Не причина, а следствие: Радиоактивно!

      Кухня методично изучалась на наличие съестного: стучали дверцы, хлопали выдвижные ящики, немного гремела посуда. Иногда поглядывая на Россию, который, уныло уткнувшись в окно, сидел за небольшим столом, Петербург шерстил по полкам, ведя себя как ни в чём не бывало, с виду как спокойная гладь воды в безветренную погоду.       Поиски однако не увенчались особым успехом. Город с досадой потряс единственно найденную стеклянную баночку — содержимое постучало о стенки словно бисер. — Прости, остался только растворимый кофе.       Не отрываясь от стекла, страна сначала промолчал, будто не услышав, но потом тяжко вздохнул, согласный на всё. — Давай уж.       Грелся чайник. СПб задумчиво немного покопошился по гарнитуру, прежде чем вдруг обернулся и добавил «вприкуску»: — Пожалуй, пока не прошёл первый шок, сообщу ещё кое-что, — на сей раз к нему опасливо медленно развернулись, чуть ли ни умоляя не продолжать. — Летом будут приняты поправки в конституцию.       РФ подозревающе сощурился: если что-то упомянули, то точно не просто так. — Какой-то очередной наёб? — А есть сомнения? Можешь позже подробнее ознакомиться. Всё в лучших традициях.       С глухим стуком лоб всё-таки впечатался прямо в столешницу. — Да что за очередной мой кошмарный сон… — Ото сна очнуться проще, тут скорее кома.       Как всегда чудесная доза позитива от самого позитивного города в мире.       Федерация ухмыльнулся и зажмурился.       Что теперь? И так столько дел, а вся эта напасть очень некстати. Угораздило же именно в самый не подходящий момент, чёрт.       Надо перетереть с Москвой, может, тот сжалиться и уменьшит «отпуск» хотя бы на неделю. Ведь надо составить расписание на апрель, перепроверить готовность грядущих и сдвинувшихся планов, которые, скорее всего, придётся корректировать из-за пандемии. Из-за неё же необходимо усилить мониторинг за наиболее психологически уязвимыми. Конечно же, увеличится бумажная волокита. Ещё бы обсудить дезинфекционные работы или вовсе…       Совершенно в пустую активно работающий мозг перегревался и постепенно запекался, как в духовке. Если бы ноющее сердце так беспощадно не давило, сдерживая, то тело точно разорвало бы.       Россия вздрогнул, почувствовав неожиданную влажную прохладу на шее, и как чужие руки бережно убрали его собственные. — Уже сильно разодрал, хватит с неё, — «внезапно» оказавшийся рядом Санкт-Петербург протёр ранки мокрой салфеткой. — А… Спасибо, — страна смирно замер. Он до того будто просто выпал из мира, но теперь запоздало опомнился, — Как твои руки? Покажешь? — они такие тонкие, что страшно ненароком сломать. — Пустяки, ничего серьёзного. — Может, я сделаю компрессы? — оживился тот. — Правда, не нужно. — Ох, ну…– и сразу сник. Совесть по-прежнему настойчиво пинала, — Мне очень жаль, что- — Само собой. Не утруждайся, я понимаю.       РФ немного затих, а затем произнёс измученно пристыженно: — Спасибо. — Всегда пожалуйста.       И словно ничего не произошло.       Питер отвлёкся на засвистевший чайник, позволяя федерации вытереть остальное самому. Вскоре перед тем опустилась кружка, от которой исходил пар и приятный аромат. Взяв погрызть мелок, СПб сел напротив.       Нормальная еда не для него зачастую — это психологическая травма после блокады. Хоть воплощения и могли питаться чем попало (буквально несъедобными вещами), всё же это приносило маловато пользы, из-за чего Санкт-Петербург походил на тонкую берёзку. Однако нынешнее состояние того ещё очень неплохо́: периодически, с неохотой, но ел понемногу. А вот гораздо раньше, особенно только-только после освобождения, его выворачивало даже от мысли о чём-то съедобном. И чтобы исправить последствия прошлой «диеты», ему приходилось заново приучаться к пище. Начальным этапом было применение повсюду отдушек с запахами съестного, но, вероятно, с ними получился перебор, ведь результат оказался почти противоположным. Привыкшему к тем Петербургу теперь сложновато ассоциировать их именно с едой.       