Слезами и кровью

Хозяйка гостиницы Мэйт засиделась допоздна, подсчитывая, во сколько «Горной розе» обошлось сегодняшнее происшествие. Девятнадцать простыней были изорваны на перевязки – новых, безупречно чистых простыней из тонкого полотна. Все пустующие комнаты и кровати были заняты, и даже несмотря на то, что половина раненых стараниями магов из Гильдии уже почувствовали себя лучше и разошлись по домам, Мэйт уже пришлось отказать в постое нескольким клиентам. Не говоря уже о пище и вине. Её кухарка и слуги сбились с ног, так что она пообещала им выходной на следующей неделе, чтобы немного их подбодрить. Она как раз хмуро смотрела на длинный столбик цифр, вертя в длинных пальцах перо, когда до её уха донеслись шаги. Она подняла голову и встретилась взглядом с одним из своих слуг, молодым горбатым парнем, заглянувшим в комнату. - В чём дело, Рун? - Госпожа, пришёл волшебник из Гильдии Чародеев. Мэйт приподнялась: - Кому-то из раненых стало хуже? - Нет, он пришёл именно к вам. Насчёт платы. - А… хорошо. Рун посторонился. В комнату шагнул молодой волшебник. Смущённо улыбаясь, он положил на стол перед Мэйт тяжёлый вязаный кошелёк: - Вы и ваши люди сегодня оказали большую помощь моим коллегам. Надеюсь, этого хватит, чтобы купить новое вино и лекарства взамен потраченных? - Благодарю вас, - улыбнулась Мэйт, беря кошелёк. Волшебники из Гильдии всегда платили вовремя. О городских властях такого сказать было нельзя – власти состоят из аристократов, в глазах которых такие, как Мэйт – просто ещё одни слуги. И капитан городской стражи, и офицеры мушкетёров вполне могут забыть о том, что Мэйт сделала для их подчинённых. Ещё одна тень мелькнула в холле гостиницы, и Рун метнулся туда: - Эй! Вы к кому? - К магистру Отогару. Он ещё здесь, правильно? Мэйт и волшебник из Гильдии выглянули в холл. К ним обернулись Рун и незнакомый юноша лет двадцати. Вид у него был потрёпанный: просторный плащ вымок от дождя и облепил худые плечи, прямые каштановые волосы выбились из короткого хвостика, на сероватом лице застыло раздражённое и усталое выражение. Мэйт перевела взгляд на свёрток в руках молодого человека, и её чёрные брови сердито сдвинулись: - Зачем вы принесли сюда эту грязную тряпку? - Не волнуйтесь, госпожа, как принёс, так и унесу. Так магистр Отогар здесь? - Зачем тебе, Гармил? – насмешливо спросил волшебник из Гильдии. Гармил сердито посмотрел на него: - Я его ученик, если ты не знал, Венселл! - Ну да, - ухмыльнулся Венселл. – Я давно хотел спросить, когда твой учитель отправит тебя на Испытание? Тебе немного больше шестнадцати, разве нет? - А ты у него спроси, - прошипел Гармил. – Будешь лезть в дела моего учителя – он и тебя кое-куда отправит! - Ты мне угрожаешь? - А ты умён. По тебе и не скажешь. Мэйт и Рун обменялись встревоженными взглядами. Ещё не хватало, чтобы два волшебника устроили драку прямо в гостинице! Но Гармил лишь скользнул по Венселлу презрительным взглядом и зашагал по лестнице наверх, к номеру, который занимал Рогриан. Венселл проводил его глазами, потом повернулся к Мэйт: - Жалкое создание. Он даже не настоящий волшебник, не хочу, чтобы про меня говорили, что я дерусь с беззащитными. Доброй ночи, госпожа, - он поклонился и вышел из гостиницы. Несколько минут спустя Рогриан, ещё раз повертев в руках скомканный плащ, отложил его в сторону и кивнул: - Да, это он. Старуха была именно в этом плаще, я уверен. По крайней мере, в очень похожем. Отогар брезгливо тронул плащ носком сапога: - Кто бы ни носил этот плащ, ему здорово досталось. Столько крови… - Может быть, его стащили с трупа? – предположил Гармил. - Если бы кто-то решился раздеть изуродованный труп ради плаща, разве стал бы бросать его в сторону, как