Если ты не видишь

Рогозина открывает глаза. Липкий жаркий воздух напитан переплетением сладких ароматов. Из открытой балконной двери долетает шум разбивающихся о берег волн, хлопки ветра в пальмовых ветвях и перекрикивание чаек. С балкона этажом ниже слышится возбужденная испанская речь, изредка сквозь нее прорывается приглушенный скулеж ребенка. В теле тяжесть, которая бывает только после длительного пребывания на пляже. Некоторое время женщина лежит, не двигаясь, рассматривая маленькую паутинку в углу выбеленного потолка. Затем осторожно садится на кровати; голову немного ведет, кожа горит и мучает жажда. В номере пусто, на тумбочке молодой кокос с двухцветной соломинкой и ярко-зеленым зонтиком. В проеме штор видно висящий в предзакатном темнеющем небе окрашенный оранжевым диск солнца. Одеваться лень, и Галя кутается в белый стандартный халат с эмблемой отеля. Смежная дверь между двумя номерами не заперта. Бесшумно ступая босыми ногами по ковролину, она проходит комнату насквозь и останавливается у открытой балконной двери. Мать с сыном сидят в одинаковых позах, откинувшись на спинки пластиковых стульев и закинув ноги на ограждение. На парне белые шорты, на женщине цветной в горизонтальную полоску сарафан. У обоих растрепанные волосы, вьющиеся с удвоенной силой на морском воздухе, и похожие «Авиаторы» очки. На деревянном столе между ними глубокая миска с фруктами, тарелка с чипсами и миксом из соленых орешков. Они потягивают местное пиво, на полу уже выстроилась небольшая шеренга жестяных банок. Молчат, на лицах, обращенных в сторону моря, застыло умиротворение с легкой примесью отрешенности. С площадки у пляжного бара до них долетают отзвуки вечерней анимации. Галя хочет что-то сказать, но слова комком застревают в горле. И она так и остается безмолвно стоять в дверях, рассматривая этих двух самых дорогих ей людей. Минуты спустя в какое-то мгновение Валя, почувствовав ее присутствие, оборачивается. Ее лицо озаряется этим внутренним светом, от которого у полковника перехватывает дыхание. Женщина тут же начинает счастливо улыбаться. - Галчонок! Проснулась! - восклицает она и протягивает руку. И Рогозина тут же тянется в ответ, переплетает пальцы. Юра только слегка поворачивает голову: - А мы думали, будить тебя или нет, - усмехается он. - Присоединишься? На балконе всего два стула и идти за еще одним в номер никому не хочется. Наигранно кряхтя, Юра поднимается и, стянув полотенце с сушилки, располагается на нем прямо на полу, скрестив ноги по-турецки. Открывает очередную запотевшую банку пива. Прижимает к виску, слушая легкое перешептывание пузырьков. Сквозь тонкие прутья решетки, на которой висят вазоны с яркими лиловыми и пурпурными цветами, соединяющей две части каменного балконного ограждения, ему все так же видно патлатые пальмы, полоску пляжа и море. Солнце медленно погружается в посеревшую воду. Мир темнеет, удлиняя тени, в жаркий воздух вплетается прохладный взбалмошный ветерок… Антонова нагло укладывает на Галины колени свои босые ноги и тут же взвизгивает от неожиданности, когда та бегло проводит ногтями по ступням. - Рогозина! Прекрати! – возмущается она и бьет полковника по плечу, пытается выкрутиться, но не тут-то было. Лодыжки уже в нежном, но крепком захвате. Юра некультурно фыркает и ворчит себе под нос что-то