Не причина, а следствие: Радиоактивно!

      Конференц-зал встретил своего последнего и самого ожидаемого гостя…ничем. Точнее, не обратил внимания в гуле недовольства. Были ли сомнения в том, что опоздав более чем на полтора часа, Россия не стал предметом всеобщего обсуждения? Но самому ему до фонаря на творившийся из-за него шум. Вообще отлично, что не заметили. А выдавать себя глупо.       Войдя, РФ осторожно прикрыл дверь, не оборачиваясь, пристально наблюдая за малейшими изменениями в настроении масс. Не рискуя и слишком шевелиться, он лишь взглядом бегло окинул помещение, а затем с чуть бо́льшим, чем ничего, интересом и присутствующих: никогда самолично не заставал столько стран в одной куче. От такой участи спасал СССР, который участвовал в этих сборищах ещё с тех пор, когда те прикрывались пресловутой Лигой Наций. С тех пор организация уже и название сменила с шила на мыло правда, теперь именовалось Организацией Объединенных Наций. Но, как и прежде, Россия преисполнен пренебрежения и недоверия к всему этому…сомнительному скоплению сомнительных личностей.       Крикливые и копошившиеся словно черви воплощения вызывали головную боль и отвращение. И желание стряхнуть всех как букашек или сломя голову убежать. Считал ли себя федерация лучше них? Вовсе нет, скорее даже хуже, просто не желал там находится. Где угодно, только бы не там. Ведь это такая чушь! Какой-то идиотский розыгрыш! РФ считал, что совершенно случайно попал туда, и что никакого права не имел стоять там, где стоял брат, присутствовать там, где ожидали не его самого, занимать не ему предназначавшееся место. Ведь не мог же Советский Союз вправду… взять и кануть в Лету? Нет. Это какая-то жестокая шутка! Глупая ошибка. Так не бывает. Разве можно ещё вчера смеяться, а на завтра закрыть глаза навсегда?.. Россия впал в лихорадочное отрицание самого очевидного, и обыденные вещи превращались в инородные, отталкиваемые, чужие. Он дошёл бы даже до отрицания всей вселенной, лишь бы не согласиться с реальностью. — «Почему я здесь? Почему? У меня же дела дома. Надо столько подготовить к возвращению всех, не успею ведь! Или хочешь, чтобы потом Ус разбесновался? Ему лишний раз нельзя переживать. А если остальные станут помогать? Разнесут пол дома, ты же знаешь, они способные. Помнишь, Сов, как в прошлый раз два окна вынесли? Долго потом из Каса и Кира выковыривали осколки. А что на кухне натворили, дня три оттирал. Весело было. Всем вместе всегда было хорошо. А без тебя всё изменилось. Почему ты не возвращаешься? Ну же, тебя и тут ждут. Или хочешь, чтобы из-за опоздания Америка снова захлёбывался в своём «искромётном» юморе и не отваливал до самого окончания собрания? Тогда навряд ли тебе получится с Югославией или Китаем снова смыться. Где ты черт побери?!»       Но, естественно, никто ему не ответил. Потому что некому дать ответ. РФ это знал. Знал наверняка. Ждал и знал, что просил о неисполнимом. Зачем-то ждал. И каждая проходящая секунда резала без ножа. В России боролось нечто настолько отчаянное, что он без малейшей надежды хоть на миг приблизиться к желаемому цеплялся за нелогичные, несбыточные мечты. Душевная голодная пустота внутри истошно верещала, требуя заполнить её, и изъедала рассудок как паразит. Федерация и рад бы накормить ту: поверить в собственные бредни, беспомощное упорство исказить действительность, — но уже не верил себе, не знал, во что верить, в какую жизнь теперь верить. Всё в нём отказывалось смиряться с нынешним положением, однако выбора не оставляло то последнее разумное, что не затмилось парализующим пламенем сердечной боли. И РФ не в состоянии решить, что ненавидел сильнее — это осознание или трусость принять то, что на самом деле всё-таки случилось непоправимое: СССР взаправду больше нет. Хотя эти слова в одном предложении Россия с трудом едва представлял. Как только позволил такому случиться? Он никогда не простит себе, даже если тогда просто выбрал меньшее из двух зол. Нелегко согласиться (разве вообще возможно?) что так или иначе, рано или поздно подобное произошло бы.       