Иные пути

— Это должно сработать, —пробормотал Вэй Усянь, вертя в руках изрядно потрепанный талисман, — я смог ограничить расход светлой ци за счет изменения предназначения талисмана. — Что именно ты изменил? Вэй Усянь присел на землю, не боясь запачкать свою одежду, и утянул Лань Чжаня следом, заставляя его приземлиться напротив. Скрестив ноги в позе для медитации, Вэй Ин задумчиво прокрутил бумагу в пальцах, с нетерпением постукивая свободной ладонью по колену. Сейчас они находились за пределами Облачных Глубин, с официального разрешения старшего брата Лань Чжаня, для испытания заклинания, которое Вэй Усянь создал во время карантина и доработал за последние несколько месяцев своей «вольной» жизни. Это заняло у него гораздо больше времени, чем он рассчитывал, но в конечном итоге он был более чем доволен результатом. Лес вокруг них громко шумел листвой; ветер был действительно сильным, и Вэй Усянь недовольно кутался в выданную ему Лань Чжанем теплую меховую накидку. Самого Лань Ванцзи, кажется, плохая погода ни капли не смущала, и Вэй Усянь, признаться, чертовски ему завидовал. Если других людей долгая жизнь на улице закаляла, то у него, почему-то, был совершенно обратный эффект. Он не болел и имел крайне крепкое здоровье, но всегда очень тонко чувствовал любые температурные колебания. Со временем это прошло, да и во время войны с орденом Ци Шань Вэнь было не до таких мелочей, но сейчас холод чувствовался особенно остро. Признаться, Вэй Ин действительно не помнил, чтобы в прошлом, даже до своей смерти, он так сильно мерз. — Раньше эти талисманы должны были останавливать кровотечение и залечивать рану. Из-за этого они требовали большое количество ци и срабатывали через раз, практически полностью высушивая заклинателя. К тому же из-за сложности они не могли использоваться на слишком больших или серьезных повреждениях. Я же уделил внимание только остановке крови, — пояснил Вэй Усянь, откладывая талисман и вытаскивая из ножен Суйбянь, — и сделал их проще в применении. Ограничив действия, я разработал технику, которая только останавливает кровотечение. Большинство проблем ведь заключается не в ране, а в задетых внутренних органах и большой кровопотере, но изначальная версия не лечила внутренние повреждения, а лишь затягивала рану, что для заклинателя со средним уровнем сил бесполезно и даже опасно. Так что главное — это остановить процесс, а не создать иллюзию исцеления. Лань Чжань понимающе кивнул и подставил свою ладонь. Вэй Усянь немного замешкался, но все же осторожно провел лезвием по светлой коже ладони, подставив рядом и свою левую руку. Порез получился не слишком глубоким, но достаточным для того, чтобы кровь потекла по их пальцам, капая на холодную землю. Лань Чжань даже не поморщился, и Вэй Усянь, убедившись, что все в порядке, поднял бумажный талисман и положил на их порезанные ладони. Одним из преимуществ его новой разработки было отсутствие каких-либо слов для ритуала — бумаге нужно было лишь коснуться раны, чтобы начать процесс лечения. От талисмана стало исходить мягкое, целительное тепло; Вэй Усянь подождал еще пару секунд и осторожно убрал тонкий лист, принимаясь разглядывать результат работы. Царапины действительно перестали кровоточить и покрылись тонкой, но плотной заживляющей корочкой. Удовлетворенный итогом Вэй Усянь улыбнулся, поднимая взгляд на своего супруга. Лань Чжань подвигал рукой, согнул и разогнул пальцы и удовлетворенно кивнул, протягивая ладонь и касаясь чужой руки. — Ты не использовал темную энергию? — Неа, — довольно усмехнулся Вэй Ин, прижимаясь щекой к обтянутому белой тканью плечу, — только светлая ци. Темная энергия не так хороша в лечении, поэтому я при всем желании не смог бы ее использовать. Лань Чжань задумчиво кивнул. До конца дня оставалось еще достаточно много времени и Вэй Усянь, окрыленный этим знанием, потащил не сильно сопротивляющегося Лань Чжаня в город. Улицы были украшены сотней различных ярких фонарей; совсем недавно закончилось празднование конца осени, и многие нарядные украшения еще попросту не успели снять. На порогах некоторых домов примостились забавные резные фигурки, где-то на небольших площадях можно было увидеть изящные гирлянды или незадачливых продавцов, не сумевших распродать свой товар во время фестиваля и желавших хотя бы после празднования отбить часть своих затрат, понижая или повышая цены на определенные товары. Нефритовые подвески пестрили то тут, то там. Продавали, кажется, все: поделки из меха и соломы, детские игрушки и талисманы защиты дома от темной энергии. Вэй Ин знал, насколько они бесполезны, и искренне смеялся, когда очередной торговец ярко и красочно расписывал толпе, как эти детские каракули не раз спасали людям жизнь, отпугивая всякую нечисть и уничтожая слабеньких духов. В городе кипела жизнь. Дети, смеясь, бегали по улицам, играли, даже изображали заклинателей, фехтуя палками, словно это были настоящие мечи — разве что не пробовали летать. Взрослые спешили на работу или домой; кто-то нес в плетеных корзинах свои покупки, кто-то только выходил за порог своего жилья и ругал осеннюю прохладу. Вэй Ину нравилась подобная живость и остаточный праздничный настрой, шуршание разношерстной толпы и приятные пряные запахи из кухонек и различных увеселительных заведений. На постоялых дворах было шумно, и в глазах рябило от количества людей; в винных лавках народа было чуть поменьше, но это яро компенсировалось беспросветным пьянством их клиентов. Веселье продолжалось несмотря на то, что фестиваль закончился еще два-три дня назад. Жаль, что они с Лань Чжанем не смогли на него попасть, но Лань Цижэнь уехал на совет кланов только вчера днем, и поэтому сбежать из Гу Су у них вышло только сегодня ранним утром, уведомив об этом только Лань Сичэня. Вэй Усянь не знал, как Лань Чжань уговорил своего брата отпустить их вдвоем, и несмотря на то, что ему было ужасно интересно, Вэй Ин был совершенно не уверен, что действительно хочет это знать. Ему еще предстояло как-то отчитаться перед Цзян Чэном за побег и постараться отделаться малой кровью. Интересно, если он скажет, что был с Лань Чжанем на свидании, как быстро шиди зароет его в землю? Почему-то Вэй Ин был уверен, что очень быстро и совсем не нежно. Цзян Чэн иногда бывал таким жестоким. Они гуляли несколько часов; Вэй Усянь наслаждался запахом специй, иногда