Слезами и кровью

Стрелы. Они атаковали их стрелами. Людей, вооружённых пистолетами и мушкетами. Если бы кто-нибудь сказал Рогриану об этом заранее, он бы только посмеялся и отпустил бы шутку о том, что Тёмные века давно закончились, а люди, застрявшие в Тёмных веках – остались. Тогда он ещё умел шутить. И всё же их атаковали стрелами. Полсотни партизан, знавших эти леса и холмы лучше, чем линии на своих ладонях, врасплох напали на двадцать пять мушкетёров. Почти половина погибли сразу, когда стрелы вонзились им в шеи и глаза, оставшиеся похватали мушкеты, и вот тут-то Рогриан понял, что нельзя недооценивать луки. Из мушкета можно выстрелить только один раз, потом надо долго перезаряжать; он хорош в настоящем открытом бою, когда строй стрелков даёт залп и отступает, чтобы дать выстрелить товарищам, пока сами перезаряжают оружие. А на то, чтобы наложить новую стрелу на тетиву, много времени не надо. Тихий свист стрел потонул в панических криках солдат и ликующих – партизан. Испуганные кони заметались, взвиваясь на дыбы. Рогриан разрядил своё ружьё в голову одного из нападавших, опрометчиво высунувшегося из-за дерева, и вскрикнул, когда острая боль пронзила его правый бок. В следующую секунду земля понеслась ему навстречу – конь сбросил его, и Рогриан упал, упал прямо на тот бок, куда вонзилась стрела, древко обломилось, наконечник глубоко воткнулся в его плоть, и он едва не потерял сознание от дикой боли, но тут же вскочил на ноги. - Держать строй! – закричал он. – Защищать командира! Те, кто ещё был жив, бросились к нему, кольцом окружили молодого лейтенанта, который вылетел из седла. На секунду лейтенант благодарно сжал плечо Рогриана. Потом отдал приказ стрелять. Несколько повстанцев, самых отчаянных, выбежавших из леса слишком рано, погибли, пронзённые пулями, но на этом удача закончилась. Их было намного больше, и они пошли врукопашную. Рогриан продолжал сражаться, приклад его ружья разбил головы двум врагам, шпага пронзила ещё двух, прежде чем его обезоружили и повалили на землю. Он долго сдерживал крики, лёжа на расстеленной ткани в лагере партизан, куда притащили его и других пленников. Стеклянное горлышко бутылки грубо ткнулось ему в зубы, он мотал головой и отплёвывался, но горькая водка всё равно лилась ему в горло. - Терпи, ваша светлость, - насмешливо сказал лекарь. – Не повезло тебе сегодня, лучше бы ты сразу отмучился. Окровавленные пальцы погружались в его бок, врач резал и кромсал плоть, пока не ухватился за обломок древка и толкнул его вперёд, пока наконечник не вышел из спины. Рогриан видел всё как в тумане, боль была не убийственной, а просто мучительной, и далёкие крики товарищей доносились как сквозь подушку – алкоголь притупил все его чувства. Кипящее масло полилось на его изрезанную кожу, и он потерял сознание, надеясь, что смерть всё-таки заберёт его прежде, чем он изведает весь позор и унижение плена. Он был сейчас там, в том промокшем и пропахшем дымом лесу на Западном Рубеже. Его глаза двигались туда-сюда под плотно закрытыми веками, дыхание было еле слышным, почти незаметным. Маленькое пятно крови расплылось на бинтах, которыми ему перевязали шею. Отогар склонился над своим телохранителем, хмуро глядя в его лицо. Смуглая кожа Рогриана пожелтела, вокруг глаз снова появились тени, которые почти исчезли за последние месяцы, когда на службе у Отогара он стал меньше пить и лучше есть. - Когда произошёл взрыв, повсюду разлетелись обломки дерева и металла от кареты, - раздался женский голос за спиной Отогара. – Ему повезло, что осколок не задел артерию, но он всё равно потерял много крови. - Благодарю вас за помощь, госпожа… - проговорил Отогар, оборачиваясь. - Мэйт, - представилась женщина. – Просто Мэйт. Южные земли Тонского Королевства были богаты на смуглых черноглазых женщин, но в Мэйт эти черты проявились ярче, чем во многих других. Её