Иные пути

Вэй Усянь протяжно застонал, хватаясь за гудящую голову обеими руками. Мир обрушился на него множеством громких звуков и ярких красок, разрывая на кусочки еще пребывающее в оцепенении сознание. В ушах звенело, перед глазами мелькали темные пятна, чужие взволнованные крики отдавались в черепной коробке громким набатом и неприятно резали слух; Вэй Ин попытался разлепить свинцовые веки и осмотреться, но единственное, что он смог разглядеть через темную пелену непроглядного тумана, было ярко-фиолетовое пятно, периодически мельтешившее перед его взором и иногда уступающее место режущим глаза белоснежным всполохам. Тело отказывалось слушаться и казалось неимоверно тяжелым и неудобным; темные пряди ужасно лезли в глаза, конечности ощущались как-то периферийно и чужеродно, словно принадлежали совершенно другому человеку, и Вэй Усянь при всем желании не мог подавить охватившую все его тело мелкую дрожь. Что-то горячее стекало вниз по его лицу и скатывалось за воротник темного ханьфу, пачкая щеки и шею, неприятно стягивая подсыхающей корочкой нежную кожу. Негромко хлюпнув носом, Вэй Усянь поднес ладонь к лицу и легонько коснулся зудящей переносицы; его пальцы мгновенно окрасились в алый цвет, и парень поморщился, опуская руки на землю и цепляясь пальцами за мокрую от утренней росы траву. Переместив вес тела на подрагивающие руки, Вэй Ин предпринял заведомо безнадежную попытку оттолкнуться и принять сидячее положение, но его левая рука, ожидаемо, предательски поехала по влажной земле, и Вэй Ин непременно упал бы обратно, в добавок ко всему, скорее всего, нехило ударившись головой, если бы кто-то осторожно не подхватил его за плечи. Вэй Усянь услышал осуждающие нотки в чужом голосе и ощутил накатившую тошноту, когда его уложили обратно, придавив руками плечи и не позволяя вновь предпринять попытку к резкому подъему. Этот полный тревоги голос показался Вэй Усяню смутно знакомым, но воспоминания ускользали из его рук, оставляя Старейшину Илин без малейшей подсказки к происходящему вокруг. Несколько глубоких вдохов смогли немного облегчить положение — головная боль временно отступила, оставив на своем месте легкое головокружение и тошноту; картинка перед глазами стала чуть четче и под своими плотно сжатыми пальцами Вэй Усянь теперь мог явственно ощутить плотную теплую ткань чужой верхней одежды. В нос ударил сильный запах травы и чего-то горьковатого, едва уловимого, но знакомого, кажется, еще с далекого детства. Крики людей стали немного тише, когда Вэй Ин, сильнее цепляясь за чужую одежду, все же смог сесть, практически полностью перенеся свой вес на осторожно придерживающего его человека. Чужие теплые руки, бережно обхватив его за плечи, помогли зафиксировать тело в вертикальном положении. Пятна перед глазами, ставшие еще ярче после подъема, постепенно побледнели и отступили, позволяя разглядеть происходящее вокруг безумие. Несколько испуганных молодых адептов в белоснежных одеждах с сияющими налобными лентами стояли чуть в стороне на расстоянии нескольких шагов и нервно смотрели на него большими испуганными глазами; Вэй Ин неосознанно отметил, что во время их последнего с Лань Чжанем визита совершенно и точно не видел этих людей на территории Гу Су Лань. От этой мысли голова снова взорвалась острой вспышкой боли, и Вэй Усянь внезапно понял, что не имеет ни малейшего представления о том, как он оказался в подобном столь плачевном положении. И что в принципе он сейчас забыл в ордене этих зануд, ведь до их с Лань Чжанем планового визита в Облачные Глубины оставалось еще по меньшей мере несколько месяцев. Погодите-ка. Планового визита? Лань Чжань? С чего бы Вэй Усяню и этому холодному истукану вообще что-то делать и кого-то посещать вместе? Мысли в голове путались, лишая Вэй Ина возможности в полной мере осознать происходящее, но присутствие среди заклинателей в белом нескольких человек в пестро-золотых одеждах ордена Лань Лин Цзинь ввело Вэй Ина в сильнейшее недоумение. Почему-то в его голове настойчиво билась мысль, что до приезда Цзинь Лина еще было достаточно много времени, но Вэй Ин совершенно не понимал о каком еще Цзинь Лине ему так услужливо твердит сознание. Немного погодя и поборов, наконец, подступившую к горлу тошноту, Вэй Усянь тяжело вздохнул и повернул голову, упираясь взглядом в до безумия знакомое лицо. Слова благодарности резко застряли в горле, вырываясь из груди тихим растерянным хрипом. — Вэй Усянь, ты в