подбегал к различным торговым шатрам и тянул Лань Чжаня за собой. Ему было интересно все и везде, и он носился, болтал с путешественниками о красотах гор Гу Су, иногда травил байки и пару раз даже играл с детьми, изображая страшного и опасного водного дракона. Это почему-то очень сильно напоминало ему об А-Юане, и тревожные мысли о мальчике не покидали его голову даже в разгар веселья. Сколько ему сейчас? Родился ли он вообще? Если они изменят историю, встретятся ли они вновь? Он старался отвлечься от этих мыслей, но получалось не слишком хорошо. Однако Вэй Усянь никогда не стал бы показывать свою грусть в такой хороший вечер, и поэтому он продолжал громко шутить, махать руками и тянуть Лань Чжаня за собой, крепко сжимая ткань его белых верхних одежд. Вэй Ину нравилось трогать различные товары, тыкать ими в лицо Лань Ванцзи и нести всякую ерунду, наблюдая за реакцией супруга. Иногда он хмурился, иногда равнодушно смотрел, иногда тянулся к кошельку, но Вэй Усянь каждый раз останавливал его от этих дорогих и по большей части бесполезных покупок. И еще он чувствовал взгляд Лань Чжаня, который, кажется, даже не смотрел по сторонам, уделяя все свое внимание только ему одному. От этого сердце, как обычно, начинало биться сильнее и желание утащить Лань Чжаня в какой-нибудь проулок и пристать с бесстыдными поцелуями становилось просто непреодолимо, и только возможность быть застуканными кем-то из Гу Су заставляла его держать себя в руках. За все время Лань Чжань отошел от него только один раз. Вэй Ин, признаться, немного растерялся, не найдя Лань Чжаня рядом. В тот момент он играл с тремя очаровательными ребятишками и так увлекся, что совсем забыл о своем молчаливом спутнике, и когда детей забрали родители, он неплохо так запаниковал, не обнаружив рядом своего супруга. К счастью, ему не пришлось искать долго — не успел Вэй Усянь выйти из проулка, как знакомый силуэт возник прямо перед ним во всем своем небесном великолепии. Лань Чжань выглядел прекрасно в тусклом свете уличных фонариков, пускающих рыже-красные блики на его белоснежную одежду, фарфоровую кожу и темные волосы. Вэй Усянь мог бы вечность любоваться своим мужем, вглядываться в светлую медовую радужку глаз, что отливала настоящим золотом в последних солнечных лучах. Он действительно выглядел как небожитель. Бессмертный, вознесшийся на Небеса и спустившийся обратно только чтобы указать заблудшим душам путь, и Вэй Усянь даже не пытался скрыть восхищения на своем лице, протягивая руки и касаясь пальцами чужого рукава. Лань Чжань бережно провел пальцами по его запястью, приподнял его ладонь на уровень своей груди и вложил ему в руку отливающую багряным цветом темную ткань. Вэй Ин с интересом принял вещицу, разглаживая мягкую материю и касаясь кончиками пальцев темно-красного узора. Приятный гладкий материал слегка холодила кожу, и Вэй Ин завороженно замер, разглядывая подарок. — Ты купил это для меня? — Мгм. Изделие было красиво и на удивление удобно; Вэй Ин редко видел похожие товары. На самом деле он вообще не уверен, что встречал нечто подобное. Темная, почти черная, ткань обтягивала запястье, но при этом ни капли не затрудняла и не сковывала движение кисти, что было действительно удивительно — обычно такие вещи отличались только внешней дороговизной и часто приносили дискомфорт. С одного ее края, примерно в двух пальцах от кисти, ткань рассекал темно-красный узор в виде тонкого плетения цветов с две фаланги пальца шириной; с другого края изделие больше напоминало перчатку с обрезанными пальцами. Вэй Ин сразу надел на себя украшение и с удивлением нащупал небольшие потайные кармашки под плотной тканью. Должно быть, эта перчатка была сделана специально для заклинателей и предусматривала потайные секции для хранения талисманов. Вещь удобно сидела, и несмотря на то, что выглядела довольно непривычно, она все же смотрелась на его руке очень гармонично, так, словно всегда там была. — Спасибо, Лань-гэгэ, — улыбнулся Вэй Ин, рассматривая подарок. Убедившись, что их никто не видит, Вэй Усянь поцеловал своего мужа в уголок губ, проведя рукой в перчатке по его шее, — мне очень нравится. Ты специально смотрел, чтобы у нее были отделения для талисманов, да? — Мгм. — Ты чудо, — засмеялся Вэй Ин, вытягивая своего Лань Чжаня за руку из подворотни. Уже было довольно поздно, и было бы неплохо вернуться в Облачные Глубины до того, как их начнут искать, — можно ли считать это подарком на завтрашний день рождения? — Вэй Ин, — ровно произнес Лань Ванцзи, сосредоточено смотря ему в глаза, — твой подарок на день рождения я вручу тебе только завтра. — Ох, гэгэ, ты так меня совсем разбалуешь! Перчатка приятно согревала, и Вэй Ин инстинктивно потирал мягкую ткань подушечками пальцев. Сумерки наступали медленно. Звезды одна за другой зажигались на постепенно темнеющем небосводе. Ярко-алые с проблесками рыжего лучи солнца окрашивали весь мир своим теплым золотистым цветом. Улицы постепенно пустели, и на выходе из города Вэй Усянь все же отпустил рукав Лань Чжаня и переплел их пальцы. В Облачные Глубины они вернулись впритык к отбою, но Лань Ванцзи, кажется, совершенно не беспокоился по этому поводу. Расстались они у ворот — Лань Чжань зашел на территорию Гу Су Лань немного раньше, а Вэй Усянь какое-то время потоптался на входе, прежде чем зайти. Сегодня у него выдался просто прекрасный день: талисман, над которым он бился столько времени, получился, и, в качестве лучшего в мире бонуса, они с Лань Чжанем вместе выбрались за пределы Облачных Глубин, устроив что-то вроде настоящего свидания, а еще в конце Лань Чжань подарил ему такую полезную вещицу, и это даже не было подарком на день рождения. Это значит, что завтра он получит нечто еще более крутое и, о Небеса, Вэй Ину уже не терпелось пережить свои шестнадцать еще один раз. День просто физически не мог быть лучше. Но он мог стать хуже, и сердитый Цзян Чэн на пороге их комнаты довольно ярко напомнил ему об этом, одним своим грозным взглядом спуская Вэй Ина с небес на землю. Жестокий-жестокий Цзян Чэн просто не мог не обломать ему удовольствие. — Где ты был весь день? — прошипел юноша, гневно сверля его взглядом. — Ах, ну, знаешь, Цзян Чэн, — протянул Вэй Усянь, с улыбкой стараясь обойти вставшего прямо в дверном проеме брата, — воздухом свежим дышал, цветочки собирал, медитировал на