***
Раскинувшаяся под отеческой защитой вулкана, чёрная земля была щедро удобрена пеплом, и ветви тисов ломились от плодов. Тисы высились словно часовые, пламенея раскидистыми лапами. Потеря замерла, вслушиваясь. Священный дух этого места был везде, и чем дольше девушка всматривалась в силуэты деревьев, тем больше морд чудовищ видела в их ветвях. Она остановилась, доставая из-под пояса плотные перчатки и натянула их на руки — край их скрывался глубоко под рукавами туники, не оставляя ни миллиметра обнажённой кожи. Потеря повязала на лицо платок, крепко затянув узел на затылке, убрала косу под ворот и, наконец отцепив с бедра серп, принялась срезать тёмно-зелёные ветки. Воцарившуюся тишину вспороло громкое карканье, хохотом прокатившееся по роще. Голодные птицы решили не отдавать без боя сладкие ягоды, единственное съедобное во всём дереве. Потеря только перехватила поудобнее серп, и спешно начала подсекать вязкую древесину. Нутро опустошённого от последнего ломтика пищи мешка наполнялось медленно, хотя руки быстро начали затекать от неудобной позы — вечно приходилось тянуться вверх, запрокидывать голову до ломоты в шее и сетовать на свой рост. — Седины тис венчает, приносящий смерть… — даже на язык лезло только самое худшее, не давая привычным образом отвлечься песней. Зато дрозд явно оценил, перебираясь по ветке ближе и запев свою тяжёлую, пугающую мелодию. Солнце должно уже было подняться выше, утро растворялось в прозрачной синеве неба, уступая дню, но громадина вулкана закрывала золотистые лучи от взгляда Потери, и укутывало рощу тенью, как чёрным удушливым покрывалом. Всё имеет свойство заканчиваться, закончилось и место в заплечном мешке — тонкие ветви и мясистые красные плоды наполнили его доверху, так что и завязывалась горловина с трудом. Но девушке всё равно казалось, что собрала она недостаточно для такого долгого похода. Она то и дело поджимала губы под платком и хмурила тёмные брови, оценивая на взгляд вес поклажи. Наконец не сумев поборов врождённую бережливость, Потеря не отказала себе в том, чтобы в дополнение к набитому мешку взять и охапку из ветвей с плодами. С одной стороны, и так целый портящий атмосферу отравляющими выхлопами запас родины за плечами, так ещё и в руках эта ядовитая икебана… С другой же — ядовитыми в основном были семена, если их употреблять внутрь, и древесина, если начать её обгладывать. «Может, если я не буду снимать перчаток и не полезу руками тереть глаза — можно и эти ветки тащить с собой…» — Ну да, еды у меня всё равно больше нет, мда… Шанса занести отраву в рот немытыми руками попросту нет… Привычное в одиночестве размышление вслух в молчаливой и мёртвой роще казалось резким, излишне громким даже из-под платка. Потеря зябко передёрнула плечами и вновь потянулась за серпом. На прощание помахав стянутым с лица платком вулкану и, заткнув его за пояс, пошагала обратно в родные пенаты. На плечи давили лямки набитого донельзя вещмешка, руки оттягивало помело из тисовых ветвей, а впереди уже паскудно маячила картина, где она ещё раз поблагодарит от имени Мев кого-нибудь из племени, стоящих на страже, и настроение быстро поползло вверх.***
Дозорные у Стейгер-Фалаг стояли, сложив козырьком руки, и вглядывались вдаль. — Готов побиться об заклад, это вайлеги. Стая небольшая. Без щенков. Могут и не зайти. — Маловаты. — Хм, возможно-возможно. — Они за кем-то бегут. — То с испытания. От Мев. Синхронно зашуршали охранные жесты. — А ты не знаешь, должно ли нам убивать их, если это звери с испытания? — Не-а, не знаю. — Ладно, пойду спрошу у mal. — Поторопись. Кажется она ведёт их к нам в деревню. На выходе из святилища по обыкновению Винбарра ждали. Не успели корни растащить тяжелые резные двери, как Дина, всегда выглядевшая великолепно, бросилась ему на шею. Он коротко обнял её и бросил Джазагу вынутое из ноги древко с наконечником. — Как mal клана, говорю вам. После случившегося веры нет никому. Не удивляйтесь. Все текущие заботы племени поручаю Джазагу, пока буду отбывать