У него обычно её и не водилось, поэтому РФ последние полгода просидел на воде и хлебе, тоже не горевший большим желанием есть.       От наблюдения за трапезой города появилось неприятное ощущение песка на зубах, страна решил запить его — хлебнул кипятка едва ли не пол кружки с абсолютно ровным выражением лица. Кофе отвратительно горький и очень горячий, однако федерацию в последнюю очередь волновал вкус и ещё в меньшей степени ожог от того.       Смотря на то, СПб внутренне содрогнулся, ведь порог боли России нередко впечатлял, если не пугал. Отчасти поэтому последний нечасто заботился о своих повреждениях, и за ним как за несмышлёным ребёнком иногда нужно следить в этом плане. Хоть травмы для воплощений не так опасны как для людей, а невероятная регенерация повод для зависти, за рамки возможностей не стоит выходить. К тому же у РФ имелись некоторые проблемы со здоровьем, и потому для страны его размера заживление оставляло желать лучшего.       Под чужое недоумение город спешно встал налить воды. — Чего ты? — естественно, федерация охрип сильнее, но на протянутый стакан последовал только краткий искажённый смех, переходящий в кашель, — Да не…кх, не нужно было… Всё в поря… Кх-кхм…дке. — Россия, пожалуйста.       На заботливо строгую просьбу тот всё-таки принял стеклянную посуду, отпил половину содержимого и отставил ту, а затем шутливым беспечным тоном сказал: — Премного благодарен.       Остатки прохладной воды оперативно были долиты Санкт-Петербургом в напиток, чтобы не повторять прошлый сценарий. На это страна, сгорбившись, глуповато растянул уголки губ и обхватил ладонями ещё тёплую кружку.       Помутневшее отражение в той пошло рябью. Мысли вновь сбились в кучу, тёмной кофейной гущей осев на дне. — Возвращаясь к насущной теме, кхм-кхм… Откуда зараза? — Китай. — Почему я не удивлён… — с того направления периодически что-то да вылезало. Не удивительно и то, что многие азиатские страны не присутствовали на собрании. — Что из себя представляет? — Как понимаешь, достоверно не отвечу. Если идти из сравнений, то что-то на подобии гриппа с пневмонией. — Мг, — РФ задумчиво свёл брови вместе, — И как давно? — Конец прошлого года. Но ты успел как раз на «мировое турне». — Заебись «повезло», — он, откинувшись на невысокую спинку стула, снова коснулся шеи, однако тут же одёрнул себя. Мгновение федерация тупо пялился на окровавленные пальцы, а потом с усталым раздражением потёр лицо чистой рукой и, небрежно кладя другую на стол, сдавленно произнёс, — Пиздец…       Питер лишь молча протянул новую салфетку: здесь любого словарного запаса недостаточно.       Россия вечно старался быть непоколебимым, собранным и заботливым, но чем больше прилагал усилий, тем больше выглядел просто разбитым. Даже создавать видимость пресловутой нормы у него уже только с переменным успехом получалось. А вот требования к себе лишь ужесточались и поблажки не допускались, от чего его исчерпанному внутреннему ресурсу элементарно некогда восстановиться.       РФ пытался «задушить» эмоции, «задушить» себя, что, впрочем, по-настоящему никогда не выправляло положения. Как итог, рано или поздно — перегруз, когда огромный поток захлестнувшего негатива пересекал все пределы допустимого, погребая всё разумное под своим цунами.       Ощущая как ныли запястья, Петербург ясно осознавал, что отделался сущим пустяком. Всё же новости не такие уж и шокирующие: человечество на протяжении всей своей истории постоянно сталкивалось с болезнями. А вот воплощения подвержены совсем немногим из тех, и этот факт словно накладывал на них определённую ответственность. Проще говоря, не способен заразиться — лечи, помогай или хотя бы хорони, избавляйся. В дремучие времена им порой приходилось таким заниматься. Но так как в соотношении с людьми их ничтожно мало, то и любые усилия — капля в море что давным-давно, что в современности.       