холодных источниках. Цзян Чэн все же дал ему пройти, но радость от этого факта у Вэй Ина была недолгой; Цзян Ваньинь громко хлопнул дверью и задвинул металлическую щеколду, запирая их обоих в этой комнате и отрезая Вэй Усяню путь в случае экстренного и непредвиденного побега отступления. Вэй Ин рефлекторно посмотрел на окно и разочаровано вздохнул — заперто. Цзян Чэн явно готовился надрать ему зад без свидетелей, и если раньше их баталии были скорее словесными, то сейчас Вэй Усянь был совершенно не уверен, что его шиди не решил прибить его по-тихому прямо накануне дня рождения. Наверняка он просто не нашел подарок, вот и решил исправить положение таким радикальным способом. Это было бы в его стиле. — Тебя не было на территории Гу Су весь день, мы с Не Хуайсаном облазили Облачные Глубины вдоль и поперек. — Вы искали меня? Ах, мне безмерно льстит такое внимание к моей персоне, — немного нервно воскликнул Вэй Усянь, присаживаясь на свою кровать и стягивая с ног сапоги, — неужели вам двоим так скучно без моей компании? — Не увиливай, — строго проговорил Цзян Чэн, хмуря брови и подходя ближе, практически нависая над Вэй Усянем, — я задал тебе вопрос. Вэй Ин похолодел. Цзян Чэн всегда был вспыльчивым, и за долгие годы совместной жизни Вэй Усянь научился применять это в свою пользу. Когда его шиди злился, его легко можно было переключить на любую другую тему — он не замечал ничего вокруг и был сосредоточен на объекте раздражения куда больше, чем на провоцирующей ситуации. Им было легко манипулировать в таком состоянии, и он из раза в раз позволял Вэй Ину делать это, что обычно помогало им избежать многих проблем. Злой или взбешенный Цзян Чэн был привычным явлением, но суровый и сосредоточенный — нет. То есть, Цзян Чэн всегда был довольно жестким и зачастую излишне упертым, но обычно это не распространялось на их взаимодействие. Цзян Чэн в его присутствии хоть и был всегда тем еще засранцем, но он никогда не бывал по-настоящему холоден с ним, по крайней мере до войны. Ругал, материл, отвешивал оплеухи и лупил подушкой, но всегда все это делал… искренне? От души? Подобное слишком сложно объяснить. Такое своеобразное проявление привязанности, когда ты слишком гордый, чтобы признать, насколько тебе дороги некоторые люди, и из-за этой своей гордости не можешь сказать им об этом открыто, а потому и показываешь, как умеешь — жесткой заботой и беспокойством на грани раздражения. Это его стиль: наорать, чтобы образумить, треснуть, чтобы добиться ответа. У Цзян Чэна всегда был немного странный способ взаимодействия с людьми. Не удивительно, что он в их прошлом будущем так и не нашел себе спутницу жизни. Поэтому происходящее сейчас напрягало Вэй Усяня. Он привык к горячей ярости, но ощущать холод, от которого мурашки бегут по спине, было не просто непривычно — страшно. — Не знал, что теперь должен перед тобой отчитываться за каждый шаг, — усмехнулся Вэй Ин, вскидывая голову и с вызовом заглядывая в знакомые глаза, — я сходил в город, выпил немного вина и провел вечер в хорошей компании. — В хорошей компании с младшим нефритом Гу Су Лань? — прищурился Цзян Чэн, скрещивая руки на груди. Вэй Усянь обомлел. Паника подступила к горлу. Их заметили? Кто-то пустил слух? Откуда Цзян Чэн знает? И знает ли кто-то еще? — Понятия не имею, о чем ты. — Как же не имеешь, — едва ли не прорычал Цзян Ваньинь, грубо хватая его левую руку и дергая ее вверх, обнажая из-под съехавшего рукава темную перчатку, — а это ты, должно быть, на улице нашел, да? — Почему же нашел, — ехидно прошипел в ответ Вэй Усянь, безуспешно стараясь выдернуть руку из неприятного захвата, — цивилизованные люди покупают вещи, которые им нравятся, для этого не обязательно рыться по помойкам, Цзян Чэн. Вэй Усянь видел в чужих глаза пылающую злость, гнев, ярость, но на лице Цзян Чэна не отражалась ни одна из этих эмоций, только какая-то странная решимость в тонкой складке сведенных к переносице бровей. От него веяло холодом, непоколебимостью, и Вэй Усянь почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом, когда он рефлекторно отреагировал на исходившую от его шиди угрозу и напрягся всем телом, замирая. — И с каких это пор ты стал цивилизованным человеком? — усмехнулся Цзян Чэн, качая головой. — Ты бы в жизни такое не купил, денег не хватило бы. — Я мог ее украсть. — Мог, — согласился Цзян Ваньинь, — но не стал бы. Вэй Усянь не нашелся, что на это возразить. Эта перепалка не походила на их прошлые небольшие ссоры; Цзян Чэн своим поведением не оставлял ему ни единого шанса перевести их разговор в шутку или отойти от темы. Это больше напоминало его взрослую версию, и Вэй Усянь почувствовал сильную тошноту, при одной мысли об этом. — Ты ходил в город с Лань Ванцзи, — не спросил, а скорее подытожил он, — и он купил тебе это. — С чего ты взял, что это был Лань Чжань? Цзян Чэн посмотрел на него как на идиота, и в этот раз Вэй Усянь и впрямь почему-то ощутил себя глупым ребенком, которому объясняют, что дважды два четыре, а он упорно отказывается это принимать. Глупый пример, конечно, но сейчас такая ассоциация вспыхнула в его сознании как никогда ясно, и Вэй Усянь на секунду потупил взгляд, очень поздно понимая свою ошибку. Цзян Чэн сорвал перчатку с его руки быстрым и резким движением, обнажая бледную кисть с глубокой, но уже покрывшейся тонкой корочкой царапиной, берущей начало от пространства между большим и указательным пальцем и тянущейся до конца ладони. Вэй Ин быстро отдернул руку, но ущерб уже был нанесен, и Цзян Чэн замер, устремив взгляд куда-то в сторону. Кажется, он надеялся, что если не будет смотреть на Вэй Усяня, то сможет хоть немного успокоиться и не свернуть ему хрупкую шею.  — Что это такое, — едва ли не прорычал он. Очевидно, его способ избегания проблемы путем смотрения в противоположную сторону работал не очень хорошо. Вэй Ин был готов поклясться, что будь у Цзян Чэна шерсть — она бы точно встала дыбом. — Поцарапался, — пожал плечами Вэй Ин, размышляя о том, сколько времени ему потребуется, чтобы добежать до двери, открыть засов и сбежать куда-нибудь как можно дальше за пределы Гу Су Лань — выходило неоправданно много, — бывает, от этого никто не умирал. — Поцарапался… — повторил Цзян Чэн, качая головой, — поверить не могу, что ты считаешь, словно я поверю в это. — А ты не поверишь? Цзян Чэн промолчал, наконец переведя свой полный раздражения взгляд на Вэй Усяня. — Ты ведешь себя странно в последнее время, — начал перечислять Цзян Чэн, каждым словом вколачивая гвоздь в крышку гроба надежды Вэй Ина выпутаться из этого разговора живым, — резко меняешь стиль боя, становишься до тошноты прилежным учеником, почти не нарушаешь правила и как-то ненормально много говоришь о Лань Ванцзи. А сегодня тебя и Лань Ванцзи весь день не было на территории Облачных Глубин. И когда ты все же соизволил притащить свою задницу домой, я вижу на тебе след меча, которым ты, очевидно, не просто поцарапался, а еще у тебя новая перчатка для маскировки пореза, которую ты не купил бы себе сам! К тому же это не первый раз, когда я наблюдаю на тебе ушибы, которые ты не мог получить во время наших тренировок! Вэй Ин встрепенулся, услышав последнюю фразу, и почувствовал, как стремительно загораются его уши. Очевидно, Цзян Чэн увидел некоторые последствия их с Лань Чжанем вечерних встреч, и принял их за то, чем, по сути, они и были. Вэй Усянь смачно выругался про себя, совершенно не зная, что ответить на эту тираду. Ему попросту нечем было крыть; Цзян Чэн оказался куда внимательнее, чем Вэй Усянь рассчитывал, и Вэй Ин был сам виноват в сложившейся ситуации, однако он все равно не знал, что ему на все это ответить. Цзян Чэн, очевидно, увидел, как сильно побледнел его брат, и его взгляд немного смягчился. Он тяжело вздохнул и отложил на столик перчатку, устало потирая глаза и качая головой из стороны в сторону, совершенно не зная, что ему следует делать дальше. Должно быть, растерянно-напуганное выражение лица Вэй Ина все же подействовало на него гораздо сильнее, чем они оба рассчитывали. — Послушай, я лишь хочу убедиться, что ты не сотворишь снова какую-нибудь хрень, которую потом не сможешь решить и которая потенциально может принести вред. — Я ничего не творю, — выдавил из себя Вэй Ин, — сам же сказал, я сейчас прилежный ученик и я никак не наврежу репутации Юнь Мэн Цзян. И вот снова этот взгляд. Наверное, если бы в мире существовал конкурс разочарованных «ты полный идиот» взглядов, Цзян Ваньинь занял бы почетное нулевое место, потому что конкурентов в этом у него просто не было по определению. Вэй Ин был готов поклясться перед Небесами в том, что его брат просто божественен в этом. — Я не говорю про вред ордену, — словно раздраженный взрослый тупому ребенку разжевал Цзян Чэн, — я говорю о другом вреде. Тебе, очевидно, нравится Лань Ванцзи, — начал Цзян Чэн и закатил глаза, глядя на крайне потрясенного этой новостью Вэй Усяня, — и прежде чем ты начнешь голосить и нести привычный бред, дай мне договорить, потому что если сейчас ты откроешь свой поганый рот, то, клянусь, я ударю тебя так сильно, как только смогу. Вэй Усянь нашел в себе силы только кивнуть, все еще потрясенно взирая на своего шиди снизу вверх. Убедившись, что Вэй Усянь смирился и не собирается ничего говорить, Цзян Чэн все же продолжил: — Очевидно, что ты втюрился в этот кусок скалы по уши, и, очевидно, у вас двоих что-то происходит, и я лишь хочу убедиться, что что бы вы оба не творили — это происходит при полном обоюдном согласии, потому что по тебе видно, что ты туго соображаешь в его присутствии и вряд ли можешь ему отказать. И я хочу убедиться, что ты понимаешь, что ты делаешь, и не подвергаешься принуждению с чьей бы то ни было стороны, — твердо отчеканил он, и Вэй Ин увидел, как запылали его уши. Боже. Боже. Вэй Усянь почувствовал, что начинает задыхаться от обилия переполнявших его в это мгновение мыслей и чувств. Он действительно не знал, смеяться ему или плакать; когда он только пришел домой, то был уверен, что Цзян Чэн просто сотрет его в порошок из-за того, что Вэй Усянь где-то прохлаждался целый день, но все это время его шиди просто волновался за него, потому что думал, что Лань Чжань принуждает Вэй Усяня к чему бы то ни было. Это было глубоко очаровательно, но что-то подсказывало Вэй Ину, что если он сейчас произнесет нечто подобное вслух, то останется, как минимум, без языка. Забота Цзян Чэна и впрямь была убийственна. К тому же Вэй Усяня смешила одна только мысль о том, что его супруг когда-нибудь смог бы принести ему хоть малейший вред без точного и абсолютного согласия самого Вэй Усяня. Все это было полнейшим абсурдом, и Вэй Усянь только махал руками, не зная, как выразить хотя бы одну из мыслей, что сейчас роем носились в его голове. Наконец, набрав в легкие побольше воздуха, он все же смог выдать более или менее осмысленное предложение: — Лань Чжань никогда бы не смог причинить мне вред! Взгляд Цзян Чэна после этих слов стал какой-то болезненный, словно только что Вэй Усянь собственноручно расписался в своей полной психической невменяемости. — Вэй Усянь, не будь идиотом, он как раз из тех немногих людей, кто действительно может нанести тебе вред. Он уже делает это, и ты не должен довольствоваться подобным отношением к себе только потому, что он тебе нравится. И то, что он откупается от тебя, — сурово произнес Цзян Чэн, кивая в сторону многострадальной перчатки, — его не оправдывает. — Почему мы вообще говорим на эту тему, — едва ли не заскулил Вэй Усянь, давя в себе желание закричать, — я в полном порядке, и Лань Чжань не делает ничего против моего согласия, во имя богов, мы можем просто закрыть эту тему? Почему ты вообще говоришь мне все это?! То есть да, серьезно, Вэй Усянь мог бы представить такой разговор с шицзе, с Лань Сичэнем, с кем, демоны его раздери, угодно, кроме Цзян-мать-его-Чэна. Это не имеет смысла! Ничего из этого не имеет смысла, и единственное, что Вэй Усянь хочет сейчас — удавиться подушкой и снова воскреснуть примерно никогда. — Потому что я должен быть уверен, что ты в порядке. Ответ Цзян Чэна звучал как-то глухо, но Вэй Ин все же изумленно вскинул голову. Улыбка как-то сама по себе появилась на его лице — не часто его шиди говорил ему такие приятные вещи. Признаться, за столько лет Вэй Усянь уже успел позабыть, что Цзян Ваньинь вообще способен на подобное. Но сейчас он, очевидно, совершенно искренне переживал, и от этого Вэй Усяню становилось неимоверно тепло на душе. Ему нужно будет поговорить с Лань Чжанем, возможно, Лань Сичэнь будет не единственным, кого они посвятят в свой небольшой секрет. — Я в порядке, правда, Лань Чжань не сделает мне ничего плохого, эту перчатку он подарил мне во время