наказание. Дина приобняла его за талию. Выслушав сбивчивый доклад часового, Винбарр выхватил меч из-за спины и заковылял к тропе, цветасто аргументируя, как следует различать, кого надлежит трогать, а кого нет. Самым безобидным был оборот «вайлежья сранина вместо мозгов». — Mal, пойми, это же… — часовой против воли нервно сглотнул и последними каплями силы воли остановил руку, дёрнувшуюся к амулетам. — Испытание нелюдимой. Тис, вайлеги… — Испытание заканчивается там, где начинает вред для деревни, — жёстко оборвал его Винбарр. — Оно не единственное, а нужно — проведут снова. Это уже нас не касается. Он вскинул взгляд на горизонт и тоже заметил трусящую в определённом, неутомимом беге стаю. Пятеро или шестеро… без щенков… Будь они со щенками, грех убийства матерей с детьми лёг бы на весь клан Стейгер-Фалаг. Звери неслись прямо к деревне, преследуя яркое пятно, и не планировали сворачивать. Через несколько невыразимо коротких минут беглец, ведущий за собой врагов, влетит в деревню, а разозлённые сонмом посторонних запахов вайлеги… — Приблизятся к деревне на два прыжка — бьём, свернут —… Часовой кивнул — девчонка из Людей Тени тогда будет сама за себя, ибо таков путь взросления.***
Потеря совершенно не была профессиональным диверсантом клана Людей Тени. И цель её была далека от выведения стаи вайлегов на Ткачей Ветра. Она просто… была Потерей, да. Ходячим стрессом всех живущих ныне и присно, и во веки веков. Аминь. Впрочем, к её чести, стоит заметить, что в первую очередь она была своим собственным стрессом. Иначе как объяснить, что пытаясь повторить свой утренний подвиг скрытного проскальзывания мимо чутко спящих после сытного обеда зверей, она задела последнего по носу… история умалчивает, чем именно. Сама Потеря будет позже упирать на то, что это была её оброненная гордость, потому что если бы оная оставалась в наличии, она бы так не бежала, сверкая пятками, в сторону деревне Ткачей Ветра. Рыжая растрёпанная коса хлестала по лопаткам и плечам, вещмешок вечно пытался сползти и приходилось обеими руками крепко цепляться за кожаные лямки. Сердце стучало где-то в районе горла, ноги же не чувствовались вовсе. Они бежали. Они бежали, и в данную секунду Потере было достаточно. Отдельную нишу занимали те замечательные ощущения, которые испытывает каждая бегущая женщина, в традиционных одеждах, не знающих бюстгальтера. Впрочем, она помнила, что в Спарте такую проблему решали довольно просто. Поэтому на бегу ей ничего не оставалось, как представлять себе разные ужасы и ускоряться тем сильнее, чем ближе была деревня. Но на фоне того, что с небольшим почтительным расстоянием за ней трусили ульги, ещё не догнавшие и не бросившие преследования по одному богу ведомой причине, все эти крошечные и незначительные неудобства теряли свой приоритет со скоростью падающего с неба боинга. Возможно, дело было в том, что они были сыты и просто игрались с хрупкой даже на вид фигуркой, так отчаянно их боявшейся. В конце концов, азарт погони быстро бы закончился, хрустни эта хрупкость под мощными когтистыми лапами, верно? А может, кому-то свыше (или «сниже») было жутко интересно, что произойдёт дальше, проживи Потеря ещё несколько минут. Что ж. Своего представления этот свыше — или сниже — дождался. — Па-а-аберегись! — рыжее, всклокоченное, окружённое ореолом страха и того особого чувства загнанной жертвы существо, не снижая скорости, пронеслось между изумлённых подобной наглостью охотников и, запнувшись о что-то, кубарем полетело по сырой траве, растеряв свою нехитрую ношу — колкие ветви с яркими ягодами ломко захрустели под людскими ногами. Существо… нет, конечно же, девчонка, вскочила на ноги, попыталась рвануть дальше, снова упала… Ноги наконец отказали ей, и больше она не вставала.***
