Да тут бежать не далеко! Всего вечность до твоей любви...

- Доброе утро, обезьянка. – В комнату по привычке без стука элегантно, практически вплыл, один из небезызвестных бывших приспешников старшего брата Гокку. Он отбыл свой срок и устроился на какую-то ерундовую должность в Нанбе. Рука считал, что это все же его призвание работать там и в стремлении преодолевать себя и вести себя к лучшей жизни. Конечно, после того случая доверия к нему не было совершенно никакого… но он старался… Мицура хорошо тогда вправил ему мозги, призвав идти своим путем, а не расстилаться перед каким-то чудовищем, пусть и обладающим нечеловеческой силой, неизвестно зачем. Кстати не смотря на бесконечные подколы и дерзкие шутки со стороны начальника третьего корпуса, у них с Рукой сложились очень складные взаимоотношения. Как-то Киджи – сан даже обмолвился, назвав его не просто хорошим приятелем, а другом, и узнав об этом, как рассказывали ребята из третей камеры, Рука даже порозовел, но промолчал. Одно оставалось статично-неизменным – неприязнь к Самону и потаенная привязанность к Энки. Он, как и прежде, считал его Абсолютом и идеалом, и в тайне желал помочь и немного поднять свой статус «бесполезен»… ведь, по сути, Рука предал Энки…. Но об этом право в другой раз. А сейчас он был занят как раз тем, о чем писалось ранее, помощью своему господину…. И с рабочего места еще до всеобщего сигнала для побуждения направился в 5 корпус. - Катись к черту, Рука, не отвлекай меня от работы. Выведи свою рыбью задницу из моего кабинета! До подъёма ещё час, а дел по горло. Иди куда шёл. - Как грубо, Самон. Я же просто хотел поговорить с любимым братцем Энки-сана, а ты сразу меня к чёрту шлёшь. Говорил он крайне напыщенно, придавая искусственную важность и весомость своим словам, словно позолота, блестевшая, на его бижутерии. Протягивал слова, он ехидно улыбался, и не отказывал в себе в удовольствии даже касаться самого надзирателя. Рука расхаживал по комнате медленно. Каждый шаг оставлял в комнате тихое звяканье каблука. Наверное, всё это очень раздражало Самона. Но он молча занимался работой. Быть может этот «гуппи» и менялся внутри, но внешне он оставался таким же разукрашенным высокомерным придурком, потому градус доверия очень неохотно поднимал свои показатели. - А. Ну и о чём поговорить хотел? Только попрошу побыстрей, и без эмоций, как ты обычно рассказываешь. – Буркнул младший Гокку, сухо оборвав брождения бывшего любимчика старшего брата. От равнодушных и незаинтересованных ответов Самона, его голос становился всё злее, нервнее. Улыбка приобретала форму оскала, сжимая руки в кулаки и, впиваясь сквозь перчатки ногтями в ладошку, держал в себе не столько неприязнь к собеседнику, сколько неприязнь к вынужденности этого разговора. - Не вы води меня, мартышка! – обиженно задирая нос, не выдержал синеволосый – Мне нужен 58-ой заключённый! Энки хочет с ним поговорить. - Какое ему вообще должно быть дело до Энки? – Самон на секунду поднял глаза антигоритового* цвета на Руку, тут же опустив. - Нет. Я не пущу к нему своих подчинённых, мало ли что он с ними сделает. – Как-то слегка боязливо промямлил надзиратель; перегруженный макулатурой стол и старание, как можно больше разгрести, за чуть ли не выдранное свободное время, тут не причём. Наверное, за долгую службу и не первую встречу со своими заключёнными, он успел к ним сильно привязаться. И всё чаще ловил себя на мысли, что настанет момент, когда их не будет рядом…. Время неумолимо, и с каждым годом их срок близится к завершению. Гокку, без сомнения, желает им лучшего и скорейшего выхода из колонии. За стенами их ждет новая жизнь, и тяга к ней лишь крепнет, ведь вкус свободы и морской соли, нанесенной океаническим ветром, всё четче ощущается на губах. Пусть глава 5 корпуса хорошо знает, что едва его парни выйдут на свободу, он заскучает по ним и сильно загрустит, вспоминая минувшее, но жизнь, к сожалению, нещадна, и за все хорошее требует свою цену,… но иногда плата кажется слишком неподъемной. Есть между ними большая связь, чем просто «надзиратель – заключённый», скорее «уважаемый мастер – мой ученик». Но Руке было плевать на эту «связь», у него с Энки свои ниточки сплетены… - А в чём проблема? Мы можем это, как свидание устроить, насколько мне известно, это не запрещено. – Сменив тон на более спокойный и