порядке? Едва сдержав позорный крик, Вэй Ин резко дернулся в противоположную от голоса сторону, на чистых рефлексах выставляя перед собой вскинутые вверх перепачканные ладони и испуганно смотря на человека, недоуменно переводящего взгляд с его лица на выставленные в защитном жесте руки. Чужая хватка на плечах исчезла, позволяя Вэй Усяню отползти на безопасное расстояние и упереться спиной о ствол большого раскидистого дерева. Его реакция удивила и его самого, но противиться внутреннему крику о надвигающейся опасности он не сумел и, признаться, не особо желал. Вэй Ин резко мотнул головой в глупой попытке стряхнуть наваждение, но вернувшаяся тошнота и просверлившая виски острая головная боль достаточно ясно убедили его в реальности происходящего. Сердце пропустило удар, когда человек, осторожно вытягивая вперед руки и недовольно хмуря брови, сделал несколько шагов в его сторону и присел рядом, возвращая свою теплую ладонь на его, Вэй Ина, плечо, успокаивающе сжимая темную ткань и не позволяя снова сбежать. Этот жест был на удивление мягок, что совершенно не вязалось с характером человека напротив. Вэй Ин непонимающе уставился на чужую ладонь, словно та могла его укусить. Серебряный колокольчик громко звякнул, ударяясь о выставленное вперед колено. — Вэй Усянь, как ты себя чувствуешь, — повторил свой вопрос юноша, и Вэй Ин услышал едва скрываемые панические нотки в чужом тихом, но строгом голосе. Происходящее вокруг просто не укладывалось в голове. Вэй Усянь беспомощно уставился на юного адепта, чувствуя, как пальцы пробирает мелкая дрожь. Молодое красивое лицо, цепкий взгляд, сейчас просто сквозивший неподдельным волнением, темные глаза, прямо как у его матери, аккуратно собранные черные волосы, прекрасно сочетающиеся с пурпурной одеждой ордена Юнь Мэн Цзян. Человек перед ним был молод, просто чертовски, демоны его раздери, молод, и Вэй Усянь тяжело сглотнул, переводя взгляд на свои собственные ладони. На чужие, но при этом совершенно и точно его до последней царапины и мелкого шрамика на сбитых костяшках. — Н-нормально, — прохрипел Вэй Усянь, немного расслабляя плечи и натягивая на лицо свою самую обворожительную улыбку, — а что произошло, Цзян Чэн? Убедившись, что Вэй Ин окончательно пришел в себя, Цзян Чэн быстро убрал свою руку и скорчил недовольную гримасу; Вэй Усянь почувствовал странное тепло при виде его показного раздражения. Он давно не видел это знакомое лицо таким открытым, а его обладателя столь искренне обеспокоенным. — Ты упал в обморок прямо посреди дороги, Вэй Усянь, тебе лучше честно признаться, что ты учудил на этот раз! — Да ничего я не чудил, — обиженно насупился Старейшина Илин, тяжело вздыхая и утирая рукавом текущую из носа кровь, — это несправедливо, почему ты всегда так жесток ко мне, Цзян Чэн? Фыркнув, Цзян Ваньинь резво вскочил на ноги, быстро отряхивая одежду и протягивая Вэй Усяню руку. Этот привычный ранее жест помощи почему-то сейчас показался Вэй Ину опасно незнакомым, и он, помешкав пару долгих секунд, поднялся сам, упираясь рукой в пожухлый древесный ствол. Недоумение Цзян Чэна, кажется, можно было пощупать руками, но Вэй Усянь только усмехнулся, демонстрируя брату перепачканные в крови и комьях земли ладони. — Не хочу марать твою одежду, — пояснил он, привычным жестом обтирая руки о ткань штанов. Цзян Чэн на эту выходку лишь закатил глаза, хватая Вэй Усяня за шиворот и не позволяя вывернуться из цепкого захвата. В глазах все еще рябило, наверное, именно поэтому Вэй Усянь особо и не сопротивлялся, когда его потащили куда-то в сторону, уводя из-под носа с любопытством глазеющих на них юнцов; на секунду Вэй Ину показалось, что он увидел среди адептов в ярко-золотых одеждах до боли знакомое лицо, но заострить на этой мысли внимание ему не дали — Цзян Чэн уволок его в жилые комнаты, и не успел юноша опомниться, как его уже усадили на кровать, матеря и помогая снять намокшие верхние одежды. Немного побарахтавшись, Вэй Ин все же сдался, позволяя Цзян Чэну развязать его пояс и стянуть пыльную и мокрую ткань. — И где ты только умудрился в Гу Су Лань найти столько грязи? Это уму непостижимо, — ворчал Цзян Чэн, протягивая Вэй Ину небольшую белую тряпицу, предварительно смоченную чистой водой, — на вот, у тебя кровь из носа пошла, а ты ее по всему лицу обтер. Выглядишь, как оживший мертвец, смотри, как бы не спутал кто. — Завидуешь, что я, даже будучи ожившим мертвецом, соберу вокруг себя всех местных