Вождь достал из-за спины длинный меч с птичьей лапой, и, сильно хромая, поспешил к тропе у входа в деревню. — Это ульги, — невозмутимость напарника воодушевляла. — Ульги? — Ульги. — Mal, хвала en on mil frichtimen, это ульги! И без медвежат! —…иначе бы вайлеги уже давно были здесь, а ульги — ну да, ну да, ульжицы поотгрызали бы всем нам яйца, — Винбарр искренне улыбнулся впервые за долгое время. Любовь была ему знакома по отношению к его клану, этим искренним, отважным людям, рано взрослеющим мужчинам и рано узнающим тяготы женской судьбы девушкам. Он оглянулся на Дину. Она застыла, зажав эфес меча твёрдой ладонью. Натянутая как струна. Готовая броситься в бой по единому движению ресниц… Но он запретил. При нём женщины никогда не ходили в разведку или в бой. Он хорошо понимал ценность цветов Тир-Фради для укрепления рода, слишком хорошо, чтобы рисковать. Это в его отсутствие амазонки Ткачей Ветра могли себе позволить всё, что угодно. И разумеется, именно Дердре чаще других оправдывалась перед ним и покрывала их дерзкие, но в основном бестолковые выходки. — Они справятся без тебя, вернись, — умоляли её красивые глаза. — Не беспокойся, женщина, — отмахивался он, любуясь её длинными ногами. Ульги всё-таки приблизились к деревне на два прыжка, их не остановило ни пламя очага, мерцающее за спинами воинов, ни запах людского поселения. Они не столько видели пламенно-рыжее, скользнувшее под каменной аркой, сколько чуяли тот тягучий азарт в крови, когда охота должна завершится хрустом шейных позвонков и алым, брызнувшим на угольную шерсть морды. Винбарр вполголоса обратился к en on mil frichtimen, и испросил разрешения на убийство его младших братьев по причине вторжения в их угодья. Меч взлетел и блеснул в глазах зверей зеленым огнем. К сожалению, ульги не испугались, и боя было не избежать. Ну как боя. Убийства. Трое вооружённых Ткачей Ветра против пятерых зверей. Он старался бить аккуратно, в один удар, не причиняя страданий. «Зато мяса насолим, шкур напасём», — размышлял он. Когда последняя туша рухнула бездыханной, он пробормотал слова прощения, и не глядя на мёртвых зверей, заковылял в сторону святилища, попутно стряхивая багряные капли с меча. Собравшиеся поглазеть старухи одобрительно закаркали, а население деревни бросилось свежевать добычу. Дина метнулась к нему сменить повязки на прохудившейся и багровеющей ране, но он отстранил её ласковее обычного и велел помогать со шкурами. А сам ушёл передавать полномочия. Предстоял суд.***
Потеря сидела там, где упала, и не знала, жива она или мертва. Тело шептало горячим током крови в венах, напоминало о себе чудовищной болью в мышцах, разрывающимися лёгкими — каждый вдох через боль, каждый выдох, как последний. Разум смеялся в зеркале глаз, насмешничал, и будь у него собственное лицо — оно было бы мокрым от слёз. Потому что что-то пылающее, что-то жгущее ворохом углей под рёбрами, рвалось на куски. «От счастья, — шептала себе Потеря и даже не была уверена, что лжёт, — Это от счастья». Думала ли она, приходя в эту деревню, что глумливая судьба, возлюбленная судьба, столкнёт её так близко и так невыразимо далеко с тем, кому отдала своё сердце вместе с амулетом? Сняла с шеи шнур — вынула из груди, как безделицу, — и подарила, отдала без платы, без надежды на взаимность. Забирай, кем бы ты ни был. Она любила его человеком без имени, без роду и племени. Воином или убийцей, человеком или лесным духом, свободным или рабом, реальностью или видением — какая бы жизнь устало ни лежала на его плечах. А теперь она продолжала любить его Ткачом Ветра. Она смотрела, не в силах оторвать глаз, на пляшущее в его руках лезвие, зелёным колдовским огнём размывающееся в пространстве. И помнила, как эти руки в дымке сна гладили её плечи. Она смотрела на спутанные, прилипшие к лбу светлые пряди. И знала, что они жесткие на ощупь и в них приятно зарываться пальцами, алчущими прикосновений до стона, до боли. Взгляд скользил по шрамам на висках и скулах — её губы помнят их на вкус, — по тонким чёрным губам — и их она знала… Меч вспарывал ульгов с одного удара, и с чавканьем покидал багровевшую рану, как лезвие покидает ножны. С каждым его ударом её смерть истекала кровью и валилась в песок и траву. А Потере казалось, что удары наносят по