Брат за брата. По законам смуты

«Ох и тёмное это дело...» (Ал. Белянин, «Тайный сыск царя Гороха») Лис как-то, после смерти Белянки, сказал, что если уж недоля за что-то к сироте прицепилась, то нипочём не отцепится. И Зяма сейчас чувствовал, что готов с ним вполне согласиться. Хотя, казалось бы, мало ли за его, такую короткую, жизнь смертей уже было, что ли?! А теперь ещё и читай покойницу вон, изволь... Хотя ой как не хотелось-то, на самом деле! Но делать нечего — пришлось опуститься рядом на колени и взять тонкую руку мертвячки в свои, превозмогая отвращение. И кто только открыл это проклятое колдовское чтение? — Эй, а это чего он делает? — спросил кто-то из людей. Зяма мысленно сплюнул. А про людей-то он и забыл, пёс возьми! Но что делать, если не было другого способа узнать причину смерти? — Дык он знахарь, — коротко объяснил Вожак. — И сейчас скажет, от чего она вообще померла. — Скажу, — Зяма открыл глаза, кивнул и поднялся на ноги. — Не поверите, но от остановки сердца. — Именно что не поверим, — удивился Шальной. — Да где ж это видано, чтобы молодые здоровые девки — и от остановки сердца-то помирали? Ага, вот хороший вопрос... — Да тут без применения дара, похоже, не обошлось, — немного неуверенно отвечал Зяма. И, сев на корточки и закрыл глаза, коснулся пальцами земли. — Ну что? — спросил его Шальной, — когда он вновь поднялся на ноги. — Ещё что-то увидел? — Да в том-то и беда, что ничего, — покачал головой Зяма. — По всему выходит, что тут никого и не было больше! — Дык ты ж знахарь, неужто не можешь злодея указать, который на неё эту беду наслал?! — воскликнул кто-то. — Я вот так мыслил, что уж с твоим-то даром всё может быть ведомо, — подхватил и Крайний. — Ну, знаешь, — мы вообще-то тоже не всемогущи! — огрызнулся недовольный Зяма. — Эт верно, — согласился, перекрестившись, Матвейка. — Один Бог всемогущ может быть. Шальной согласно кивнул чёрной как смоль головой. — И за что её только живота-то лишили? — невесело вздохнул он. — Вроде никогда никому ничего худого в жизни не делала! Ну, это ещё ни о чём не говорит, вот Зяма, Лис и Зверь тоже «никогда никому ничего» вроде не делали, однако жизнь вон как поступила с ними... — Ну вот на кой хер меня из детдома вообще забрали? — невесело спросил самого себя Зяма тихо. — Чтобы мёртвых девиц, убитых не пойми кем и непонятно, за что, теперь читать? — Откуда забрали? — недоумевающе спросил кто-то из людей и Зяма понял, что опять чуть не открылся. — Э-э... Из моей родной земли, — ловко вывернулся он. — И на кой лешак, спрашивается? Чтобы я вас сейчас тут обрадовал, что помочь вам бессилен? Да-а, а раньше-то он бы первым не поверил, если бы кто сказал, что с даром скреннера можно вообще быть бессильным... — Но теперь точно хоть знаем, что Шуйский ей тоже худого не делал, — тихо шепнул Шальной Крайнему. Зяма только кивнул, ибо соболь был прав. Да, Шуйский во всей Москве был сильнейший Тёмный, но даже у него не хватило бы сил убить Маруську на расстоянии. А у кого бы вообще хватило? Что-то Зяма в всей Москве пока никого не встречал с даром такой силы! Да уж, тёмное это дело, ничего не скажешь... Вот тебе и ценность пресловутого скреннирующего дара, пропади он пропадом! Ну, узнал вот он, что она от остановки сердца померла, а хрен ли толку? Всё равно ведь неизвестно, кто или что этому причиной! Да и кому вообще могло понадобиться убивать какую-то холопку, которая действительно же небось никому в жизни зла не делала? Если только... — А может, кто подняться решил? — высказал предположение Зяма, едва они со стаей отошли в сторону от людей. — Шутишь, что ли? — удивлённо глянул на него Шальной. — Кому тут подниматься-то вообще, Шуйскому? — Да в Москве и книг-то отродясь не