про великовозрастный детский сад. Галя смеется, глаза задорно блестят, пальцы продолжают играть и дразнить, легко щекотать и царапать, вызывая какофонию высоких звуков. Когда Вале все-таки удается высвободиться, она демонстративно поджимает ноги под себя, вздергивает голову и возмущенно отворачивается в сторону, но с губ не сходит довольная улыбка. Они обе это знают. - Валечка… Ветер осенний, колючий, смешанный с холодным дождем, бьет в лицо. Рогозина открывает глаза – темно-серая грязная расплывчатая пелена. Низкое, неприветливое и какое-то чужое небо. В мыслях разрозненные осколки воспоминаний: обволакивающий утробный гул вертолета, как ворчание недовольного монстра. Внизу миниатюрные сосенки, разбросанные по склонам, резкие серые скалистые разрывы на зеленом полотне. Она отвернулась от стекла и поймала пристальный, какой-то слишком тяжелый взгляд подростка напротив. Его лицо было очень бледным, с посеревшими губами - он боится летать или его укачало? Спросить у нее возможности не было. Она видела, как двигаются его губы в повторяющемся паттерне. Полковник подалась вперед, к нему, в попытке разобрать: «Держись. Держись. Держись». Машину встряхнуло, она начала заваливаться на бок, гул разорвался ревом, обрывками людских криков. Галина внезапно отчетливо услышала: «Держись!». Какой-то потусторонний блеск в глазах мальчишки не позволял отвернуться. Она не могла пошевелиться. «Валя! - искрой вспыхнула в мозгу. - Валечка! Прости меня…» - Валечка… - выдыхает она и тут же ловит готовый сорваться следом стон за стиснутыми зубами. Боль наполняет все тело. Она не может вычленить самые сильные резкие очаги, все пылает. Боль струится по сосудам вместе с кровью, заполняет собой клетки, острыми спицами пронизывает сознание. - Держись! – снова раздается рядом, внутри или снаружи – сложно понять. - Ты выживешь… - уверено продолжает голос. Она пытается проморгаться, но дождь заливает глаза. Каждое движение, каждый вздох пульсируют болью, нет сил сдерживать стоны. Наконец на линии ее обзора возникает мальчишка – натянутый капюшон, мокрая челка, прилипшая ко лбу. - Тише… Не двигайся, - он легонько, почти неощутимо касается руками ее плеч. – Все будет хорошо. Ты обязательно выживешь… - уверено повторяет он, прохладные пальцы скользят по лицу, замирают у висков. - Ты нужна мне живой. «Нужна мне живой…» - отдается эхом внутри, Галя пытается что-то сказать, но кажущееся совершенно чужим тело не подчиняется ей. Она просто биомасса на холодной скользкой траве, и нет ничего кроме боли. «Ты выживешь…» - звучит как насмешка, сознание угасает, мысли отказываются вязаться. Но она должна… У нее нет шансов, однако у него есть. - Пожалуйста… Валя… Сто-ль-ко по-те-ря-нных лет… Ты вер-нешь-ся, най-ди… Ан-то-но-ва… скажи… я… - она пытается смотреть на него, не закрывать глаза, но это заведомо проигрышная борьба. – Мне жаль… Я очень… очень… - Тише, - он гладит ее лицо снова и снова. - Тише, ты все скажешь сама… Все будет хорошо… - шепот пронизывает уверенность, она же отражается и в карих глазах. Прежде чем женщина перестает видеть его и бледный мокрый мир, маячащий позади парня, она чувствует прикосновение холодных губ ко лбу. «Я очень, очень сильно люблю ее…» - отчетливо звучит только в ее мыслях. «Ты выживешь…» - как обещание или насмешка, уже невозможно понять.

