Если ты не видишь

Кожа влажная, покрыта налетом пота. Челка липнет ко лбу, выбившиеся из высокого хвоста волоски на шее завиваются. Мышцы рук горят. Напряжение во всем теле. Вдох. Вниз. Выдох. Вверх. Антонова мысленно отсчитывает количество, каждая цифра в такт дыханию, в такт пульсирующей музыке. Пятнадцать. Обычно она останавливается на этом, меняет ноги и еще столько же. Но сегодня этого мало. Двадцать. На последнем подъеме ей кажется, что руки не выдержат, и она впечатается лицом в коврик. Не самое приятное ощущение, наверно. - Разошлась… - голос сверху почти не слышен, его заглушает льющийся из массивных колонок по периметру зала микс. Валентина может себе представить недоумение на лице его обладательницы, улавливает ехидство в интонациях и немного недоумения. И предпочитает игнорировать. Женщина делает короткую, почти неуловимую передышку, потом все-таки меняет положение. И с новой силой. Один. Два. Три. Ногу на весу держать почти невозможно, мышцы натянуты. Антонова упрямо сжимает зубы. Вдох. Вниз. Выдох. Вверх. Дрожь в теле становится заметнее. Десять. Еще немного. Упрямства ей было не занимать. Пятнадцать. Руки кричат. Пот тонкими струйками стекает по лицу, шее, челка липнет ко лбу. Двадцать. Поясница ноет. Последний подъем со стоном сквозь зубы. Женщина почти падает на синий прорезиненный коврик, в ушах стучит кровь; одно усилие, последнее, чтобы с трудом перевернуться на спину. Все. Она закрывает глаза, на губах появляется победная улыбка. - Ты ненормальная, – констатирует Рита. – Если завтра будешь не в состоянии поднять руки, это будет исключительно твоя вина, - теперь в голосе проступает легкое злорадство. Валя лишь тихо хмыкает, но не предпринимает попыток подняться или даже пошевелиться. В мышцах все еще ощущается дрожь, все тело ноет. Сейчас оно кажется напитанным усталостью, но скоро она трансформируется в легкость. Когда сердце замедляется и входит в привычный ритм, Антонова все-таки открывает глаза. Власову она видит под непривычно скошено-перевернутым ракурсом. Капитан сидит, широко раскинув ноги. На плечи накинуто серое полотенце с вышитой эмблемой клуба, на полу рядом стоит бутылка минералки. На Рите спортивный серый топ, потемневший от пота, и короткие черные шорты. Одной рукой женщина слегка массирует травмированное когда-то колено под эластичной повязкой. - Душ и на базу? – с надеждой спрашивает она, кривится и поджимает губы, не рассчитав силу и излишне сильно надавив под коленной чашечкой. Бодрое звуковое сопровождение, разливающееся по пустому залу, внезапно сменяется какими-то мантрами. Маргарита настороженно вскидывает голову, будто прислушивается, кривится сильнее. Музыка тяжелая и неприятная для ее слуха. - Растяжка, душ и на базу, - поправляет Валя и наконец-то садится, дотягивается до бутылки и делает несколько жадных глотков, частично проливая прохладную жидкость на спортивную красную майку. Капитан вздыхает – это еще не конец, а она на самом деле уже выдохлась. - Давай только перейдем в другой зал, этот утробный гул меня раздражает, - ворчит она, поднимаясь со скрипом. Сегодня все кувырком, навыворот уже сложившийся распорядок. Слишком ранний подъем от разразившегося «31-й весной» мобильного телефона рядом с подушкой. До противного бодрый, даже немного взвинченный голос в динамике. А капитан с огромным трудом, с руганью сквозь зубы, отодрала себя от матраса. На кухне сын в состоянии, близком к коматозному, бессмысленно смотрел в чашку с зеленым чаем и даже не отреагировал, когда она забрала ее и отпила несколько глотков, поморщившись от крепости. Как он только может это пить, да еще и в таких количествах? Чай тягучий, вязкий, горчил на языке, хотя послевкусие сладкое, с нотками ванили и сливок. Она бы с большим удовольствием выпила кофе, но нет времени его варить. - Ужин организуешь сам, - уже в коридоре громким голосом. - Или