Брат за брата. По законам смуты

Мой роман. Глава четвёртая. «... у него большое воровское будущее». (Макс. Кравчинский, «История русского шансона»). Да, история повторилась с пугающей точностью. Вновь умерла молодая, в самом расцвете сил девица и опять от остановки сердца. Опять посланная своими хозяевами на улицу, только уже к лекарю, а не к повитухе. И опять ни один оборотень никакого постороннего запаха на месте убийства не почуял. И опять у Зямы не было абсолютно никаких, ни малейших, предположений. Правда, у него ещё не было возможности сесть и крепко подумать, потому что с Филином и Шальным не больно-то подумаешь. Поэтому он принял наконец предложение Вожака и отправился с ним в эту... как там её называли в первопоселенских книгах...а, секту кабанов-оборотней, поклоняющихся еде. Долго они пробирались лесами по одному Вожаку ведомым путям. Видимо, они серьёзно прятались от людей. И когда Зяма их наконец увидел, то понял, почему. Если бы он сам был таким толстым, так тоже бы прятался. Они все тут же обрадовались новому лицу, хлопали Зяму по плечу и говорили, как хорошо, что он пришёл и как они надеются, что он в будущем станет таким же (да не дай Бог!). Правда, насчёт последнего Вожак их тут же осадил: — Сильно-то рот не разевайте. Гвоздь ему пророчит большое воровское будущее, а где ж вы видели толстых татей-то? Зяма согласно кивнул. Правда, ему не очень-то хотелось быть вором, но ведь Гвоздь уже давно сам за него выбрал. Ну что ж, с волками он уже знаком, теперь и с кабанами пришло время. Да и неплохие они на самом деле-то. Это Филин всё над ними насмехался, вон над тем же Вожаком хотя бы, но он-то, чай, не Филин, слава Богу! Правда, в «секту» эту самую ихнюю он вступал не собирался, поэтому речи Кабана слушал в пол-уха. Тем более что он сюда думать, а не слушать, пришёл. Это Вожак пусть слушает, тем более что он вон даже после смерти Маруськи и аппетита своего ни капли не утратил, хотя врал, что любит. Но нет, по-прежнему ел как не в себя. А Зяма бы так не смог. Вот умри у него самого, например, невеста (и почему Белянка опять вспомнилась и на душе сразу так невесело стало?), так он бы и дышать небось после этого не захотел, не то что есть! — Ну да, ему-то можно и не есть, — усмехнулся толстяк, полулежавший рядом. — Всё равно не в коня корм. Вон ты взгляни на его и на моё брюхо! — Так он же наполовину волк, всё-таки, — так же шёпотом напомнил Зяма. — Так я и говорю, не получается из его кабан, — продолжил улыбаться толстяк. — Вон к волкам бы шёл! — Неблагодарный ты, Обжора, — осадил его Вожак. — А кто ж тебя c пиров домой-то забирал, когда ты идти сам не мог? — Да я пошутил... — начал было тот с улыбкой, но не успел. Потому что в это время Кабан закончил свою речь и спросил: «Вопросы есть?» — К Обжоре есть, — Зяма поднялся. — Можно? Кабан согласно кивнул и Зяма повернулся к своему новому знакомому. — Вожак сказал, что домой тебя после пиров доставляет. А ты что же, в Москве живёшь? — Ну да, — ответил тот, явно не понимая, к чему Зяма клонит. — И что, население неудобных вопросов по поводу твоего внешнего вида не задаёт? — Чего? — явно не понял толстяк. Пришлось перейти с нелюдской манеры речи на принятую в Москве. — Говорю, люди толщине-то твоей не дивятся? — А, вот ты о чём, — лицо кабана-оборотня прояснилось. — Дык нет, я же могу заставить их зреть только то, что им дозволяю. У меня бабка же ведьма была, а не оборотниха, я в неё сильным даром и пошёл. — Да чего его-то обличье, — вмешался с еле заметной улыбкой главный обжора. — Вона у их в Москве, говорят, нинка вообще есть и без всякого дара человеком притворятца! — Чего?! — вытаращился на Кабана Зяма, не поверив своим ушам, едва вспомнил, кого в Москве «нинками» называют. — Нинила?! Откуда?! Ибо кого в Москве точно быть не могло, так это экзотов, не важно, каких, — Тварей ли, Чужаков ли, цветных единиц ли, прочих ли, как нинилы. Вон у них в детдоме был завхоз хрен разберёшь каких кровей (правда, Зяма по малолетству его почти не запомнил, Лис рассказывал) с ришийским