***

- Подросток. Возраст шестнадцать-семнадцать лет. Смерть наступила приблизительно около двух недель назад, точнее сказать не могу… - в голосе Валентины слышится чуть больше напряжения, чем обычно. В движениях отсутствует привычная грациозность и плавность, они дерганные и резкие. Круглов хмурится, вглядывается в ее лицо – тени под глазами, неожиданно резко обозначившиеся морщины вокруг глаз и кривой залом над переносицей. Он давно понял - каждая Галина командировка как год жизни для Антоновой. И эти отъезды всегда сводили ее с ума. Только раньше – «до» - она тщательнее прятала свои страхи, будто не имела права их испытывать. - Причина смерти – механическая асфиксия, – она указывает на тонкую отчетливую линию на шее. Николай Петрович прижимает маску к лицу и склоняется над телом. Что могло быть орудием убийства? Тонкая крепкая веревка, шнур или провод? В морге холодно, вентиляция и кондиционер работают сегодня на полную мощность, наполняя помещение ровным низким гулом. - Тело хорошо сохранилось для двух недель, я не вижу никаких внешних повреждений, нанесенных крысами или птицами… - Их и нет. Тело хранилось в помещении, думаю, на пустыре он пролежал очень недолго. При этом – в помещении с определенной температурой и влажностью. Что еще… Никаких чужеродных элементов – тело мыли. Я взяла пробы, отдала Тихонову. Знаешь… - но продолжение не наступает, на женщину внезапно наваливается слабость, она цепляется за прозекторский стол и закрывает глаза. В одно мгновение Круглов оказывается возле нее, придерживает за талию. - Что с тобой? - Все нормально… - как можно убедительнее заверяет Валентина и выпрямляется. Мгновение назад ей показалось, что сердце оборвалось и рухнуло в бездну. Чтобы скрыть предательскую дрожь в руках, она сжимает кулаки. Хмурится, смотрит на тело подростка на прозекторском столе. - Я думаю, его задушили, раздели – нет никаких следов сдавливания, которые могли остаться от резинок носков или плавок. - Она делает глубокий вдох, ежится. - Вымыли, хранили, как я уже сказала, в помещение с постоянной низкой температурой и влажностью. Лежал он все время на спине. Майор хмурится: - Звучит, как морг. - Именно, Коль. Я думаю, тело находилось в каком-нибудь больничном морге… - на Антонову нападает еще одна волна слабости, колени подгибаются, и Круглов едва успевает обхватить за талию и удержать на ногах, прижав к себе. Он чувствует, что ее колотит. - Да что с тобой?! – в голосе сквозит беспокойство. - Не знаю… - чуть слышно честно отвечает она. Валя не может объяснить этот ничем необоснованный озноб. - Так, пойдем в буфет, я сделаю тебе мятный чай, может быть, нам даже удастся что-нибудь перекусить, если Тихонов, конечно, не все сточил. Поди, ничего не ела с утра, и не спала совсем с Галиного отъезда! – ворчит он с упреком. Женщина не скрывает легкой улыбки, оправдываться не имеет смысла – все так, как он говорит. Патологоанатом накрывает тело простыней, снимает перчатки, скручивает их и выбрасывает в корзину. Весь путь до буфета Николай Петрович страхует ее, слегка придерживая за талию. Женщина больше не чувствует придавливающей к земле слабости, только сердце ноет да сумбур в душе. Это тоска – определяет Антонова. Ей хочется обругать себя: как так можно? Рогозина улетела всего чуть больше суток назад, а она уже невозможно скучает. А думала, что смогла справиться с этой зависимостью от присутствия Гали. Оказывается - нет. В буфете Тихонов, слегка пританцовывая под звучащую в наушниках музыку, быстро строгает овощи на салат – скорее всего, по настоянию Оксаны. Амелина давно начала пилить программиста за его отвратительный и неправильный рацион, требовать, чтобы в череде бутербродов и кофе хоть изредка, но мелькало что-то стоящее, вот, например, салат. Расправившись с помидорами и огурцами, он обильно поливает смесь оливковым маслом. И тут же переключается на