Однако Россия, имеющий приличный багаж не только теоретических, а как-никак и практических медицинских знаний, считал чуть ли не своей обязанностью использовать их, хотя его страсть к лечебному делу давно угасла. Впрочем, и заниматься тем на прежнем уровне уже не получалось несколько десятков лет, поэтому навыки слегка подустарели и покрылись пылью, но отсыревшими углями тяжело лежали на душе, ведь одно, когда не умеешь и не делаешь, и совсем другое, когда хоть что-то умеешь и не делаешь.       Это тоже не давало федерации покоя. И зная о том, северная столица не мог не задаться вопросом: — Меня куда больше интересует то, что ты намерен делать с этой информацией.       Профиль подавленного собеседника омрачился постной миной. — Понятия не имею… — страна теребил порыжевшую местами салфетку, — Но сидеть сложа руки я не хочу.       Смятение того очевидно. Когда-то его помощь была жестом доброй воли, теперь же почти на все действия вынуждало совершенно нездоровое чувство вины, только у РФ никаких сил уже не хватало это выносить, что лишь сильнее угнетало. — Испанка, холера, оспа, чума, в конце концов… Список длинный и постоянно пополняется, а люди несмотря ни на что борются, преодолевают, существуют. Здравоохранение, конечно, не идеально, но способно маломальски выполнять свою функцию. Наше же дело — не встревать. По крайней мере, пока в этом не будет необходимости. Ни на что не влияем, так зачем попусту себе нервы трепать? — Звучит как-то не очень, эгоистично, что ли, — прыснув, федерация низко опустил голову, — Только для меня лично. Не подумай, я не осуждаю твоё мнение. — А я бы сказал, реалистично. Здоровый эгоизм обязан быть частью наших реалий. Вмешайся мы серьёзно в ход событий, вероятно, многое повернулось бы иначе, но разве имеем на это право? Не мы строим историю, а она нас. Да и кто позволит просто так влезать? Сам же знаешь… — СПб раздражённо подпёр подбородок ладонью, однако продолжил в прежней меланхоличной манере, — Эгоистично… И что с того? А разве людям взаправду есть дело до наших проблем? Главное, что «не вякаем и не рыпаемся», а значит всё замечательно будто и волки сыты, и овцы целы. Берегут как подопытных кроликов до поры до времени, но разве не используют при удобном случае? Разве не попрекают? — скрывая за дрожащими ресницами обиду за все несправедливые упрёки, город свернул не совсем в ту степь, но отступаться поздно, — Недостаточно старались, недостаточно спасли, недостаточно погубили, недостаточно терпели, недостаточно страдали. Никогда не будет достаточно. Почему мы обязаны взваливать на себя груз, который не способны выдержать люди? Мучиться только потому, что превосходим их в чём-то? Да, особенные, но тоже не из стали, и тоже не всесильные, тоже живые. Так разве виноваты в том?       Слегка обескураженный РФ смирно помалкивал, позволяя выговориться. — Не призываю отказывать в помощи, но что хорошего в том, что после неё нужно долго и упорно помогать уже тебе? В этом порочном кругу слепая жертвенность положения не спасает. — Питер чуть поостыл и всё-таки вернулся к изначально запланированной теме, — Что я хочу всем этим донести: можешь корить себя сколько угодно, можешь считать, что я очерствел или просто-напросто эгоист, только кто позаботиться о нас, кроме нас самих? Хватит болезненного альтруизма, подумай о себе хоть чуть-чуть. — Петербург, достаточно.       