нашей прогулки, а царапину я поставил себе сам. Я попробовал нарисовать заживляющий талисман и хотел проверить, получилось ли, — объяснил Вэй Ин, здраво решая не вдаваться в подробности проверки талисмана, — если не веришь, у Лань Ванцзи такой же, можешь посмотреть завтра, — и, чувствуя необходимость сменить опасную тему, ухмыльнулся, пододвигаясь ближе к Цзян Чэну и игриво наклоняя голову в бок. — Цзян Чэн, ты дотянул со своими разговорами до полуночи, и если у меня уже наступил день рождения, то, может, ты поздравишь меня прямо сейчас? Цзян Чэн фыркнул, заметно расслабляясь; очевидно, вести такой разговор ему самому было весьма непросто. — С чего ты взял, что я вообще стану тебя поздравлять? — Ну, Цзян Чэн, не будь таким засранцем, — воскликнул Вэй Ин, собственно, и не особо рассчитывая на то, что шиди вообще станет его слушать, не говоря уже о поздравлении. Он слишком эмоционально потратился за один день и завалился в кровать прямо так, в верхней одежде и не распуская волосы; Цзян Чэн еще какое-то время шуршал и ругался, что-то бормоча себе под нос, прежде чем самому присесть на постель. Глаза Вэй Усяня уже откровенно слипались, и Вэй Ин сонно пробормотал Цзян Чэну пожелание не сдохнуть во сне, шмыгая носом, и почти мгновенно заснул, крепко обнимая край теплого одеяла. Коробочку со своим подарком Цзян Чэн тихонько сунул ему под руку, боясь, что его придурковатый брат просто не найдет тот под подушкой. Немного поколебавшись, он стянул с Вэй Усяня ленту, распуская его волосы и откладывая алое украшение к перчатке; все же спать с хвостом ужасно неудобно, да и у Вэй Ина волосы всегда путаются наутро. Все же его брат был тем еще идиотом. Вздохнув и присев на свою постель, Цзян Чэн прикрыл глаза, стараясь вспомнить, с чего вообще все это началось и что пошло не так. В итоге получалось, что все.

***

Весь день Цзян Чэн ощущал неприятное, липкое предчувствие беды, и с каждым часом оно лишь усиливалось, перерастая в лютую нервозность. Он боялся, что Вэй Усянь сотворит какую-нибудь глупость, сорвется, несмотря на несколько месяцев сравнительно достойного поведения, что его вышвырнут из Гу Су Лань и вся задумка Цзян Чэна относительно его подарка провалится с громким треском из-за расхлябанности Вэй Ина и его неспособности прожить хоть пару дней без приключений на свой вертлявый зад. Он был просто невыносим. Цзян Чэн убил на его подарок свои последние нервные клетки, все силы и несколько месяцев, поэтому у него были веские причины злиться. Честно, если бы Вэй Усянь действительно напортачил, то Цзян Чэн надрал бы ему зад так, что тот еще пару месяцев сидеть бы не смог, и плевать, что именинник. Ему ради этого пришлось разговаривать с Лань Сичэнем. Вот настолько все было плохо. И этот разговор до сих пор всплывал в его голове мягким голосом старшего нефрита, заставляя волноваться и злиться еще больше. И это несмотря на то, что беседу они провели еще около месяца назад. Одним Небесам известно, каких усилий Цзян Чэну стоило заставить себя обратиться к Цзэу-Цзюню с подобной наглой просьбой. Он тогда очень долго не решался подойти и подловить момент: ему мешали то занятия, то тренировки, то первый наследник вновь и вновь ускользал от его взора, как тонкая лента сквозь пальцы. Цзян Чэн караулил его на протяжении трех дней, прежде чем подловил в промежутке между ужином и отбоем на половине пути в сторону жилых корпусов. Он не хотел показаться навязчивым, но и бегать дальше он тоже не мог, а потому ему и пришлось пойти на крайние меры, нарушив единение Лань Сичэня весьма бесцеремонным образом, едва не хватая того за рукава ослепительно мерцающих в подступающих сумерках одежд. Честно, он, наверное, никогда не забудет удивленное до глубины души лицо первого наследника Гу Су Лань, когда Цзян Чэн попросил уделить ему несколько минут на совместную прогулку до ближайшей беседки. Тем не менее, на радость Цзян Ваньиня, Лань Хуань только тепло ему улыбнулся, соглашаясь и замедляя шаг. Они говорили тогда не очень много и пользовались в основном общими фразами: разговоры о политике их орденов, о ночных охотах, о погоде и скорых заморозках, и только дойдя до дальней от жилых блоков беседки и присев на деревянную скамью, Цзян Чэн все же смог перейти к по-настоящему волнующей его теме. — Не сочтите за грубость, но я бы хотел узнать, что вы думаете о Вэй Усяне? — максимально нейтрально спросил он, стараясь не выдавать внутреннего волнения. — О молодом господине Вэй Усяне? — немного удивленно переспросил Лань Сичэнь, наклоняя голову; Цзян Чэн утвердительно кивнул, выжидающе смотря на старшего нефрита и незаметно сжимая пальцами ткань своей пурпурной ханьфу. — Не позволите уточнить причину вашего интереса? В Гу Су Лань запрещено обсуждать человека за его спиной, и мне бы хотелось знать причину, почему вы так желаете узнать мое мнение. Это было вполне справедливое замечание, и, признаться, Цзян Чэн его даже ждал. Он знал Лань Сичэня как честного и глубоко порядочного человека, который не стал бы опускаться до разговоров за чужой спиной, но от этого знания Цзян Чэну ни капли не становилось лучше. Он должен был придумать ложь — складную, тягучую, как делал это Вэй Усянь, но почему-то, когда он заглядывал в честные карие глаза Лань Сичэня, у него не хватало духу произнести заранее заготовленные фразы. От Цзэу-цзюня веяло теплом и пониманием. Несмотря на то, что это, пожалуй, был их первый неофициальный разговор наедине, Цзян Чэну совершенно не хотелось ему лгать. Лань Сичэнь сидел с идеально прямой спиной, несмотря на усталость, скопившуюся за день, и улыбался уголками губ, немного наклонив голову. Несколько тонких черных прядей выбились из его идеальной прически и сейчас аккуратными волнами лежали на его плечах и груди, контрастируя с белизной одежд. В тусклом свете луны и мерцании фонарей Лань Хуань выглядел странно располагающим, словно светился изнутри, и его присутствие, признаться, немного согревало и успокаивало Цзян Ваньиня, умаляя его тревоги и страхи. Цзян Чэн смотрел на него слишком долго и, смутившись, отвел взгляд в сторону, принимаясь разглядывать тонкую резьбу на колоннах беседки. В рту почему-то пересохло. — Вы ведь знаете о статусе Вэй Усяня? — Не совсем уверен, что понимаю, о чем вы, — покачал головой Лань Сичэнь, и Цзян Чэн заметил проскользнувшую в его голосе растерянность, — к моему