именем «Джуро», но при этом с широким, в прабабку, мартышку-оборотня, ртом и по-эльциански бледной кожей. И, по словам Лиса, как-то его жена пошутила, мол, он, в отличие от воспитанников, выглядит почти как человек, хоть сейчас в Москву, поэтому мог бы жить среди людей и не бояться. В ответ Джуро только засмеялся и сказал, что с такой рожей ему среди людей делать всё-таки нечего. И это говорил эльцианин, представитель без пяти минут человеческого народа! А тут нинила! — А чего дивного-то? — недоумевающе посмотрел в ответ на него оборотень. Ну, понятно, этих-то обжор вообще мало что удивляло... А он ещё Лису не верил, когда тот уверял, что в Москву раз и дельвийка проникнуть под видом человека ухитрилась — лицо белилами замазала и парик из человечьих волос надела. Тут вон целая нинила у них живёт, оказывается! — Да нешто мы врать будем? - спросил кто-то. — Аль ты про закон насчёт оборотней и лжи забыл? — подхватил Кабан, которому, похоже, не понравилось неверие Зямы. — Так я же не оборотень, на меня-то не распространяется, — напомнил тот. — Ну хошь, я тебе её покажу, коль не веришь, — вмешался и Вожак. — Крылья под рубаху спрятала, а палки под очелье, вот тебе и человек. — Да мне сейчас вообще-то и не до неё как бы, — со вздохом напомнил Зяма. — Злодея искать надо же. — Так а сам-то как мыслишь, кто их живота лишил всё-шки всех? — спросил его Кабан. Зяма вместо ответа только устало вздохнул. Вот ему бы самому кто помог ответь на этот вопрос... — И рази ж ты не смог доселе имя супостата узнать, с даром-то своим? — подхватил и Обжора. Вместо ответа Зяма только недовольно скривился. И эти туда же, что ли? Мало того, что в Москве на него все уповают и ждут, когда он уже найдёт наконец злодея, так ещё и эти ту же песню завели! — Ну, бояре вон Чебухарины, например, вообще уже не верят, что я кого-то найду! — огрызнулся он наконец. — Говорят, своего надо было провидца искать, русского! — Ой, да на кой пёс ты этих дивов слушаешь! — перебил его Вожак. — Сами-то русские нашлись, можно подумать! Зяма удивлённо глянул на него. Ибо чего за кабанами точно никогда не водилось, так это желания выяснять, кто русский, а кто нет. И слава Богу. — Да ты их слухай помене, — подхватил и Обжора. — Найдёшь ведь, верим мы ж в тебя. Ага, вот только он ещё сам бы в себя так верил... — Одного лишь не пойму — он по именам их убивает, что ль, антихрист? — задумался Кабан. — То Марея была, а теперь вот Марфа... — Так может, подняться аспид тот захотел? — высказал предположение Обжора. — Шутишь? — перебил его Вожак. — Кому там подниматься, Шуйскому, что ль? Так ему уже вроде и некуда! — И что ему, антихристу, холопки-то эти сделали? — невесело покачал головой Обжора. — Дык если убойца на голову слаб, так и без вины их жизни лишит, — ответил какой-то толстяк впереди. — Нет, но их-то с чего? — возмутился вдруг Зяма. — С чего-то же он выбрал именно их ведь! — Дык, может, он трус на кого посильней нападать, — прозвучало предположение. — А в Москве чего, так уж и много людей по ночам шататца? — вмешался Кабан. — Мож, он боится на стрельцов нападать, вот и остаются девки! — С даром такой силы — и боится? — перебил собратьев Обжора. — Нет, помяните моё слово, вот не так тут чегось! — А мож, при стрельцах не хочет рожу свою казать, — гнул своё так и оставшийся неназванным толстяк. — Вдруг прячущийся какой? — Ну ты и скоморох, чтоб я похудел! — чуть не расхохотался Обжора. — Ты их вообще много здесь таких видел? — Ну, нинила же вон у вас есть, — напомнил Зяма. — Дык одна и есть вот только, — улыбнулся Обжора. — И в лесах возле Москвы тоже никто не прячется? — продолжал Зяма. — Да навроде нет... — задумался Кабан. — Точно нет, — решительно заявил Обжора. — Дык тут и не больно-то в лесах спрячешься. Кругом же люди бывают — охотники, лесорубы, бортники, смолокуры, разбойники, наконец, чтоб им пусто было... Зяма невесело кивнул, ибо толстяк же был, к сожалению, абсолютно прав. Вон хотя бы ту лиоренскую девчонку из их детдома взять, здоровенную волосатую Тварь по имени