Не причина, а следствие: Радиоактивно!

      Время текло совсем по-другому. То оно вдруг замедлялось, невыносимо растягиваясь онемением, и даже моргание становилось слишком долгим, то резко уходило вперёд вспышкой боли, то вовсе замирало вместе с пульсом. Когда давящая тишина наполнила безлюдный холл тревожной безысходностью, казалось, что всегда так и было: никаких криков, мольбы, шумного поверхностного дыхания, лишь всепоглощающая гробовая тишина.       Россия лежал лицом на холодном полу и недвижимым взглядом упёрся в никуда. Тело отнялось, словно его разорвали на куски и ошмётки этого бесполезного мяса просто разбросали вокруг. Чувствовался стойкий неприятный запах крови, но теперь только он один. Омерзительно. РФ скривился. Стоило бы уже давно привыкнуть, но каждый раз как первый.       Галлюцинации — самое отвратительное в этом всём. Чужие воспоминания не уложились внутри, конфликтуя с и без того нестабильным сознанием, порождая тем самым полнейший кошмар. Ничего мистического, чисто природа воплощений. После прекращения физического существования союза, состоящим в нём странам пропорционально размеру территорий передавалась его память. Беря в пример распад СССР, не сложно догадаться, кому досталось больше всего. И назвать это мукой, значит чудовищно преуменьшить. Даже пытки — слишком милосердно в сравнении с тем, с чем приходилось сталкиваться.       Федерация не заметил, как уже очутился подле лестницы. Движения, будто совершенно не принадлежащие ему, лишь запоздалая раскадровка. Голову словно сдавливало обручем, и она всё клонилась вниз с неимоверной силой. Так не хватало воздуха, но стоило России лишь чуть глубже вдохнуть, как неудержимый кашель овладел всем его существом. Горло нестерпимо драло, будто из него вытаскивался моток колючей проволоки, а в груди что-то остервенело сжималось и рвалось. Ладонь и светло-бежевый камень пола оросились ярко-алым. Организм безуспешно пытался справиться с нагрузкой. Изображение смазалось, размылось, как невысохшая краска на картине от неосторожных касаний, смешалось, потеряло границы и чёткость, изначальный смысл. А затем и вовсе пошатнулось.       Отчасти вернуть контроль над собой удалось только тогда, когда ступени врезались в бок, предплечье, бедро. Не успев даже как следует глотнуть кислорода, федерация неразборчиво гаркнул от тупой боли, которая подобно кислоте разъедала остатки самообладания, сдерживающего от того, чтобы просто не начать биться в конвульсиях. Россия судорожно приподнялся, но будто всего того было мало — ослабевшая рука соскользнула от влаги. Словно упав на нож, воткнувшийся в рёбра, РФ тихо взвыл и скорчился. Любое действие доставляло только больше проблем.       Вместе с хрипами через саднящее горло прорывались колкие краткие вдохи, едва способные насытить лёгкие. От соли и железа уже тошнило. От этой жизни уже тошнило. Затуманенным взглядом из-за выступивших от напряжения слёз, он посмотрел вверх, на высокий лестничный пролёт. В груди рождалось какое-то безумное чувство: смесь щекочущей истерики и беспрекословной необходимости в преодолении, казалось, непреодолимого препятствия. Хотелось разодрать себя в клочья, но никаких сил на это не хватало.       Страна с трудом подавил кипящие эмоции и, снова приподнявшись, наконец сел. Мир кружился неугомонной юлой, давя на виски. Из-за приложенного усилия отчётливо ощущался туго завязанный толстый слой бинтов, похоже, уже насквозь промокших. Неглубокие раны вновь открылись, а глубокие и не имели шанса перестать кровоточить. Всё равно что перевязать фарш. Но едва ли это волновало.       Федерация понимал, что не поднимется нормально, и потому придётся…ползти? Так тупо, но ещё более тупо — пытаться надеяться на вермишель вместо ног. Он повернулся, вставая оцарапанными коленями на ступень, будто на битое стекло. Серьёзно? Господи, какое же жалкое зрелище. Россия думал, что и был таким: жалким, ничтожным идиотом. Повезло, что никто не наблюдал весь этот позор. Хотя какая разница-то пресмыкающемуся червю видят ли его? На лице появилась совсем нездоровая улыбка, а в сознании рябь.       И прежде чем РФ принял масштаб предстоящего пути, лестница внезапно…кончилась. Взяла и кончилась?! Живое удивление и испуг неприятно коснулись сердца, подобно ледяным рукам. Широко раскрыв глаза, страна рассматривал пустующий коридор последнего этажа, не помня как оказался там. — Что за чёрт?, — произнеслось слишком устало, без эмоций, одними губами.       Только что перед ним было бесконечное количество ступеней, и федерация, вроде бы, продвигался вперёд, но ничего не менялось, словно тот застрял среди них навсегда, а потом всё просто выпало из памяти — и вот он уже тут. Испытывать подобные пробелы не ново, иногда пропадали и несколько дней к ряду, но независимо от того, сколько времени забывалось — это одинаково поражающе и жутко. Но ещё страшнее в этом беспамятстве натворить что-то непоправимое.       Страна слегка помотал головой, прогоняя постоянно крадущееся по пятам неясное беспокойное чувство, и поднялся, опираясь на ограждение. Волна испепеляющего жара прокатилась внутри, изо рта вырвался будто бы раскалённый воздух, Россия повис на перилах, ощущая, как горячая кровь, похожая на расплавленный металл, каплями срывалась вниз, в пролёт. Холодный пот стремился к ней, но лишь морозил взмокшее тело до мурашек, до дрожи. Мучила жажда. Идти. Нужно идти.       