ненужную тряпку?.. Ты говорил, что нашёл его в тени стены, наткнулся случайно. Как ты думаешь, его могли пытаться спрятать? Гармил пожал плечами: - Если бы хотели спрятать, бросили бы в реку Дареолу, или ещё лучше, в огонь. - Да, ты прав. Его не хотели спрятать. Кто бы ни бросил этот плащ в переулке, он не боялся, что его найдут. Скорее всего, он даже этого хотел. Много кто видел кричащую старуху в сером плаще, с кошельком, набитым взрывающейся субстанцией. Этот плащ – доказательство того, что она мертва. По крайней мере, в глазах стражников. Если бы на него наткнулись они, а не ты, виновницу уже объявили бы мёртвой. - А может быть иначе? – глухо спросил Рогриан. - Возможно, друг мой, возможно, - совсем другим голосом ответил ему Отогар. – Но не думай об этом сейчас, предоставь это властям. Гармил? Будь так добр, отнеси плащ этому следователю, как его, Стольму. Говоря это, Отогар внимательно смотрел Гармилу в глаза и еле заметно покачивал головой. Это означало: «Ни в коем случае не допусти, чтобы улика попалась Стольму на глаза». Гармил опустил ресницы и позволил лёгкой улыбку тронуть свои тонкие губы: - Конечно, учитель. А потом, если вы не возражаете, я пойду домой и сделаю небольшую уборку в ваших покоях. - Моя комната подождёт, - живо откликнулся Отогар. – Иди к себе и отдыхай, тебе пора в постель. Ты хорошо поработал. Гармилу всё стало ясно: улику отдавать Стольму нельзя, но и выбрасывать пока не нужно. Её надо припрятать, и не в покоях Отогара, а в своей комнатке, куда точно никто не зайдёт. Он снова улыбнулся, отвесил поклон и тихо вышел из комнаты. Рогриан вздохнул и откинулся на подушки. Какой пакостный случай, и в его городе, где он служил столько лет… Глухой гнев разрастался в нём, когда он думал обо всём, что услышал от Гармила. Он никогда не любил шегонцев, этих высокомерных южан с их огненно-чёрными глазами и мурлыкающим акцентом. Пусть творят что угодно в своём графстве, но как они посмели устроить такое в Тирле? - Надеюсь, виновных найдут как можно скорее, - проговорил он, глядя в окно. Голос всё ещё оставался глухим и хрипловатым, но Отогар сказал, что теперь его горло почти в порядке, и он может разговаривать. Просто ему нужно ещё полежать, пока не пройдёт слабость от потери крови. - На это брошены все силы, - задумчиво произнёс Отогар и снова поднёс к губам трубку. - Мерзавцы, - сдавленно сказал Рогриан, морщась от боли и потирая шею. – Убили невинных людей ни за что… Напали на благородного человека за то, что он выполнил свой долг! - Иногда я думаю, что присоединение Шегонии было лишним, - усмехнулся Отогар. – Нужно было подождать, пока эти варвары станут достаточно развитыми и сами присоединятся к нашему королевству. Бедные невежественные ублюдки обожали своего графа. Они даже называли его своим королём. А этот Ги Эллеран и вся его семейка просто играли их чувствами. - У них есть только один король – его величество Гордиан! И другого быть не может. - Разумеется. Король Гордиан, король Рудвиан – нам с тобой это не важно. Мы служим короне и государству. Но чернь наивна и глупа. Простые люди уверены, что есть власть плохая и власть хорошая. И служить хотят только хорошей. Как те повстанцы, с которыми ты сражался на Западном рубеже. Ещё одни наивные идиоты, решившие, что их земле будет гораздо лучше под властью короля Бернии, и поднявшие мятеж против своего законного властелина. И сколько уже длится этот мятеж? Двести лет, Рогриан, двести лет, со времён Лигурда Седьмого, Лигурда Жестокого. То затихает, то разгорается вновь. Наш король против короля Бернии за столом переговоров, а на поле боя тонианцы убивают тонианцев. Ты от этого не устал, Рогриан? - Что? – непонимающе переспросил мушкетёр. - Ты