getting there from here

на их глазах на ремонт увозят неисправный автомат. это вызывает всеобщий траур, потому что так из столовой забрали холодильник с газировкой — год спустя от него так и остался только квадратный след на плитке. охранник вздыхает. он брал в нем сок для внука и печенье для себя, когда не успевал заскочить в магазин после работы. чанхи щелкает по столу: цок-цок-цок. когда охранник дает им ключ от аудитории и чанхи подхватывает с пола рюкзак, сону не знает, чем именно вызван тоскливый взгляд, которым они провожают людей в форме, которые автомат пытаются вписать в двери под более точным углом, чтобы эти двери не снести. тем, что им жалко остаться без возможности купить перекусить или что с автоматом уходит еще и определенный этап их студенческой жизни. чанхи вздыхает: конец эпохи. середина второго курса. время их молодости безвозвратно проходит. чанхи драматизирует, а у сону по-настоящему колет сердце. для надежности один из работников выходит первым, но через стеклянные двери видно, как он закуривает и отворачивается. чанхи цокает языком. — ну вот мы и остались без радостей жизни. — черт, они так все здесь снесут! охранник доблестно покидает пост, чтобы спасти положение дел. сону находит в кармане ветровки давно растаявший шоколад. — будешь? — он протягивает его чанхи, отчего тот воротит нос. — ты просто невыносим. последнюю пару сону проводит не в аудитории, а на лестнице за корпусом. в какой-то момент это перестает казаться странным, что всегда, когда сону выходит сюда курить, ему встречается джуён. говорят, что случайности не случайны, поэтому сону нарушает тишину, пока она не успела стать неловкой. — есть три типа людей. джуён оборачивается к нему и, на удивление сону, выглядит заинтересованным. в словах сону ничего особенного нет, это просто приходит в голову. — те, кто курят мальборо, потому что это модный бренд, те, кто курят мальборо, потому что это известный бренд, и те, кто курят мальборо, потому что этот бренд всегда есть в наличии. кто из них ты? — тот, кто не курит мальборо. — джуён (на удивление сону) улыбается с его шутки. из открытого кармана у него действительно торчит пачка не мальборо. они молчат какое-то время. сону украдкой разглядывает его и вдруг узнает в его куртке ту самую, которую надевал чанмин, когда выбежал из квартиры санёна после ссоры с чанхи. сону не может вспомнить, с какого курса джуён, он и имя его узнал случайно, когда здесь же на лестнице кто-то позвал его по имени. оно почему-то запомнилось. когда сону думал о полном имени джун, то приходил к таким вариантам: джунхён, джунсу, джунхи и, наконец, джунён. оно казалось самым логичным. — ты ведь с курса хёнджэ, да? вопрос выбивает мысли, которыми сону удавалось жонглировать, из рук: раз и друг за другом они рассыпаются у его ног. — угу. — кивает сону, смотря на свои руки. правая: вопрос связан с ним; левая: вопрос связан с хёнджэ. если ставить, то не на себя. — он оставил телефон, сможешь его передать? у меня нет времени занести, а ты все равно его увидишь. время, думает сону, у них обоих есть, просто тратят они его как-то не так. — идет. джуён тушит сигарету. если мысли сону — запутанные клубки, в которых он пытается разобраться, то в мыслях остальных разбираться не имеет смысла. когда хёнсо был рядом, им не обязательно нужно было говорить, чтобы хорошо проводить время вместе. после тренировок хёнсо всегда был уставшим. жаловался, что ноги ватные, и виснул на плече сону или в шутку закидывал на него спортивную сумку, хотя чаще просто волочил ее по асфальту, но стоило дойти до магазина и перекусить рамёном, как у него включалось второе дыхание. хотя сону полагал, что дело не в рамёне, а в батончике, который он успевал перехватить и переживать, еще не успев отойти от кассы. как бы хёнсо не уставал, он все равно находил в себе силы и желание проводить время с ним, даже если большую часть его они не занимались ничем. между ними было взаимопонимание, какое бывает, когда знаешь человека большую часть жизни, даже если и знаешь его только со