Иедидия.

Ночной Иерусалим полон жилых огней и разговоров в тишине, навсегда оставляемых в темноте. Ночной Иерусалим полон шепота о демонических тварях и хладных сводах дворца, в которых они скрываются. Не ходи, дитя, никогда по коридорам дворца в ночи, береги себя. Говорят, что там, где-то там есть хладная комната, из которой доносятся звуки нечистые, исходящие от тварей, которых никогда бы лучше не видеть. Услышишь — забудь навсегда, не то овладеют они твоим разумом и склонят на сторону греха. Об этой комнате знать не должен никто, кроме их царя. Он ступает туда один, укрываемый лишь легкими одеяниями, улыбается, вторя чему загораются черные свечи вокруг него по всему периметру комнаты. Различные ароматы наполняют просторную залу, исписанную черными пентаграммами, что обходит он аккуратно и знающе. Соломон начертил сам каждую, придумал и использовал, проверяя на практике. Впору назвать это его личной «лабораторией», кабинетом для тайной магии. Он приходит сюда каждую ночь, стоит покинуть его последнему прихожанину, советнику или священнослужителю, садится среди бесконечных бумаг с набросками заклинаний и новых кругов для призывов сущностей. Соломон упивается, придумывая каждый раз что-то новое, советуясь с демонами или же духами. С ангелами не стоит, он и так знает каждое из имен Господа, а для иного и спрашивать пагубно. — О Адонай, святейший, снизойди благословить и освятить этот нож, дабы он приобрел свое достоинство твоим именем, святейший Адонай, чье царствие вечно, аминь, — шепчет он в темноте, ласково оглаживая небольшой нож с белой рукоятью, созданный в день и час Меркурия, когда Марс еще находился в созвездии Тельца. На нем он пишет имена Господа, выводя их аккуратным почерком. Острие блестит в темноте, отражая свет от стоящих вокруг Соломона свеч; и это не первое оружие здесь, не первый нож, не последний из них же. Царь уже наизусть выучил каждое имя, каждый псалм и молитву, читаемые им от ночи до ночи. Они стали чем-то привычным и правильным, чем-то, что он бы хотел передать другим поколениям. Асмодей развлекается, наблюдая за каждым новым появляющимся заклинанием и печатями для связи его сородичей. Он искренне не понимает, зачем это человеку, который даже их не использует, но молчит, протягивая собственную книгу со всеми накопленными многими знаниями об астрономии и арифметике. — Нужно что-то лучше... что-то проще... — шепчет Соломон в окружении бесконечных оберегов и рукописей. Он мечется, не зная, что мог бы придумать еще, как бы облегчить собственные творения, пока его взор не встречается с отблесками огня на лезвии кинжала. В темноте заброшенных комнат дворца Соломон снова и снова надрезает кожу свою с помощью лезвия, хранящего имена Господа, формируя еще один символ, когда-то написанный для его нового заклинания. Каждый символ на нем - шрам, сделанный собственноручно, акцентированный и имеющий свое собственное, сакральное значение. Народ молчит, пока пророки и коэны закрывают глаза, стараясь не обращать внимания на темные линии, обвивающие темную кожу царя на каждой конечности. Все молчат, снова и снова закрывая глаза на очередную «забаву» царя, пока золотые символы, пентаграммы и заговоры поднимаются с исписанного пергамента и пола безлюдной комнаты и начинают свой танец под Соломоновым управлением. И снова в голове играет звон колоколов, сопровождая вспыхивающие в воздухе формирующиеся заклинания. И Соломон улыбается, еще не до конца осознавая, что создал он и что теперь это означает для человечества.