getting there from here

если смотреть на мир через призму собственных суждений, то мир получается очень твоим и правды в нем не так много — подсчитать можно в граммах. если бы кто-то сказал ему сменить фокус, это прозвучало бы очень просто, но последовать совету сону бы не смог, даже если бы очень постарался. может, этого он и искал, когда прятался от мира и себя в единственном месте в общежитии, где его не трогали. мысли словно получалось расслабить, выпустить из рук. когда получалось не цепляться, то получалось и проще жить. первым что он видит, когда просыпается: даже не капельница и не монитор аппарата, подключенный к нему, — это картина в узкой золотой раме на стене, одна из тех, которую вешают, чтобы заполнить пустоту. что-то из классики, не бросающееся в глаза. в его случае это корзина с фруктами — никакой нагрузки, скрытого смысла, глубины, которую хотелось бы для себя познать, просто формы и цвет. сону просит сменить палату, когда мама заходит чуть позже днем. та задается вопросом, что именно его не устраивает, но он молчит. она ни за что бы не поняла его причину. когда на круглом столике у окна появляется корзина фруктов, словно сошедшая с этой самой картины, сону возводит глаза к потолку. сестра, проводящая все больше времени у него, явно избегая того, чтобы проводить его дома, не понимает ни взгляда, ни заложенного в него смысла. — перестань быть таким, — она заводит прядь за ухо и возвращается к книжке с правилами вождения. она имеет в виду: будь проще. странно видеть, когда твоя жизнь приостанавливается, как она движется дальше у всех остальных. вот и его сестра сдает на права, выбирает место для учебной практики и строит планы на лето, хотя до него сону еще предстоит поправиться, пройти реабилитацию и нагнать одноклассников, сдать экзамены и выпуститься. страшно представить, что все это предстоит сделать в ближайшие шесть месяцев. пока у него из насущного: синяк на руке от капельницы, некрасивая полоса на лбу, которая со временем должна стать едва заметным шрамом, по крайней мере так обещает врач, и ужасная картина на стене, хотя ничего ужасного в ней нет. она просто обычная он прочитывает так много книг, что с трудом отделяет одну историю от другой, запоминает так много школьной программы, что теряется в простых вещах. перегруженное во всех смыслах сознание и помогает, и загоняет в ловушку. делая вид, что у него все в порядке, он обманывает не семью, которая волнуется за его психическое состояние больше чем за физическое, а внутренний голос, что не замолкает, даже когда сону выворачивает ползунок громкости в плеере, который ему принес отец, на полную. ему так и не вернули телефон. в какой-то момент его матери показалось, что отгородив от связи с миром, она отгородит его и от проблем в принципе. когда сону говорит, что ему скучно, сестра кладет на его живот еще одну книгу. когда он говорит, что ему скучно всерьез, то зачитывает свои вопросы вслух, и сону запоминает еще и это — правила дорожного движения. — мама не разрешит мне водить машину никогда в своей жизни. сестра делает это лицо: ты серьезно? а потом вразумляет простым: — станешь совершеннолетним и никто тебе ничего не запретит. хотя если подумать, то где ты найдешь деньги на машину? и не будет в этом не права. сону переворачивает книгу обложкой вверх, чтобы прочитать автора и название. он и сам бы не хотел водить. с его умением отвлекаться, столь сосредоточенным делом заниматься опасно. сестра сдает на права, еще через месяц его выписывают. он начинает ходить на встречи с группой по выходным и общаться по часу в неделю с психиатром. картина на его стене ему нравится больше, чем тот натюрморт из больничной палаты. хёнсо переводится в другую школу, потому что они с семьей переезжают. сону узнает новости чуть позже, с запозданием человека, отрезанного от сети. из нового у него: полоска на лбу пропадает совсем благодаря какому-то чудодейственному крему, выписанному мамой из франции, и абсолютное непонимание, что ждет его впереди. за несколько недель до выпуска из школы он срывает листовку с информационной доски, у которой замирает с какими-то ребятами из школы. хвататься за первое становится нормой. они долго обсуждают в кругу семьи место, куда ему стоит подать документы. обсуждение быстро перестает быть многосторонним и становится длинным рассказом отца о том, что ему лучше делать, чтобы еще что-то в своей жизни не загубить. для человека, который так долго не проявлял заинтересованности не в нем, не в его стремлениях и планах на жизнь, отец оказывается очень вовлечено упертым. сестра подает знак, чтобы он просто промолчал, сону так и делает. и вот он здесь. когда джун говорит, что хочет стать океанологом и для этого ей нужно перебраться поближе к побережью, сону спрашивает, что ей нравится в океане. джун улыбается. так улыбаются, когда вспоминает что-то теплое из детства, и сону понимает, что это связано с отцом. джун подтверждает догадку, когда предлагает как-нибудь к ней приехать. у ее отца был дом на побережье и, хотя родители продали его еще до развода и