старшей школы. у сону был хёнсо. сону выводит рисунки по памяти снизу начатой страницы с конспектом. странно, что он все еще их помнит. странно, если бы забыл. они ничего особого не значат, это просто визуализация того, что пришло в голову сону в словесном виде, а хёнсо перевел на язык образный. хёнсо хорошо удавалось понимать его. однажды сестра сказала сону, что он слишком любит ностальгировать. ты этим наслаждаешься. и положила книгу, которую перекладывала с места на место весь последний час — в больнице особенно нечем заняться, с таким хлопком, словно ставила точку. дверь палаты тогда встрепенулась. мысли сону вспорхнули стаей потревоженных голубей. ностальгировать — это возвращаться к моментам прошлого. тосковать. это как признать и признаться, что в нем было что-то хорошее. сону прикладывает усилие, чтобы остаться, когда в одиночестве сидит в библиотеке, выписывая последние вопросы своей части. хотя до конца года еще два семестра и глупо полагать, что других проектов, требующих похожего усилия, не зададут, сону все-таки кажется, что скоро конец. даже если это значит, что у них не останется повода общаться с хёнджэ. хёнджэ сказал, что хочет его узнать, но сону не уверен, что оно того стоит. потому что в себе все еще не видит чего-то, что может кому-то оказаться нужным. когда хёнджэ присоединяется к нему, не скрыв удивление тому факту, что он пришел раньше и уже занимается, сону действительно рад его видеть. сону держит в руках карандаш чанхи, и хёнджэ, глядя на него, улыбается. знакомые морщинки обрамляют глаза. тепло. сону хмурится, не понимая, что такого смешного в дельфине (хотя из смешного здесь только сам сону). хёнджэ оглядывает открытые перед ним книги. — если честно, я не ждал, что ты придешь. на паре тебя почему-то не было. — ах да, — сону вспоминает про телефон. — держи. джуён передал. — хм, спасибо. а где ты его видел? что-то в голосе хёнджэ подсказывает сону, что скажи он, что виделся с ним во время пары в местной курилке за корпусом, хёнджэ это не обрадует. но кто ему джуён, чтобы его покрывать? — да так пересеклись в коридоре совсем недавно. сону вспоминает, как джуён улыбался с его шутки, и это перевешивает. может быть, сону готов стать чуточку лучше. когда хёнджэ привычно просит сону показать его часть, сону не думает о том, что именно меняется. он просто передает блокнот, а сам листает страницы учебника перед собой. этот лишенный смысла жест почти успокаивает. сону дает себе еще час, а потом разрешает сорваться или хотя бы предложить пойти в другое место. главное, не остаться здесь, потому что так или иначе это место нагоняет тоску. и это не связано со скукой и тишиной, скорее с тем, что оно из себя представляет и о чем напоминает. если бы сону продолжил ходить к психотерапевту, возможно, тот бы предложил ему взять год на подумать, потому что сону в этой паузе очевидно нуждался. но что бы он делал, будь у него только это — время? сону смотрит на остроумные рисунки хёнсо в углу страницы и на цветные закладки чанхи, на резинку в форме дельфина, которая потерлась с одной стороны. тосковать не плохо. плохо, если бы он цеплялся только за прошлое, но он еще пробует жить. когда он сидит напротив хёнджэ, это ощущается сильнее. хёнджэ возвращает ему блокнот и предлагает заняться презентацией. в конце концов пора оформить все, что у них есть, в конечный вид. сону поддерживает инициативу, потому что записывать что-то больше нет сил. сону нисколько не удивляет, что хёнджэ оказывается перфекционистом. сону не видит разницы между двумя шрифтами, предлагает выбрать любой и понимает, что это затянется. им еще нужно подобрать подходящее оформление для схем и диаграмм. когда сону не видит разницы между словами на экране в принципе, хёнджэ предлагает прерваться. — если честно, когда нас только поставили вместе, я не думал, что мы сработаемся. возможно, хёнджэ тоже думает, что скоро все это закончится, и, может, тоже чувствует по этому поводу неоднозначные чувства. — вот именно об этом предвзятом отношении отличников к двоечникам все вокруг