Ласковый (насколько сейчас позволял голос), но требовательный тон пресёк дальнейшие потуги северной столицы достигнуть неприступного острова под названием «потёмки души России», путь к которому обволок предупреждающий непроницаемый туман. Однако взгляд страны оказался глубоким и чистым, словно Байкал, хоть и покрытый крепким завораживающим льдом. — От всего сердца благодарю, что выносил меня целых полгода, и, кх, я всегда так рад пообщаться с тобой, но не собираюсь выслушивать ничьи отчитывания о моём отношении, кхм, отношении к собственному здоровью. Один уже доотчитывался… Какой итог? Сломанная рука Москвы. Как ты и сказал, незачем попусту себе нервы трепать, если не можешь… не можешь ни на что повлиять, поэтому или заканчивай сам, или закончу я. Кх-кх. Ради твоего же блага.       Ультиматум. Предсказуемо. Всё же Россия никогда не испытывал острой нужды обсуждать свои личные проблемы.       Санкт-Петербург, совсем смыкая веки, отвернулся к окну. Ещё только затевая этот разговор, он предполагал результат, поэтому было не так досадно. Чужие задыхающиеся запинки и кашель расстраивали гораздо сильнее.       Федерация напряжённо допил прохладный кофе в полной тишине. Лишь когда опустевший фарфор коснулся поверхности стола, город вдруг ухмыльнулся. — Благодарность благодарностью, а, действительно, за целых полгода ты ни разу не фехтовал со мной. Ещё немного и, похоже, мне придётся для этого вызвать тебя на дуэль, — в миг оттаяв, вновь покладистый РФ с недоумением посмотрел на город, что глядел в ответ неожиданно по-лисьи хитро, — «Тонкий» намёк.       Тут уж возникло удивление на грани неверия. — Сейчас?       СПб утвердительно качнул головой чуть в бок. — Почему бы и нет? — Но… Но как же твои руки?.. — Они всё ещё при мне. — Уверен, что именно сейчас подходящий момент? У меня много выходных, и мы могли бы-       Петербург театрально-разочаровано вздохнул. — Если не хочешь, скажи прямо, не прикрываясь мной. Я же сам предложил. — Что ты! Я только «за», но, — он колебался. Предложение крайне сомнительное в такой ситуации, однако России сложно отказать кому-то в удовольствии. К тому же, Питер не особо склонен к порывистым поступкам, если те не касались МСК, потому не хотелось обидеть, оспорив его здравомыслие, — Но, гх… Ох, ладно, твоя взяла.       Переместившись в небольшой тренировочный зал, располагающийся по-прежнему в квартире, северная столица приблизился к стойке для оружия, пока странс осматривался, ведь давненько не бывал там. Правда, ничего и не изменилось: те же зеркала в пол с хореографическим станком (ведь помещение использовалось и для занятий танцами), старинный фехтовальный тренажёр, привезённый издалека, парочка самодельных и прочий инвентарь. — Шпаги? Рапиры? Сабли? Другое? — Санкт-Петербург аж лучился удовлетворением, проводя по рукоятям своей не большой, но и не маленькой коллекции. — На твоё усмотрение. — Чудесно, — чуть поразмыслив, он выбрал и подкинул оружие в сторону собеседника, — Лови.       Тот немного неуклюже поймал. Относительно увесистая шпага с непривычки сразу потянула руку вниз. — Классика? Думал, возьмёшь спортивную, — РФ слегка нахмурился. — Есть желание возиться с оборудованием и экипировкой? — Нет, но она и полегче, и не такая опасная. — Зато какая память… — взяв с подставки и себе старую шпагу, СПб мечтательно провел по лезвию, — И мы ведь аккуратно. Кроме того, навряд ли это станет серьёзным поединком, всё-таки ни ты, ни я не в форме. Так что? — По-прежнему не считаю это хорошей затеей, — однако, видя Питер, почти буквально светящийся от счастья, у федерации язык не повернулся спорить, — Но опустим это, если будешь поосторожнее. — Отлично, — город ни на секунду и не сомневался в ответе. — Перчатку? — Лишней точно не будет.       Руки — не сильная его часть.       Вообще, хороши же противники: что один с поврежденными запястьями, что второй с тремором и совсем не готовый. Хотя на сей раз ужасная техника исполнения им совершенно неважна.       