красавиц? — Да тут из красавиц только молодые адепты Гу Су, — фыркнул Цзян Чэн, но Вэй Ин успел заметить, как коварно блеснули его темные глаза, — или же ты решил своим жалобным и побитым видом еще больше отвратить от себя второго господина Лань Ванцзи? При одной только мысли о Лань Чжане сердце Вэй Ина сделало кульбит, отдаваясь отчаянной ноющей болью где-то в районе ребер. На секунду от страха потемнело в глазах, и он сам не заметил, как до белых костяшек сжал в руках окровавленную тряпку. Происходящее вокруг все еще воспринималось с трудом, словно через пелену плотного непроглядного тумана, словно картинка еще не отошедшего от сна сознания, когда ты вроде и понимаешь, что происходящее лишь иллюзия, игра твоего воображения, но все равно продолжаешь смотреть, не в силах проснуться окончательно. Только происходящее сном не было. Или, по крайней мере, не казалось таковым — Вэй Ин отчетливо ощущал боль от неудачного падения, холод после пребывания в промокшей одежде, голод, от которого крутило желудок. Это не могло быть частью его воображения — слишком реалистично, слишком правильно и обширно — он никогда не смог бы так досконально представить себе лица незнакомых адептов, запах травы, мяты и лотоса, исходящий от Цзян Чэна, грубость ткани под пальцами и свет утреннего солнца, играющий в листьях старого дерева около тренировочного поля. Вэй Усянь никогда не жаловался на скудное воображение, скорее на противоположный ему избыток дурных фантазий, но на такие мелочи, как сливовый листочек в торчащих волосах или тонкий аромат лотоса, исходящий от чужой одежды, ему бы никогда не хватило ни воображения, ни желания. Он предпочитал действовать с размахом, и если кто-то и мог бы создать такую кропотливую и тонкую иллюзию окружающего мира, то точно не он. А вот Лань Чжань бы, наверное, смог. Память возвращалась медленно, словно нехотя, пульсировала в висках разными образами и голосами, и Вэй Ин остро почувствовал необходимость побыть в одиночестве, чтобы хотя бы попытаться собрать по кусочкам все то, что так отчаянно кричало об опасности и неимоверно жестоко резало грудь изнутри, не позволяя Цзян Чэну подойти слишком близко. Мысли о младшем нефрите почему-то ужасно пугали Вэй Усяня, хотя причин для этого совершенно и точно не было. По крайней мере не более, чем обычно. Это же глупо. То есть серьезно, это же просто глупо — бояться Лань Чжаня. Это как бояться дышать, или спать, или есть, хотя Вэй Ин совершенно и точно не мог вспомнить, когда это Лань Чжань успел стать для него чем-то настолько привычным и важным. Хотя, они замужем друг за другом уже столько лет, что выяснить точное время будет весьма… что? Замужем? Замужем? Головная боль стала почти невыносимой. Вэй Ин застонал, вцепившись пальцами в волосы и с силой оттягивая торчащие пряди; Цзян Чэн, кажется, подошел ближе и что-то ему говорил, укладывая в постель, но за набатом стучащей в висках крови Вэй Усянь едва ли мог расслышать собственный жалкий скулеж, резонирующий от стенок черепной коробки гулким эхом. Отчаянно захотелось к Лань Чжаню, тот наверняка смог бы помочь и успокоить подступившую к горлу панику, но от подобной мысли стало только хуже, потому что… разве Лань Чжань его не ненавидит? Или нет, он ведь точно его терпеть не может, хотя тогда в пещере черепахи-губительницы он… он что? И что за черепаха? Мысли роились и путались, сотни голосов кричали в его голове, десятки лиц мазались, сливались, образуя странные силуэты совершенно незнакомых ему людей. Мальчик лет пятнадцати на вид — кто он и почему на сердце так тяжело при виде его меча? И меч этот в отражении солнца отливает золотом и серебристым сиянием откуда-то из-под граней металла. Белые одежды клана Гу Су Лань под его пальцами во время объятий, и слезы — откуда только взялись эти горькие слезы — текут из глаз и капают на чужую темную макушку. Этот юнец, что смотрит на него с таким благоговением — кто он для него? Ученик? Ребенок? И точно ведь, ребенок, цепляется за ногу и просит закопать, потому что хочет подрасти и стать как дядя, который, кажется, называет его, Вэй Ина, молодым господином, и на руках откуда-то кровь. Везде кровь. Вэй Усянь не может вдохнуть, перед глазами только темное небо с голубой прожилкой облаков, а под руками больше не ткань — воздух бьет его в спину, и падение длится вечность, когда тьма, повинуясь легкой трели, скользит по рукам и заставляет мертвецов подниматься из могил. Лань Чжань смотрит на