не устал от этого? Воевать со своими согражданами, мучиться от ран, и не получать ничего за свою пролитую кровь? Тебе не хотелось бы оставить эту жизнь позади? Навсегда? - Магистр, - тихо сказал Рогриан, - я уже много раз говорил тебе, что я не могу бросить службу. Мой замок… всё, что у меня есть… практически мне не принадлежит. Мне нужны деньги, очень много. Ты платишь мне хорошо, лучше, чем я заслуживаю. Но я не могу бросить службу. Не теперь, когда решается судьба моей сестры. Красивые брови Рогриана слегка сдвинулись: он снова вспомнил о бедственном положении семьи Ги Ванлай. Когда-то его семья была одной из богатейших во всём Тонском королевстве, но те времена прошли. Уже при дедушке Рогриана родовой замок был заложен. Отец и мать были людьми расточительными, и, когда они умерли, дети остались фактически ни с чем. Остатки фамильного благосостояния ушли на обучение младшей дочери в пансионе, после которого у неё был неплохой шанс стать фрейлиной при королевском дворе и удачно выйти замуж, а самому Рогриану пришлось вступить в полк мушкетёров, служба в котором не приносила ему ни радости, ни денег, ни карьерного роста. Полгода назад он был вынужден принять предложение Отогара и стать его телохранителем, и, хотя плата за новую работу позволила ему оплатить часть своих долгов, он по-прежнему сомневался, правильно ли он тогда поступил. Отогар тем временем шустро перескочил на другую тему: - А сам-то ты жениться не собираешься, Рогриан? Мне весьма не хотелось бы иметь телохранителя, обременённого семьёй. Рогриан невольно рассмеялся: - Что такое вы говорите!.. Да какой отец решится отдать за меня свою дочь? Я всего лишь солдат, без состояния, без перспектив… - И наследник знатного рода, - ввернул Отогар. Рогриан вновь рассмеялся, теперь совсем невесело: - От моего знатного рода остались лишь имя и герб… Нет, мастер Отогар: боюсь, история семьи Ги Ванлай прервётся на мне. Видит Бог, не я виноват в этом. - Рано ещё загадывать! – энергично махнул рукой Отогар. – Ты сегодня прекрасно себя проявил. Уверен, тебя наградят, и когда ты выйдешь в отставку, любая семья будет рада породниться с героем. Ты встретишь девушку, которой не будет дела до твоего состояния, которую ты полюбишь, и тогда… - Это вряд ли произойдёт, - сопротивлялся Рогриан. – Не думаю, что я способен любить. - Что ты говоришь, - встревожился Отогар. – Что ж ты сразу не сказал! Не волнуйся, мы тебя вылечим. Знаю я одно средство… - Да нет же! – воскликнул Рогриан, заливаясь краской от смущения. – Я не про то, совсем не про то! Разумеется, я ходил в весёлые кварталы вместе с товарищами, и всё было нормально! - А, ну хорошо, - успокоился Отогар. – Но ты сильно рисковал, знаешь ли. В этих весёлых кварталах можно столько всего подхватить… - Потому я и перестал туда приходить, - мрачно сказал Рогриан. – Я нашёл другой способ зря спускать свои деньги и своё здоровье. Ты знаешь, о чём я. - Да, да, - кивнул Отогар. – Только всё же я не могу понять: что ты имел в виду, когда сказал, что не можешь любить? Рогриан посмотрел на него, словно удивляясь его непонятливости: - То, что обычно именуют любовью, магистр. Восторг от вида любимого существа, желание слиться с ним, соединить с ним свою жизнь. Я никогда в жизни не испытывал ничего вроде этого. И не думаю, что судьба ещё когда-либо даст мне шанс. Я слишком стар для любви. - Неужели ты никогда не страдал по какой-нибудь девице? В жизни не поверю, чтобы мушкетёр ни разу не поволочился за белошвейкой или лавочницей… - Нет, Отогар, никаких белошвеек и лавочниц в моей жизни не было. Однажды, впрочем, я пережил что-то, похожее на любовь, но я знаю, что это любовью не было. Знаешь, как это бывает, когда неопытный юноша