Маломальски размявшись, страна принял привычную стойку: расставил ноги и завёл левое предплечье за спину, а правую кисть с оружием вытянул вперёд. — Учти, всосу моментально в элементарном. — Постоянно говорит тот, кто обучил меня фехтованию, — Петербург принял идентичную позу.       РФ закатил глаза и фыркнул. — Вспомнил тоже, вечность назад это было. — Однако было. — Теперь так и не кажется, — кончик оружия подрагивал. А когда-то фехтование входило в ряды постоянных любимых занятий. С тех пор много воды утекло, хобби ушли далеко на задний план. У России почти никогда не хватало времени на них, только если те не становились чьей-то прихотью, — Да и разве то был я?       Он вновь и вновь пытался отказаться от себя, от всего, что связывало его с прошлым собой, а забытые увлечения — то немногое вызывающее приятное чувство ностальгии. — Занятный вопрос, хочешь обсудить? — насмешливо склонил голову в бок город. — Уволь уж. — Тогда займемся чем-то помимо трёпа. — Полностью поддерживаю.       Блеснув в солнечном свете, клинки вмиг встретились, как и искристые взгляды, добавившие напора вместе с лязгом металла. Снова резкий звон — противники отпрянули друг от друга. Встали в меру.       Несмотря на худобу, лёгкую травму и приличную с оппонентом разницу в росте, Санкт-Петербург держался очень достойно: у федерации онемела рука от удара. — Уф, полегче. Вижу, ты времени попусту не терял, в отличие от меня. Сделаешь же скидку на это? — Разумеется, — северная столица направил остриё прямо на того, — Ни в коем случае. — Вот паршивец! — лишь успел шутливо воскликнуть РФ, уворачиваясь от выпада. — Премного благодарен за похвалу, — вытянувшись в такой позе, СПб находился в уязвимом положении, но раз противник не стал контратаковать, то без проблем успел вернуться в стойку, после чего даже подколол, — И нечего трусить, старый пень.       Страна вскинул брови на подобную провокацию. — Вот те раз! Не забывайся, малец, — выдал тот, чуть сбивая спесь с города, который слегка растерялся от грозного тона и сурового взгляда исподлобья, от чего чуть не проморгал колющую атаку и едва скрываемую усмешку, — Ха!       Как-никак длинному России намного проще достать до него, чем наоборот, однако Петербург, вопреки этому, успел уклониться. — Какое коварство! И кто тут из нас ещё паршивец? — Всё же опыт не пропьёшь, — пожал плечами федерация и вновь завёл одну руку за спину, а другую согнул в локте перед собой, — Вхожу во вкус. — Вижу, — прыснув, Питер тоже встал как нужно, — Хотя, помниться, за такое баловство можно было получить нагоняй. От тебя же. — Но мы ведь мне не расскажем? — тот заговорчески подмигнул. — Если настаиваешь.       Северная столица старался сохранить сдержанное лицо, однако чуть-чуть прищуренные глаза выдавали совершенно иное. Ему бальзам на душу то, как разом преобразился РФ: прямо излучал энергию, шутил, держал спину ровно, а не сутулился.       Они вместе уже несколько лет не занимались ассо́. СПб редко настаивал, ведь у России и без того целая куча забот. Поэтому оба решили пройтись по азам без особого напряга и сложных финтов. Поединок требует скорости и достаточно много концентрации, но тут правда скорее дурачество.       Более-менее втянувшись, в очередной раз парировав удар, Страна напором отвел шпаги вниз, удерживая своей чужую, и спросил: — Как поживает ЛенО и Сосновый бор? — Не жалуются особо, кроме как обычно. Я всегда пристально слежу за их самочувствием, не о чем беспокоиться. — город попытался вызволить оружие, но так легко его не отпустили. Клинки, описывая круги с лязгом, закружились друг вокруг друга как неразлучная пара в танце. Однако за счёт ловкости ему удалось извернуться. — По какому поводу интересуешься? — По работе. — Погоди, — Санкт-Петербург застопорился и тут же оказался вынужден защищаться, — Москва что, уже нагрузил тебя? — Да ерунда… Надо всего лишь проверить, кх, проблемных. Всё равно пухну без работы.       