Если ты не видишь

Над головой небо – фалунский красный, как говорят дизайнеры, для появления звезд не хватает глубины и насыщенности. Женщина лежит на колючем мокром песке. Она знает это место уже слишком хорошо. Если сейчас сядет, то увидит тяжелую, плавно вздымающуюся свинцово-синюю воду и застывший над ней четко очерченный пылающий диск заходящего солнца. Полковник не двигается, лишь глубоко вдыхает прибрежный соленый воздух – Господи, как же она устала. Даже сейчас женщина чувствует сковывающее тело напряжение. Рогозина не может заставить себя расслабиться и просто не думать. Слишком много всего навалилось – они проиграли: не просто нераскрытое дело, нет, жестокое унизительное поражение, как щелчок по носу – конкретный, не подлежащий обсуждению приказ сверху – передать все материалы и даже не приближаться ни к «Очертаниям сновидений», ни к Надежиной. «Забудьте об их существовании, товарищ полковник! Ясно?!» - рявкнул генерал, временно курирующий ФЭС, на последней встрече. Им даже не позволили расследовать нападение на Аристова. Приехавшие двое забрали отчеты, собранные улики, один нахмурился, обратив внимание на слегка потрепанный вид подозреваемых, пригрозил разобраться. Валя, с которой они опять поругались… Медленно полковник садится, отряхивает ладони о льняные брюки, смотрит вдаль. Волны двигаются вальяжно, касаются берега и размерено отступают. Женщина подтягивает ноги и обхватывает колени руками. Сзади раздается легкий хруст шагов по песку. Галина не оборачивается – знает кто. Мальчишка садится рядом, по-турецки складывает ноги. - Интересно, почему море? – задумчиво задает вопрос Ян. - Я думала спросить у тебя… Думала, это твое море… - женщина чуть изгибает губы в улыбке. Мальчишка отрицательно мотает головой. Море шумит. Они пытаются разглядеть что-то свое или нечто общее там, за линией горизонта. Рогозина первой нарушает укутывающее молчание, ее голос врезается в шелест волн: - Знаешь, там я не видела его… Там были только воспоминания. Это место… - она замолкает, пытаясь придать словесную форму своим ощущениям, вызываемым странным пляжем. - Это рубеж, - буднично поясняет Ян и слегка пожимает плечами. - Ты и не должна была его видеть. Ты была слишком далеко. Тебя и сейчас не должно быть здесь. Возможно, это из-за меня, возможно, из-за твоей подруги… - Валя? – полковник хмурится и поворачивается к мальчишке всем корпусом. Он снова пожимает плечами. - Это ее море. Она долго была здесь, почти ушла за грань. Теперь она всегда будет сюда возвращаться, пока однажды… - он слегка ведет головой вперед к тяжелой воде, - пока однажды не придет время уходить… И Галя внезапно понимает. - Мы проиграли. Я ничего не могу сделать. Я ничего не могу сказать тебе о твоем отце и Даниэле. Есть ли у них шанс или нет. Я не знаю. Я не знаю, живы ли они еще… - она сильнее сжимает кольцо рук вокруг колен, чуть поворачивает голову, чтобы видеть его профиль. В тусклом свете застывшего на закате дня кожа парня имеет почти земляной оттенок. Полковник ждет его реакции и надеется, что он ничего не скажет. Время здесь почти недвижимо, неизвестно, сколько они продолжают вот так сидеть. Она рассматривает его, он – море. - Я знаю… - наконец очень тихо произносит Ян. - Ты сделала все, что могла... Дальше… Я сам… Они все уже перешли свой рубеж… - он медленно поворачивается к ней. - Тебе пора, - внезапно с нажимом добавляет и медленно, с огромным трудом поднимается. Галя хмурится, но тоже встает. – И мне пора, я и так слишком сильно здесь задержался, - на пепельно-серых губах возникает неожиданная улыбка. – Ты бы все равно выжила в том крушении и без меня. Только… - он резко замолкает и нервно махает рукой. - Так или иначе, скоро все закончится, - мальчишка натягивает на голову наушники, щелкает кнопкой «старт», крепко сжимает ее руку на прощание ледяными пальцами. И медленно, неуклюже, глубоко увязая в песке, двигается к воде. Полковник же с трудом заставляет себя отвернуться, только уйти уже не получается – тело отказывается подчиняться, колени опасно дрожат. Женщина стискивает кулаки и закрывает глаза. Темнота сшибает с