него, и в его глазах Вэй Ин видит свое отражение в обрамлении алых всполохов горящих знакомых домов. От дыма сперло дыхание. Боль от ударов Цзыдяня больше не так обжигает, и меч отныне не ощущается неотъемлемой частью жизни, а лишь пустотой в груди и поворотом на дорожку — скользкую и болезненную — с тусклым, но теплым светом фонариков в руках бледных теней, за спинами которых Вэй Ин больше не видит осуждающих и боязливых взглядов. У Лань Чжаня теплые руки, обнимающие надежно и крепко. Цзян Чэн кричит, срывая горло, и на глазах слезы, как у самого Вэй Усяня, с изнанки век непролитой скорбью и рябью в омуте неискупимого греха. Шицзе улыбается мягко и тепло, кровь на ее руках пачкает его щеку, а она лишь кружится в красных свадебных одеждах, нежно зовя его кратким именем и чистя лотосы под строгим взглядом госпожи Юй, которая отчаянно кричит на него и требует что-то обещать. Не Хуайсан почему-то смотрит с сожалением, но Вэй Усянь видит его усмешку, когда меч Лань Сиченя разрезает плоть верховного заклинателя, имя которого горчит и отдается перезвоном серебряного колокольчика, который Вэй Ин приготовил кому-то в подарок. Кому-то важному, но упрямому, как Цзян Чэн, который бьет его и ненавидит так сильно, как только может ненавидеть глава ордена Юнь Мэн Цзян, хотя мальчишка в золотом одеянии все же немного приятнее, может, потому что наивнее, а может, потому что А-Юань смотрит блестящими глазами и с улыбкой говорит Вэй Ину о прекрасных темных волосах молодого наследника ордена Лань Лин Цзинь. И ноты печальной мелодии выжжены с изнанки запястий и клеймом на груди. И кровь. Везде, всюду: на руках, одежде, лице, под ногами, впитавшись в землю, расцветая пионами на груди под мелодию флейты. Цзян Чэн бьет его наотмашь, с силой и горящим ненавистью взглядом. Цзин Лин со слезами на глазах протыкает его мечом. А-Юань улыбается и рассказывает о кроликах и ночной охоте, пока Вэнь Нин неловко топчется за его плечом. А Лань Чжань улыбается. Вэй Усянь открывает глаза, кажется, минимум через вечность, но за окном еще даже не успело стемнеть. На своем лбу он ощущает теплую мокрую повязку, которая, даже изрядно нагревшись, приятно холодит горячий лоб. Цзян Чэна рядом нет, и, судя по всему, довольно давно. Ранее стянутая в полубреду верхняя одежда сейчас лежит на столике, аккуратно сложенная и, кажется, уже чистая и сухая, но Вэй Ину совершенно не хочется тянуться за ней — теплое одеяло приятно греет озябшее тело, и в целом ему сейчас было слишком хорошо, чтобы куда-то спешить. Судя по всему, спешить ему особо и некуда. Воспоминания, наконец, улеглись в его голове, и Вэй Усянь вздохнул, обрадованный этим небольшим фактом. Обряд, что использовал Не Хуайсан, все же смог подействовать и действительно закинуть Вэй Ина во времена его нелегкого обучения в достопочтенном ордене Гу Су Лань, потому что иной причины нахождения своего молодого тела здесь Вэй Усянь попросту не видел. Или не помнил, тут уж поди, разбери. Приятным открытием стала сама суть перемещения. Ранее Вэй Ин полагал, что подобный ритуал сможет, максимум, передать опыт и некоторые воспоминания в прошлое тело, однако сейчас мир воспринимался им словно после того ритуала жертвования тела из его прошло-будущей жизни. То есть, выражаясь более простым языком, он оставался все тем же взрослым Вэй Ином, запертым в своем молодом теле, а не просто юнцом с кучкой рандомных воспоминаний и фактов о, скорее всего, неотвратимом будущем. Это было, без сомнений, просто прекрасным открытием, которое, однако, ни капли не облегчало его нынешнее положение. Что делать с этой информацией? Что ему делать в общем? Он точно не знал в какой момент из тех бесконечных трех месяцев его могло закинуть, как не мог он и предположить, что ему делать теперь с этим знанием грядущих событий. Там, в прошлом, которое еще не наступило, Вэй Усянь, пусть и не совсем по своей воле, но все же заимел внушительный статус Старейшины Илин, которого, может, и не желали слушать, но хотя бы боялись, что давало самому Вэй Усяню неплохую власть и известность. Даже после его замужества с Лань Чжанем некоторые мелкие кланы приходили в ужас от одного его вида, пускай даже в новом хрупком теле он больше походил на гиперактивного юнца, чем на могущественного основателя коварного и опасного темного пути. Теперь же у него подобной репутации не было. Да, он был известен как лучший первый ученик ордена Юнь Мэн Цзян и воспитанник самого главы