загляни к бабушке после занятий… Если пойдешь к ней, захвати и мне что-нибудь. Дальше спешные сборы, через час ее уже ждали в спортзале, и ей желательно было постараться не опоздать, чтобы не выслушивать Валино ворчание. Это не их дни и не их время. В клубе тихо и почти никого. Сонный администратор потягивал кофе через трубочку, и они, похоже, первые клиенты сегодня. Взгляд Риты затормозил на стакане, она почти чувствовала терпкий вкус на языке. Антонова слишком бодрая, вибрирующая от переполняющей ее какой-то нервной энергии. На беговой дорожке - выше скорость, больше повторов каждого упражнения, гантели тяжелее, чем всегда, больше подходов. А Власова проклинала себя, что сама создала монстра. Это ведь была ее идея. Свой развод Валентина совсем не заметила, отъезд близнецов ей дался сложнее – затягивающиеся часы на работе, перетекающие в утренние планерки, виски со льдом вечерами, когда патологоанатом все-таки возвращалась домой, и острая необходимость в близости Рогозиной. Валя существовала только от ее присутствия, прикосновений, голоса, запаха. Рита удивлялась такой внезапной нездоровой зависимости, но предпочитала молчать: их отношения с Антоновой всегда строились на безмолвном принятии друг друга. Когда полковник улетела в длительную командировку, патологоанатом стала просто невыносима – через край язвительна, излишне саркастична, безрассудно опасна сама для себя. И чтобы переключить ее, работы оказалось недостаточно. Именно тогда Власова и не придумала ничего лучше, чем вытащить Антонову в спортзал. Капитана физические нагрузки спасали всегда, даже когда казалось – только в петлю. Только вот сейчас, растянувшись на прорезиненном мягком полу малого зала для групповых занятий, Маргарита думает о том, что лучше бы тогда она отвела Антонову в бар и напилась с ней в сопли. - Рогозина опять улетела в командировку? – неожиданно спрашивает женщина, в задумчивости рассматривая тонкие струйки, стекающие по шее подруги. Растягивающаяся Антонова, чуть ли не обнимающая свои коленки, поворачивает голову в ее сторону, вопросительно вскидывает бровь, в глазах тянут эмоции – сильнее всего недоверие. О командировках полковника редко предупреждали. Обычно все узнавали о ее отъезде постфактум. Утром, придя в офис, сотрудники просто видели в кабинете мрачного Круглова. Он сидел, как и всегда, по правую сторону от стола полковника и пытался продраться сквозь записи в ее еженедельнике. Тихо матерился на непонятный заковыристый почерк, который за столько лет работы так и не научился разбирать. И, наверно, Власова относилась бы к этому как остальные, если бы не знала Валю, не наблюдала за ней порой чрезмерно внимательно и не подмечала любые изменения. Это уже даже не привычка – вторая натура скорей. Капитан всегда видела тревогу, делающую обычно ясные глаза Валентины темнее, а черты лица жестче. Подмечала косую глубокую морщину, залегающую между бровей и исчезающую только с возвращением Галины Николаевны. Выпадение из реальности, когда Валя подолгу могла смотреть на телефон в ожидании одного единственного звонка и родного голоса, прорывающегося сквозь статический космос одним-единственным словом «Валюш». Вспышку надежды, на мгновение озаряющую лицо, когда Антонова оборачивается на стук каблуков в коридоре и открывшиеся двери морга, и следующее за этим разочарование. Рита знает все изменения Валиного лица, все оттенки ее глаз, может перечислить немыслимое множество таких моментов, отпечатанных в ее памяти, которые не замечает никто. Но вместо этого капитан лишь заставляет себя открыто улыбнуться, проглотив легкий укол бессмысленной ревности, чуть дергает плечами. - Ты всегда увеличиваешь нагрузку в два раза, когда полковник улетает, - очень нехотя и медленно она переворачивается на живот и поднимается, минимизируя лишние движения. – Я в душ. Пошли? – женщина забирает минералку с