Растерев по лицу бордовое месиво, РФ заторможено осознал, что не мог явиться в подобном виде. Он, конечно, собирался шокировать, однако не таким способом. Надо умыться. Федерация вновь окинул взглядом, перед которым ещё мелькали мушки, развилку коридоров. Что-то настойчиво свербело внутри, подсказывая направление. И ничего не оставалось, как довериться странному чему-то, ведь это всё, что было у совершенно потерянного России. К сожалению, это нечто оказалось не очень точным: свернув направо и лишь только перепробовав несколько дверей от кладовок, удалось найти верную.       До сих пор заметно подташнивало, что, впрочем, не мешало громкими большими глотками пить, как в последний раз. Страна вновь закашлялся однако теперь от спешки. Общая слабость давала о себе знать, пришлось сгорбиться и облокотиться на раковину. Поток приятно шипел, немного успокаивая мысли. Теплая вода как спасение грела замёрзшую кожу и, окрашиваясь в тёмно-рыжий, уносила с собой всю грязь. РФ оттёрся от склизкой новой и подсохшей старой крови, а после не особо старательно привёл одежду в более менее презентабельный вид. И прежде чем закрыть кран, он напоследок снова ополоснул лицо и затем взглянул в зеркало. А то, что случилось дальше, случилось само собой.       Замах и треск. Оглушающий звон осыпающегося стекла наполнил всю комнату, застрял в ушах, сводяще с ума прокручиваясь сознанием снова и снова, будто заевшая пластинка. Зрачки бешено бегали по опустевшей стене, словно до сих пор следя за отражением на том месте. Не исчезающий образ перед глазами, не различимый — явь то или бред воображения. Лишь более чем реальная боль в костяшках отрезвляла воспалённый разум. Федерация рассеяно посмотрел на трясущуюся руку, которую сжимал в кулак, и медленно разжал. Губы нервно подёргивались, будто он то ли пытался что-то сказать, то ли наоборот сдержаться. Его переполнял трепет, разделённый на выворачивающий ужас и истеричное помешательство. — «Что я натворил? Я ударил его?»       Страна настолько ценил и дорожил братом, что даже гипотетическое вредительство иллюзии заставляло считать себя полнейшим уёбищем, достойным только самых худших страданий. — «Это всё моя вина. Это я убил его.»       Десятки осколков искажали его безумное выражение лица, и осуждающе непрерывно наблюдали подобно сотне чужих глаз. РФ не воспринимал собственное отражение, не узнавал изображение по ту сторону. И сейчас оттуда глядел кто-то совершенно иной, кто-то словно неизвестный ему, кто-то давно забытый. Кто-то, кого Россия не хотел знать.       Оставив небольшой беспорядок нетронутым, он вылетел оттуда прочь. До двери в конференц-зал ноги сами его привели на автопилоте. Сомневаться не приходилось, что это именно то место. В коридоре по-прежнему никого не было, однако спокойную тишь нарушал доносившийся из комнаты приглушённый бубнёж. Федерация напряжённо вперился в дверь, держась за ручку, и не смел шелохнуться. Готов ли? Определённо нет. Ведь переступание этого порога станет очередным шагом, разрушающим прежнюю жизнь. Хотя всё и так безвозвратно сломано. Но как же непомерно тяжело доламывать то оставшееся, что боязно теплилось в этих руинах.       Протянутая рука, крепко вцепившись в деревянную скобу, дрожала. РФ сам весь дрожал. Нет, его била безудержная дрожь, словно через мышцы пропускали ток. А в голове умоляюще проносилось лишь одно: «Может не поздно ещё?» Не поздно ли вернуться на родное пепелище, туда, где вместо плодородной почвы, жгучие угли вины, где вместо живительной воды, текли горькие слёзы скорби, и взрастить там что-то вместо насыщено-едких цветов огненной боли, пожравших под корню весь буйный сад внутреннего мира? Или лучше позволить совсем захватить себя пожару ядовитых лепестков и полыхать так отчаянно ярко, чтобы не оставить даже крупицы чувств или эмоций, сокрыть дымом небо, заполнить лёгкие золой, покрыть сердце сажей, а затем развеяться прахом по ветру? Можно ли в миг сжечь воспоминания, вспышкой исчезнуть в воздухе подобно фейерверку? Можно ли просто перестать…быть?       Пол под ногами превращался в зыбучие пески, стены сминались словно пластилиновые. Головокружение властвовало в волю. Вероятно, слишком много крови потерял. Да и плевать, если это помогало сохранять хоть какое-то самообладание. Весомо подталкивало то, что как прежде уже ничего не будет, и имелось то, что федерация обязан сделать. И плевать, что от страха сдавливало горло. Плевать, что разум не чист, обуглен. Плевать на всё прочее. Его предназначение — правильно сыграть роль. Единственное, на что годился, ведь другого и не заслуживал. Так считал РФ. Он действительно старался искупить вину, даже посмел пытаться стать счастливым. Не получилось. Не мог он изменить прошлое, равно как и позволить себе неомраченное сожалениями счастье.       Страна, переступив через себя, умерил дрожь, поправил одежду, вытер влагу с лица. Дороги назад нет и не появится, независимо от того, сколько простоять здесь. Сколько бы тот не сомневался, и на чтобы гнилая душа не надеялась, путь лишь один — вперёд, в яму, которую сам себе и вырыл.       Когда Россия потянул на себя дверь, он ощутил, что какая-то часть его умерла прямо в тот же самый момент.