бывало, тем более у него! — подхватил и Крайний. Ну, что да то да, вот чего в этом городе точно не было, так это колдовских книг, будь они неладны... — Да уж, хороший нам купальский день устроили, ничего не скажешь... — пробурчал раздражённый Гвоздь. — А я вот не понимаю, чего ради мы вообще жида держим, ежели он помочь нам не может! — тут же завёл свою старую песню Филин. — Антихристы... — тихо, но со злостью произнёс Вожак и гневно сжал кулаки. — Эх-х, вот был бы у кого-нибудь из нас дар ответчика какой-нить... — невесело вздохнул Шальной. — Но увы, в Москве мы похвастаться дарами не можем... — И теперь пёс его знает, что же делать-то дальше, — подхватил и Крайний. — Неведомый колдун объявился, выходит, а мы сделать ничего и не могём? — И ещё способный убивать на расстоянии, — кивнул по-прежнему удивлённый Зяма. — Сам бы не увидел, не поверил бы, что у вас такое в Москве бывает! — Да, вот вроде с ордынских времён ещё здесь живу, а такого ещё не видел! — покачал головой Гвоздь. — И я не видел, — тут же подхватил Филин. — Чтоб провидец — да вдруг нужного не узрел! И он покосился на Зяму, чем заслужил неодобрительный взгляд главаря их шайки. Но Гвоздь всё же снова промолчал, как всегда. Но Зяма не обращал на них внимания. Не успели они войти в избу, как он подошёл к окошку и мрачно уставился на раскинувшуюся перед ним деревянную Москву. Город, так и не ставший ему родным. И не станет, если здесь убивают девиц с помощью дара ни за что! Да, где-то на этих улицах, среди бесконечных прохожих, наверняка есть кто-то, кто и лишил её жизни... Или всё-таки нет никого, раз Зяма пока ни разу дара такой силы не чувствовал? Но ведь не сама же она умерла, в конце-то концов?! Эх, лешак забери её, эту смерть, теперь ни о чём же другом не может думать более... Разве только ещё о том, за что же жизнь всё-таки так с ним. Ну одни же смерти кругом, что ты будешь делать! Белянка. Степан (хоть скотина ещё та, но тоже душа ведь живая), теперь ещё эта Маруся.. Кончится уже это когда-нибудь наконец или нет?! Или верно всё же чует его сердце (или это дар скреннера подсказывает?), что пока не кончится, ох не кончится?! Да-а, вот тебе и Москва, ничего не скажешь... Да в нелюдских вот деревнях, хотя бы в его собственной, ни одна сволочь же так не поступала! Чтобы с помощью дара девку убить только потому, что захотелось! Такого даже в пресловутой скрытой от людей Одессе небось не делают, хотя там-то уж все — сплошные преступники! А стократ хуже становилось от осознания собственной беспомощности. Что у тебя (единственного, кстати) есть нужный дар, но ты ровным счётом ничего не можешь сделать! Зяма вспомнил лежащую в домовине, какой он её и видел в последний раз. Да, что чувствует теперь Вожак, он тоже прекрасно понимает, к сожалению. Не дай Бог такое кому вообще пережить... А вот чего не понимает, так это что они ВСЕ будут подавлены этой внезапной смертью. Гвоздь, Шальной, Крайний, даже Филин (сам бы не поверил) и больной Лис — все они. Хотя жениться-то на Марусе собирался вроде только Вожак! Да, явно они не ожидали, что в их городе вот так, за здорово живёшь, кто-то начнёт убивать... Зяма со злостью вонзил в деревянную стену избы нож. Хотя лучше бы, конечно, не в стену, а в того неизвестного гада, что сотворил такое! И стены-то вокруг чужие, не своей родной избы, такой же надёжной, как сам Зверь... А там небось стократ ведь лучше бы думалось, ведь дома, как известно, и стены помогают! А здесь вообще ничего не помогало. Додуматься хоть до чего-нибудь путного. И острый ум Лиса тоже не смог бы прийти на помощь. Ибо сам Лис в себя-то ещё не пришёл. И по-прежнему выглядел как носферату (или, как бы сказали в Москве, где любили переиначивать названия народов