подоконника. Вода уже успела согреться, но она все-таки делает несколько больших глотков, кривит губы. Валя что-то недовольно бубнит за спиной, но слышны ее шаги следом. Власова улыбается – еще пятнадцать минут, нет, скорее, тридцать, и на базу. А там капитан сварит себе турку крепкого черного кофе, все выпьет сама и, возможно, даже немного пощиплет сладкую заначку Холодова, если до нее еще не добрался Тихонов. Упругие, обжигающе горячие струи воды бьют по телу. Антонова упирается обеими руками в кафельную стену прямо перед собой, склоняет голову и совсем не замечает температуры. Мысли далеко – за пределами этого пространства из трех с половиной стен, воды и пара. Она не чувствует целостности – страшное чувство. В мыслях женщина пытается дотянуться до Гали, хотя даже не знает, где сейчас та. Валентина, как всегда, ничего не знает, это раздражает и пугает. Отсутствие Рогозиной тянет душу, сердце ноет. Тревога, чувствовавшаяся в Гале перед отъездом, передалась ей, прочно обосновалась внутри и не собиралась уходить. Именно поэтому она и потащила Власову в спортзал вне графика и в такое бесчеловечное, как выразилась по телефону Рита, время. Но отключиться от реальности было просто необходимо, и здесь ей это всегда удавалось - не думать, не чувствовать. Концентрироваться только на дыхании, на счете и ударах сердца за ребрами. Но сегодня почти не получается, в какой-то момент сознание словно расщепляется, часть ее остается на месте, следит за позой во время выполнения упражнений, ведет счет, а вторая в петле повтора: тусклое утро, дождь с надрывом по стеклу и карнизу. На стеклянном барном столе нетронутые бутерброды с сыром и прессованным мясом, терпкий кофе в кружке, подаренной полковнику Тихоновым – она большая, белая, с изображенным на ней черным раскрытым зонтом и подписью «the true Supreme». Галина ковыряет вилкой омлет, посматривает на подругу с некоторым беспокойством. А потом внезапно приборы со звоном падают на стол. Женщина тянется к руке, сжимает до хруста: «Валя… ты только…», - вкрапления страха в голосе, тревога в серо-голубых глазах. Она боится за нее, они боятся друг за друга, и «будь осторожна» - зарок обеим, оставшейся в Москве и уехавшей… Куда? Куда-то. Галя. Ее отсутствие ощущается очень остро, без нее становится слишком пусто вокруг и блекло. Еще и дождь без конца. Вечером прилетит Юра, главное дождаться, тогда будет легче. Клубы пара вырываются за пределы алькова и заполняют душевую. Валентина не чувствует скользящего по ее телу взгляда. Власовой жарко просто находиться рядом, кажется, что совершенно нечем дышать. Тяжелый, напитанный водой воздух просто застревает в дыхательных путях. Но Рита не может устоять, отказать себе в этом секундном удовольствии: плавные изящные изгибы, идеально сочетающиеся с четкими линиями мышц, сильные руки, стройные ноги. Обычно бледная кожа пылает жаром. Валентина кажется нереальной, видением из снов, Богиней неизвестного пантеона, сошедшей с небес. Только одно режет глаза, темное, приземленное – татуировка, со спины на бок, на том самом месте, где остались шрамы от ранения. Она массивная и неправильная, и совершенно неподходящая этой женщине, ярко-черная и зияющая, будто разрывы на теле. Может быть, шрамы были бы лучше? Хотя, возможно, так думает только Рита. По ее мнению, и Рогозина совершенно не подходит Вале. Антонова сделала татуировку через полгода после выхода из больницы. Мало кто об этом знал. А Рита не понимала – зачем? Она видела шрамы, они были длинными, но тонкими, достаточно аккуратные бледно-розовые полоски. Но Валентина все равно предпочла закрыть их странным рисунком, вызвавшим у Власовой еще большее недоумения. Капитан стягивает полотенце с крючка и, лихорадочно резко вытирая волосы, выходит в раздевалку, оставляя подругу один на один с собой и обжигающим душем. До начала рабочего дня еще есть время.