Чиветель. Он же не всегда не разговаривала, как он понял, а когда охотники нашли их пещеру и у неё на глазах зарубили её родителей, приняв их за чудовищ, тогда и онемела. И Зяме всегда было бесконечно жаль её, хоть он и побаивался Тварей из-за их размеров и внешнего вида. Да, не очень, верно, в человечьих лесах спрячешься с такой рожей... И это ещё они выглядят более-менее, Твари-то! А если бы эти люди, будь они неладны, прочих бы каких-нибудь встретили или вообще Чужаков? Тогда сожгли бы на хрен все леса близ Москвы и убежали бы куда-нибудь за Краесветские горы, в Сибирь? И как ещё кабаны-то сами не боятся возле людей жить? Их же тоже с такой-то комплекцией за людей небось никто не примет... — Вообще-то боимся, — честно признался один из оборотней в ответ на вопрос. — Но нас много и на дар свой не жалобимся, так что вместе-то небось отмашемся. — Эх, не дают оборотням спокойно жить, антихристы! — с напускной печалью вздохнул Обжора. — И не говорите, — Зяма не разделял его шутливого настроения. - А ведь вы же их вообще не трогаете, так за что, казалось бы, им на вас нападать? Хотя родители Чиветель же тоже же вроде никого не трогали... — И это они ещё не знают, сколь нас в Москве! — подхватил Вожак. — Узнали б, точно убегли все! — А ведь когда-то, я слыхал, всё иначе было, — задумчиво произнёс Кабан. — Вон Вольга же их князем был и не таил того,что он оборотень! — Дык это когда ещё было-то! — перебил его Обжора. — Того уж и вороны поди-ка не помнят! Зяма кивнул. Ага, как сказал бы Лис, «вспомнила бабушка, когда была девушкой»... — Увы, времена сейчас уже не те, — невесело продолжил Вожак. — Твоя правда, — кивнул ему Обжора. — Сейчас без дара, как у меня, делать неча. И он в шутку направил дар на Зяму, прижав два пальца к виску. Правда, тот и глазом не моргнул, ибо видел в жизни дары и посильнее, вон Лисов хотя бы взять. Поэтому и сказал неудачливому колдуну: — Ну, если дар такой силы, как у тебя, то и с ним тоже неча. И сразу после этих слов в избе воцарилась такая тишина, какой и на кладбище не бывает. Наконец её разорвал возмущённый голос Кабана: — А что ж ты нам врал, что ты кабан-оборотень, когда ты ж Тёмный самый доподлинный?.. Глава пятая. «В пять секунд ты нажил себе смертельного врага». (Р. Бредбери, «Лёд и пламя».) — Так я же на четверть нос, — напомнил Зяма. — Забыл! Правда, чуяло его сердце, говорит он совсем не то, что надо, и носфератская кровь представителем Тёмного народа ещё не делает... Но ведь с чего-то же толстяк его «Тёмным» назвал? — Да, вот уж забыл! — не по-кабаньи эмоционально ответил тот. — Забыл, с каких это щей носы вдруг вообще тёмным народом-то стали! Али ты думаешь, мы тут вообще ничего не ведам, что ль? — Так ты же сам сказал, что я Тёмный, — начал оправдываться Зяма. — А ведь с чего-то же ты это взял? — Дык это же не я, это у нашего Обжоры дар первого ранга, навроде твово. И на Тёмных он навроде не действует. — Только на Тёмных? — спросил Зяма с затаённой надеждой. — Ну да, токмо на их. А уж чтоб вообще супротив кого-то бессилен был, как с тобой случилось, так то надо не ниже упыря али кошкиного оборотня быть! Зяма недоверчиво усмехнулся. Эк куда хватил — «не ниже упыря али кошкиного оборотня»... А их вообще видел кто-нибудь, кроме самих Зямы с Лисом? Все Потомки Бастет же жили за тридевять земель, аж на берегу Закатного моря, и на Руси их отродясь не бывало (и не надо). Зяма и сам удивлялся, что вообще на ярмарке их встретил, ибо вон у него в деревне многие взрослые не по одному столетию уже разменяли, но и то ни разу в жизни не видели! — Да не переживай, — улыбнулся Обжора, слегка хлопнув широкой кабаньей ладонью Зяму по плечу. — И куда хуже ведь кровь бывает. Вот хотя бы так, которая у этих, как их там, аспидов... Ли... ми... Ну, с рыжей шерстью таких, здоровенных... — Лиоренская? — подсказал Зяма. — Во-во, она, зараза. Токмо я язык себе ломать энтим словом не собираюсь. Так что и хужее кой-чего быват. — Али вон хотя бы этого холопа Шуйского вспомнить, Иван-да-Марья который... — начал было