Ничего не добившись, федерация отступил, чтобы передохну́ть и найти возможность для эффективной атаки. Питер же, наоборот, будто переключился на другое. — Этот полоумный что? — Не бухти — открываешься, — подметив рассеянность того, РФ вновь перешёл в наступление.       Металл встретился с металлом. Звон — шпага выбита. Отлетев, она звякнула и скребуще прокатилась по полу. А после комната окунулась в тишину.       Застигнутый врасплох Россия, оставшийся вмиг безоружным, так и застыл с вытянутой пустой рукой. Петербург, не рассчитавший силы, тоже замер, сбитый с толку. И сконфуженно спохватился уже только тогда, когда оппонент сдвинулся с места: — Кхм, прошу прощения. — Эх, да за что? Лишить противника оружия — неплохой ход. Это я слишком самоуверенно расслабился, — он нагнулся и поднял клинок, желая побыстрее чуть сменить направление темы, — С искусным партнёром надо быть начеку постоянно.       Само собой, оба понимали — случайность. Но, решив подыграть, северная столица чуть-чуть приподнял уголки губ. — Приятно слышать подобные слова от своего мэ́тра. — Хах, ну и сколько раз припомнишь ещё? Я давным-давно…фехтую хуже тебя. Кх-кх, и не то чтобы в том только твоя заслуга. Начерта вообще тратить время на такого противника…       СПб заметил толику огорчения в чужих словах, поэтому со всей непоколебимой уверенностью категорично заявил: — Потому что лучше тебя никого нет.       Широко распахнув глаза, федерация на секунду подвис, а затем умилительно фыркнул. — Какая очаровательная детская лесть. — И… раз ты самый-пресамый, то… Мы же продолжим, правда?       Робкие слова полные наивной надежды сразу тянули за собой мысль: «И эта зараза мне ещё о коварстве что-то затирал?» Но ребячливое поведение Санкт-Петербурга вызывало у России чувство умиротворения, словно переносило на триста лет назад, в «детство» того. И, видя мольбу и воодушевление Питера, разве способен он отказать? — Э-эх, уговорил, ещё немного можно. — довольный город резво принял стойку, а страна, почесав затылок, крепче перехватил шпагу и откашлялся, — …У тебя руки не устали-то? — Ни капли. — Ну точно я вырастил, — про себя хмыкнул федерация. У него конечности уже натуральными образом гудели.       С годами столько меняется, теряется и приобретается, что, оборачиваясь назад, едва ли возможно сказать: «Я — это я, тот же как и много лет назад.» Тем более, учитывая природу воплощений.       Несмотря на то, что Россию в предыдущие исторические периоды и нынешнего себя он сам чётко разграничивал, а знакомых и вещи прошлого обычно своими не считал, в такие моменты как сейчас всё внутри отзывалось с щемящей болью старым воспоминаниям. Личность сильно зависит от памяти. И в особенности такие моменты хорошо давали понять, что даже будучи теперь блеклой тенью самого себя, РФ по-прежнему хранил часть того, кто когда-то тоже назывался Россией. А остальные тонкости — действительно сложный вопрос восприятия.       К примеру, Петербург относился к самому федерации почти как к империи, разве что делал скидку на самоощущение того, другое время и опыт. А потому рядом с ним сомнения страны уменьшали давление, позволяя хотя бы ненадолго принять, что действительно именно он наблюдал за первыми шагами Санкт-Петербурга в мире, лелеял, оберегал и учил маленькое сокровище, отдушину, на протяжении многих лет драгоценное сердце. Наблюдал за тем, как, просуществовав не одно столетие, его милый и нежный, наивный и ласковый малыш, расцветший на глазах в статного самодостаточного умника-красавца, впитавший из лишений некоторую мрачность, «вырос».       