Гэвин Рид и все-все-все

Иногда Хэнку кажется, что существует два Хэнка Андерсона. У первого – жена и сын, ждущие его с работы. У второго – узкая задница напарника, в которую он вдалбливается как одержимый на вонючей парковке. Рид под ним хрипит, бьется в конвульсиях, закатывает глаза и обдирает ногти о стену, в которую Хэнк ткнул вконец охреневшего новичка мордой, прежде чем содрать с него красивенькие форменные брючки и въехать по самый корень одним толчком. Рид зажатый до ужаса, спина под рукой жестче кирпичной кладки, но задница растраханная и смазанная – Хэнк сам трахал его утром в туалете (бодрило получше дерьмового кофе) и заставил оставить все внутри. Хэнк долбится в него, стараясь выдерживать хоть какой-то ритм, пока грязная ругань не сменяется бессвязным скулежом, пока Рид не перестает рваться из рук, пока не становится возможным разжать запутанный в коротких волосах кулак и не получить затылком в лицо. Хэнк почти ласково ерошит эти самые волосы – ему отчаянно нравится, когда жесткий и зубастый Рид начинает ластиться как котенок, жаль, хватает его обычно ненадолго, – прежде чем ухватиться покрепче и снова воткнуть мордой в стену, чтобы спокойно дотрахать, пока Рид будет глотать льющуюся из разбитого носа кровь. И наконец-то выдохнуть, выплеснуть вместе с оргазмом тугой комок из раздражения и тревоги, привычно скрутившийся, когда его, пришедшего утром на работу, встретил отбитый – буквально – напарничек, так и не сваливший домой, и три ночных ареста. И два ушибленных ребра, о которых Хэнк узнал не раньше, чем вдавленный в стенку рядом с писсуаром Рид заскулил не так, как обычно. Хэнк так не матерился даже когда наркокартель брали. Ему нравился Рид, с первого дня нравился – звереныш в полицейской форме, так и не вытравленный академией солдат, резкий, жесткий, громкий, со шрамами своими везде, такому только или сидеть, или сажать, – это потом Хэнк, назначенный почетной нянькой, едва не поседел, своими глазами увидев, с какой легкостью этот кретин бросается под пули. Хэнк орал снова и снова, тягал в больницы, вылавливал и снова вез к врачам, пока не допер: обычными словами до Рида не доходило вообще ничего. Зато выплюнутыми в лицо, пока Хэнк одной рукой за горло прижимал его к стене, держа так, что у того ноги до пола не доставали, – вполне. У Хэнка тогда впервые с академии на даже не раздевшегося мужика так крепко встал, а Рид, сученыш, когда заметил, совсем с катушек полетел: глазищами голодными зыркнул, выгнулся весь, ногами обхватил, притерся... Стыдно потом было – страшно, но недолго. Сунутый мордой в стенку, стол или даже пол Рид притихал ненадолго, с женой у Хэнка в последнее время не ладилось, стояло крепко, и если мозги у этого адреналинового наркомана в перманентной ломке на место вставали только после хорошей ебли... Хэнк же не ебучий андроид, чтобы отказываться. Они никогда об этом не говорили, ни до, ни после – Риду разговоры эти нахрен не сдались, а Хэнк отчаянно надеялся, что ничего случайно не ебнет в один прекрасный день. Рид надежды оправдал по полной: на рожон не лез, любви до гроба не просил, даже на блядки какие-то успевал бегать, охотно катал Коула на шее и задорно срался с Джеффом на барбекю, и ушел, когда Хэнк, просрав все остальное, проебал и напарника тоже, даже дверью не хлопнув. Хэнк потом все хотел верить, что он понял и простил, но столько выпить никак не получалось...