стыду, я не очень хорошо знаком с порядками других орденов и знаю в лицо лишь глав и их наследников. Я полагал, что Вэй Усянь является приемным сыном главы ордена Юнь Мэн Цзян, а также первым учеником ордена. Я ошибаюсь? — Вы не ошибаетесь, — в некотором роде облегченно выдохнул Цзян Чэн, — но кое в чем вы не совсем правы, позвольте вам объяснить. Мой отец — Цзян Фэнмянь — привел Вэй Усяня в Пристань Лотоса чуть больше шести лет назад, тогда же он установил над ним опеку и принял в орден, обозначив как приемного сына. Цзян Чэн на некоторое время замолк, обдумывая свои следующие слова. Лань Сичэнь его не торопил и только молча ждал продолжения. — Тем не менее на тот момент он уже много лет состоял в браке с моей матерью, и та не позволила моему отцу по-настоящему усыновить Вэй Усяня. Таким образом, мой отец смог установить над ним лишь временную опеку и принять его в орден, но не в наш родовой клан. Мы росли плечом к плечу, и я всегда воспринимал и буду воспринимать его как родного брата, но тем не менее это не отменяет того факта, что единственное, что отличает Вэй Ина от прочих учеников — покровительство моего отца. Но вы знаете, в чем состоит разница между официальным принятием в родовой клан и опекой? — Принятие в клан дает пожизненный статус, в то время как положение, полученное благодаря опеке, снимается по достижении ребенком совершеннолетия, — задумчиво кивнул Лань Хуань, — то есть после этого Вэй Усянь потеряет свой статус. Я даже не задумывался об этом. — Он тоже, — фыркнул Цзян Чэн, — Вэй Усянь не считает это чем-то значимым и не печется о своим статусе. Я думаю, он полагает, что так будет даже лучше. — Однако вы так не считаете, — понимающе кивнул Лань Сичэнь, и Цзян Чэн тяжело вздохнул, потирая пальцами виски. — Вэй Усянь слишком добродушен, а потому не осознает, какую роль может сыграть его статус в обществе. Он словно не слышит всего того, что люди говорят за его спиной, и я уже устал затыкать рты сплетникам, называющим его обнаглевшим слугой. Я знаю своего брата и знаю его преданность моему ордену, и я считаю его частью своей семьи, но после его совершеннолетия если он останется в Пристани Лотоса, его будут называть не иначе, как слугой, которым он для меня не является, однако мне даже нечего будет возразить на эти слова. Я не хочу этого. На пару мгновений между ними повисла тишина. Лань Сичэнь, кажется, обдумывал его слова, и Цзян Чэн немного замялся, не зная, как напрямую выразить свою просьбу. К счастью или к сожалению, ему этого делать не пришлось. — Я понимаю ваше стремление защитить брата, но не совсем осознаю, чем именно я могу вам помочь. — Дело в том, что мы с матушкой пришли к соглашению. Если Вэй Усянь достойно закончит обучение в Облачных Глубинах и получит высокие рекомендации от наставников, то она позволит отцу официально вписать его в наш клан как второго наследника ордена. — Все так просто, — удивился Лань Сичэнь, и Цзян Чэн усмехнулся, покачав головой. — Поверьте, это очень серьезное условие, и, признаться, я до сих пор считаю эту задачу едва ли выполнимой. — Отчего же? Ваш брат весьма умен и не обделен талантами. — А еще он не обделен дурным нравом, ужасным характером и полным отсутствием какого-либо стыда. Признаться, матушка искренне полагала, что его вышвырнут из Облачных Глубин максимум через месяц, потому и согласилась на подобное условие. К тому же она ясно дала понять, что ей требуются рекомендации и положительные отзывы наших учителей, в частности, она весьма прозрачно намекнула на Лань Цижэня. А он, не сочтите за грубость, скорее удавится сам, чем скажет или, не приведите Небеса, напишет что-то хорошее про Вэй Усяня, — тяжело проговорил Цзян Чэн и очень поздно понял, что именно и кому он только что сказал. Юноша уже был готов принести свои не совсем искренние извинения, но его остановил тихий, едва слышный, но очень приятный легкий, звенящий смех, и Цзян Ваньинь, не веря, вскинул голову, упираясь взглядом в молодого адепта ордена Гу Су Лань. Лань Сичэнь смеялся, очаровательно прикрыв рот рукавом своего ханьфу; его щеки слегка покраснели и Цзян Чэн как-то внезапно понял, что физически не может отвести от этой картины взгляд. Было в этом тихом теплом смехе что-то завораживающие, пробирающееся под кожу и расползающееся теплом по венам. Это было странное, непонятное чувство, и Цзян Чэн внезапно осознал, что сам как-то совсем постыдно разулыбался, смотря на повеселевшего наследника ордена Гу Су Лань. — Простите, — немного погодя все же произнес Лань Сичэнь, опуская руку и вновь становясь образцом добродетели, но Цзян Чэн видел, как продолжали смеяться его глаза, — давайте я забуду ваши слова о моем дяде, а вы простите мне мою несдержанность. Цзян Чэн весело кивнул, продолжая разглядывать чужое лицо. — Поэтому вы обратились ко мне? — Боюсь, если я подойду к вашему дяде с подобной просьбой, то мне самому потом отошлют домой не самую лестную характеристику. Я не прошу вас лгать, лишь помочь мне разрешить эту досадную неприятность. Думаю, вы понимаете мое стремление обеспечить брату достойное будущее. — Понимаю, и, поверьте, вам не о чем переживать — мне даже не придется врать ради исполнения вашей просьбы. Вэй Усянь очень умный молодой человек. Знаете, во время их с Ванцзи карантина я носил им различные рукописи об артефактах и заклинаниях, — с теплотой проговорил Лань Хуань, поправляя свои широкие рукава и разглаживая несуществующие складки, — и когда я относил свитки обратно в библиотеку, то увидел некоторые пометки вашего брата и, признаться, я был изрядно удивлен его обширными познаниями в этой сфере. Ванцзи уведомил меня, что Вэй Усянь занимался на протяжении всего времени, поэтому, думаю, я смогу уговорить дядю написать вашей матушке нужную вам характеристику. К тому же, несмотря на личную неприязнь, мой дядя признает Вэй Усяня как человека исключительного ума. — Благодарю, Цзэу-цзюнь, — поклонился Цзян Чэн, чувствуя странное, самому ему неясное смятение от этих слов. Мысли хаотично замельтешили в его голове, и сотни вопросов завертелись на языке. Он бы хотел поговорить с Лань Хуанем еще, но, к сожалению, словно насмехаясь над ним, за его спиной громко прозвенел колокол, оповещая всех о наступающем отбое. Лань Хуань смутился, быстро вставая и кланяясь ему в ответ. — Вам не за что меня благодарить, и, прошу, обращайтесь ко