Не причина, а следствие: Радиоактивно!

***

      Беларусь так же вернулся к себе в страну, но, в отличие от России, оказался не в столице.       Устало опёршись о входную дверь в чужой прихожей, он шумно выдохнул. Хоть какая-то опора позволила ноющему телу чуточку расслабиться, и оно, будто враз потяжелев, вызывало лишь желание сползти на пол и не подниматься никогда. — Бел? — бодряще вдруг донеслось из глубины квартиры и заставило сразу встрепенуться. Немного погодя в проём одной из комнат выглянул слегка озадаченный город, — Здравствуй, золотце. Не ждал тебя сегодня. — Ха-хах, привет, Ви, — РБ едва не подавился нервным смешком, заглушая внутренний вопль разочарования. Ну когда наконец можно будет отдохнуть в одиночестве? — Прости, что вот так вот заявился. Думал, ты уже уехал.       Витебск как-то упоминал, что планировал на днях в гости, но, похоже, не сейчас. Прокол. Нет, полнейшее фиаско. — Ещё собираюсь, — растерянно объяснился город и прошёл в коридор, подмечая реакцию республики, — Не хотел застать меня? — Нет, то есть, — из-за неудобного вопроса тот замялся. Ничего не получалось сочинить, однако и перекантоваться больше негде, — …не так важно, в общем. Не против, если я останусь на денёк-другой, пожалуйста?       Всему всегда есть причина. Поэтому административный центр недолго смолчал, покручивая золотое кольцо на пальце, прежде чем сочувственно свёл брови: — Лишь бы не попадаться на глаза Минску? — поджав губы, Беларусь потупился, а Витебск снисходительно вздохнул, — Конечно, оставайся.       Подозрение того почти верно, однако страна не хотел совсем никому показываться, а уж тем более столице. Его главные (да и не только) города обычно излишне активно пеклись о нём, и потому, даже попав не к ним, но в их область, расспросов не избежать. А РБ нужен покой. И это по-прежнему возможно воплотить в жизнь: хоть Витебск и «поймал с поличным», однако всегда спокойнее относился к подобному. — Осторожней! Не споткнись, — только переступив порог продолговатого зала (и периодически мастерской) республика заторможено замер. Там словно ураган пронёсся: весь пол и письменный стол устланы бумагой и фотографиями, а где-то из-под них виднелись краски, кисти, карандаши и прочие мелочи, — Тут «немного» творческий беспорядок, — предупредил город, отодвигая мольберт из светлого дерева от дивана, тоже заваленного всяким, — Пока искал вдохновение и материалы, увлёкся.       Беларусь не сдержал слабой, но мягкой улыбки, ведь полностью понимал того, смотря на лицо, измазанное краской кое-где на лбу, на щеке и на губах. Всё-таки именно Витебск познакомил тогда ещё ССРБ с рисованием: в первый день существования положил перед ним уголь и бумагу, чтобы занять, показал пример. Таким образом вышла первая картина того — «Лысые чёрные палки», точнее, деревья. В то время за окном была зима, как-никак.       Страна не решился ступать куда-либо, но из любопытства вытянулся рассмотреть творение административного центра. — Что получилось? — Ничего пока, можно сказать, я толком не начал даже, — он перенёс холст с общими цветными пятнами к стене и внезапно спохватился, — Который час, кстати? — РБ и сообразить не успел, как тот уже глянул на настенные резные часы, — Ой-ёй, кажется, я «слегка» опаздываю.       Засуетившись, город выгреб вместительную сумку «через плечо» непонятно откуда из-под вороха листов и закинул в неё что-то, опять же, появившееся словно из ниоткуда, хотя, скорее всего, республика просто-напросто не поспевал за его действиями. — Боюсь представить, когда бы я опомнился, если бы ты не появился. Даже будильник забыл поставить, — в принципе, он вполне собран, поэтому повода для паники нет, однако Витебск притормозил со сборами и обвёл комнату напряжённым взглядом, — Только теперь не бросать же тебе такой бардак.       Беларусь совсем потеряно стоял будто вкопанный, ему как-то чхать на беспорядок. Мысли не вязались друг с другом. Лишь когда хозяин квартиры начал прибираться, до страны допёрло. — Д-да не нужно, я сам уберу, не трать время.       Областной центр повернулся со стопкой бумаг, смотря жалостливо: сложно не заметить состояние Беларуси, но не уличать же в том. — Так дела не делаются. Ты как-никак мой дорогой гость, — и, чтобы избежать возражений, предложил, — Но если тебе не трудно, доверяю вот это.       Город протянул ему пару кистей и баночку с водой. Республика без особого энтузиазма взял те. — До́бра…       По итогу, пока Витебск шустро собирал листы с набросками и прочие вещи, страна помыл рисовальные принадлежности, хоть довольно медленно: тёплая вода немного его разморила. Вскоре усилиями обоих зал приобрёл свой привычный вид.       Посреди убранной комнаты город перекинул через плечо сумку, что легла на бедро, а затем приблизился к зеркалу на стене, поправить растрепавшиеся лавровые листья венка и вплести ленты. — Спасибо за помощь, а то я действительно сильно опоздаю. Хотя… Пусть Смоленск подождёт, не облезет. Представляешь, этот старый маразматик опять наслушался россказней Пскова и устроил панику. Знаешь, что мне заявил? — он обернулся к РБ, который с наслаждением сидел на изумрудном диване и со слегка рассеянным интересом смотрел в ответ, — Что пришло время и нужно готовиться к опустению. Совсем дурной.       