ордена, да, он, без сомнений, был знаменит в широких кругах своими умениями и талантами, а так же входил в список прекраснейших молодых заклинателей своего поколения и занимал в нем почетное четвертое место, но это вряд ли могло бы заставить взрослых и серьезных заклинателей по типу мадам Юй прислушаться к его громким словам о грядущей войне с псами ордена Ци Шань Вэнь. Он был совершенно бессилен, и даже имея всю информацию и все знания о грядущих событиях, он оставался беспомощен перед лицом повторяющегося будущего. А Лань Чжань? Что насчет Лань Чжаня? По замыслу Не Хуайсана они должны были переместиться вместе, но так ли это? Что если переместился только он один? От подобной мысли Вэй Ин почувствовал дурноту. Он мог бы пережить повтор этого кошмара, мог бы попытаться все исправить, мог бы, в конце концов, призвать мертвецов, чтобы те отбили первую атаку на Облачные Глубины и Пристань Лотоса, но какой в этом смысл, если Лань Чжаня нет рядом? Если он не успокоит, не обнимет и не скажет, что Вэй Ин все делает правильно? Если не встанет с ним плечом к плечу? Что ему делать, если этот Лань Чжань возненавидит его? Одна мысль об этом пугала Вэй Ина до дрожи. Жизнь без Лань Чжаня, без его тепла и любви казалась ему кошмаром, в котором он уже неоднократно вяз и тонул, но из которого его каждый раз вытягивали сильные родные руки. Но что ему делать, если этого больше не будет? Завоевать Лань Чжаня снова или оставить в покое его и без того настрадавшуюся в прошлой жизни душу? Это было слишком сложно и слишком больно для одного глупого Вэй Усяня. Эгоистичный порыв вернуть себе своего мужа мешался с искренним желанием спасти супруга от той боли, что он пережил по его, Вэй Ина, вине. Но правильно ли это? И что бы сказал его Лань Чжань? Вэй Усянь и без того знает ответ. Чувствует, где-то в сердце чувствует слова, знакомой интонацией отдающиеся по телу легкой дрожью. Где-то за окном Вэй Усянь слышит шаги и устало прикрывает глаза, притворяясь спящим. Взаимодействовать с другими людьми, толком даже не зная, в каком конкретно моменте времени он сейчас находится, ему совершенно не хотелось, тем более учитывая его нелегкие «братские» отношения с наследником ордена Юнь Мэн Цзян и теперь уже совершенно загубленные дружеские с вторым наследником клана Цин Хэ Не. Пожалуй, единственным желанным для него человеком оставался только его Лань Чжань, но он не считался в принципе, потому что стремление Вэй Ина обнимать его сильные руки и плечи всегда работало по умолчанию и не нуждалось в повторном оглашении. Это как дыхание или жажда — естественная потребность организма, без которой наступает полный упадок и как завершение — смерть. Что-то на уровне жизненно-важной необходимости. И это было проблемой. К сожалению, далеко не единственной на данный момент. Если так подумать, то Цзян Чэн тоже являлся весомой проблемой для переродившегося в третий раз Вэй Усяня. Они с Вэй Ином довольно тесно общались в этом возрасте, и, несмотря на то, что Вэй Усянь во многом так и не вырос из своих дурашеств, он все же, несомненно, ужасно изменился после всех тех ужасных событий, что случились с ним в прошлом, а это значит, что Цзян Чэн наверняка заметит эти колебания в его личности. К тому же, говорить со своим шиди так, словно ничего не произошло, не вышло бы у Вэй Усяня даже при всем его огромном желании, которого, признаться, с каждым годом становилось все меньше и меньше; несмотря на то, что после обнаружения тайны Цзинь Гуанъяо они смогли наладить более или менее дружеские отношения, Вэй Усяню все же было довольно трудно расслабиться в его присутствии и забыть кто именно тогда, много лет назад, повел за собой объединенные четыре ордена на осаду горы Луаньцзан. Он не держал на Цзян Чэна обиды и отлично понимал его отчаяние и жажду мести, но, тем не менее, это не отменяло всего того дерьма, что произошло между ними даже после его, Вэй Усяня, перерождения, и как бы там ни было, Вэй Ин все равно не мог не вздрагивать, когда Цзян Чэн невзначай ударял его по плечу или смотрел на Суйбянь глазами побитой псины, словно от этого что-то могло измениться. Не этого Вэй Ин добивался и не этого желал, но на тот момент ничего уже было не исправить. Так он думал. Но сейчас у него, вроде как, появился шанс? Не только наладить былой контакт, но и уберечь от полного разорения Пристань Лотоса и Облачные Глубины. Последние он, может, и не любил, но и при всем желании не мог отрицать, что те