Любые размышления на эту тему только бередили израненную душу, Россия сам весь был как одна сплошная открытая рана. Его сдерживаемый яростный от несправедливости крик сдавливал грудь словно прессом. Ломал, беспощадно ломал. И терпеть то столь невыносимо, что в череду неровных вздохов вновь ворвался удушающий кашель, который не удалось сразу же унять, лишь с усилием кое-как приглушить. И, как назло, тот не потонул неприметно в окружающей суете: будто по какой-то команде все присутствующие вдруг стали друг за другом оборачиваться, словно по цепной реакции подобно рядам падающего домино.       От факта обнаружения адреналин ударил в кровь, напряглась каждая мышца для побега или драки, хоть ни того, ни того не предполагалось. Слишком стремительно звуки затухали, забирая с собой оживлённую атмосферу, наполняющую помещение.       В образовавшейся гробовой тишине федерация словно услышал единичный раскатистый звон гигантского колокола, а его вибрация содрогнула всё тело, оглушила. РФ упёрся спиной в дверь и оцепенел: бесчисленные бездушные глаза пригвоздили к месту. Все страны были повернуты на него. Безликие серые марионетки, в неестественных позах усаженные за столы, как для какого-то странного спектакля, таращились на него. В их ни живых, ни мертвых сливавшихся лицах он ничего не видел, метался среди них взглядом, теряя себя от ужаса. Одинаковые, одинаковые. Неразличимые. Грустные, весёлые, злые, добродушные, испуганные, спокойные, любящие, ненавидящие, презиравшие, уважающие, неразличимые, смешанные, пустые, пустые… Все как один, один как все почему-то смотрели, смотрели сквозь, в самую суть, о чём-то знали, но зашитые рты не размыкали, только кривились в гримасах. Надвигались. Чего они хотели?       Горло будто забетонировали, тщетные попытки вдохнуть или выдохнуть упирались в непробиваемую стену. Тлели лёгкие. Всё вокруг поплыло, как отражение в воде грязной луже, в которую с брызгами наступили. Россия чувствовал, что обмякал, становился рыхлым, невольно клонило вниз. Шея перестала, как прежде, удерживать голову, и та плавно безвольно упала на грудь. Ноги подгибались, даже веки становились неподъемными. Он растворялся в пространстве как дымка, словно не настоящий. Было ли это всё кошмарным сном или ещё более кошмарным бодрствованием? Реальность настолько искажалась, что отличить её от иллюзии нельзя, ведь она буквально становилась одним целым с травмирующими видениями и для запутавшегося РФ была именно такой: болезненной, невозможной, разлагающей.       В беспорядочном стремительном потоке уплывающих мыслей федерация случайно ухватился за понимание, что банально терял сознание, да так от того испугался, что тут же пришёл в себя. Резь в глазах с едва выносимым писком в ушах отметились и, недолгое мгновение поиздевавшись, исчезли без следа, будто не было тех никогда, как и пугающих образов. Страна расфокусировано глядел на свою обувь, пока шестерёнки в мозгу усиленно работали. Когда же наступило прояснение, даже скорее нещадно обрушилось, Россия в миг встрепенулся и выпрямился. Всё было по-прежнему: все безмолвно дожидались чего-то.       РФ одолела тревога, потому что присутствующие могли заподозрить неладное, ведь незнамо сколько простоял так. Нужно немедленно как-то выкручиваться! Хотя бы что-то сказать. Но слова настойчиво не шли, словно потеряли всякий смысл, федерация совершенно не представлял, что говорить. Извиниться? Тупо. Оправдаться? Рано. Попрощаться? Неплохо, но тоже рано. Ладони вспотели, а сердце отбивало чечётку. Блятство! Что говорить, что говорить? Да хоть что-нибудь! Быстро, быстро! Россия прокашлялся, потянув ещё время. И тут его осенило — поздороваться! Точно!       