ней. Потому что теперь она любила человека из плоти и крови, и по прежнему не знала его так полно, как хотела бы знать. Как, быть может, знала его эта роскошная женщина, в чьих тёмных волосах были вплетены бусины и перья. Жена или сестра, любовница или боевая подруга, или, кто ведает, может всё сразу — она была ему близка хоть бы и тем, что он мог касаться её ласково, а она — столь чисто беспокоиться о нём. «Ты уж присмотри за ним, красавица», — с горечью горело на губах. — «Присмотри, пожалуйста, а я… а я пойду к Мев» Она поднялась с земли, не чуя под собой ног, и проверила, не раздавила ли в побеге плодов в мешке. Руки дрожали, путались в завязках, пока наконец не раскрыли горловину. Всё было цело, кроме её сердца. Словно слыша её мысли, белозубо улыбающаяся Дина сидела со старухами и другими женщинами и ловко свежевала одну из туш, с руками по локоть в потрохах. Она была снова и мимолетно счастлива. Надолго ли — знал только en on mil frichtimen. Невдалеке разместились противоборствующие команды у оставшихся туш, и молодёжь с шутками и прибаутками соревновалась, кто быстрее поставит шкуру на сушку, перекидываясь традиционными шуточными перебранками и оскорбительными частушками. Жизнь продолжала кипеть, а Потеря воистину была Человеком Тени. Быть может, больше, чем когда либо. — Подскажи, будь добр, — она потянула за рукав часового и запрокинула голову вверх, чтобы видеть его простое и открытое лицо. — Как… как зовут того человека? Он хромал. На неё сверху вниз уставились круглые серо-голубые глаза. — Слы, брат мой, подойди! — часовой позвал напарника. Тот отбежал от ближайшей к ним ульжьей туши, зажав что-то в кулаке и сунул коллеге. Они почти синхронно закинули это нечто в рот наподобие жвачки. — Ты скажи, нет ты можешь ей сказать, кто у нас хромает? Напарник поперхнулся, но вовремя поймал выскакивающую изо рта жёсткую ульжачью жилу. — Ты про того высокого, с во — рогами, и большим мечом с птичьей лапой? — Да, да, добрый человек, — глаза Потери тепло заискрились какой-то затаённой нежностью. — Про него. Кто он, ты знаешь? Часовые переглянулись и расхохотались. — Цветок, ты с солнца свалилась? Весь Тир-Фради знает этого человека, — если бы у неё дома рослые мужики с такой нежностью и искреннем почтением говорили о третьем, их признали бы минимум сумасшедшими. — Его нельзя не знать, — пожал плечами один. Другой загибал пальцы. — Он — сын надайга, наш mal, наш doneigad… — …будущий Хранитель Тир-Фради, сам en on mil frichtimen говорит с ним, да не замолкнут его алтари. — Его стыдно не знать, — резюмировал первый. — А ты где её такую дикую нашёл? Все дети Тир-Фради знают нашего mal. — …он положил свою судьбу за нас!.. — вдруг брякнул первый, и глаза его увлажнились. И получил тычок локтем от напарника. —…положил судьбу? — губы Потери сравнялись цветом с мелом. Каждое полное гордости слово часовых она встречала улыбкой, чувствуя их любовь к своему mal, а тут сердце пропустило удар. — Долбоёб, — знаками показал второй. — Пусть знает, раз не знает, — мрачно ответил знаками другой, присовокупляя к сказанному пожелание напарнику посетить чресла вожака ульгов. — Некогда нам тут с тобой лясы точить, что мы — бабы что ли? — Не-а, не бабы мы. Иди, куда шла! —…а зовут-то вашего mal как? — пролепетала пригорюнившаяся Потеря. Страшно выпучив глаза, постовые повернулись к ней и одновременно гаркнули: — Винбарр!.. Карие глаза стрельнули из-под изогнутых бровей, услышав имя любимого мужчины. Дина оценивающе скользнула по вороху подувядших тисовых веток и по девчонке, замотанной в тряпье. — Спасибо вам от упавшей с солнца, — получив желанное, улыбнулась Потеря. — Она не местная. — Она не знает! — Я так и подумала, — улыбнулась Дина и очень внимательно посмотрела на Потерю. В ушах немного звенело, но это стоило того потока информации, которую девушка теперь бережно хранила в своём сознании. — Доброго вам здравия, — почти в нужном стиле распрощалась с часовыми Потеря, привычным жестом заправляя растрепавшиеся медные прядки за ухо. — И ещё раз спасибо… и за ответы, и за… Тут она повеселела и вспомнила, что очень хотела сделать ещё несколько часов назад. —…и за то, что я вернусь к Мев живой, и даже не по частям. Постовые посерьёзнели, и их лица даже посерели, и, двигая губами, они наложили охранные жесты на область таза. Брови Потери удивленно поднялись — Так всё плохо? Дьявол… так сочувствую. Может вам… с этой бедой… к Катасаху? — она чуть порозовела. — Не уверена, что Мев такое лечит, но я спрошу! Постовые снова зашуршали охранными жестами.***