он теперь принадлежит кому-то другому, джун думает о нем как о чем-то собственном. когда сону думает о джун, он думает о ней как о чем-то прошлом. сону так и не знает, стала ли она океанологом и как ей живется в старом городе её родителей. пытается ли она воссоздать тот мир, в котором они жили будучи молодыми и влюбленными друг в друга и в жизнь. и не все ли это для того, чтобы понять отца, а через него и себя лучше. сону надеется, что джун хотя бы не одиноко. у него есть они: чанмин, который затягивает шнурки на своей толстовки, так что его лицо сужается до круглого окошка, из которого он взирает на мир так, словно тот что-то ему сделал, хотя в этом чем-то мир сам по себе не виноват. не виновата же вселенная, что они с чанхи не могут прийти к перемирию? но чанмин, являясь одной из сторон конфликта, отказывается признавать за собой вину. он отгораживается от того, что ему неприятно, и идет по правую сторону от сону, который ощущает себя порезанным надвое — чанхи идет по левую и в противовес чанмину делает вид, что лучше дня не бывает. они так редко собираются втроем, но сону уже жалеет, что сам и предложил выбраться вместе после занятий. ничего лучше не пришло в голову, как прошлепать полгорода, хотя можно было доехать на автобусе с остановки от университета, до торгового центра, в который понадобилось чанхи. если у чанмина был его перфекционизм и разумность, то у чанхи было — увлечение модой, потребность выделяться и быть замеченным. им оставалось пройти еще полквартала, когда чанмин шумно вздохнул, что показалось чанхи выражением несогласия. — если хочешь что-то сказать, то давай. — чанхи остановился и за ним остановились они с чанмином. чанмин в своем капюшоне выглядел более чем смешно. сложно быть линией между и при этом не пострадать. сону захотелось отойти в сторону. — тебе показалось, — в свою защиту сказал чанмин. слова зажевались как кассетная пленка. чанхи выдохнул, словно ему наступили на ногу. — что ж, раз сказать тебе нечего, то, пожалуйста, будь другом. сону взмолился, чтобы чанхи не сказал: помолчи. но чанхи сказал именно это, и лицо чанмина дало трещину. — в твоем представлении мира друзья делают именно это? стоят и смотрят, как их друг страдает? наслаждаются? смотрите, как смешно, чанмин такой скучный, совершенно не умеет веселиться. то, что все возвращается к тому вечеру, говорит о том, что они так и не решили эту проблему между собой. сону полагал, что вчера на занятиях они хотя бы ее обсудили. утром чанмин действительно выбросил свитер. — ты все, — грудь чанхи поднимается и опускается, он приподнимается на цыпочках, кажется, желая до чего-то достучаться, но они оба с чанмином одного роста, и быть выше — это как будто хотеть переспорить хотя бы физически. — все-все перевираешь. — еще бы я ведь не способен понять таких простых вещей, как веселье. — я не это имел в виду. они заходят так далеко в попытке объяснить друг другу одну простую вещь, что после стольких сказанных слов теряют слова правильные. — в тот раз, когда посоветовал расслабиться, или когда сказал, что я должен чаще выбираться из дома? взгляд чанхи соскальзывает с лица чанмина к шнуркам толстовки, завязанным им в кривой бант. — я просто хотел, - слова чанхи, как и этот бант, чанмин искривляет. из страха, из собственного упрямства или просто потому, что не готов признать свою неправоту. — чтобы ты чаще выбирался куда-то со мной. сону обжигает палец о зажигалку. это невольно встает между высказанных и повисших в воздухе слов, и они оба оборачиваются к нему. худшее, что происходит в этой ситуации, — то, что чанмин не протягивает вперед руку. — у меня нет никакого желания идти в торговый центр, я, пожалуй, пойду домой. — чанмин смотрит на сону, минуя взгляд чанхи, и тот кивает. чанхи хочет сказать что-то вслед, но выпускает только воздух, повисающий сердитой запятой. когда спина чанмина удаляется, а с ними остается осадком сожаление, сону решает об этом поговорить. — тебе он? чанхи прерывает его. — да. и при этом не выглядит как кто-то, кто этому рад. скорее как тот, кто не зная, что с этим делать, вынужден хотя бы с этим мириться. они решают об этом не говорить, потому что чанхи просит: я не хочу сейчас. и сону, убирая зажигалку в карман куртки, думает, что чанмин, будучи проницательным и умным, когда дело касается него самого, дальше своего носа не видит. с количеством одежды в руках чанхи растет и количество тем, которые им предстоит обсудить в неопределенном позже. сону теряется в мире зазеркалья, когда чанхи ворчит из-за материала ткани или неаккуратного шва из примерочной. сону смотрит, как преломляется его отражение в угловом зеркале, и слушает, не вслушиваясь, в слова чанхи. сону никогда не считал себя красивым. они перебирают солнечные очки в отделе аксессуаров, когда чанхи просит его рассказать что-нибудь хорошее, чтобы перевести тему. учитывая, что последние несколько минут они не говорили ни о чем, это удивительно, что сону удается понять, что он имеет в виду. но ни одна хорошая история не приходит ему в голову. — шоппинг должен поднимать