Республика тихо хихикнул, щурясь. Областной центр тоже усмехнулся и вернулся обратно к зеркалу. — Вот и я о том же. Просто смешно. Я, конечно, понимаю, что в прошлом болезнь подчистую выкосила его население… Но не только ему. Да и господи, когда то было? Шестьсот лет назад! Поэтому приходится ехать вправлять мозги.       Вполне вероятно, Смоленск использовал это как предлог, чтобы Витебск к нему примчался, потому что самому лень, но как бы не пожалел: белорусский город и сам не лыком шит.       Страна потёр сухие глаза и попросил, опасаясь: — Только не рассказывай ему про меня.       Смоленск — один из первых, кто встретил ССРБ в этом мире, побыл его «столицей», пусть и ничтожно мало. Даже по прошествии лет он относился к Беларуси с невероятными теплом и заботой, вдобавок имел такой же опекающий характер как и главные города РБ, поэтому давать ему повод для тревоги чревато.       Витебск закончил прихорашиваться и, подойдя ближе, всё же спросил: — На тебе лица нет, что-то стряслось?       Понурившись, республика неопределённо пожал плечами и смял в ладонях шарф. — Да нет, всё…в порядке.       Сразу видно — не договаривал. Областной центр сел перед ним на корточки и взял его кисти в свои. — Родной, я не стану давить, но ты совсем не хочешь поговорить? — страна вообще ни с кем не хотел говорить, говорить в принципе, поэтому отрицательно мотнул головой. Витебск на секунду отвёл взгляд и вкрадчиво предположил, — Это касается России? — Ах, перестань, я просто устал от шума с собрания и…– Беларусь резко отвернулся, от чего перед ним всё разом закружилось и поплыло, но приплетание везде РФ раздражало, — Хочу побыть один. Да и ты торопишься. — Не настолько, чтобы не выслушать тебя. — Нет-нет, я вообще спать собирался, так что можешь…ну, это… ехать спокойно.       Опять затупил, не сразу вспомнил слово. Совсем мозг отказывался соображать. А город ощущал, что своим присутствием напрягал республику, и потому, правда, не решил ни на чём настаивать. — Но если вдруг передумаешь в ближайшие дни, обязательно присоединяйся к нам. Смоленск будет на седьмом небе от счастья, — Витебск встал и набросил на себя куртку, которая каким-то образом успела до того оказаться на стуле рядом со столом, — Как всегда квартира в твоём распоряжении, можешь брать всё что душе угодно.       В основном имелись ввиду рисовальные принадлежности. Он чмокнул РБ в макушку. — Мг. — А я за тебя подёргаю Смолю за хвост.       Страна тут же вскинулся на полушуточную фразу. — Э-э-эй не подставляй меня. — Ну ладно, ладно, не буду, — смилостивился тот, но сразу ухмыльнулся, — За тебя не буду.       Беларусь смешливо закатил глаза: город слишком много пользовался своей привилегией. За такую хроническую наглость Смоленск давно любому другому устроил бы серьёзную взбучку. — Хорошей дороги! Передавай от меня привет. И… не перебарщивай. Когда-нибудь всё-таки получишь от него. — Ага, а тебе хороших снов. За меня уж можешь быть спокоен.       Административный центр помахал рукой на прощание. Республика тоже поднял свою, а потом, не сразу, но опомнился поблагодарить, пусть и чуть запоздало: — …Спа…– однако город уже исчез. РБ ещё с мгновение посидел, прежде чем закинуть ноги на подлокотник и лечь вдоль дивана. Совершенно разбитый, полностью выжатый он вмиг словно прирос к тому, — …сибо.       Каждая клеточка захвачена очень неприятной усталостью, не расслабляющей, а мучительной, переламывающей, будто всего в асфальт закатали. И моральные, и физические силы иссякли, и мысль о любом движении вызвала лютое отрицание, непринятие. Даже дышать тяжело. Какое жестокое чувство, когда душа рвалась вперёд, а тело тянуло вниз.       До международного собрания республика от волнения не мог нормально есть, спать и почти сходил с ума от ожидания.       Как тупо.       Яркий искусственный свет слепил, ко всему прочему нервируя. И, несмотря на слабость, Стране всё же пришлось повернуться к спинке дивана, однако с таким усилием словно сдвинул гору. На этом возможности закончились. Единственное оставшееся — желание забиться в угол и рыдать. И то, последнее Беларусь физически не в состоянии делать не один десяток лет. Что-то сломано в нём. Глаза почти невыносимо пекло, но ни слезинки в них не появлялось. Иногда то очень раздражало, иногда спасало.       Без связи с другим воплощением, он не способен плакать, но даже если и с кем-то, это по-прежнему не полностью его слёзы. Что, к тому же, неконтролируемый процесс: хочется, не хочется, а кому-то очень грустно, значит сырость наведётся. Исключение — Россия, с ним почти всегда глаза на мокром месте, или, по крайней мере, сухости, как обычно, никогда не возникало.       РБ прикрыл веки и уткнулся в обивку. Просто бы отключиться, однако, как назло, не получалось. И, как ни странно, мешала действительно болезненная усталость. Только, наконец, прилёг, а тело будто отвергало отдых: засыпать буквально больно, некомфортно, тяжко. Тот лишь сжался.       Хотелось взвыть в голос от бессилия. Не хотелось вновь ощущать одиночество, бессилие, отвращения к себе. Грудь жгло словно углями, забирая кислород. Так глупо, так жалко всё сложилось. Как стыдно. Стыдно теперь ещё и перед Витебском. У них с республикой доверительные отношения, да и последний не привык что-то скрывать от города.       Но постепенно эмоции притупились измотанностью, а мысли оказались хаотично-неуловимыми. Беларусь уже и не надеялся расслабиться, тем не менее незаметно для себя всё же погрузился в беспокойный сон.