Брат за брата. По законам смуты

Мой новый роман. Глава вторая. «- Любань, Любань! А у тебя там вторая рука свободна, может, и меня возьмёшь? — Гуляй, Хрящ! Гуляй…» (Сериал «Экспроприатор») Утром к Шальному заглянула его невеста, воровка-сарканка Милка. С предложением сегодня вместе встретить купальскую ночь после прыжков через костёр.  — Милк, а Милк! — сразу же оживился Крайний, которому давно её красные сарканские губы не давали покоя. — А может, меня покличешь лучше?  — Тебя? — она скорчила презрительную рожу. — А ты на отражение-то своё хоть раз глядел? И она ушла, получив заверение, что Шальной вечером заглянет обязательно. — Интересно, а моя-то заглянет тоже? — поинтересовался опять что-то жующий Вожак.  — Какая «твоя»? — удивился Зяма. — Фроська, что ли? Ибо действительно вертелась тут одна маленькая, явно с мышиной кровью, но чернявая, как дэва. Но Вожак на неё внимания не обращал. И Зяма не помнил, чтобы он вообще обращал внимание на что-нибудь, кроме еды.  — Да нет, невеста у меня есть, — неторопливо ответил Вожак. — Холопка бояр Михайловских. Марусей её звать. Они её собирались за одного своего холопа выдать, но что-то там не получилось.  — А с тобой выйдет, думаешь? — усмехнулся Зяма точно так же, как делал это Лис.  — Ну, она мне пообещала, что воспользуется своим даром и убежит от них. И тогда поженимся с ней.  — А она случайно не из этих, жратве поклоняющихся? — спросил Зяма. Правда, женщин среди них вроде не было, но никак иначе он объяснить интерес этой Фроськи к такому, как Вожак, не мог. — Нет, не из этих, — качнул головой Вожак. — И ты зря сам не ходишь, там ничему зазорному же не научат, а только еду любить.  — Ага, чтобы он таким же, как ты, что ль, стал? — хохотнул Шальной. — Иль тебе мало, что и так его к жратве приучил? Смотри, а то взаправду ведь станет! — Не станет, — возразил Крайний, метавший ножи в ободверину. — Хвори такими не бывают. — Фейри, урод! — обиженно выкрикнул Зяма на Всеобщем.  — Ну, ещё мы басурманскими именованиями язык свой не ломали! И сам посмотри — у тебя же в чём душа держится, холодного пить-есть не можешь, зимой одеваться что твой лук в сто одежд должен, даже ветра простого боишься — и что, не хворь, скажешь? Но Зяма его уже не слушал, погружённый в свои мысли. А ведь он действительно когда-то, в раннем детстве, мечтал, что когда-нибудь благодаря кабаньей крови вырастет здоровым, сильным и толстым (лишь позднее он узнал, что то были всё его выдумки и кабаноборотни лишь немногим больше и сильнее большинства народов). И в своих фантазиях представлял себя именно таким. Ибо всю жизнь прожить такой вот фейрийской дохлятиной ему как-то мало улыбалось. Но увы, из-за фейрийской крови надежд стать наконец если не волком, то хоть сильным и крепким кабаноборотнем, с животом, который был у них таким же признаком мужчины, как титьки — женщины (тьфу, какой гадости он от Лиса нахвататься успел!), уже не оставалось. Вырастет Лис, вырастет оставшийся в родной деревне приятель Ярострел, одному ему только предстояло всю жизнь прожить маленьким слабым мальчишкой! А может, действительно на собрание этих как-нибудь сходить? Хуже-то небось уже всяко не будет! Эх, жаль, даже там не смоут научить, как перестать быть фейрийской дохлятиной… А на изменение Зяма никогда в жизни бы не согласился. Как и любой в здравом уме, впрочем. А единицы ещё потом рассказывают, что, мол, надо не ныть, а радоваться жизни! Да опаный по голове, сами бы вот пожили в таком теле, так Зяма бы с радостью посмотрел, как бы они в нём чему-то радовались! А может, не стоило бы пренебрегать крестьянским трудом-то, к которому пытался приохотить Зверь? Глядишь, и вырос бы настоящим мужчиной, а не вот этим вот… — Эй, жидёнок, о чём задумался? — опять прервал его размышления Шальной. — Да ты задолбал! — возмутился тот. — Я еврей, сколько раз повторять должен? — А я такого народа не знаю, — тут же охотно откликнулся Шальной. — Вот жидов знаю! — И вообще, ты б нам хоть не указывал, как нам тя называть-то, — недовольно проворчал Крайний. — Мы и так приняли и обогрели, а ты нам ещё указываешь. — Ну, не ты, положим, принял… — лениво начал было Вожак. — Слушай, жирный, может, ты у себя в стае и был Вожаком, но здесь изволь нумер-ка соблюдать! — недовольно прервал его Крайний. — Да ты ещё жирных не видел! — заступился за как всегда молчащего кабана Зяма. Ибо сам-то он как раз видел. В какой-то первопоселенской книге, где их портреты были. И Вожак по сравнению с ними ещё вовсе не был толстым! — Да знали бы мы, что он ещё и тебя притащит, так прогнали б из стаи давно, — пробурчал недовольный Филин, не успев войти.  — Ага, а пернатые оборотни, значит, нужны, — огрызнулся Зяма, чем вызвал недовольный (впрочем, можно подумать, у него когда-то другие бывают) взгляд Филина. — Зато у него хоть вообще зверь есть! Тут Зяма смутился. А ведь Шальной прав! У самого Зямы из-за этой проклятой фейрийской крови вообще никакого зверя не было… — Потому у тя и невесты небось не будет, — подхватил Крайний. — Девкам-то хвори не нужны. Ой, ну вот кто бы говорил, а?! — А у тебя-то самого почему нет, красавца такого?! — огрызнулся Зяма. — Или им твоя рожа всё-таки тоже не нравится, в отличие от Шального и Вожака? Как во поле за лесами красны девушки плясали, почему же Крайний злой? Не позвали, что ль, с собой? — Ну, положим, невесты-то и у Страшных есть, так что рожа-то тут не при чём, — недовольно прервал его песенку Крайний. При этих словах Зяма вздрогнул. Ибо Страшных всё-таки не стоило лишний раз упоминать. И кто только их вообще в этот мир-то притащил? И без них же народу тут хватало! Тёмные, Светлые, оборотни, Двуликие, Твари, прочие, единицы, другие чужаки… Восемь групп народов, да это же охренеть можно! Но об этом спросить Крайнего Зяма не успел (да тот небось и не ответил бы, ибо в Москве вообще не любили вспоминать времена первопоселенцев, с которыми, мол, Катастрофа покончила и ладно). Потому что в этот момент прибежал брат Фроськи, Матвейка. И сразу с порога выпалил, не успев дверь распахнуть:  — Вожак! Ты всё жрёшь, а там с Маруськой твоей такое случилось!.. Зяма взглянул на него со страхом. Ну не то же ведь, что с Белянкой когда-то произошло, а?! Хотя у Степана, когда он пришёл рассказать о её самоубийстве после учинённого разбойниками насилия, вот точно такое лицо же было… — Что, Тёмный её всё-шки, гад, убил?! — резко вскочил Шальной. — Зря ты про Шуйского так, — резонно возразил Крайний. — Он хучь и дурак, но не настолько ж, чтобы девку, которая ему не давала, жизни лишать. — Что у вас тут творится-то?! — не поверил своим ушам Зяма. — Девушек убивают за то, что те отказывают?!  — Не убивают, — отрезал Крайний. — Я ж говорю, у него-то голова на плечах есть, чтобы пойтить на такое.  — Однако она умерла, — «обрадовал» их вестью Матвейка. И сразу, будто в подтверждение этому, до них донёсся крик какой-то бабы:  — Охти ж нам, да что это такое тут делается?! Молодые здоровые девки — и вдруг умирают ни с того ни с сего! — А правда, от чего она умерла-то?! — быстро спросил Вожак на ходу. Зяма впервые видел его таким.  — Да вот лешак её знает! — удивлённо пожал плечами юнец. — Сегодня утром в кустах нашли, а от чего померла — так то пока неведомо!  — Ладно, разберёмся, — решительно заявил Зяма. — Я же скреннер, смогу небось увидеть. — Кто? — непонимающе взглянул на него Матвейка и, получив разъяснение, что провидец, успокоился — такому дару он явно доверял. — Дожили, у жидов уже помощи просим… — недовольно пробурчал за спиной Зямы Филин.  — Так сам тогда будешь смотреть, раз такой умный! — недовольно огрызнулся мальчишка.  — Так где именно-то её нашли, долго нам ещё? — задал новый вопрос Вожак.  — Да, нет, почитай, пришли уже, — показал рукой Фроськин брат. — Вот тамока она и лежала, вон в тех кустах, если только Михайловские холопья не забрали её ишо.  — И вот прямо никаких следов? — недоверчиво посмотрел на него Зяма. — Не, вообще никаких округ. Потому и близко не знаем, от чего же она померла. Колдунов-то, умеющих убивать своей силою, у нас тут и близко никогда не водилось! Да, хорошая задачка, ничего не скажешь… А Зяма-то грешным делом считал, что все смерти в его жизни закончились, когда он бежал из деревни, ибо ведь хватило уже! Ан нет, не тут-то было… А на трупе действительно не было вообще никаких следов, по крайней мере, с первого взгляда, не соврал марлу. Будто девица эта (а лента-то на голове прямо как у Белянки, надо же…) просто заснула и скоро проснуться должна. Но если следов нет, значит, она действительно тогда, выходит, не сама умерла, а была убита?  — Ладно, разберёмся, — Зяма решительно шагнул вперёд и стал протискиваться сквозь толпу. Но его опередил побледневший Вожак, ринувшись к телу бывшей невесты с криком: — Маруся!..