заинтересованный, настаивал мужчина. - Какое тебе дело, Рука? Ты же не работаешь на Энки, и говорил, что полностью отвернулся от него, так с чего вдруг снова бегаешь с его поручениями? Но ты прав, не запрещено. Но пока надзиратель не даст согласие, заключенные не имеют права покидать камеру и разговаривать с заключёнными из других секторов. Да и,… я очень сомневаюсь, что они, в здравом уме, решатся идти к нему… - ДА В ЧЁМ, БЛЯТЬ, ТОГДА ПРОБЛЕМА, САМОН! – со всей дури шибанув по столу кулаками, заорал Рука. - Выйди из кабинета по-хорошему. Не заставляй тебя силой выставлять! – Оголив клыки, прорычал надзиратель, вскочив с места. – Я сказал «нет», и точка. А теперь, немедленно проваливай отсюда. Можешь так и передать Энки, то хрен он чего от меня получит, а тем более моих реб…. то есть… заключенных…, – резко замолчал начальник, явно понимая, что уже болтнул лишнего. Оставалось только крепче стиснусь зубы и не терять напористости, как будто, так и надо. - Ты договаривай-договаривай… - Заметив запинку младшего Гокку, тот мерзко заулыбался.- Ребят? Теперь ясно в чём дело… Что ж, пожалуй, закончим на этой на той милой ноте. До встречи, мартышка…,- попрощался длинноволосый охранник. Рука бесшумно вышел, оставляя за собой таинственный шлейф недосказанности и приторно–сладкого парфюма. В конце концов, в комнате воцарилась тишина…. Самон так и продолжил стоять, даже когда Годжу уже вышел. В голову лезли всякие глупости. Резко пересохло в горле. Вспотели ладони. Сердце начало неумолимо громко стучать. Появилась ненужная тревожность… Чувство, словно он только что сделал большую глупость и поздно осознал это. Но он и впрямь сделал глупость, не ясно пока какую, но определенно громадную глупейшую глупость. Не стоило ему говорить этого Руке…. Но поздно… Самон только что во всеуслышание раскрыл один секрет… и выкинул победоносный козырь прямо в руки брата - привязанность и боязнь потерять своих заключённый, (но назовём их на этот раз друзьями, так, наверное, даже Гокку приятнее думать). И вправду, что тут раскрывать? Все и без слов знают, что случись, что с Ляном, Ци, или Упой, Самон в первую очередь примчится на помощь, не по обязанности надзирателя, а по собственному зову сердца. Что он трясётся за их жизни порой сильнее, чем за свою, опятьже не столько из должностных побуждений, сколько из личных. Что он никогда об этом не скажет, тоже знают все. Это стало негласной общеизвестной тайной, как служебная интрижка, о которой знает весь отдел. Только вот сам Гокку иного мнения, ему кажется, что никто даже примерно не догадывается об том мальком секрете для большой компании, как и полагается «офисному интриганту». Коленки задрожали сильнее, только надзиратель решил двинуть в сторону двери, дабы освежить рассудок. Бумаги могут и подождать, решил глава 5-ого здания, вернуть ясность мыслей, сейчас куда важнее стопки ежедневных отчётов и нескончаемых пожеланий заключённых… Прогуливался Гокку по годами нагулянному маршруту. Серые стены одного коридора сменялись другими серыми стенами. Храп одних заключенных сменялся на шумное сопение других. Всё бы ничего, пока однотипность пейзажа и сонного «а капелла», не нарушил тихий, разборчивый шёпот, доносившийся из одной из камер. Он был очень осмысленным и четким, этот человек явно не спит. К слову о словах во сне. Некоторые находившиеся за решёткой любили с кем-то поболтать или описать, что им снилось, кто-то, бывало, от души хохотал, кто-то плакал или вполне искренне ругался. Как не странно многих здесь мучали кошмары и «призраки прошлого», то бишь угрызения совести и сломанная преступлениями психика. Хоть о том и не много говорят, но не все, попавшие в Нанбу, молодые юноши с супер способностями… тут держат и куда более опасных психопатов и разного рода преступников, не всегда даже вменяемых, и разнообразными способами стараясь облегчить и моральные истязания, и душевные травмы, даруя покой и подобие нормальной жизни. Но не будем о грустном! - Господин Гокку! Гокку-сан! Подойдите сюда! В 8-ой камере! - 58-ой, ты почуем, не спишь. У вас ещё минимум минут 40 спокойного сна. Отправляйся спать, потому что сонливости на тренировках и в течение дня, я не приемлю. – Неуловимо ухмыльнувшись, словно подбадривая, толи себя, толи Упу, заговорил надзиратель. - Господин Гокку, могу ли я вас попросить об одолжении? – с надеждой на согласие прошептал мальчик. - Смотря о каком. - Можно ли мне прогуляться до водной площадки. Под присмотром, естественно. - С чего вдруг такое пожелание, 58-ой? - Мне…. Мне нужно поговорить с вами о кое-чём важном… - Насколько «важном»? – невидимо взволнованно поинтересовался господин Гокку. - О… о …. –пытался начать мальчик.