играли в его жизни далеко не самую последнюю роль. А еще, ладно, будем честными, это был дом Лань Чжаня. Дом, который тот явно не хотел бы потерять вновь, как сам Вэй Ин не вынес бы повторного зрелища горящих строений ордена Юнь Мэн Цзян. Из размышлений его вывела громко скрипнувшая у самой двери половица. — Ты все еще спишь? — Тихо поинтересовался Цзян Чэн и, немного погодя, добавил, — вот же везунчик. — Цзян Ваньинь, я бы не осмелился назвать Вэй Усяня везунчиком, — шепотом возразил Не Хуайсан; Вэй Ин едва удержал себя от желания кинуть в него подушкой, — он сегодня привлек внимание всего ордена и вызвал настоящий переполох. — Да ему это только в радость, к тому же, он наверняка просто нашел новый способ избежать торчания в библиотеке с Лань Ванцзи, — фыркнул в ответ Цзян Чэн, и по громкому лязгу металла о металл Вэй Усянь понял, что тот снял с подставки свой меч — видимо, сейчас было около шести часов вечера и начиналась вольная тренировка приглашенных учеников. Эх, прекрасное было время, когда можно было безнаказанно помериться силами с другими адептами и надрать зад всяким зазнавшимся павлинам. — Но ведь он действительно потерял сознание по пути в класс, — возразил второй наследник Цин Хэ Не, — и кровь у него пошла не просто так, даже учитель Лань Цижэнь выглядел обеспокоено, когда ему доложили об этом. — Старик просто понадеялся, что это пятно на его безупречной преподавательской карьере скопытилось окончательно, — усмехнулся Цзян Чэн, подходя ближе и присаживаясь на край его, Вэй Ина, койки, — а ты перестань притворяться, и так видно, что ты не спишь, вон как улыбаешься, явно же здоров. Вэй Ин разочаровано выдохнул, переворачиваясь набок и приоткрывая глаза. Если Цзян Чэн упомянул библиотеку, то вопрос о временном промежутке отпадал сам собой. Однако это довольно странно — Вэй Усянь был практически уверен, что сейчас время уже близилось к заморозкам, хотя в тот — первый — раз он отбывал наказание в середине лета. Что-то здесь казалось неправильным, но что именно Вэй Ин понять не успел; не желающий ждать его ответа Цзян Чэн несильно стукнул его кулаком в плечо. — Цзян Чэн, ну почему ты такой злой, поучился бы у шицзе, как нужно обращаться с больными! — Обиженно крикнул Вэй Усянь, потирая место удара и против воли широко зевая. — Тоже мне, больной нашелся, да на тебе верхом половину Гу Су объехать можно. — А ты, что же, решил заняться верховой ездой? Прости, Цзян Чэн, но с этим тебе лучше обратиться к Цзинь Цзысюаню — на павлинах кататься гораздо интереснее, чем на больных и умирающих. Перепалка далась на удивление легко; Вэй Усянь уже успел позабыть, как остер на язык был молодой Цзян Чэн и как он сам любил их небольшие словесные баталии. Наверное, они бы еще очень долго обменивались друг с другом подобными любезностями, если бы стоявший все это время в стороне Не Хуайсан не привлек к себе их внимание, деликатно прокашлявшись и раскрыв свой расписной веер. Вэй Усянь на секунду замешкался, разглядывая знакомый рисунок на тонкой бумаге, но этого, благо, никто не заметил. — Цзян Ваньинь, нам уже пора идти на тренировку, Вэй-сюн, прости, но сейчас мы вынуждены тебя оставить, надеюсь, тебе не станет хуже. — Я тоже надеюсь, — пробормотал Вэй Ин, разглядывая молодого адепта, — кстати говоря, а как долго мне еще осталось отбывать наказание с Лань Чж… Ванцзи? А то я что-то совсем запамятовал. Цзян Чэн посмотрел на него, как на идиота, но Вэй Ин мастерски проигнорировал это. За всю свою жизнь он уже успел привыкнуть к направленным на него полным осуждения и ненависти взглядам, поэтому теперь сносить такие мелочи для него было проще простого. Тем более сейчас это был Цзян Чэн, который смотрел на него этим самым взглядом едва ли не половину их общей сознательной жизни. Цзян Чэну стоило бы придумать что-нибудь получше, если он действительно хотел заставить Вэй Усяня чувствовать себя неловко или некомфортно. — Уже успел позабыть свои подвиги? Скажи еще, что не помнишь, за что наказан! — А вот и скажу, — надулся Вэй Ин, откидывая в сторону мешающее одеяло, — не помню я, за что мне в этот раз влетело, а если я еще хоть пару раз перепишу эти правила, то и имя свое уже вспомнить не смогу! — И правильно, с тобой иначе и нельзя. — Ну, Цзян Чэн, — протянул Вэй Усянь, строя свои самые жалобные глазки и радуясь, что из него всегда получался просто прекраснейший актер. Возможно, у него даже получится продержаться какое-то время, прежде чем его