огромные глаза были такими чёрными, что белки казались синеватыми; кожа такой смуглой, что цвет губ напоминал о горячем горьком шоколаде. У неё было узкое лицо и длинный крючковатый нос, тонкую длинную шею стягивал строгий белый воротничок. Она совсем не показалась Отогару красавицей. Совсем наоборот. Но было во всей её худобе, резкости, жёсткости что-то удивительно притягательное, и только взглянув ей в глаза, Отогар понял, что: в глазах Мэйт светились ум и решительность, выдающие в ней гордый и твёрдый характер. - Я хозяйка этой гостиницы, - продолжала женщина. – Я и мои люди сделаем всё возможное, чтобы позаботиться о раненых. Может быть, вам что-нибудь нужно, магистр? - Я бы не отказался от вина, госпожа, - улыбнулся Отогар. – Красное, выдержанное. - Сию минуту, - Мэйт слегка поклонилась и вышла, а Отогар вновь склонился над Рогрианом. Гостиница «Горная роза», у самых стен которой произошёл недавний взрыв, была спешно превращена в госпиталь. Именно сюда отнесли почти всех раненых, большинство из которых, впрочем, пострадали не от взрыва, а от давки, когда запаниковавшие жители разбегались, толкаясь на узких улочках. В каждом номере, на каждой кровати лежали стонущие и плачущие люди с раздавленными ладонями, поломанными рёбрами, обожжёнными лицами. Над каждым из них склонялись волшебники Гильдии, которых уже известили о случившемся; они брали раненых за руки, прикасались к их ранам и закрывали глаза, приступая к Исцелению. Точно также сейчас намеревался поступить и Отогар. Его широкая смуглая ладонь легла на более узкую руку телохранителя, сжала холодные пальцы. Вторую ладонь Отогар положил ему на шею, ощущая кожей шершавые бинты, более твёрдые там, где на них запеклась кровь. Он был опытным магом. Ему много раз приходилось лечить, и других, и самого себя. И сейчас он без труда сосредоточился на магии и дал ей проникнуть сперва в своё тело, а потом – в тело Рогриана. Волшебство стекало с его пальцев, как мёд, золотистые искры впитывались в кожу раненого, и мало-помалу дыхание Рогриана стало глубже и ровнее, а веки задрожали, когда он стал пробуждаться от кошмара. Дверь тихо открылась, и в комнату вошла Мэйт с подносом в руке. Опустив поднос на стол, она откупорила оплетённую соломой бутылку и налила вина в бокал. Отогар разжал руку, сжимавшую ладонь Рогриана, взял бокал и залпом выпил, чувствуя, как всё его тело охватывает жар магии. Красное выдержанное вино было его Источником. Как раз в этот момент Рогриан проснулся, и его затуманенные болью и слабостью синие глаза встретились с чёрными глазами Мэйт. Трактирщица задержала взгляд на его лице чуть дольше, чем того требовали приличия, потом молча поклонилась и вышла, тихо притворив дверь за собой. - Магистр?.. – прохрипел Рогриан, переводя взгляд на Отогара. Маг покачал головой: - Молчи. Тебе пока нельзя много говорить. Рогриан моргнул. Повёл глазами из стороны в сторону, потом остановил воспросительный взгляд на лице Отогара. - Ты в гостинице «Горная роза», - ответил волшебник на незаданный вслух вопрос. Помолчав, добавил: - Жить будешь. - А… капитан? – прохрипел Рогриан, и тут же поморщился от боли и прижал дрожащую руку к шее. - Тоже, - не моргнув глазом, соврал Отогар. Он понятия не имел, как там капитан Сарлем, да ему, в общем-то, было всё равно. Главное – Рогриан жив, и ему сейчас нельзя волноваться. Лучше всего, если он снова заснёт. Отогар снова склонился над мужчиной, осторожно обхватил его голову руками и помассировал кончиками пальцев виски. Рогриан тут же провалился в сон, и на этот раз Отогар был уверен, что сон будет без сновидений. Как всегда после использования Источника он почувствовал себя опьянённым собственными силами. Он поднялся на ноги, прошёлся по комнате. Уютная и со вкусом обставленная, в самый раз для достойной гостиницы в центре города, но очень уж маленькая, совершенно не подходит