- Прошу, господин Гокку, давайте отойдём, я не могу об том говорить здесь, стены умеют слушать… - Ну и мысли 58… Эх... Ладно, но у тебя в запасе 20 минут. – Тяжко вздыхая, согласился начальник. - Этого, конечно, мало... но я думаю, мы ещё не раз затронем эту тему...- тихий голос юноши становился еле слышным из-за дрожи в нём. Неужели, он тоже чего-то боялся. Поворот ключа, не громкий скрип железной двери, щелчок наручников и холодные железки сковали бледные руки парнишки. - Пошли. - Да, Гокку - сан. Миновав мрачные тюремные коридоры, они подошли к не большой красной двери в традиционном китайском стиле. Снова ключный звон, сменился щелчком в замочной скважине, и дверь медленно двинулась с места. - Ну вот, пришли. Что произошло, Упа? - Госпо... - Оставь эту официальность в коридоре. Просто Самон. - перебил на полуслове начальник. Он, конечно, и был их начальником. Но всё равно предпочитал, чтобы его называли по имени, когда они одни. И что бы так к нему обращались, не такие мерзкие персоны, как Хаджиме или пару - тройку других охранников, а почти друзья, например, как парни из 8-ой камеры, ведь по правде друзей у него не было. Были коллеги и подчиненные…. Семья была далеко, и потому многие переживания он хранил глубоко внутри и, отчасти, его глупость спускала многие тяжкие вопросы не найдя в голове хоть малость вразумительного ответа… Но то лишь малая часть. - Я так не могу... Господин Самон, это по поводу вашего брата, - нервничая от собственных слов, немного напугано говорил тот, - мне нужно поговорить с Энки- саном. - Что?.. - словно рухнув в море осколков, закололо сердце надзирателя. Не может быть…. Это шутка! Не бывает таких паршивых совпадений! Чертов Рука…. Когда ты успел? Что задумал, ты, грязный подельник Энки... Они не могут знать… - Упа, не надо. Зачем тебе вдруг Энки сдался? Он слишком опасен, особенно сейчас. Я заранее против и не позволю тебе даже на лишний метр приблизится к нему. - Почему, Гокку - сан? - Потому что...,- замялся начальник,- нечего тебе с ним связываться. У меня очень не спокойно на душе… Мало ли что он… сделает… с тобой. А вдруг он снова что – то замышляет…. И ты можешь стать лишь инструментом сам того не осознавая, потому я не хочу даже обсуждать этот вопрос. - Нет - нет, господин Гокку! Ни о каких подобных вещах и речи идти не может! Я уже достаточно опытный, чтоб не попасть под чужое влияние, сер. – Уверял тот, мотая головой. Как наивно…. Гокку печалила и отчасти умиляла его уверенность, но он твердо стоял на своем. - Нет. Я однозначно против. Это не оговаривается. Это всё что ты хотел? - Но Самон!.. то есть, Господин Гокку... Вы не понимаете! - Так объясни мне. – Пока еще сдержанно поинтересовался начальник. - Я... Я не могу, сер. – Опешил парнишка. В черных глазах что-то затаилось… очень глубоко, взгляд прятал это чувство в свое зазеркалье, словно оно преступно, но Самон очень хорошо видел того заключенного…. И это его пугало. Может показаться, что Гокку очень резкий и невдумчивый человек, рубящий всё с плеча. Шустро принял решение и распрощался с проблемой? Конечно, нет. Он туповат, не по возрасту открыт и мечтателен, тем более для надзирателя строжайше колонии на свете, и, несомненно, «дерганая» скорость присуща начальнику, но в дополнение к тому, он крайне проницательный и может с уверенностью положиться на свою интуицию. Так и теперь беспокойство, растущее в груди, неугомонно било в колокол. - Значит, вопрос закрыт. Пошли, мы и так уже больше двадцати минут здесь. – Печально выдохнул надзиратель. - Да, господин Гокку... Скрывшись за дверью, Самон вновь завёл разговор. - 58-ой, скажи, а ты сам решил с Энки поговорить? - А к чему вы это спрашиваете, Самон – сан? - Не-е-е-ет, тут уже нельзя, - мрачновато протянул начальник. – Да так. Никогда бы не подумал, что ты решишь к Энки пойти. Не похоже на тебя. Я знаю, вы наслышаны об истории его попадания сюда, и, вроде как, не хотели бы лицом к лицу с ним столкнуться. А тут ты вдруг решил пойти к нему