***

В ФЭС еще тихо, они в числе первых, что совсем не удивляет Власову. Дежурный ворчливо докладывает, что Иван Федорович ночевал в лаборатории и что-то там мудрил в гараже, дважды срабатывала пожарная сигнализация. Рита усмехнулась, поставив свою закорючку почти в самом верху. Если Тихонов был здесь, значит, в буфете мог остаться кофе, значит, ей не придется его варить, а потом, ругаясь, пытаться хоть как-то очистить плитку. Ее, наверно, терпеть не могут технички, капитан оставляет в буфете после себя полный раздрай. Но не успевает она сделать и шаг в сторону раздевалки, как Валентина ловит ее. - Хочешь, я сварю тебе кофе за твои сегодняшние мучения? - улыбается она. - Как можно от такого отказаться?! - Тогда встречаемся в буфете минут через пятнадцать! – смеется Валентина и уходит в сторону лестницы в морг. Рите нравится наблюдать, как Антонова варит кофе. Для нее это некий ритуал. Во-первых, у Вали в ФЭС своя джезва, трогать которую остальным запрещено под страхом отсечения скальпелем жизненно важных органов. Да и к данному процессу патологоанатом подходит также основательно, как к вскрытию: сосредоточенный взгляд, отточенные выверенные движения. Приготовление всегда начинается с того, что Валентина выуживает откуда-то из глубин комода кофемолку и неприметный бумажный серый кулек зерен. После помола она высыпает в турку четыре чайные ложки с горкой. Затем тонкой струйкой вливает воду, обязательно холодную. Однажды Антонова даже поделилась с Ритой секретом: самый идеальный вариант - заморозить воду, а потом дать ей возможность растаять при комнатной температуре. Потом, тихо бурча что-то под нос, Валентина выжидает, пока накалится плита, а поставив джезву, сразу же снижает температуру, внимательно следит, дабы не пропустить тот момент, когда появляется пенка. Можно считать, кофе готов. Теперь остаются легкие штрихи–например, добавить имбирь. Как опять же говорила сама Валя: лучше всего свежий тертый, но за неимением его сойдут и сухие специи. Но обычно в этом нет необходимости, в холодильнике в буфете ФЭС всегда можно найти свежий корень имбиря. Его для Антоновой покупает как полковник, так и сама Рита; иногда в надежде задобрить патологоанатома и получить заветную чашечку имбирь притаскивает Тихонов или Холодов. Специй, правда, тоже предостаточно. Власова до сих пор помнит свое удивление, когда в первый день в ФЭС во время перерыва открыла комод над раковиной и опешила. Специями была заставлена целая полка. Как иногда шутили лаборанты: индийский базар в миниатюре. Сахар в кофе Валентина никогда не добавляет, иногда себе в чашку – ложку или две меда. Утром, чтобы быстрее проснуться, она вливала в кофе лимонный сок, или еще при варке в джезву - полторы ложки коньяка из фляжки, также припрятанной где-то в глубинах комода. Вечерами, во время сложных дел, когда становилось предельно ясно, что ночевать придется в офисе, Валентина заваривала кофе на молоке с корицей и мускатным орехом. Все, кто в ФЭС пробовал ее кофе, говорили, что напиток просто божественен. Таких, правда, было немного. Чаще всего баловала патологоанатом только троих: Галину Николаевну, Тихонова и Маргариту, - остальным чашечка-другая перепадала значительно реже. Да и то, скорее, по чистой случайности. Рита наклоняется вперед на локтях, ведет носом, шумно втягивает воздух. В глазах светится нетерпение и предвкушение. Она, как хищник, следит за каждым Валиным движением. Вот патологоанатом легко подхватывает турку в тот самый момент, когда на поверхности темно-коричневой жидкости начинают возникать пузырьки. Быстро разливает кофе по кружкам и протягивает одну Власовой. Чашка теплая, капитан обхватывает ее двумя руками, делает маленький глоток, обжигая небо и язык, потом еще один. Закрывает глаза от наслаждения, тихо довольно урчит, совсем по-кошачьи. - Божественно, - вздыхает она после непродолжительного молчания. Антонова прячет довольную до невозможности улыбку за своей чашкой. - Я прощена за то, что подняла тебя ни свет ни заря? – как бы между прочим интересуется она, лукаво глядя из-под ресниц. - Целиком и полностью! – вздыхает Власова, делая еще глоток. Телевизор над столом показывает рекламу без звука: здание с разных ракурсов за высоким забором, женщина в узких очках с рваной стрижкой пикси и деловом костюме стального цвета, за ней мелькающие кадры людей в зеленых и синих хирургических костюмах и сверкающих белизной халатах. «Очертание сновидений» - несколько раз вспыхивает на экране. - Странное название для медицинского центра, или клиники… или что это такое… - в задумчивости произносит Валя, случайно зацепившись взглядом за эти слова. Женщина тянется к пульту, чтобы включить звук, но не успевает – картинка сменяется на начальные кадры какого-то сериала. Рита лишь пожимает плечами, больше увлеченная выяснением, осталось ли еще кофе в турке. - Рита, Валя, как хорошо, что вы уже здесь. Мне жаль нарушать вашу идиллию, но у нас новый труп, - Круглов останавливается возле стойки, наваливается на нее. Еще так рано, а мужчина уже выглядит уставшим, голос звучит низко. – Данилов уже поехал. - Все плохо, Николай Петрович? – Антонова поднимается на ноги. Власова в два глотка приговаривает вторую чашку – судя по всему, неизвестно, когда в следующий раз будет время. - А у нас бывает хорошо, Валюш?