одна штука… Хм, вы уверены, что это всё? Доспех обшарили? Карманов нигде потайных не было? Айвэ судорожно кусает губы, чтобы не поправить писчего – не дерево, а рог, рисунок ведь совсем разный, – и стискивает кулак, пытаясь спрятать кольцо. Было бы время, попытался хотя бы за щекой придержать, да ведь взгляд не отводили… – Ага. – Точно везде? – переспрашивает дотошно Брин, отрывая взгляд от бумаги. – Или как в прошлый раз…. – Да хватит уже напоминать! – отмахивается небрежно Кадок. – Блевать в Мучильне начнёт – так и узнаем, не издевайся. Карманов не было, горячими их взяли, припрятать нечего… Хотя, подожди. Как я мог забыть-то… Кадок и не забывал. Руки расковывали по одной, чтобы забрать наручи и сдёрнуть доспех, вот Айвэ и успел переснять кольцо с правой ладони на левую: сейчас только стискивает кулак и челюсти, понимая, что под носом второго гвардейца провернуть фокус не удастся. Остается скрипеть зубами и пялиться в пол, когда Кадок сдёргивает кольцо, щурится, разглядывая тонкой работы рисунок. И повезло же Морриган выбрать это – красивое, дорогое на вид сильвановое дерево, пусть шемлен ни за что не узнают, какую ценность держат в руках… Хотя и взяла бы ведьма бросовое с рынка – сейчас вышвырнули бы его к остальному мусору, только и всего. – О, а говоришь – всё, – дёргает уголком рта Брин и забирает кольцо себе. – Хотя, если вы его забыли, то и остальным тоже знать необязательно… – Делись! – сразу же вскидывается, показывая в ухмылке зубы, Кадок, и второй гвардеец – недовольный, что добычу увели у него из-под носа, – крепче стискивает загривок. – А вдруг тоже зачарованное? Дикие же ж… – Дикие такую дрянь не зачаровывают… – мотает головой Брин, но смотрит на кольцо уже не так уверенно, с желанием и опаской одновременно. – Хотя, что это за дрянь? Потом он вздыхает и торопливо прячет в карман: – Ладно, буду Освальду показывать цацки – пусть и это глянет заодно, храмовники в этом больше понимают… Кадок цокает языком возмущённо, но не возражает – наверное, есть у них какая-то своя договоренность. Айвэ же наконец может глотнуть воздуха полной грудью, а не сквозь зубы, миг медлит – промолчать или всё-таки попытаться, – тихо шепчет: – Оно правда зачарованное. Как и… Снова не дают договорить. На этот раз обходится без тычков: гвардеец вздёргивает выше стянутые запястья, заставляя долийца вытянуться в струнку и зашипеть в зубы, и Кадок одобрительно кивает, посмеиваясь, мол, овечкам слова не давали. Воцаряется молчание, пока Брин дописывает последние строки. Присыпает песком, пробегает глазами, щекоча кончиком пера морщинки на лбу, наконец, ставит последнюю точку и поворачивает лист бумаги, показывая Кадоку: – Ну все, вы сдали дикаря своего, мы приняли. В третью с левой стороны ведите, я распоряжусь, чтобы туда второго из Мучильни притащили… Дрожь прошибает позвоночник: глупо спрашивать, что делают с пленниками в Мучильне. Айвэ, еще не отдышавшись толком, вскидывается, косится на шемлен исподлобья, и хоть знает, что эти вряд ли ответят честно – и повезёт, если вообще ответят, – шевелит пересохшими от волнения губами: – Что с Алистером? – С королевским ублюдком, ты хотел сказать? – переспрашивает, обернувшись через плечо, Кадок, сворачивает копию бумажки вчетверо и прячет за пазуху. – Скоро у него спросишь, – соглашается второй гвардеец, пихает коленом вперёд, сильнее пригибая за шею, и насмешливо фыркает. – А то и на своей шкуре узнаешь. Больше шевелись, меньше болтай, нам не за разговоры платят!