и говорят. — сону закрывает начатую презентацию с внутренним ликованием. — ты не двоечник, — возражает хёнджэ. сону не придает его словам значения, потому что имеет в виду нечто другое, чем “двоечник”. это отношение, которое в нем есть, а в хёнджэ отсутствует. если бы кто-то спросил его, почему он не хочет вкладываться в образование, которое получает, он мог бы обвести в воздухе круг, условно заключив в него три вещи: первая была бы связана со специальностью, которую он получает без желания на ней в дальнейшем работать, второй было бы то, как он здесь оказался и когда. точнее, с чем. после выпуска было лето и теснее, чем в нем, сону не было нигде. тем летом не было хёнсо и уже не было джун. не было ничего, кроме времени и выбора. выбрать для себя продолжение оказалось сложнее, чем подойти к краю крыши. третью было принятие того, что планы, которые он строил еще за год до выпуска, не осуществимы. — угу. — сону закрывает ноутбук хёнджэ и встречается с его взглядом. — что? — твой сегодняшний конспект другой. — голос у хёнджэ спокойный. сону смотрит на него, понимает и теряется. черт, чанмин. — и он не хуже, понимаешь? — хёнджэ подтягивает блокнот, который так и лежит посередине стола, к себе. цветные закладки-стикеры чанмина шуршат, когда хёнджэ открывает с написанной сону страницы. — я бы даже сказал лучше. сжатее, но точнее. сону удерживает взгляд на закладках, чтобы не смотреть на хёнджэ. — не суди строго, чанмин торопился. с губ хёнджэ слетает смешок. — как с тобой сложно. сону поднимает на него взгляд. — ты не представляешь как, — и очень слабо улыбается. потому что, в конце концов, он тоже хочет хёнджэ узнать. сону хочет распутать клубки своих мыслей и прийти к выводу. не понять себя и мотивы своих поступков лучше, а отстроить заново взгляд на жизнь. посмотреть вперед. есть вещи, которые труднее всего отпустить от себя. труднее всего отпустить память о чем-то светлом, потому что она ведет вперед, хоть и сопровождается тоской и сожалением. я чувствовал себя таким одиноким — говорит парень справа от него так, будто сегодня чувствует себя лучше. сону хочет ему верить, но на прошлой неделе тот приходил в футболке, а сегодня в кофте с длинными рукавами. джун рассказывает, как у нее засыхает растение, и плачет. она сделала все возможное. кто-то предлагает устроить минуту молчания в память о цветке джун. все поддерживают, потому что минуту помолчать единодушно хочется всем. когда очередь доходит до сону, сону поддерживает тему, ставшую лейтмотивом всех высказанных за сегодня историй, и рассказывает, как три года назад они с семьей уехали на все лето к родителям отца помогать им с ремонтом гостевого дома и сада, и взяли с собой черепаху. в последний день, когда они уже собирались уезжать, черепаха прогрызла дыру в коробке и сбежала. сону пытался найти ее в кустах, но они торопились. найти черепаху в разросшемся саду не казалось легкой задачей. отец не торопил, но и не выходил из машины. сестра хмурилась, сражаясь с двумя мыслями: тем, что ей жалко единственного питомца, который у них был, и тем, что она все равно не умела заботиться о ней правильно. черепаха сбежала. смотря на удаляющийся дом и зеленый сад перед ним, сону думал о чувстве, с которым она жила то время, пока была у них, и чем для нее стало это — шансом вырваться. на выходе джун толкает его в плечо, проклиная за историю с черепахой, потому что теперь она плачет всерьез. джун ненавидит настоящие слезы. сону не соглашается с тем, что его история грустная, потому что она о надежде и выборе. джун толкает его еще раз и уходит вперед, не прощаясь. она все равно ждет его на выходе из больницы. — ненавижу, как ты иногда говоришь такие правильные вещи, что зубы сводит. у меня от тебя, — она обрисовывает рот пальцем. — сводит зубы. для человека, который хотел разбиться в машине, джун слишком старается казаться несерьезной. — сложные вещи интереснее простых, — говорит хёнджэ, когда они спускаются в холл. хотя они говорили об этом несколько минут назад, сону сразу понимает о чем он. сложные