бутерброды: два вида хлеба, порезать тоненько, докторская и буженина – здесь уже можно не церемониться, с сыром, впрочем, тоже. Антонова с Кругловым обмениваются многозначительными взглядами и улыбками. Заметив их появление, Тихонов стягивает наушники с головы, широко скалится и тут же заявляет: - Сыра много не бывает! Круглов усмехается, качает головой. Прежде чем заняться обещанным чаем, он усаживает Валентину на диван. А дальше свежая мята, которую последнее время всегда можно найти в холодильнике, напополам с зеленым чаем, залить кипятком на десять минут. Тонко порезанные кружочки лимона на блюдце и мед, найденный в маленькой баночке в дальнем углу комода. Вручив Валентине кружку, мужчина переносит на столик также салат и бутерброды. Удобно устроившийся на табурете Тихонов недовольно сопит, но в итоге, кряхтя и причитая, тоже перебирается к ним на диван и сразу же стягивает с тарелки бутерброд. Майор неодобрительно качает головой, когда парень начинает говорить с набитым ртом: - Я проверил заявления о пропавших за последние три месяца, не обнаружил никого, соответствующего нашей жертве, буду рыть глубже, но что-то мне подсказывает, что ничего не найду. Его пальчики по нашим базам не проходят, ДНК тоже не числится. Быстро расправившись еще с двумя бутербродами, Иван тянется за предусмотрительно поставленными на край стойки тарелками, накладывает себе салат. И в тарелке начинает вилкой разделять на составляющие: в одну сторону огурцы, в другую помидоры. Есть начинает с зеленой стороны. - Я проверил вещи, найденные Ритой, она была права, они принадлежат нашему убитому, только я сомневаюсь, что это поможет нам в установлении личности. Никаких документов мы среди них не обнаружили, телефона тоже нет. Плеер у него «Сонька», если бы был ай-под, был бы шанс узнать личность через облако. А так… Глухо. Наушники «Monster Beats», дорогие, но отнюдь не эксклюзивные. Их продают в сотне точек по всей Москве, не считая интернет-магазины. - Тихонов заканчивает с огурцами, отламывает небольшой кусочек хлеба, обмакивает в масло и вдумчиво принимается жевать. - С найденной одеждой тоже тупик… - спустя пару минут произносит он и тут же осекается: - Правда, Амелина утверждает, что можно что-то выжать из футболки и толстовки, оба элемента, по ее словам, из новой коллекции… - программист морщится, пытаясь вспомнить название бренда. Для него, вечно одетого в драные джинсы и цветные футболки с яркими принтами, мода никогда не была сильной стороной. – «Берберри», которая еще не дошла до столичных бутиков. Антонова греет руки о чашку, слушает его рассеянно. В теле еще веет той необъяснимой слабостью, да и мысли только об одной: Галя… Галочка… Сейчас только бы услышать ее голос, такой родной и любимый. Просто услышать ее голос… Полученного утром сообщения не хватило даже, чтобы продержаться день, не сутки, а всего двенадцать часов. - Валь, - вздрогнув, она быстро поворачивается к Тихонову, слегка склоняет голову набок. - В пробах, которые ты мне дала, я обнаружил следы алкилдиметилбензиламмония хлорида и глиоксаля… - Аламинол… - с ходу определяет Антонова, - Дезинфицирующее средство, широко применяющееся в различных сферах, в том числе и в медицинских учреждениях… Пока что все указывает именно в этом направлении… Не дожидаясь каких-либо указаний от Круглова, Тихонов отставляет тарелку в сторону и притягивает к себе ноутбук. И его пальцы начинают привычный и уже давно всем знакомый танец над клавишами. - А вот это уже кое-что! – спустя пару минут восклицает он. - Недалеко от места обнаружения трупа, а точнее, с другой стороны пустыря располагается некий медицинско-исследовательский центр «Очертание сновидений», профессиональный уход и поддержка больных, находящихся в коме. - Вот им в первую очередь и займитесь, - Круглов забирает с тарелки последней бутерброд. Иван кивает и поднимается. Быстро сполоснув