ног, подминает под себя, вырывает воздух из легких с хрипом. И она просыпается, совершенно разбитая – диван в комнате отдыха ФЭС оказывается убийственен для спины. Поясницу ломит, затекшие мышцы плечевого пояса кажутся каменными, и любой самый незначительный поворот головы в любую сторону вызывает острую простреливающую боль, даже руки не поднимаются. Полковник садится медленно, стараясь до минимума сократить все лишние движения, делает паузу, потом осторожно встает. Под полотенцем обнаруживаются полная турка еще горячего кофе и тарелка с теплым заливным капустным пирогом. Кто-то хозяйничал здесь совсем недавно, а Галина даже не слышала, для нее это впервой. Часы на стене подбираются к старту нового рабочего дня, и получается — проспала не меньше пяти часов, настоящий рекорд за всю эту неделю. Кофе слишком крепкий даже для нее, немного пережженный и горчит на языке, но главное – обжигающе горячий. Галя возвращается на диван, тяжело опускается на него, прикрывает глаза - усталость никуда не исчезает после сна – наоборот, аккумулируется и распространяется по всем клеткам. Голова плывет, во всем теле слабость. Ее организм категорически противится подобному обхождению с собой. И она прекрасно понимает недовольство Вали. Валя… Вчера из-за этого они успели поругаться, опять… Полковник тянется к телефону, но потом смотрит на часы – пять утра. Еще слишком рано, чтобы звонить и пытаться извиниться. - Нужно двигаться дальше, Рогозина… - вслух приказывает она себе. Вся неделя после случившегося была одним сплошным кошмаром – им всем были нужны ответы на вопросы, и даже после прямого приказа, после того, как у них забрали оба дела и все материалы - они еще трепыхались. Никто из сотрудников ФЭС так до конца и не верил, что все, в этот раз чуда не будет. И Галя старательно закрывала глаза на поведение коллег. Пока очередной приезд генерала не поставил жирную, окончательную точку. - Товарищ полковник, - мужчина казался излишне спокойным, - Вы хотите добра своим сотрудникам? – вкрадчиво поинтересовался он. Рогозина с силой сжала шариковую ручку, которую держала в руках. - Странный вопрос, товарищ генерал… - ровно ответила женщина. - Разумеется… - Тогда, если они не понимают прямого приказа, или быть может вы недостаточно четко его им передали?.. В таком случае объясните им более доступным языком, что, если они не перестанут заниматься самодеятельностью и лезть туда, куда им и Вам было сказано не лезть, это плохо для них закончится. Никто не безгрешен, товарищ полковник, ни они, ни даже Вы… Поэтому считайте это последним предупреждением. Либо вы отступаете, либо ФЭС прикрывают, и Вам повезет, если вы просто уйдете на пенсию… Я могу вам честно и откровенно сказать: на большую половину Ваших сотрудников уже заведены дела, особенно они объемны на вашего руководителя компьютерного отдела, да и на его коллег экспертов тоже, в том числе и на Ваших патологоанатомов… Рогозина чувствовала, как по спине ползет ледяная змея страха, и сильнее сжимала пальцы. У нее не было сомнений в том, что генерал не блефует. В этот раз – их уничтожат. После его ухода, с трудом совладав с собой, полковник дрожащей рукой набрала Султанова. Выйдя из больницы после сердечного приступа, он оставался у себя в Подмосковье. Перед ее поездкой к нему с Валей они поругались в первый раз. Подруга смотрела внимательно, пристально, крепко сжимая кружку с ароматным горячим кофе в ладонях. - Что ты хочешь услышать от Султанова? Что ты надеешься от него услышать? Что все не так? Или наоборот, все так и есть? И мы под колпаком? – резко опустив кружку на стол, женщина поднялась. – Все, Галя, все! Мы проиграли, прими это! Иногда надо уметь отступать! - Ты так легко это говоришь! Сколько людей они загубили?! Сколько еще загубят?! А мы что?.. Должны просто отступить?! Вот так?! - Да! – рявкнула Антонова, с силой ударив кулаком по столешнице. - Да! – повторила спокойнее. - В этот раз да. - Я не могу! Я обещала! – упрямо отрезала женщина. Она уехала, так и оставив подругу одну стоять посреди кухни. О том, что Валя расхлестала кружку о стену, Рогозина узнала только