Под звон клинков воспоминания потекли рекой, Россия даже растрогался и неожиданно стал фехтовать точнее. Заметив странные перемены в противнике, чуть ли не блаженное выражение лица того и бросаемые тёплые взгляды, СПб немного смутился. — Что? Что такое? — Ах, ничего, ничего, — тот смахнул невидимую слезу, отступив после неудачной атаки, — Просто ты уже такой большой… — Кхм!       Город замешкался, из-за чего его финт был легко разгадан и отражён, пришлось наоборот защищаться: они с федерацией столкнулись в упор визави, оружее блестело между ними в опасной близости. А на душе обоих какое-никакое спокойствие, пусть и сомнительное. Оно у тех похоже, как и они сами.       Безусловно, Петербургу, как воспитаннику, Россия достаточно много передал: знания, навыки и не в последнюю очередь какие-то привычки. Однако проблематично научить тому, чего сам не умел — справляться с внутренними демонами, что аукалось до сих пор и не только ему. Неспроста у страны сложилось мнение, что он собственноручно тянул всех вокруг за собой в пропасть и, естественно, это его волновало. — Питер, есть то, о чём ты жалеешь из-за меня?       Северная столица настороженно нахмурился. — Да о чём ты там думаешь? — Спросил без причины. — Вот так вдруг? — А-га.       Скрежет — противники отскочили друг от друга. СПб склонил голову в бок, сосредоточившись на оружии, и РФ уже не рассчитывал на ответ, но… — О бездействии. О том, что тогда не вмешался в твоё самобичевание, — он поджал губы, раскаянно и нерешительно затихнув на мгновение, а потом почти буквально выплюнул, — А предпочёл забыться в веществах.       Резкий колющий удар — федерация отвёл тот. Шпаги, скрестившись, замерли в стороне. Город медленно поднял отяжелённый сожалениями взгляд. — Если бы только не оступился, не встал на кривую дорожку, я бы смог…       Тот осёкся. Отвернул голову. — Поздно теперь рассуждать об этом. Всё случилось, как случилось, и по-другому не будет, — произнёс Россия словно приговор вынес, но затем смягчился, — Никто не без изъяна. Но уж точно не ты несёшь ответственность за чужие осознанные ошибки. И едва ли виноват, что не лучшим способом пытался справляться с трудностями, когда нуждался в помощи. — А готов ли ты повторить это же себе?       Страна молча, однако тем самым как нельзя красноречивее, вывернул свой клинок и отступил. Петербург воспринял небольшую откровенность как возможность вновь попробовать пробиться. — Знаешь, отчасти проблема в том, что тебе сложно отказывать другим, говорить кому-то кроме себя «нет», — оппонент заметно подустал, двигался уже вяловато, и Питер воспользовался хоть каким-то преимуществом в росте — пригнулся от удара. Шпага пронеслась над ним, продырявив лишь воздух. — Я имею ввиду, что как только речь заходит о тебе, и ты противишься, то прежде всего отказываешь себе. — И? Что с того? Ты, допустим, кха-кха, отказываешь себе в еде.       Федерация слегка удивился неожиданной уловке, однако ему не понравилось, куда опять вёл разговор, поэтому и сменил руку, чтобы Санкт-Петербург уделял внимание больше схватке, чем болтовне. Тот пусть притормозил, но не замолк. Каждая фраза — атака, защита или уворот. — Неудачное сравнение. — И почему же? — Мои странности по минимуму влияют на жизнь. — Да и мне мои не мешают.       СПб иронично усмехнулся. — Лукавишь. Если бы не мешали, то не пытался бы меняться. Или эти полгода сказочным отпуском были?       РФ немного попятился и опустил шпагу. — И к чему ты клонишь? — К тому, что подобным образом не искупить своих прегрешений.       Цокнув, страна отошёл на полшага. — Скажи мне то, что я ещё не слышал.       