видит перед собой старшего товарища, который превосходит его во всём? У меня был такой товарищ, когда я только поступил на службу. Он был старше на пять лет, и он был всем, чем хотел быть я. Он был смелым, он был безрассудным, он умел пить, драться и стрелять так лихо, что у меня дух захватывало от восторга. Я хотел быть им. Это было похоже на любовь… на любовь к идеалу, к идолу, ты понимаешь? - Понимаю, - с серьёзным видом кивнул Отогар. – Но что случилось потом? - Как ты понял, что что-то случилось? - Ты говоришь обо всём в прошедшем времени. Явно эта история осталась в прошлом. И в самом деле, сколько тебе тогда было лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Твоему идеалу, должно быть, уже идёт четвёртый десяток, он лысеет, пьянствует, и прежней ловкости и силы в нём давно нет… - Всё не совсем так, - глухо ответил Рогриан, вновь отворачиваясь к тёмному окну, за которым, гремя оружием, прошёл караул солдат. – История действительно осталась в прошлом… Мой друг – а он стал моим другом, и я был безумно рад этому – однажды отправился в какой-то подозрительный кабак. Разумеется, он был не один. С ним был я и ещё несколько мушкетёров. Мы здорово напились, но не безобразничали. А вот другая компания, какие-то чужаки, одетые по-шегонски – они вели себя преотвратно. Надрались, как свиньи, стали орать, задирать юбки служанкам… Девушки визжали от ужаса, а те наступали на них. Мы поняли, что надо вмешаться. Мой друг обнажил шпагу и велел буянам убраться, но они только сильней разъярились. Завязалась драка… Не дуэль, не сражение – настоящая, грязная, ужасная трактирная драка… Моего друга полоснули ножом – неопасно, лезвие лишь слегка задело щёку. Мы прогнали их, в конце концов мы это сделали. Они убрались, сыпя проклятиями. Один из них всё время пьяно хохотал и обещал, что мы пожалеем, что ввязались. Но мы не обратили внимания. Благодарный трактирщик принёс нам ещё вина. Я помню, как мой друг смочил платок в вине и промокнул им рану на лице. Он смеялся. Говорил, что всегда мечтал иметь шрам на щеке. Но через полчаса нам всем было не до смеха. Рогриан замолчал. Лицо его окаменело. Рот сжался, на лбу затемнела морщина. - Клинок оказался отравленным, не так ли? – мягко спросил Отогар. Рогриан закрыл лоб рукой. - Да, - глухо проговорил он. – Через полчаса мой друг начал задыхаться. Его лицо распухло и почернело. Из раны лилась скверная, багровая кровь. Он бился на полу, как пойманная рыба, и из его рта текло вино, а глаза были безумными и круглыми, как монеты… Он умер у меня на руках. Отогар пристально смотрел на Рогриана. Молодой человек не осознавал, что сейчас, в данный момент, колдун проникает в его мысли и воспоминания, которые до этого всегда были закрыты. На несколько секунд Отогар оказался там, в мире десятилетней давности, в грязном трактире, среди заплаканных служанок и потрясённых мушкетёров. На полу бился молодой мужчина в красно-чёрной форме, его лицо чернело на глазах, из перекошенного рта вместе с вином вырывался безумный хрип. А рядом, держа умирающего за плечи, раскачивался на коленях худой черноволосый паренёк с только-только пробившимися усами. Слёзы кипели в его синих глазах, таких же расширенных и безумных, как у умирающего, и бессвязные крики срывались с побелевших губ. «Не умирай, прошу тебя! Не умирай! Нет! НЕТ!» Рогриан вздрогнул – хоть он и не был волшебником и не мог осознать, что кто-то залез в его голову, всё же он чувствовал, что что-то не так. - За это я и не люблю шегонцев, - глухо произнёс он, справившись со своими чувствами. – Лживые, коварные, подлые люди с чёрными сердцами и ядом в устах! Надеюсь, они поплатятся за всё. За всё, что сделали со мной. С моим другом. С моим королевством.