на свой лад, «нос»), краше в гроб кладут. Что в этот день, что на следующее утро, когда Зяма вновь подошёл повнимательнее взглянуть на брата. И куда только вся породистая красота его делась, которой Зяма раньше так завидовал? Сейчас небось и Зверь бы своего почти родного брата не узнал! Зяма взглянул из окна на утреннюю Москву, но сейчас он её не видел. Эх, Зверь-Зверь... Как-то он там один сейчас, брат любимый старший? — С ним бы Филин небось меня не трогал! — сердито проворчал Зяма вслух. — Да ну? — удивился Шальной, входя в избу. — А я от тебя же иное слышал — будто он у вас добрый там и никто ни разу от него худого не видел! — «Ну», загну, пойдёшь ко дну, хотели хоронить, да не смогли найтить! — по-прежнему сердито огрызнулся Зяма. — Может, без тебя я всё-таки как-нибудь разберусь, а? — Да ты, я гляжу, и со смертью-то этой доселе не разобрался! — Ага, потому я тоже думаю — ну на кой лешак ты нам нужен? — спросил и Крайний, не успев ещё войти. Хотя вот его-то Зяме точно сейчас не хотелось бы видеть. — Ну, забыл Вожак вас спросить, когда меня привёл, что уж теперь делать! — Ну и чего ты рублём-то тогда глядишь? — вмешался Шальной. — Где б ты был сейчас, кабы Гвоздь тебя до нас не принял? — Если бы да кабы, да во рту росли грибы, то это был бы не рот, а целый огород! — передразнил его рассерженный Зяма, но Шальной в ответ на его слова лишь усмехнулся. Да, а ещё многие единиц не любят, считают их куда худшими народами по сравнению с остальными... Тут вон с оборотнями-то не захочешь вместе жить, ибо уже надоели все! А он-то, баран, когда-то был уверен, что все четвероногие оборотни такие же добрые, как его братья! Ну, дураком же по малолетству был, ничего не скажешь! Да наверняка Филин, например, и в детстве был таким же, как те, что Зяме в детдоме жизни не давали! Если он вырос гадом, почему в детстве должен был быть другим? И Зяма из принципа после такого отношения ему никогда про Призму Видения не скажет. Или до тех пор, по крайней мере, пока не найдёт её и не отыщет с её помощью убийцу. Вот тогда Филинюка-то умоется! А заодно и вот эти двое, Крайний с Шальным, с ним! Единственное, пока её найти с помощью дара, к сожалению, не удавалось. Но Зяма всё же чувствовал, что где-то она есть! А так хотелось уже нос Филину наконец-то утереть... — Ну дык ты чего, искать-то будешь али мы тебя всё-шки выгоняем? — ухмыльнулся Шальной. И зяма тут же понял, что ему тоже ничего не расскажет про Призму. — А ты точно соболь, а не баран? — тут же откликнулся он. — Точно. Соболь с клишем, а чего не так? — Да по уму-то недалеко от барана ушёл. Или, думаешь, я сто раз бы не нашёл уже этого гада, если бы только мог? — А что ты дерзок-то так стал? — перебил его Крайний в своей неторопливой манере. — Али забыл, что мы тебя спасли? Так и напомнить ведь можем. — Да, в благодарность-то можно речи и подобрее вести! — подхватил и Шальной тут же. Ага, размечтались... Да с вами после такого отношения и разговаривать-то вообще и не хочется! Нет, подобрал он для них парочку слов как раз «в благодарность», которые перенял ещё у Лиса, но не привык такие произносить. Да и всё равно не успел бы их произнести, хотя и очень хотелось. Потому что в этот момент дверь отворилась и вошёл Матвейка, как прошлым утром. И почему Зяме сразу же расхотелось его видеть, едва то самое утро вспомнил?.. — Мужики, боюсь вам теперя тоже самое говорить, что вчера, но, боюсь, придётся... — чуть замявшись на мгновение, смущённо начал Матвейка. — Только Марфа вчерась ночью преставилась! Изумлённый Шальной резко обернулся к нему, выронив на стол глечик, из которого собирался отпить. А разом почувствовавший себя несчастным Зяма убитым голосом спросил: — Да ты издеваешься, что ли?..