для его, Отогара, высокого роста и размашистой походки. И, кроме того, здесь довольно тонкие стены. Отогар явственно слышал жужжание многочисленных голосов, вздохи, стоны и плач, и вполголоса произносимые заклинания. - Держитесь, капитан, - проговорил кто-то невнятно в соседней комнате, и Отогар тут же шагнул к стене – а ну как Сарлем и впрямь выживет? Ему всегда нравилось, когда он собирался соврать и ненароком говорил правду. - Плохи мои дела, а, магистр? – услышал он слабый мужской голос. Ему ответил сдержанный, спокойный голос магистра Авелона: - Отнюдь, капитан. Вашей жизни ничего больше не угрожает. К сожалению, руку вам никакая магия не вернёт. Но при должном уходе вы проживёте ещё много лет. Вам повезло, что вам вовремя наложили жгут. Иначе вы истекли бы кровью прямо там, на мостовой, как тот несчастный молодой человек. - Нарсио, - пробормотал капитан с болью в голосе. – Нарсио Дерайли. Он должен был стать капитаном после меня. Несколько секунд в комнате слышался только тихий голос Авелона, накладывающего заклинания. Потом капитан Сарлем снова заговорил. Прочистив горло, чтобы голос звучал внятнее, он произнёс: - Магистр, я могу вам довериться? - Если вы считаете нужным, - вежливо отозвался Авелон. - Меня спас от смерти Рогриан Ги Ванлай. Я узнал его лицо. Это он наложил жгут. По его вине вы возитесь сейчас с жалким стариком, вместо того, чтобы помочь другим несчастным. Прошу вас, магистр… если у вас будет возможность, замолвите за него словечко перед господином Марантом. Пусть Ги Ванлая возведут в чин капитана вместо меня. - Вы сами попросите об этом, - невозмутимо ответил Авелон. – Не сдавайтесь так рано, капитан. Отогар услышал достаточно. Легко и тихо – когда ему было нужно, он двигал своё большое тело совершенно бесшумно – он отошёл от стены и пересел в другое кресло, поближе к окну. Сильный дождь заливал мутноватое, забранное свинцовой решёткой стекло. Рогриан работал на него уже несколько месяцев, и Отогар привык к нему почти так же сильно, как к Гармилу. Так привыкают к хорошему мечу, послушно и легко вынимающемуся из ножен, так привыкают к благородному коню с лёгкой и быстрой поступью. Отогар даже мог бы сказать, что он привязался к этому мужчине, пусть его наивные представления о благородстве и чести и вызывали у Отогара улыбку. Но, самое главное: Рогриан знал. Знал о планах Отогара вступить в Совет Гильдии и о том, как эти планы провалились. Знал о том, что Гармил продаёт фальшивые лекарства, а Отогар покрывает его. Он смог даже узнать, что Отогар пытался подстроить смерть Энмора Кровеглазого, а вместе с ним нескольких невинных людей. Отогар ему ничего не говорил, значит, мушкетёр узнал обо всём от Гармила. Он до сих пор не разговаривал со своим нанимателем об этом, но Отогар чувствовал, что телохранитель совсем не одобряет эти действия. Рогриан знал чертовски много, и до сих пор Отогара это мало заботило: он был твёрдо уверен, что деньгами можно заткнуть рот кому угодно, а денег у него было предостаточно. Но если Рогриан покинет его ради карьеры, ему незачем будет молчать. Конечно, доносить на бывшего нанимателя он не пойдёт, но если кто-то его спросит, то он наверняка что-нибудь расскажет. Можно, конечно, попытаться поработать с его памятью, но вот беда: воспоминания невозможно стереть полностью, их всегда может прочесть мощный мыслечтец, вроде того же Авелона – а ведь они с Отогаром, несмотря на всё уважение друг к другу, всё же соперники, не стоит об этом забывать. Нет: этот вариант не годится. Отогар набил трубку табаком и закурил, глядя в окно. Дождь всё усиливался, с карнизов крыш лились потоки воды. Уже темнело, и огни фонарей, закреплённых у запертых дверей, мутно мерцали сквозь влажные стёкла. Рогриана отпускать нельзя. Отогар сделает всё, чтобы заставить его остаться. Абсолютно всё, что в его силах. А на силы он никогда не жаловался.