Кабан. Но Вожак вдруг прервал его, с размаху хлопнув себя широкой ладонью по лбу. — Ты чего? — с недоумением посмотрел на него главный оборотень, ибо их породе такое было несвойственно. — Охти нам... — широкоскулое, как у всех кабанов, лицо Обжоры чуть побледнело. — Вот что значитца народу в Москве много! Уж и соседей своих не помним на обличье! — Поехали в Москву! — решительно заявил Вожак и в следующий миг уже предстал перед Зямой в своей бурой мохнатой звероформе. — Зачем? — удивился тот. — Поехали, я тебе говорю! — рыкнул тот уже по-звериному и мотнул головой, указывая мордой на свою широкую спину. — Не поеду, пока не скажешь, зачем! — упёрся тот. — Ой, Господи... — Вожак поднялся на ноги, превратившись обратно. — Просто у Ивана-да-Марьи, холопа Шуйского, такой же дар,как у тебя. Дык я думал, уж вместе-то вы что-нить наконец узнаете! Зяма удивлённо вытаращился на него. Да он что, охренел, в восемнадцать лет уже предлагает фокусом быть?! Но, с другой стороны, выбирать-то тоже не приходилось. Может, это единственная возможность узнать наконец имя злодея! (Нет, была ещё одна, но о ней даже думать не хотелось, не то что пробовать...) Так что пришлось ему согласиться. И Вожак снова превратился в мохнатого бурого зверя, готовый везти своего маленького друга в Москву. — Подожди, — вдруг остановил его Зяма. И, подойдя к Обжоре, взял того за руку. Ведь Вожаку-то не следовало показываться людям в своём зверином обличье, а время не ждало. Вот дар толстяка и пригодился бы. И причём не «бы»,а действительно пригодился, ещё на въезде в Москву. Когда стрельцы у городских ворот с изумлением уставились было на неведомого зверя и на его всадника. — Царский гонец едет, — поспешил их заверить всадник, прикоснувшись двумя пальцами к левому виску. И стрельцы пропустили его без всяких препятствий. Правда, где именно находился терем Шуйского, зяма точно не помнил. Но Вожак помнил прекрасно и быстро доставил его до места. чему наездник обрадовался. Уже теперь-то они вдвоём с этим неведомым Иваном-да-Марьей быстро виновника найдут! Но не тут-то было... — Не велено никого пущать, — в воротах появился недовольный холоп явно ведьмачьей породы, решительно преградив вход. — Боярин Шуйский почивать изволят. — Да ты что, разум потерял, ведьмачина?! — не по-кабаньи возмущённо вытаращился толстяк. — Туда девиц одну за другой живота лишают, а ты нам препоны чинишь?! — Погоди, Вожак, дай я сам, — остановил его Зяма движением тонкой руки. И прикоснулся было двумя пальцами к своему виску, но сделать ничего не успел. Потому что в этом момент на крыльцо вышел крайне недовольный Шуйский: — Чего тут творится? — Холоп твой нас не пускает, — объяснил ему Зяма. — А нам Иван-да-Марья твой нужен. — А с чего он должен всяких жидов ко мне пускать? — резко прервал его Шуйский. Зяма ожёг его гневным взглядом. А вот это ты зря, зараза Тёмная... Шуйский ответил незваному гостю таким же взглядом и напряжение вокруг него сгустилось такое, что хоть топор вешай. Но Вожак сам обладал далеко не тринадцатиранговым даром,поэтому не испугался. А уж Зяма — тем более. — Так всё-таки впустишь или помочь? — и он постучал пальцами по виску, пристально глядя на новоявленного недруга. И тот отступил, во что Зяма раньше не поверил бы никогда в жизни (ибо не вышел он рангом и породой, чтобы заставлять Тёмных отступать). Сила схлынула и Шуйский недовольно процедил: — Впущу. И действительно, посторонился, пропуская нежданных гостей. Правда, у Зямы было такое чувство, будто он только что нажил смертельного врага и будущего соперника в схватке за престол, но ему сейчас было глубоко на это наплевать. И не настолько он вообще спятил, чтобы даже в мыслях на русский престол захотеть. Да и кто его туда пустит, еврея? Ладно, со всякими престолами-хренолами потом разберёмся. Сейчас надо побыстрее ехать на место и имя злодея уже наконец узнать. Тем более что рекомый серк Иван-да-Марья уже появился, значит,нужно поторапливаться. Хотя как объединяться с серком, Зяма даже представить себе не мог (впрочем, ровно