Когда пополнив запасы воды, Потеря покинула деревню, две смутные тени отлипли от каменных столпов и, одинаково прищурившись, долго смотрели, как качается на арке музыка ветра, ещё хранящая след прикосновения девушки. Сомбра разомкнул измазанные чёрной краской губы первым. — Делл, ты тоже это видела? — Её чуть не поцеловала смерть в очи, а она… Странный ритуал. — Запомним. — Запомним. Они переглянулись и в прозрачных глазах не отразилось ничего. Только дымка и тень, и блики на водной глади. Потом Делл растянула полные губы в улыбке, словно припоминая одним им понятную шутку: — Мев~ Оба беззвучно захихикали и направились к часовым. — Пусть земля будет крепка под вашими ногами, а охота успешной, — касаясь ледяными пальцами мужской руки, сжимающей копейное древко, пропела Делл. Сверху мрачно засопели. Снова эти жуткие наблюдатели. Скорее бы Испытание прошло, и они вместе с ним. Как можно дальше от Стейгер-Фалаг. — Да не падут лучи Солнца в тени ваших древ. — Подите к Джазагу, он вас ждёт, — пробормотал постовой. Беззвучны были шаги Людей Тени, лишь следы на песке выдавали, что тут прошли смертные души. Время и опыт научили Собмру и Делл быть незаметными и невесомыми, и потому они привычно бесшумно застыли за спиной Джазага, прежде чем заговорить. — Пусть каждая ваша добыча будет достойной, — в унисон протянули они, и даже намёк на улыбку не коснулся их голоса. Он шумно выдохнул, растянул рот в вежливой улыбке, отчего стал ещё больше походить на убийцу-рецидивиста в состоянии эйфории, и развернулся, учтиво кивнув. — Да поглотит справедливая мгла искры любого беззакония. Благодарю, что пришли. Джазаг махнул квадратной ладонью на циновку, приглашая их присесть. Озабоченность сквозила даже в его приветствии, поэтому Делл тактично присела. Сомбра остался стоять. В общую хижину вошёл помощник и тяжело опустил перевязанную ульжью шкуру на пол. — Забирайте. —… Угольно-чёрные брови Делл поползли на лоб, Сомбра умудрился сохранить невозмутимый вид только благодаря тому, что в детстве он упал с тиса и крепко стукнулся рогами о землю. Выкорчёвывали всем селом, и с тех пор эмоции на лице отражались слабо. — Щедрость ваша безгранична… но с чем связать её, мы не ведаем. —…значит дальновидность ваша может поспорить только с шумом из-под ваших ног, — мрачно ответил заместитель вождя и расслабился. Вынужденная улыбка требовала ненужных усилий. — Мне доложили об испытании тисом, что было сегодня. И то ли по недосмотру, — он исподлобья смотрел на обоих, впрочем беззлобно, — то ли по оплошности, к нам в деревню пришли чёрные ульги. Без ульжат. Нам пришлось убить их всех. Это — ваша часть. Забирайте. — Мы наблюдатели, — прошелестела Делл, расслабляясь в лице и чуть опуская тёмные веки. — Мы смотрим, мы слушаем, мы идём за ней. — Не отводим смерть, — кивнул Сомбра. — Не вмешиваемся. — Нам не принесло радости, что собственная потеря Мев привела ульгов в ваш клан, — шепнула вновь женщина, невесомо касаясь пальцами амулетов на своей груди, словно подтверждая искренность немой клятвой. — Мев благодарит ваш народ нашими голосами, — почти не размыкая губ, подтвердил мужчина. Джазаг тепло улыбнулся. В своё время он и сам истово наносил охранные жесты от одного звука имени нелюдимой, пока однажды mal не вскинул брови и не постучал себя по рогу, дескать, ладно Ткачи, суеверные простаки, ну, а ты-то, ты-то чего, Джазаг? Аудиенция была окончена. — Ткачи Ветра всегда рады любой весточке от нелюдимой. Да хранит вас en on mil frichtimen.