вещи не всегда удается понять. трудные вещи даже поддаются с трудом пониманию. то, что хёнджэ готов бросить вызов, и то, что это связано с ним, — сону принимает тоже с трудом. — не все простые вещи пустые. — я этого не говорил. на месте автомата пустота. сону думает, насколько быстро летит время. они говорят об этом, когда ветер поднимает в воздух с асфальта пыль. хёнджэ рассказывает, как в школе проболел половину лета, и как долго тогда тянулись дни. когда ничем не занят и все привычные развлечения уже успели наскучить, ты просто не знаешь куда себя деть. хотя раньше думал, что именно этого и хочешь — ничего не делать днями напролет. когда сону пытается представить хёнджэ, слоняющемся без дела по дому, то невольно улыбается. представление получатся очень плохо отыгранным. оно не вяжется с образом хёнджэ в его голове. — тебе скучно здесь? — спрашивает хёнджэ, вынуждая его остановиться. растерянность вязнет к словам. — здесь — это метафорически везде или здесь — это в здании за нашей спиной? — сону смотрит на носки своих кроссовок, а потом и куда-то за плечо хёнджэ. — учиться, — хёнджэ поводит плечами, словно порыв ветра проходится по коже. — я имел в виду учебу. — мне просто не особо нравится это занятие. а так и так мне не скучно. разве я не похож на очень счастливого человека? для человека, который пытался покончить с собой, он и сам слишком старается казаться несерьезным. — а тебе? — от плеча ко взгляду. сону смотрит на хёнджэ, а пальцы сжимают то, что находят в кармане куртки: сверток бумаги — старый стикер или билет, или флаер, который ему сунули на улице. сону не знает. этот бумажный комок для него такой же секрет, как собственные мысли. — нравится здесь? даже если это здесь про что-то большее. момент, в котором они есть. в котором есть хёнджэ. таким он видел для себя свое будущее? живет он жизнью, какой хочет жить, или так же, как сону, ностальгирует по чему-то в прошлом? — да. хотя, знаешь, так было не всегда, но здесь, — хёнджэ проделывает то же самое: от прямого взгляда уклоняется к чему-то за плечом сону. так слова словно становятся более личными. — мне нравится. личные вещи не требуют прямого взгляда к собеседнику, личные вещи требуют прямого взгляда к себе. если бы они были друзьями детства, то их семьи никогда бы не смогли найти язык друг с другом, и они бы ходили от одного лагеря к другому. у родителей хёнсо были определенные требования к жизни, к вещам: красивый дом, новороченная техника, они жили в погоне за модным и лучшим. даже сына отправили туда, куда считалось престижным. родители сону жили с меньшим размахом: маленький бизнес, семейные выходные, приготовленный на старой, но верной кухне ужин; семейные рецепты и сдвинутые друг к дружке стулья. несмотря на то, что их семьи были совершенно разными, их все же объединяло одно — их сыновья дружили. где-то в параллельной жизни сону знал хёнсо всю жизнь: встретился с ним ребенком и сразу для себя решил — он мой. если друзей выбирают на всю жизнь, даже если видят в друге нечто отличное от дружбы, но оттого не менее ценное, даже если друга выбирают любить. даже если они и не друзья детства, даже если их семьи и не знают друг друга, они у друг друга были. когда сону возвращается в комнату, чанмин — ворох из одеяла, подушек, складок ткани и вещей машет ладонью, чтобы он дверь поскорее закрыл. — с тобой все в порядке? — сону говорит с выглядывающей из-под одеяла рукой, потому что голову чанмина найти пока не может. чанмин вздыхает и стягивает одеяло с себя. несмотря на весь его растрепанный вид первым в глаза бросается одетый наизнанку свитер. — должен ли я чанхи сказать спасибо? моя это победа или его? почему в конце концов именно чанхи оказывается прав? почему всегда все кончается правотой чанхи? вопросы чанмин всегда задает вселенского масштаба и сам не знает, как на них ответить. — а еще я должен перед ним извиниться, потому что на него накричал. чанмин слова собирает как куски пазла, как сону распутывает мысли — больше в них запутываясь. в этом они все друг на друга похожи.