сам, зная, что Энки весьма спорная фигура в Нанбе. Подозрительно, не находишь? Не нужно быть детективом, что б понять, что дело не чисто… Может, все же поделишься подноготной твоей просьбы…. - Самон остановился, и с трудом подняв глаза на Упу, очень кротко, но сдержанно произнес. – Что бы это ни было, ты можешь довериться мне, и я обещаю помочь. Но мне нужно знать, что послужило толком к такому важному шагу. -Нет, не нахожу. – На удивление холодно и отчужденно отверг надзирателя юный учитель. - Скорее подозрительнее то, что вас это заинтересовало. Из-за того что то ваш брат? Или из-за его печальной истории? Или, может, есть другие причины? Вы что-то не договариваете…. – Догадливо сощурил глаза Упа. Он выглядел на редкость недружелюбно и это задевало - Это уже не твоё дело, 58-ой. – Разговор всё больше и больше напоминал спор и накалял, блестящий от пыли воздух. К счастью Самон знал, что расспросы сейчас излишни и, печально вздохнув, подошел ближе. - Имею же я право, свои секреты хранить. – Слегка пихая локтем в бок, мягко улыбнулся надзиратель. Парень на секунду замер, но смягчился. - Странный вы, Господин Гокку. – ухмыльнувшись, отметил номер 58. - Это почему же? – Удивлено вскинув бровь, спросил Самон. - С вашей обыкновенной строгостью и прямолинейностью, вы с нами общаетесь иначе…как-то добрее и открытие, что ли. Не то что бы, это кого-то беспокоило, это скорее настораживает, в хорошем смысле. В какой момент вы одеваете маску?.. Когда заходит господин Йокурики-сан, или когда улыбаетесь на тренировках? - Я даже не задумывался…. Не замечал за собой такого. Да и какие маски? Когда заходит Йокурики-сан или кто бы то ни было другой, это называется деловой стиль общения, мы обязаны его придерживаться, мое отношение к вам здесь ни при чем. – По-взрослому заботливо ответил начальник. - А разве это и не называется «маской»? – удивился мальчик. - Не думаю, маска это лицедейство, а я не лицедей. Да и вообще, к чему ты эту философию развёл? Неужели не смог придумать получше тему для разговора? - Стараюсь походить на вас, господин Гокку - сан. Говорить всё, что думаю, прямо и как есть. – Твёрдо ответил мальчик, сдвигая в кучу, прячущиеся за талисманом брови. В ответ же начальник искренне расхохотался. - Эх, парень…. Не знаю комплимент это или упрёк, но не понимаешь ты немного. Я говорю не всё что думаю, а то, что считаю нужным отметить. Прямолинейность, и отличается от бездумной болтовни тем, что нужно всегда думать, что следует, а что не следует говорить. А то эта твоя «прямолинейность» может не приукрасить суровый образ, а наоборот дураком выставить. Снова одарив тусклые коридоры близ 8-ой камеры, яркой улыбкой, глава здания вдруг остановился. Поправив галстук, улыбка потухла, и на лице показалось хладнокровие и каменное безразличие. - Достаточно «по-надзирательски»? – мурча и скалясь, спросил Гокку. - Как обычно суров и непоколебим. – Сухо ответил Упа. - Великолепно. Прибыли. Щелчок, и худощавые руки свободны от наручников. - Большое спасибо, господин Гокку. - Было бы за что… - не без тени печали ответил Самон. Но напоследок поманил пальцем к себе. И наклонившись почти до самых плеч и, еле слышно прошептал.– Ты только сейчас спящим притворись, а то некрасиво получиться. Спать, все – ничего осталось, а если раскроют наши мелкие проказы ни тебе, ни мне это в плюс не выльется. - Д-да, господин надзиратель. - Дрогнув, ответил парень. В темноте было незаметно, как его щёки залились лёгким румянцем. Близость – близостью, но это показалось ему, чем-то выходящим за рамки. Буквально на меленько, но все же, выше дозволенного. Чуткий надзиратель не предал этому значения, ведь чьё-то лицо так близко парнишка видел, нет, скорее чувствовал, только когда Нико тискает его, в ином случае он неприступен…, этот раз стал исключением. И унюхать чей-то новый аромат, ощутить прикосновение волос на шее, почувствовать тёплое дыхание, это стало чем-то смущающим и новым. И не сказать, что не приятным. Он пах очень породному, словно запах бамбуковой чащи после дождя, или свежесваренного черного риса с чашкой молочного улуна, или ветра тревожащего мирно висящий китайский колокольчик… Самон пах домом… Гокку запер дверь, и ушёл в начало корпуса, растворившись во мраке коридора. 58-ой отошёл от двери, только тогда, когда, от надзирателя остался только силуэт.