за собой посуду, он убирает ноут под мышку и выходит из комнаты отдыха – фронт работ определен. Валентина провожает его задумчивым взглядом. Она ничего не слышала о подобном центре, даже и представить себе не могла, что существует такое заведение. Но у нее нет сомнений, что вскоре они будут знать о нем если не все, то почти все. От размышлений ее отвлекает голос Николая: - Езжай домой, от тебя сегодня толку мало. Женщина недовольно поджимает губы, хоть и понимает, возражать нет смысла – он прав. Все мысли сегодня только о Гале. Несмотря на закованное в стальные латы небо, нависающую угрозу дождя, накапливающегося над городом, она оставляет машину на парковке ФЭС и едет на метро. Плеер мешает треки по своей не поддающейся разумению логике, выдавая Джемму Халид, после Мартину МакБрайд, дальше Трофим и его «Вне закона», от которой сегодня почему-то сдавливает сердце. Следом «Ирония Судьбы» Аланис Мориссетти, Диана Арбенина, и внезапно Жанна Бичевская. Рогозина, кривясь, всегда говорит, что необъяснимо само наличие всех этих исполнителей в одном плейлисте, и никогда не позволяет ей грузить музыку в магнитолу в машине. И там всегда играет Ханс Циммер. В какой-то момент Валю снова подкашивает слабость, сердце обрывается, гул в ушах, похолодевшие руки. Женщина приваливается к дверям вагона, закрывает глаза, на нее дышит холод, и в мыслях неожиданно: «будто кто-то, внезапно, прошел по моей могиле». Угрозы воплотились в жизнь – моросящий дождь и белесый туман вокруг, в котором теряются автомобили и люди, в котором блекнет и пропадает целый город, и никто не замечает. Только небо оплакивает. Еще один трек, строка заряда на последнем делении, хватит на несколько песен, как раз дойти до дома – два квартала. В наушниках мужской голос: «Нет, мне не уйти, никуда не деться, я чувствую боль, чувствую боль в области сердца…» Она глубже прячет руки в карманы пальто, ноги мерзнут в замшевых сапогах, слишком много влаги кругом. Последние метры до дома. Там бокал белого вина и что-нибудь незначительное на ужин, и можно смотреть на телефон и ждать. Как всегда – ждать звонка. За столько лет можно было привыкнуть к этому. Но нет. Она понимает, что совершенно забыла про возвращение Юрки, когда обнаруживает спортивную сумку посреди коридора. Чувствует висящий в воздухе аромат готовящейся еды и слышит какую-то мрачно-пугающую мелодию. - Ты что так рано? Что-то случилось? – сын выскакивает из кухни как черт из табакерки, в одних шортах, со стоящими торчком влажными после душа волосами. - Галя улетела в командировку… - Ясно. Тебе белое или красное открыть? - Я буду пить водку. - Все так плохо? - Да. Он усмехается, неодобрительно качает головой и уходит обратно. - Что на ужин? – кричит она ему вдогонку. - Плов. Вечер проходит медленно, словно мигрень. Убраны тарелки, произошел обмен новостями. Антонова потягивает все-таки красное сухое вино, просматривая на планшете имеющиеся у нее материалы по неизвестному. Перед уходом с работы она забрала фотографии, а остальное скинула на флэш-диск. Круглову потребуется отчет на утренней летучке, сейчас можно набросать, закончить завтра утром в офисе. Юрка копошится в коридоре, разбирает вещи, предварительно вытряхнув их на пол. До нее долетает его бубнеж. - Закинь все в стирку и не мучайся. - Что-то у меня осталось чистым… - Юр... – немного раздраженно, - просто вывали все в корзину. Он что-то ворчит в ответ, но женщина слышит, что все равно делает как велено. Возвращается к ней на кухню, отпивает из ее бокала, чуть морщится от кислого терпкого вкуса. Падает рядом на диван. Она ждет какой-нибудь привычной для него тирады или легкого возмущения, но ничего. - Мам… - тихо, неуверенно, спустя долгие минуты молчания произносит парень. Женщина поднимает голову. Он держит в руках матовую фотографию, на которой крупно запечатлено лицо жертвы. – Я, кажется, его знаю.