настроение. правда, чанмин до невозможности вредный? чанхи долго вертит в руках берет, но в итоге убирает его обратно. фоновая музыка сопровождает их, сглаживая паузы. сону надеется, что ему не придется выбирать сторону. — этот тебе будет хорошо, — сону протягивает чанхи красный берет. они отходят от темы чанмина и после покупок спускаются вниз в кофейню. чанхи толкает сону в плечо, привлекая внимание к кому-то из посетителей. — о смотри, здесь джейкоб. помнишь его? сону вспоминает: он впускал их тогда в квартиру, но им не удалось поговорить. не то, чтобы сону к этому стремился. — не против, если я пойду поздороваюсь? чанхи уходит, и сону, ожидая очереди, пишет чанмину. сону: не злись на чанхи сильно. он переживает, что сказал лишнего. чанмин отвечает почти сразу, что утешает тем, что он уже хотя бы добрался до общежития. чанмин: хочу услышать это от него, но не услышу, потому что это не так :) сону: :(((( не хочешь — не верь, но это правда он отрывается от телефона, чтобы взять кофе и подождать чанхи уже снаружи. их маленький спор заканчивается тем, что чанмин просит зайти в магазин по дороге и взять скитлз. вскоре чанхи подлетает к нему так, словно только что услышал лучшую новость на свете. — джейкоб позвал к нему завтра вечером. хочешь? там будут старшекурсники. я спросил про тебя. — чанхи оглядывается на джейкоба и вздыхает. — есть шанс, что чанмин отойдет за вечер? можешь с ним поговорить? — чанхи обрисовывает в воздухе что-то вроде круга. — ты единственный, с кем он говорит по-человечески. сону понимает, что этот знак должен обозначать дружбу. связь? он кивает и задумывается. — там будет кто-то еще из нашей группы? чанхи отпивает латте на миндальном молоке и понимающе поводит плечами. — возможно, там будет хёнджэ. чанмин — не ворох из одеяла, не согнутая над учебниками спина, а угловатый силуэт с книгой на коленях, поза застигнутой задумчивости. сону хотел бы знать, о чем тот думает и как долго уже сидит так, не включая свет. он приносит скитлз, как обещал, и ужасный кофе, хотя не обещал, но который берет по привычке в минимаркете по дороге. чанмин интересуется, как они в итоге сходили, и по его тону понятно, что сам чанмин от этой ссоры порядком устал. они минуют углы, чанмин отбирает желтый скитлз, оставляя все остальные цвета ждать своей очередности, сону взвешивает слова. сону думает, что чанмин так и с чувствами — поочередно. — нас позвали завтра к джейкобу, он тогда был у санёна. помнишь? помнит / не помнит — не важно, сону предлагает повод чанмину согласиться: — хороший шанс доказать чанхи, что он не прав. хотя правота — последнее дело для каждого. — посмотри, мы пустились во все тяжкие. — это не для того, чтобы что-то доказать, — чанмин держится за его локоть, когда они подходят к дому. носками кроссовок сону упирается в лужу. дождь только-только заканчивается, а потому они оба успевают промокнуть, хоть в этот раз и проезжают полгорода на автобусе. в чанмина упирается чужой рюкзак, и он наклоняется, чтобы сказать сону: твоя нелюбовь к общественному транспорту мне понятна. они, не сговариваясь, выходят раньше на остановку и не жалеют, даже когда плечи и волосы становятся мокрыми. ко лбу сону прилипает челка. он понимает, что деньги в кармане куртки и пачка сигарет промокли. из знакомых лиц сону узнает только джейкоба и еще парочку людей, которые были в тот раз у санёна. здесь все несколько иначе, хотя бы по размерам помещения, и чувствуется теснее. чанмин все еще не отпускает его локоть и глазами пытается выцепить чанхи, что идет в противовес высказанному ранее, что это "не для того, чтобы что-то доказать”. кажется, доказать что-то он хочет все-таки себе. чанхи выхватывает сону чуть позже, когда чанмин отделяется от него, чтобы поздороваться с каким-то знакомым. — не могу поверить, что ты его привел. сону напоминает себе, что его действия нельзя расценить как предательство, но все равно чувствует себя странно. чанхи убирает мокрые пряди с его лба. — он еще злится? — переживает. — здесь так шумно, — чанхи прикусывает губу. какофония звуков действительно звучит нескладно. удивительно, что на это обращает внимание чанхи. — когда я говорил, что здесь будут старшекурсники, я не думал, что все они будут с творческого. столько людей со своим мнением, умениями и талантами. слышал о чем говорят на кухне? пока сону предполагает о чем можно говорить на чужой кухне, чанхи с трагическим осуждением выдает: — о рефлексии. и это очень странно о ней говорить, а не ее чувствовать. чанхи прощается с ним так быстро, что вернувшийся чанмин не успевает его даже заметить. — это был чанхи? или все-таки успевает. — он переживает, что ты еще злишься. сону чувствует, что играет на две стороны, и если это не повод заглянуть на кухню и послушать, как о рефлексии можно говорить, ее не чувствуя, то сону ничего не понимает в жизни. чанмин следует за чанхи, а сону заходит на кухню, на которой умудряется поместиться большее количество человек, на которое она рассчитана. и хотя места явно не достаточно, сону чувствует, что его место как раз-таки здесь.