Они стояли далеко не в меру, и потому отвлёкшийся город позабыл об осторожности. Совершенно внезапный хлопок стопы об пол — кончик оружия уколол противника. — Туше́, монше́р Петербург, — молниеносный выпад ошеломил того, ожидавшего чего угодно, но не это, а когда опомнился в грудь уже упирался металл. Россия просто усыпил бдительность и выверил расстояние, чтобы не сильно ткнуть. Однако вот возможности своего тела упустил, — Ой, блять, спина…       Изумление застывшего Санкт-Петербурга рассеялось, он прыснул, чуть отходя от кончика клинка, аккурат слегка упирающегося в него. — Решил перестать играть? — А давно ли ты заделался в проповедники? — Лишь выражаю мысли вслух. Я никогда не скрывал своего отношения к твоему образу жизни, — в мгновение ока остриё коснулось шеи РФ, и теперь застыл тот, — Один — один. Не оговаривалось, что до первого укола. — Справедливо, — он не поразился тому, как легко оказался в беззащитном положении, которым так же легко воспользовались, — Победила дружба? — Победить должен здравый смысл. Дай себе время восстановиться. — В том-то и дело, что нет времени. — И куда ты торопишься? На такой случай есть прекраснейшая пословица. — Питер, — федерация надавил голосом, — К чему ты затеял всё это? — Думаешь, за полгода рядом с тобой я ничего не заметил и не понял? Хочешь справляться в одиночку — дерзай, — северная столица убрал шпагу, — Но дай себе время.       Страна лишь блеснул усмешкой. — Москва не сразу строилась, а?       СПб брезгливо скривился и закатил глаза. — Ужасная аналогия, хотя, тц, признаться, верная. — он протянул руку и помог выпрямиться, а потом махом обнял, полу-саркастично говоря, — Как же ты мне дорог.       РФ захохотал и погладил его по макушке. — «Вырос», а всё такой же капризный «ребёнок». — Вздор. Не был я никогда капризным. — Ну хорошо, сентиментальный, — Россия приобнял крепче, всё ещё по-доброму немного посмеиваясь. — Ах, как жестоко с твоей стороны зубоскалить над искренним порывом души. — Так я любя, тоже от души, — сразу успокоившись и прижавшись к нему щекой, он со всей серьёзностью и признательностью произнёс, — Спасибо. Что бы я без тебя делал. Без всех вас. — Всегда пожалуйста, всегда…

***

      Тусклый свет пасмурного полудня попадал в маленькую комнатушку через высокое окно и погружал её в бесцветную серость. Там будто сгустились печально-хмурые тучи, нависнув стеной над фигурой, скомкавшейся на кровати. Тихо. Не слышно даже мерного дыхания. Всё словно застыло как на чёрно-белой фотографии. Безразлично какой день, месяц, год: время превратилось в однородную клейкую массу, в которой увязнуть слишком просто, неизбежно, после чего она схватывалась как бетон, не оставляя и шанса.       Даже стоящий у двери Санкт-Петербург, пришедший в очередной раз проведать, ощущал давящее влияние той, наблюдая за Россией похожим на бледную фарфоровую куклу, что упёрся абсолютно пустым остекленевшим взглядом в никуда.       Северная столица присматривал за ним уже достаточно, однако ничего не менялось. Обычно федерация либо спал, либо находился в своеобразном трансе, и в основном не реагировал ни на что.       Сердце кровью обливалось. Насколько же это ещё затянется?       Питер оказался у тумбочки, чтобы поставить стакан с водой (ведь гость особо ни к чему больше и не притрагивался), но вдруг встрепенулся от внезапного голоса, напоминающего звук рвущейся бумаги и совершенно лишённого каких-либо эмоций. — П о ч е м у _ я _ в с е г д а _ в с ё _ д е л а ю _ н е _ т а к?       Стеклянное дно стукнуло по дереву. — Россия?       Петербург обернулся — осунувшееся лицо уже было повёрнуто к нему, а сухие губы неторопливо разошлись огромной улыбкой словно трещиной во льду. СПб почувствовал себя очень, мягко говоря, неуютно: страна по-прежнему смотрел сквозь и, навряд ли, умом понимал, что рядом кто-то был. — П о ч е м у _ я _ в с ё _ д е л а ю _ н е п р а в и л ь н о? _ П о ч е м у? _ П о ч е м у? _ П о ч е м у…       Приблизившись и трепетно обняв, город так и сидел, слушая бессмысленное несвязанное бормотание, пока оно вновь постепенно не стихло.