мне Лань Сичэнь, нам нет нужды в официальности в подобных беседах. — В таком случае и вы зовите меня просто Цзян Ваньинь, — не остался в долгу Цзян Чэн, выпрямляясь и почтительно кивая головой в знак прощания. Лань Сичэнь только улыбнулся ему в ответ. Цзян Чэну было стыдно признать, что из беседки он тогда едва ли не бежал, переполненный множеством мыслей и ему самому неясных чувств. С одной стороны, он был очень горд за брата, рад, что их с отцом и сестрой план все же увенчался успехом, встревожен, в некотором роде растерян. С другой же, он действительно не понимал, как мог его брат, неспособный усидеть на месте дольше пяти минут, в уединении уделять время учебе, а не издевкам над Лань Ванцзи. Он очень долго думал по этому поводу, пока не осознал одну простую вещь. Он ни разу не видел, чтобы этот паршивец хоть раз что-то учил в Облачных Глубинах, но при этом у того не было ни единой отрицательной отметки. Он словно уже знал все, что старик пихал в их головы, и отвечал он всегда так скучающе и легко, словно уже давним-давно освоил эти азы, хотя Цзян Чэн был готов поклясться, что до их отбытия из Пристани Лотоса Вэй Усянь не имел подобных знаний. Как и до того вынужденного карантина. Это настораживало. Его брат был не тем человеком, который скрывает свое рвение к учебе, но и знать так хорошо традиции Гу Су Лань, не занимаясь, было просто невозможно, каким бы эрудированным и находчивым не был Вэй Усянь. Что-то здесь не складывалось, и как бы Цзян Ваньинь не был рад положительной характеристике, это не отменяло того факта, что с Вэй Ином что-то было не так. У Вэй Усяня попросту не было причин учить нудную историю Гу Су Лань, заниматься артефактами или талисманами, и никто на всем свете не смог бы заставить этого упертого дурака делать что-то против его желания. Мог ли Лань Ванцзи помогать ему в обучении во время карантина? Может, он заставлял его заниматься? И даже если так, зачем ему тратить на это свои силы и нервы? Мог ли Вэй Усянь скрывать что-то серьезное от Цзян Чэна? После этого небольшого разговора с Лань Сичэнем наследник ордена Юнь Мэн Цзян стал внимательнее смотреть за братом. Не следил, конечно, но старался не отходить лишний раз, да и смотрел гораздо чаще, подмечая каждую эмоцию на знакомом лице. Он осознал все внезапно, когда они просто прогуливались по территории Облачных Глубин и нечаянно наткнулись у холодных источников на играющего на гуцине младшего нефрита. И именно тогда, вслушиваясь в мотив незнакомой мелодии и смотря на лицо своего брата, Цзян Чэн все понял. Но лучше бы не понимал. Цзян Чэн знал своего брата веселым, окрыленным новыми глупыми идеями и очередным провальным жизненным выбором. Когда Вэй Усянь смеялся, воруя куриц, лазил по деревьям и светился ярким солнцем с изнанки груди. Когда травил байки вечерами у костра на ночной охоте, пугал адептов помладше, и те храбрились, а потом все равно подползали ближе и жались друг к другу замерзшими птенцами. Вэй Усянь всегда смеялся громко, открыто, так, что скулы сводит, если смотреть слишком долго, но Цзян Чэн смотрел, пока не ловил себя на том, что улыбается сам. Губы в такой момент становились непослушными, словно не его, и сами тянулись в ответной улыбке на глупые бесстыдные шутки и заразительный искренний смех. Цзян Чэн знал Вэй Ина напуганным, жмущимся и трясущимся в объятьях от пережитого ужаса. Вэй Ин ведь всегда боялся собак, да не просто до неприязни — до дрожи, ступора, слез и трясущихся рук, и Цзян Чэн ненавидел такие моменты, потому что отогнать собаку-то он мог, но что делать дальше — даже не представлял. Действовал он скорее интуитивно, обнимая непутевого брата, гладя меж выпирающих лопаток, шепча — тихо, на грани слышимости, — что его никто больше не обидит. Ни собаки, ни сам Цзян Чэн. И Вэй Ин был таким милым тогда — напуганный, доверчивый — без своей этой ауры маленького вездесущего хаоса. Домашним и ручным, сам как собака — маленький щенок, который боится, что выбросят обратно. И сейчас, если подумать, ничего не менялось: Вэй Ин все так же боялся собак, все так же дрожал и выглядел все так же жалобно. На него, — такого, — даже сердиться толком было нельзя. Не выходило даже у вечно вспыльчивого Цзян Чэна. Он знал Вэй Усяня плачущим: после смерти выхоженного ими птенца, после ночных кошмаров, после тех же собак. Иногда, в детстве — после особенно жестоких слов госпожи Юй, когда она громко кричала на отца или Вэй Усяня, а Цзян Чэн даже не знал, куда ему деться: с одной стороны, он испытывал жалость к брату, а с другой, он понимал негодование матушки. В такие моменты его спасала сестрица — она сама успокаивала Вэй Усяня, улыбалась, приносила семена лотоса, и они все вместе ели их в небольшой беседке, болтая и веселясь. Вэй Усянь был разным, и Цзян Чэн видел его любым. Знал его злым, напуганным, серьезным, врущим, счастливым, но никогда — влюбленным. До этого момента. Цзян Чэн и сам толком не знал, можно ли назвать это влюбленностью, но иного просто не приходило в его голову. Это было неправильно, в корне, на самом-то деле, неправильно, и дело здесь не столько в том, что Вэй Ину, кажется, понравился мужчина, а в том, что им был именно Лань-мать-его-Ванцзи. Холодный, непробиваемый, с эмоциональностью ниже нуля и, очевидно, не выносивший Вэй Усяня за версту. Вэй Ин был придурком, но он не заслуживал такой дурной первой любви, и Цзян Чэн очень волновался за своего непутевого брата, хоть сам он скорее предпочел бы умереть, чем признаться в этом. Он не знал, когда это произошло, и корил себя за то, что позволил себе упустить этот момент, пустив все на самотек. Он просто как-то заметил и больше не смог развидеть — взгляд, который бросал на младшего нефрита его брат, был полон истинного трепетного восторга, которого Цзян Чэн никогда не видел прежде. Вэй Ин был эмоционален, это не было секретом, но никогда еще Цзян Ваньинь не замечал на его лице столько щенячьей преданности и обожания при взгляде на другого человека. И все эти шутки, и все эти слова — восторженные комментарии о чужой красоте и силе— это не просто издевка или очередное желание поддеть — это правда, замаскированная подтруниванием и усмешками, как его безвкусная еда острыми приправами и специями. Вэй Усянь всегда был отличным лжецом и прекрасным актером. Но сейчас он не то не видел смысла скрывать свою извращенную привязанность