вечером, обнаружив осколки на полу. Дорога до Реутова заняла почти час, маячивший чуть впереди декабрь принес с собой напоминание о приближающемся Новом годе, а вместе с ним и усилившиеся автомобильные заторы. Султанов встретил ее по-домашнему, в растянутом спортивном костюме, похудевший и осунувшийся, и все еще болезненно бледный. - Хорошо выглядишь, Галь, - неуверенно улыбнулся он, приглашая войти. - Жена к детям уехала в Москву… Чай? Кофе мне запретили, поэтому все запасы пришлось ликвидировать, - горестно вздохнул мужчина. - Можно просто воды, - вздохнула полковник, следуя на кухню. - Компот? Домашний? Женщина кивнула, чуть улыбнувшись уголками губ. Компот был холодным и на удивление не приторно сладким, с тонкими ломтиками яблок на дне кружки. После того, как Рогозина вывалила все одним махом, они долго молчали, сидя друг напротив друга за кухонным столом. Полковник рассматривала достаточно скромное оформление комнаты, а бывший генерал задумчиво ее. Наконец, он первым нарушил окутавшую их тишину. - Я бы хотел сказать тебе, Галь, что это не правда, и что у них наверху нет уже готовых уголовных дел на каждого, кто может стать угрозой… Есть, это очень старая практика, но действенная до сих пор. На тебя это дело было заведено давно… Почти сразу, как ты стала во главе ФЭС. И к сожалению, я с этим ничего не мог сделать, я мог только прикрывать вас… а потом… как выяснилось, и на меня у них все тоже имелось. Признаться, я удивлен, что они не попробовали хлопнуть ФЭС сразу после моего ухода… Возможно, Бреусов подсуетился, он мужик серьезный был, с хорошими связями в правительстве, может, на ФЭС и тебя у него были какие-то свои планы… Кто знает… Но сейчас я могу посоветовать тебе только одно – отступи. Так будет лучше для всех, поверь мне. Галя закрыла глаза и судорожно вдохнула. Сдаваться она не умела… Но ставки слишком велики и рисковать судьбами людей, которые были преданы ей все эти годы, верили в нее, Рогозина не имела права. Пришлось отступить и попросить остальных, приказать она тоже не могла. Полковник наливает кофе, делает несколько глотков, кривится и все-таки тянется за телефоном. «Сваришь кофе, а я привезу выпечку, твои любимые и жутко калорийные эклеры с шоколадом». И почти сразу получает ответ: «Возьми пончиков еще». Валя уже не спит. Только-только начавший просыпаться город, легкий снег грозится перерасти в полноценную метель, и по радио неожиданно и очень к месту звучит «Keep the streets empty for me». «Morning, keep the streets empty for me Morning, keep the streets empty for me…» Полковник заезжает в круглосуточную кондитерскую, берет коробку эклеров и коробку пончиков. Они съедят по паре, остальное приговорят дети. Антонова встречает в коридоре, уже одетая и совершенно не сонная, с чашкой кофе в руках. - Сладости… - Галя неуверенно протягивает выпечку подруге. - Спасибо. Ранний завтрак проходит в тишине. Антонова разрезает эклер с шоколадом на маленькие кусочки и отправляет их в рот, прихлебывая кофе. Молчание, как и всегда между ними, не давит – спокойное, ровное. Валентина кажется какой-то даже умиротворенной. - Если я вернусь к преподаванию, что ты скажешь? – первой начинает Рогозина. Подруга замирает. Раньше, когда Галина заикалась о возможном уходе в отставку, Валя воспринимала как шутку, отвечала иногда с юмором, иногда отмалчивалась, и никогда не верила, что это действительно может произойти. Но сегодня все было не так. - Я буду только рада… Ты же знаешь, я тоже уйду. Мне предложили место на кафедре… да и… я всегда могу пойти в обычную лабораторию делать экспертизы… в конце концов, из меня всегда был хороший диагност… После завтрака полковник под недоумевающим взглядом подруги моет посуду. Еще по дороге домой из ФЭС она скинула сообщение Круглову, что берет выходной, у Антоновой он и так был плановым. Расправившись с посудой, Рогозина быстро принимает душ, переодевается в домашнее и проходит в спальню. - Я тут случайно услышала, как Тихонов про какой-то сериал вещал… - неуверенно произносит она. - «Мост» называется… Кажется… давай посмотрим? Детектив… Антонова смотрит на нее, не