Он буквально выдавил первое пришедшее на ум: — День… добрый…       Фраза неловко потревожила немой зал, но не сумела облегчить напряжённую обстановку. Стране понадобилось пару секунд, чтобы переварить произнесённое. Пусть оно и было не бессвязным бредом, однако РФ пришлось сдерживать истерический смех. Да, день добрый. Самый добрый в жизни. Добрее, блять, не бывает, ахах. Почему счёл подходящим именно то словосочетание чёрт разберёт. Больше беспокоила нагнетающая тишина, что заставила пробежаться мурашки по коже и поумерить ненормальное «веселье». Все так дико смотрели на него, что Россия ощутил себя полным дураком и белой вороной. Абсолютно лишним. — «Ну и что теперь? Почему все до сих пор продолжали молчание? Что делать? — Внутренний голос твердил сбежать, однако побег пока не вариант. А никакие другие идеи не посещали. Это чрезмерное внимание мешало мыслить адекватно, — Что оно вообще должно означать? Что лучше уйти, пройти или ещё чего-нибудь ляпнуть? Что, вашу ж мать?»       Подобное поведение стран заводило в тупик и банально раздражало. В конце концов, не выдержав давления, федерация решился спросить, однако одна из главных его задач была скрыть эмоции, потому сказанное сквозило холодной надменностью: — Могу я пройти?       Но никто не проронил и звука. Атмосфера только неприятно тяжелела, а терпение испарялось. — «Да что опять не так?! Хватит! Чего вылупились?! Что вам всем от меня надо?!» — Невзирая на взвинченное состояние и недоумение крайней степени, принципы позволяли лишь покрепче сжать зубы, а не произнести подобное вслух.       Охватившее смятение высасывало все силы. Навалилось такое упадническое настроение, что РФ готов был уже сдаться, развернуться и попиздовать оттуда. Ведь какой во всём этом смысл? Россия не хотел никого видеть, ни с кем разговаривать, он хотел просто вернуться домой, забиться в какой-нибудь угол и просидеть там всю оставшуюся жизнь. Но не мог, ещё нет. Однако федерация настойчиво тоже молчал. — «Господи, а если лишь кажется? Если совсем крыша поехала и зал вообще пустой? Или это не зал вовсе? Или, может, я просто оглох?» — Да..? — раздалось вдруг неуверенно. — «Ну тогда ясно чего они будто воды в рот набрали», — удовлетворённый ответом, сделал вывод страна, но его заблуждение прервал другой голос. — Подождите минуточку, а как же-       Однако возражавшего быстро заткнули. Россия тут же понял, что происходящее — не в его мыслях. Ему всего-навсего дали разрешение. А он дал бы себе подзатыльник за глупость. — «А всё-таки, похоже, тю-тю крыша…»       Вдруг кто-то как ужаленный вскочил из-за стола, что слегка напугало и насторожило. Это, должно быть, Германия. — Да, конечно, присаживайс…тесь, — Увереннее проговорил тот, хотя, впрочем, запнулся. Вероятно, на собрании царило более неформальное общение, а РФ своим появлением доставил неудобств.       ФРГ очень неопределённо махнул куда-то перед собой. Федерация, конечно, внимательно проследил за жестом, однако тот ничерта не пояснил. Ну и куда? Немой вопрос повис в воздухе. Очередная игра в молчанку?! К счастью, нет. Россия заметил, как в противоположном конце помещения вскинули руку и активно ею болтали, похоже, подзывая.       Растерянно РФ переминулся с ноги на ногу. Страшно. Но деваться некуда. Сглотнув, он нехотя сдвинулся с места, к которому чуть ли не прирос, и тяжёлой поступью направился вперёд. От взволнованности почти забылось, как ходить. Каждый шаг казался до ужаса нелепым, а расстояние до цели бесконечно огромным.       С горем пополам добравшись до единственного отличного от других стола, страна перевёл взгляд с пола на свободный стул, находившийся почти с краю, который почему-то казался каким-то одиноким, даже жалко стало его как-то. В груди неприятно щемило. Упрямо вперившись в деревянную столешницу, Россия с опаской и жутким дискомфортом сел. У того появилось чувство, что все сейчас же накинутся и раздерут его, словно голодные звери. Но, вопреки страхам, ничего такого не происходило. Однако федерация больше даже не шелохнулся, игнорируя чужие встревоженные лица. — Рады наконец-то тебя видеть, — Украина. Этот мягкий голос так больно слышать. РФ очень соскучился по тому, по всем жутко скучал. У него просто спёрло дыхание от смятения, — Чего так долго?       Он не реагировал. — Россия? — Тихо! — шикнул кто-то, и дальнейшие расспросы отложились.