ко второму наследнику ордена Гу Су Лань, не то просто не находил в себе на это сил, но его влюбленность Цзян Чэн едва ли не чувствовал кожей. От этого было неприятно и тошно, и раньше Цзян Ваньинь никогда не думал, что от чужой влюбленности может быть так тяжко на душе. Но теперь он отчетливо понимал — может. Хоть выворачивай, хоть головой об стену бейся — не поможет. Он периодически замечал темные пятна на запястьях или шее своего брата, но списывал все на тренировки и его врожденную тягу к неприятностям. К тому же Вэй Усянь был сильным и мог постоять за себя, но все же что-то в груди Цзян Чэна болело, когда Вэй Ин улыбался, незаметно поправляя рукава. Все пошло не так после того, как однажды Цзян Чэн, проснувшись посреди ночи, обнаружил, что Вэй Усяня нет в комнате. А потом, притворившись спящим на следующий день, Цзян Чэн увидел, как тот сбегал через окно. Цзян Чэну было интересно, куда сбегает его шисюн посреди ночи. Но Цзян Чэн хотел бы никогда этого не узнать. Вэй Усянь, очевидно, думал, что Цзян Ваньинь этого не замечал. Он как обычно забывал, что Цзян Чэн все же будущий глава ордена и внимание к мелочам — качество, которое в него едва ли не вбивала матушка и за которое его пусть и редко, но хвалил отец. И сейчас оно сыграло с ним злую шутку — Цзян Чэн действительно желал бы ничего не замечать, да только как тут не заметить, когда все это прямо перед тобой, едва ли не под носом, тычется в глаза и на изнанку век отдается насмешливой рябью. Все эти взгляды брата, его размашистые жесты, странная манера боя, в которой отчего-то все меньше было от традиционного стиля адепта Юнь Мэн Цзян. Он все так же орудовал Суйбянем, но движения его стали отчаянней, резче, словно от этого зависила его жизнь, и никакая ухмылка и никакие усмешки не могли скрыть его пылающих глаз. Он стал фехтовать лучше, намного умелей, чем раньше, но где именно закончилось это «раньше» Цзян Чэн так и не понял. И спросить было не у кого, потому что кроме него, кажется, никто ничего не замечал, а сам Вэй Усянь только отшучивался и смеялся — открыто, громко, но не так. Смотреть на это было едва ли не больно. И было бы неплохо скинуть все на Лань Ванцзи, но тот ведь, по сути, и не виноват. Он не заставлял себя любить, не прививал Вэй Ину новую манеру боя, он вообще, кажется, в его сторону старался лишний раз не смотреть, и потому чувства Вэй Усяня становились еще более странными и ненормальными в его, Цзян Чэна, глазах. Может, он ошибся? Может, это что-то иное? Цзян Чэн успокаивал себя этим достаточно долго, чтобы почти поверить самому. В конечном итоге… ну понравился его глупому брату холодный младший нефрит, и что с того? Переживет, перебесится, особенно учитывая, что взаимностью тут даже не пахнет. Отошьют его — пинком под зад — и успокоится, переключится на какую-нибудь милую девушку и вновь начнет флиртовать с торговками и служанками. Это же Вэй Усянь, он ветреный, как пики гор зимой, объекты его симпатии меняются быстрее, чем Цзян Чэн успевает узнать их имена, так что волноваться было совершенно и точно не о чем. Но Цзян Чэн волновался. Просто не мог иначе. За долгие годы это уже стало его условным рефлексом — волноваться за этого придурка без инстинкта самосохранения и с кучей опасных для себя и общества идей. Встрянет же, убьется, а что ему потом делать? Как смотреть сестре в глаза? Что говорить отцу? Как оправдаться хотя бы в своих глазах? Он ведь сам себя не простит, если что-то случится. Как бы Вэй Ин его не бесил и не раздражал, они были семьей, и важнее семьи у Цзян Чэна ничего не было, как бы эгоистично это не звучало. Он сам отлично понимал, что подобные мысли просто недостойны будущего главы ордена, но ничего не мог с этим поделать — это сильнее его, выше, и не вытравить, как бы он сам не старался. И поэтому он еще больше злился. Когда бегал, как ополоумевший, по всем Облачным Глубинам, когда раздраженно просил Не Хуайсана помочь в поисках, когда внезапно понял, что пропал не только один Вэй Усянь. Лань Ванцзи тоже не попадался им на глаза. Он знал, что между этими двумя что-то происходит, но продолжал отрицать. Продолжал так долго и упорно, пока сам не поверил. Образумится. Перебесится. Так он думал. Внушал себе, что все устаканится, только сколько бы времени не прошло — влюбленный взгляд Вэй Усяня все еще оставался все таким же отвратительно влюбленным, и Цзян Чэн внезапно понял, что, как ни странно, внешний вид Лань Ванцзи скажет ему намного больше, чем вид его всегда открытого нараспашку брата. И тогда он стал смотреть на него. И подмечать — маленькие, едва заметные детали, от которых у Цзян Ваньиня пересыхало в горле и, признаться, едва ли не дергался глаз. Лань Ванцзи рядом с его братом был… другим. Он тоже словно поменялся после карантина, и Цзян Чэн уже вполне серьезно стал предполагать, что болезнь у этих двоих была куда серьезнее, чем они все полагали, потому что ну не мог этот человек-ледышка смотреть на его брата с таким обожанием, ловя жадно каждый жест и слово. Так дикое животное следит за добычей. От этих мыслей Цзян Чэна мутило каждый гребаный раз. И поэтому да, у него были поводы волноваться за Вэй Усяня, учитывая, каким иногда его брат бывал непроходимым тупицей. Когда Вэй Ин вернулся после отбоя, Цзян Чэн думал, что убьет его. Когда он увидел эту гребанную перчатку, то представил, как сворачивает шею этому придурку, да и младшему нефриту заодно. Когда он увидел длинный порез от меча на его руке, то, признаться, просто не знал, что и думать. Такой след мог остаться только в двух случаях: если ладонь человек резал себе сам, что было Вэй Усяню совершенно без надобности, или если человек просто банально прикрывался рукой от непрямого скользящего удара, направленного по касательной. И это заставило сердце Цзян Чэна на минуту замереть. Царапина была незначительной, но она была, и уже этого было достаточно, чтобы Цзян Чэн, наконец, решился поговорить с братом о происходящем с ним дерьме. Тот ожидаемо закосил под дурачка, и, признаться, Цзян Чэн не ждал от него иной реакции. Скорее он был искренне удивлен, если бы Вэй Усянь действительно нормально поговорил с ним, но ничего, Цзян Чэн упертый, и то, что этот придурок не желает говорить, не значит, что Цзян Ваньинь не найдет способ узнать правду и докопаться до истины. Даже если ему самому не понравится полученный ответ.