шиди заподозрит что-то неладное. Если он вообще заподозрит, конечно, — ну чего тебе стоит. В ответ Цзян Чэн только громко фыркнул. — Вовек не поверю, что ты забыл, как подложил порнографическую книжку Лань Ванцзи. Неужели ты и в правду думал, что за такое нарушение правил по совращению неокрепших гусуланьских умов тебе не продлят наказание? Ответ оказался на удивление неожиданным и, как ни странно, мгновенно разрешающим большинство его, Вэй Усяня, душевных переживаний и дилемм. На душе внезапно полегчало, словно он впервые с момента своего перемещения смог, наконец, по-настоящему вдохнуть; сердце радостно забилось, и улыбка сама по себе появилась на его лице, что, очевидно, вывело из себя Цзян Чэна еще больше, но Вэй Усяню было уже глубоко плевать — он помнил и книжку, и лицо Лань Чжаня, и последующие события, в числе которых точно не числилось продление его библиотечного заточения. И если до этого момента все шло своим чередом без его вмешательства, то, выходит, что мерное течение времени нарушил кто-то другой, кто-то, кто мог повлиять на наказание Вэй Усяня и кому было выгодно, чтобы тот находился в библиотеке, а, следовательно, и в ордене Гу Су Лань как можно дольше. И только один человек мог провернуть все это, не вызывая подозрений и искренне желая подобного исхода. От восторженных радостных криков его удержало только чудо и испуганный взгляд младшего наследника Цин Хэ Не. — Ага, не помнит он, как же, — пробормотал Цзян Чэн, быстро направляясь в сторону двери и попутно утягивая за собой обеспокоенного Не Хуайсана, — мы вернемся через час, постарайся стереть с лица это мерзкое выражение счастья. И, прежде чем Вэй Ин успел хоть что-либо ответить, он довольно грубо захлопнул дверь, оставляя Вэй Усяня в гордом и таком желанном одиночестве. Захотелось подняться и прямо сейчас побежать к Лань Чжаню, повиснуть на его шее и наговорить какой-нибудь ерунды, от которой мочки ушей Лань Ванцзи, Вэй Ин был в этом уверен, трогательно покраснеют. Это всегда казалось Вэй Усяню невероятно милым и в какой-то мере трогательным — то, как всегда холодный и безэмоциональный младший нефрит становился рядом с ним таким нежным и чувственным, и то, как он смущался от простых слов, при этом в постели практически всегда переходя в режим беспощадного монстра, что не могло не заставлять сердце Вэй Ина стучать с нереальной для нормального человека скоростью. Не сказать, что Вэй Усяня что-то не устраивало. Скорее даже наоборот. Вот только то, что им сейчас было едва ли по шестнадцать… немного сбивало с толку. Вэй Ин не раз вспоминал совсем еще юного Лань Ванцзи, представляя, как выглядел бы лихорадочный румянец смущения на его молодом лице, но он никогда даже вообразить не мог, что у него появится настоящая возможность узреть это воочию. Хоть какая-то польза от поехавшего окончательно Не Хуайсана из их родного времени. Кстати о Не Хуайсане. В этом времени он ведь еще не успел натворить дел, как и Мэн Яо еще не стал поехавшим придурком с очевидным психическим расстройством и комплексом неполноценности длиной в жизнь. Если так подумать, то даже Сюэ Ян еще не успел вырезать клан Чан и, разумеется, при всем желании он не мог причинить вреда Сяо Синчэню, потому что тот еще банально не спустился с гор Баошань-саньжэнь. Если так подумать, то сейчас на их с Лань Чжанем плечах лежала ответственность не только за спасение их родных от нападения адептов ордена Ци Шань Вэнь, но и предотвращение всех последующих событий, начиная от смерти его, Вэй Ина, шишу и заканчивая событиями в храме Гуань Инь. Острое желание удариться головой о стену стало практически непреодолимо, и Вэй Усянь страдальчески застонал, заваливаясь обратно на кровать; сегодня он уже вряд ли сможет без посторонних глаз побеседовать с Лань Чжанем, поэтому единственное, что ему на данный момент оставалось — это сосредоточиться на решении хотя бы одной из их нынешних проблем. А проблем у них было много. Очень и очень много. Честно говоря, Старейшина Илин был не из тех людей, что любили просчитывать свои поступки наперед. Нет, конечно, это не означало, что он не любил думать или нести ответственность за свои действия, проблема была скорее в том, что импровизация всегда давалась ему лучше и проще заранее выверенных планов. Стоит отдать ему должное, проблема была не столько в его неумении следовать четкой инструкции, сколько в нереальности поставленных целей и заведомо невозможных к выполнению задач. С