как и того, смог ли бы он объединиться с кем-нибудь вообще). Но тут уж ничего не поделаешь. Кстати, Стёпке бы этому покойному на серков бы вот посмотреть, чтобы не смеялся, что у фейри парня от девушки не отличишь! Вот на самом деле у кого не отличишь-то! Не зря же этого провидца таким мудрёным именем зовут! Эх, вот был бы он ещё не провидцем, а именно скреннером, так было бы намного проще... Но увы, скреннеров на Руси отродясь не бывало,поэтому придётся объединяться, с чем есть. А от второго дара Зяма вообще помощи не ждал. Не тот у него был возраст (да и ранг, пёс его заешь), чтобы на помощь при объединении рассчитывать. Так что придётся обойтись своими силами. А выбирать, к сожалению, всё-таки не приходилось. Поэтому Зяма ,без долгих разговоров сел на спину Вожака, серк — за ним и они поскакали по грязной дороге, небось в последний раз бывшей чистой ещё при спангах (а хотя, впрочем, тогда никакой Москвы же ещё ещё не было). Но, как они ни торопились, а пользоваться по дороге позаимствованным у Обжоры даром Зяма не забывал. Ни к чему было людям их верхом видеть. Хорошо, Марфушу нашли хоть в кустах, люди их небось не заметят. А ночи ждать Зяме некогда было, да и днём скреннирующий дар намного лучше работает,как ему довелось убедиться. Поэтому пришлось ехать на место прямо сейчас, не дожидаясь, когда людей на улицах не будет. А ведьмака того Шуйский точно велит высечь, у него это на лице и без всякого дара читалось. Ну, так гаду и надо,будет знать, как не пускать, в следующий раз. Ведьмаков, кстати, Зяма вообще не любил (ну а КТО их любил, интересно бы знать?). И, если бы у него не имелась парочка железных доказательств своей невиновности, то не удивился бы, узнав, что это действительно его собственный дар случайно убил Степана. А ещё Зяма не любил, когда от него ожидали чего-то невозможного, вот как сейчас. Но что делать, пришлось всё-таки приступать. Он опустился на колени и Иван-да-Марья сделал (Зяма решил, что этот серк всё-таки мужского пола, раз первым шло мужское имя) сделал то же самое, чему скреннер обрадовался — хоть не надо ему объяснять, что делать, а то вообще времени нет. Все остальные столпились вокруг, кроме Матвейки, который следил за дорогой и в случае появления людей должен был громко запеть «Ёлки-палки, лес густой, ходит Ванька холостой», как было уговорено. Но Зяма очень надеялся,что люди всё же не появятся, ибо не до них сейчас было. Сам же Зяма тем временем взял серковы руки в свои и закрыл глаза, приготовившись к слиянию. Хотя ни разу не верил, что из этого вообще то-нибудь получится. Слава Богу, хоть земли не надо было сейчас касаться благодаря слиянию даров. Да и не мог он касаться бы, ведь имел же только две руки, а не четыре. Да лишь бы только вообще сейчас дар не подвёл. Ведь все же на него надеются — и Гвоздь, и Крайний, и Шальной, и Вожакова Фроська, и даже Филин, пёс его заешь, — все сейчас смотрели на него с надеждой. И он не мог их подвести. Так что давай, сволочь, хоть раз-то не подведи! А то все завидуют скреннирующему дару, но что-то толку пока от него не видно! Слава Богу, что хоть для объединения никакие дополнительные ритуалы не нужны. В книгах было написано, что достаточно просто опуститься на колени, взять товарища за руки и закрыть глаза и всё, ты уже становишься фокусом. Спасибо и на этом. Правда, Зяма не хотел так рано становиться, но что прикажете делать? Как любил повторять Шальной, «жись - она не считатца»! Вон эти Маруська с Марфушей тоже умирать не хотели, но что, их кто-то спросил? Так что он должен хотя бы из одной справедливости наконец найти их убийцу. Чтобы никакому гаду больше не пришло бы в голову лишать жизни девушек, толком ещё этой жизни и не видевших. Правда, оборотни уверяли, что на месте убийства опять никого не было, ибо никакого постороннего запаха они не чуяли. Но ведь в Москве же так не бывает! Или всё-таки бывает? Недоумевающий Зяма открыл глаза, отпустил руки серка и озадаченно произнёс, не глядя ни на кого конкретно: — Что-то я вообще уже ничего не понимаю...