мигая, несколько мгновений, потом моргает. - Посмотрим сериал? – переспрашивает она. - Галь, с тобой все хорошо? – уточняет неуверенно. Полковник кивает и усаживается на постель. Валентина еще несколько мгновений рассматривает ее, а потом пожимает плечами, долго возится с телеприставкой, находит сериал, о котором говорит Галя, и включает первый эпизод. День для них проходит непривычно лениво. Сериал на удивление затягивает, будто им не хватает преступлений в жизни, потом обедают макаронами по-флотски. Галя не может сдержать смешка, когда понимает, что именно собирается делать подруга. На что та лишь широко улыбается и вручает овощи на салат. В качестве десерта неизменный кофе и остатки утренней покупной выпечки. Они интуитивно стараются не говорить о случившемся и о пока не озвученном окончательно решении Рогозиной. - Он мне снился… - тихо произносит полковник, когда они снова возвращаются в спальню. – Я видела его на берегу моря… - И Валентина непроизвольно вздрагивает. – Он сказал, что море это… Это твое море и это… - Рубеж… - заканчивает за нее подруга. – Рубеж… Я знаю, - отстраненно и задумчиво кивает она. Море – это рубеж. – Я думала, у каждого он свой… - продолжает Антонова. Она слишком часто его видит. Небо, как густая алая гуашь, небрежно нанесенная на полотно с неаккуратными переходами в разные оттенки, в одно мгновение теряющее четкость, когда над головой смыкается вода. Валентина дергается вперед, к поверхности, к глотку спасительного воздуха. Но вода плотная, вязкая, скользит по коже как кисель – не отпускает, только тянет вниз сильнее. Алый тон постепенно блекнет перед глазами, забивается мутной зеленью, по кромке зрения вспыхивают черные пятна, легкие обжигает огнем. Забитый вглубь сознания страх вскрывается – сегодня она не выплывет. Она ведь и тогда не должна была. Просто, работая бок о бок со смертью столько лет, будто получила от нее карт-бланш. Еще один рывок – судорожный вдох, брызги оставляют соль на губах. Небо все так же высоко, все такое же напитанное кровью. Впервые Валя оказалась там, когда чуть не утонула в бассейне, вынырнула, с трудом выползла на берег и долго лежала на холодном мокром песке, вглядываясь в это алое небо. Потом после стрельбы в школе – тогда выплыть было труднее, невидимая сила тянула на дно. - Он сказал, я тоже вижу море из-за него и из-за тебя… Там… в горах были только воспоминания… Антонова задумчиво складывает ладони вместе и прижимает к губам. - Значит, даже там, ты не была близка… Ты бы выжила все равно… - уверено произносит она. Рогозина хмыкает, но не озвучивает, что Ян сказал то же самое – она бы выжила все равно… Верится слабо. Не думать, все закончилось. Теперь уже точно все… - Давай весной съездим в Крым? – неожиданно предлагает она и тянется к Вале. Кладет ладонь на оголившееся из-под длинной домашней рубашки бедро и, не в силах удержаться, легко поглаживает нежную теплую кожу. Антонова кивает, чуть раздвигает ноги и тянется к ней. Кажется, что они не были вот так близки непозволительно долго – лениво-нежно, медленно, сладко. Скользящие поцелуи и легкие прикосновения. Валя такая горячая, как всегда, и податливая, плавящаяся под ее руками. - Я бы вернулась к тебе, несмотря ни на что, любимая… - жарко шепчет ей на ухо Галя, проникая глубже. Подруга цепляется за ее плечи и тихо выдыхает в плечо: - Я знаю… Засыпают они, тесно сплетясь телами, Антонова опускает голову ей на грудь и слушает, как выравнивается сбившийся ритм сердца. Слушает… Слушает… Расслаблено-умиротворенно сейчас, и вздрагивает, когда звонит ее телефон. Внезапно подводит оператор, и голос Власовой звучит откуда-то издалека. Напряженный и крайне удивленный при этом — она говорит и словно сама не верит. Не понимает и не принимает случившегося. - Валь… - тянет она. - В «Очертаниях сновидений» случился пожар… Я на месте… Здесь самое настоящее пекло… я никогда в жизни не видела… - Вали оттуда, - не дослушав, рявкает Антонова, резко садясь на постели и мгновенно подбираясь. - Встретимся в ФЭС… - Ничего еще не закончилось… - сурово сквозь зубы цедит полковник, начиная быстро одеваться.