его везучестью даже самый выверенный и верный до последних пунктов план всегда шел под откос, в конечном итоге, скатываясь в чистейшую импровизацию, а вот хорошую или плохую зависело уже целиком и полностью от внешних обстоятельств. Если подумать, то так, наверное, можно было описать всю его жизнь. Импровизация. И что-то явно пошло не так. В таком случае, самым разумным решением для Вэй Усяня сейчас было бы плыть по течению, пока не появится возможность обсудить все это с Лань Ванцзи и узнать его планы на будущее, по возможности, не раскрывая изменения в собственном поведении перед другими учениками. Вэй Ин не был дураком и прекрасно отдавал себе отчет в том, что все их знания не будут иметь никакого веса после первого же крупного измененного ими момента уже написанной ранее истории, ведь, по сути, всю их войну от начала и до конца можно было выстроить в цепочку, где началом было сожжение Облачных Глубин, а концом — смерть Вэнь Жоханя в Безночном Городе. И если одно из звеньев этой цепи сломать, то, очевидно, и остальная часть станет бесполезна. Как и они сами. Таким образом и возникал вопрос: если Облачные Глубины не сгорят, то нападут ли псы Вэнь на Пристань Лотоса и если нападут, то когда? И как подготовиться к этому, не раскрывая правды, в которую все равно никто не поверит? Слишком много вопросов, и слишком мало ответов. Только прошедшая голова отозвалась острой болью, Вэй Ин недовольно поморщился, нащупывая отброшенное им одеяло и заматываясь в него по самую макушку. Подумать о происходящем у него будет время и завтра, когда он, наконец, сможет остаться с Лань Чжанем наедине и перестанет мучиться от навязчивой боли в висках. Ритуал перемещения во времени, очевидно, все же имел за собой неприятные побочные эффекты. Нужно будет запомнить на будущее, а лучше записать, чтобы наверняка не забыть доработать ритуал. Хотя… стоит ли вообще его дорабатывать? Да и создавать в принципе? Кто знает, чем это может в итоге им всем аукнуться. А если он снова попадет не в те руки? А если наоборот, очень даже в те? Нет, в пекло, это не стоит возможных рисков. Вэй Ин, может, и был довольно безбашенной натурой, склонной к экспериментам, но все же он, при всей его репутации, не был конченым идиотом или злодеем, и отлично отдавал отчет всем своим действиям и их возможным последствиям. К тому же, обряд перемещения был одной из техник, разработанных незадолго до его смерти — в это время он был достаточно отчаян и безумен, чтобы решиться на нечто подобное, но даже тогда он отбросил эту затею, что уже говорит о многом. То время Вэй Ин, признаться, помнил весьма смутно, но он мог поклясться, что у него даже не возникло мысли по-настоящему попытаться провернуть нечто подобное. Это было запрещенным ходом даже на его темном и скользком пути. Темном пути, по которому он пошел, чтобы уберечь оставшихся дорогих ему людей, не имея возможности более придерживаться широкой и светлой дороги, из-за потери своего золотого ядра. Но сейчас? Сейчас он лежит в удобной постели и под пальцами чувствует знакомую теплую силу, тонкими нитями оплетающую тело. Приятное чувство, давно забытое; у Мо Сюанюйя тоже, конечно, было золотое ядро, но являлось оно настолько слабым и чужим, что Вэй Ин просто не мог пользоваться им без дискомфорта. Это как с мечом — чужой, может и лежит в руке так же удобно, и режет хорошо, но все равно никогда и рядом не встанет с твоим собственным клинком, каждый изгиб рукояти которого знаком до одурения. Сколько бы Вэй Усянь не дрался на других мечах, сколько бы не тренировал чужое золотое ядро, в итоге ни одно лезвие не могло сравниться с его Суйбянем, и ни одна энергия не была способна заполнить ноющую пустоту. Тьма тогда была его единственным решением, но если сейчас все получится иначе, то каков шанс, что в этот раз он сможет, наконец, пойти другим путем, вместе с Лань Чжанем, плечом к плечу, как сильнейшие заклинатели своего времени? Эта мысль была обжигающе приятна и до глупого наивна, и Вэй Усянь улыбнулся, зарываясь носом в одеяло и прикрывая глаза. Пока всего этого еще не случилось, пока псы Вэнь не совершили первый шаг, пока еще золотое ядро теплилось в его груди, а до Аннигиляции Солнца оставалось достаточно много времени, он мог позволить себе быть немножечко, самую малость, целым. А если Лань Чжань, как и Вэй Усянь, все же помнит минувшее будущее, то еще и счастливым. Засыпать с этими мыслями оказалось на удивление приятно. И тепло.